Рудый посмотрел в багровое  лицо  Ингвара,  вдруг  хлопнул
себя по лбу:
     -- Стой, чего это я? Мы ж говорили совсем о другом. Верно,
ребята?  О  том, что такую красавицу сегодня же возьмут в жены.
Ингвар наконец-то избавится, освободится... Свобода --  великая
ценность! Вон ради нее восстания поднимают.
     -- Заберут,  --  подтвердил  Асмунд убежденно. -- Как пить
дать!
     -- Наконец-то Ингвар избавится...
     -- Отдохнет...
     -- Отоспится!
     -- Да, представляю какой сейчас у него сон...
     -- А какой будет!
     Четверо мужчин  смотрели  на  Ингвара.  Но  он  чувствовал
только  взгляд  серых  глаз,  и  не  знал, что сказать, в какую
щелочку забиться, как суметь провалиться сквозь землю, чтобы на
свете и пыли от него не осталось, чтобы и не помнили.
     Руки судорожно терзали гуся. Он откусил такой кусок  мяса,
что  поперхнулся,  и Асмунд любовно бухнул огромным, как молот,
кулаком по спине воспитанника.

     Глава 29

     Еще во время ужина прискакали  на  взмыленных  конях  трое
бояр.  Не  очень  умные,  не  больно  знатные,  однако это, как
говаривал Олег, племена и части племен,  что  составляют  Новую
Русь. С ними надо бережно. Ингвар морщился, но натужно улыбался
всем. Если Олег постоянно приглашает и таких на пиры, охоту, то
без  этого  не  обойтись.  В  славянских  племенах  близость  к
правителю значит многое.
     Ночью приехали еще, а утром,  как  сообщил  Олег,  приедут
остальные. Еще дюжин пять, если не больше.
     Пир  в  честь  великого  князя  разгорался с каждым часом.
Ольха  поняла,  что  продолжится  без  перерыва  и  утром.  Она
дивилась роскоши, с которой принимали гостей. С князем прибыла,
немного  отстав,  его  старшая  дружина,  можи, отроки, но всем
нашлось место, а когда из подвалов начали  выкатывать  бочки  с
вином,  а  повара  длинной  вереницей  понесли на столы широкие
подносы  с  зажаренными  кабанами,  гусями,  индюками,  ставили
блюда, откуда через края свешивалась медвежатина, оленина, мясо
молочных  поросят,  несли  огромные  груды  печеных  перепелов,
куропаток, рябчиков, мелкой дичи, вроде голубей и дроздов...
     Она сама руководила угощением, но не знала, что золотой  и
серебряной  посуды хватит на всю дружину. Зверята долго гремела
связками ключей, поднимала  крышки  сундуков,  а  когда  посуду
понесли на столы, Ольха ахнула, не удержалась.
     Золотыми  были  не  только  ложки  и чаши, но даже миски и
широкие блюда, где помещались по толстому гусю с  задранными  к
потолку  культяпками  и  еще  оставались  места  для обжаренных
перепелок. Чаши были украшены крупными рубинами  и  изумрудами,
ручки золотых ложек сплошь в затейливых узорах.
     Ольха  не припоминала, чтобы даже у великого князя на пиру
она видела золотую посуду. Ложки -- да, но не  тарелки,  миски,
золотые  подносы.  Здесь  кроется какая-то тайна. Возможно, для
нее жизненно важная.
     Зверята  придирчиво  оглядела  палату,  подвигала  губами,
считала гостей:
     -- Павка!  Возьми  двух...  нет,  лучше трех. Выкатывай из
третьего подвала хиосское!
     Павка умчался, а Ольха, стыдясь, что не  знает  что  такое
хиосское, спросила тихонько:
     -- Медовуха?
     Зверята вскинула густые, как у медведя, брови:
     -- Вино!
     -- Ви...  но? Да, я уже пробовала в Киеве. Как его делают?
Это из ягод?
     -- Бедолажка, -- сказала Зверята  с  жалостью,  --  окромя
бражки  да  медовухи...  да  настоя из мухомора, что еще в лесу
увидишь? Это перебродивший сок винограда...  ну,  ягоды  такие!
Слаще  малины, а растет гроздьями, как смородина. Только каждая
виноградная смородина с орех, а то и крупнее.
     Ольха верила и не верила. Но Зверята на  шутницу  походила
меньше, чем ее растоптанные мужские сапоги на лапти.
     -- В наших лесах я не встречала... винограда.
     -- Милая, и я не встречала. Он растет далеко. За морями!
     -- Но как же...
     -- Князь  Олег  недавно  вернулся  из похода. На Царьград!
Император откупился, дав богатую дань. Оттуда у  нас  паволоки,
злато  и серебро, жемчуга, рубины и яхонты, бочки с редким даже
для царьградцев вином. И много-много разного. Чего ни пером, ни
слыхом, ни видом. Да ты сама уже встречала...
     -- Пришлось,  --   призналась   Ольха.   Она   покраснела,
вспомнив,  как опозорилась, испугавшись говорящей птицы. -- Это
все из Царьграда? Зверята покачала головой:
     -- В Царьграде есть все, но дешевше бывает купить прямо  в
Багдаде.
     -- Бог-даде?
     -- Милая,  как  много  тебе предстоит узнать! Но для этого
надо жить здесь. Уже в Новой Руси.
     Ольха   ощутила,   как   возвращается   знакомое   чувство
враждебности.  Уже  как-то забыла, что и Зверята ее враг. Пусть
не явный, она даже не из племени русов, но все  же  служит  им.
Блюдет  интересы  Ингвара.  Потому  будет  гнуть  линию  князя,
Ингвара, всех захватчиков-русов.
     Пир длился до  утра,  затем  до  обеда.  К  этому  времени
прибыла  вся  свита.  Не  отряхнув  пыль,  дюжие  мужчины,  как
подростки, бросались  к  накрытым  столам.  Палата  наполнилась
гамом,  смехом,  веселыми  воплями, толкотней. К ароматам мяса,
рыбы и ухи добавились запахи пота, выделанной  кожи,  сапожного
дегтя.
     Среди  знатнейших, они сели к великому князю. Ольха узнала
Черномырда, Лебедя, Студена, Влада, еще каких-то знатных,  лица
которых  уже  запомнила с прошлого пира. Хазарского посла среди
них не было, зато напротив Олега  села  черноволосая  маленькая
женщина.   Гульча,   вспомнила  Ольха  с  холодком,  как  будто
оказалась на краю пропасти.
     Когда  и   новоприбывшие   разместились.   Ольха   уловила
настойчивый  кивок  великого  князя. Она села за стол напротив,
его зеленые глаза встретились с ее  ясным  взором.  Ей  на  миг
показалось,  что  великий  князь.  Который  выглядит  настолько
несокрушимым и уверенным, как будто и не человек вовсе,  ощутил
некоторое  смущение.  Словно  знал,  что  не  прав,  что делает
недоброе дело, но отступить не может.
     -- Все великолепно, -- сказал он медленно. --  И  стол,  и
прием,  и  размещение.  Как  тебе  удается  с  такой  легкостью
руководить чужими людьми?
     -- Это все Зверята, -- ответила Ольха.
     -- Ладно  тебе,  --  усмехнулся  Олег.  --  В  первый  раз
приезжаю,  что  ли?  В  прошлый  раз  такая толчея была. То все
гурьбой у колодца, то всем разом нужно...  не  за  столом  будь
сказано, то опять кому-то чего-то не хватило.
     Ингвар  сопел,  угрюмо ковырялся в разваренной рыбе. Ольха
перевела взор с хозяина крепости на великого князя:
     -- Мне не показалось трудным помочь уставшей женщине. Я  с
детства  привыкла управляться с большим хозяйством. А отец меня
учил управлять очень большим!
     Олег кивнул, понимал  о  каком  хозяйстве  говорит.  В  ее
словах  звучал  вызов,  но  Ольхе показалось, что великий князь
воспринимает ее дерзкие слова как старый мудрый дед принимал бы
прихоти малого и не шибко умного ребенка.
     -- Ты хорошо управилась, -- сказал он так же медленно.
     -- Это было нетрудно, -- ответила она с тем же вызовом.
     -- Я уверен, ты смогла  бы  управиться  и  с  еще  большим
хозяйством.
     -- Я уже говорила, -- напомнила она.
     За  столом справа и слева притихли, начали прислушиваться.
Никто еще не разговаривал с великим  князем  так  дерзко.  Олег
отодвинул блюдо, взглянул в упор на Ольху.
     -- Тогда  есть  ли  что-нибудь  на свете, милая, что ты не
умеешь?
     Она ощутила, как горячая  кровь  прилила  к  щекам.  Краем
глаза  видела,  как напрягся Ингвар, не спускает с них глаз. Но
это было не время и не место, чтобы говорить что-то всерьез. За
пиршественным  столом  такие  вопросы  не  решают,   а   только
обозначивают.
     -- Я  плохо  владею двуручным топором, -- ответила она. --
Тяжеловат.
     Бояре и воеводы заухмылялись. Ольха подарила  им  холодный
взгляд, добавила:
     -- Но  со  своей саблей я встану против двух увальней с их
топорами!
     Боярин наискось от Олега за столом нахмурился:
     -- Это нас называет увальнями?
     Раздражение просилось наружу, иначе взрыв  будет  хуже.  И
Ольха сказала Олегу, не подарил боярина даже взглядом:
     -- А таких можете выставить троих-четверых.
     Боярин всхрапнул, начал подниматься. Глаза и рожа налились
кровью.  Смеясь,  его  осаживали  с обеих сторон. Он ненавидяще
смотрел на древлянскую княгиню. Олег  властным  движением  руки
опустил его на место. Глаза князя блестели в хитрой насмешке:
     -- Верю.  Я  встречал  таких, кто пятерых лучших воинов...
Так что не стоит драться. Я не хочу терять своих бояр и воевод.
Да, теперь я вижу, как трудно приходится Ингвару.
     Он  повернулся  к  своему  любимому  воеводе.  Тот   пожал
плечами,  вымученно  улыбнулся, снова пожал плечами. Ему самому
показалось, что слишком  много  суетится  и  пожимает  плечами,
вроде  бы  и не он, уже смотрят с удивлением, но, что сказать и
как держаться, не знал впервые в жизни.
     Бояре  похохатывали,  но  Ольха  заметила,  что   на   нее
посматривают  уважительно.  В  их  взглядах  не  было привычной
покровительственной усмешки.
     Черномырд заметил:
     -- Эта девка умеет готовить как никто, любая работа  в  ее
руках  горит.  И  что  же,  никто  до  сих пор не возжелал ее в
жены?.. Княже, я беру!
     Ольха  застыла.  Она  видела,  как  вскочил  Ингвар,   как
смеялись и указывали на нее гости, как Олег медленно улыбнулся,
развел  руками.  Когда князь заговорил, голос рокотал довольно,
благодушно:
     -- Ну, наконец-то... Я  уж  думал,  не  дождусь.  Хотя  бы
Ингвара  пожалели!  Если  бы  он  знал, что так обернется, ни в
жисть не вез бы сюда древлянку. Верно, Ингвар?
     Ольха  заставила  себя  посмотреть  на   искаженное   лицо
молодого  воеводы.  Тот  стоял, упершись обеими руками в крышку
стола. Пальцы и даже кисти рук побелели, в лицо  Ингвара  разом
осунулось,  пожелтело,  резче  стали  твердые складки в уголках
рта, глубже морщины на лбу.
     Кто-то сказал весело:
     -- Ну, тхор! У тебя шесть жен! Да наложниц не меньше  трех
десятков! Ты ж говорил, что и тех раздать собираешься!
     Черномырд взревел зычно:
     -- Тех  --  да!  А  за  такой  жемчужиной  да  не пойти за
тридевять земель?
     Олег посмотрел довольно на Ольху:
     -- Ну, дочка, пришел твой час. Пойди наверх, приведи  себя
в порядок, переоденься.
     Первым  ее  желанием  было убежать куда глаза глядят прямо
сейчас. И чуть было не кинулась из-за  стола  к  выходу.  Волна
горячей  крови как при буре ударила в голову, а горечь и злость
поднялись из глубин  души.  Но  наставники  приучали  подчинять
желания  мысли.  Она кивнула медленно, видела испытующий взгляд
князя. Не  верит,  видно  за  версту.  Неспешно  повернулась  и
заставила себя двигаться вверх по лестнице.
     Зверята ждала на ступеньках. Вид у ключницы был испуганный
и вместе с тем обрадованный:
     -- Не  хмурься, милая! Черномырд -- боярин знатный. Богат,
здоров, не злой вовсе. Жен, если и бьет, то редко, и всегда  за
дело. А вообще-то они с ним как за каменной стеной. Будешь и ты
жить, как все люди.
     Ольха сказала мертвым голосом:
     -- Замолчи. Или я выброшусь из окна прямо, сейчас.
     -- Боги тебя спаси!
     Судя  по  изменившемуся  лицу  Зверяты,  она  в самом деле
испугалась до смерти.  Ольха  с  горечью  подумала,  что  не  в
жалости  дело,  суровая  ключница  трепещет, что будут нарушены
княжеские планы.
     Пока она поднималась до  своей  светлицы,  мысли  метались
быстро,  но без паники. Сколько раз прикидывала все возможности
бегства? Правда, на этот раз, не отставая, в  трех  шагах  идут
двое.  Боян  и  Павка! Уйти не дадут. Вряд ли решатся убить или
даже ранить, но руки  у  них  как  железные  крюки,  схватят  и
свяжут.  Даже  если  просто поднимут крик, то ей уже не сделать
лишнего шага. Зверята заверещит, девки...
     Они остались за дверью, а Ольха  в  своей  комнате  быстро
выглянула  в  окно. Двор тоже полон челяди, но ее глаз выхватил
сразу троих мужчин, что  смотрели  на  ее  окна.  Ждут!  Кто-то
понимает,  что  она  попытается бежать. Сейчас даже не уверена,
что это Ингвар. Очень уж понимающе смотрел на нее князь. Словно
видел наперед каждый ее шаг.
     Чувствуя  себя  совершенно  потерянной,  дала  одеть  себя
девкам,  механически  поворачивалась,  когда одевали украшения,
кольца, браслеты, бусы. Зверята сунулась с румянами. Ольха  так
же  механически  отстранила. Отец и наставники учили ее драться
до конца. Другая девка на ее месте уже выбросилась бы  из  окна
или как-то наложила бы на себя руки. Человеческая жизнь хрупка,
как  паутинка,  оборвать легко. Но так облегчаешь врагу победу.
Только и того, что не дашь насладиться ею  в  полной  мере.  Но
если  наложишь  на  себя  руки,  то возврата уже не будет. Ни к
жизни, ни к возможности дать сдачи.
     Ее повели вниз, на этот раз Боян и Павка прямо-таки дышали
в затылок. Они поедали ее глазами. Ольха краем глаза видела  на
их   лицах  кроме  восторга  еще  и  страх  ослушаться  кого-то
сильного, упустить ее из виду хоть на миг.
     Еще наверху услышала пьяные выкрики, смех" шутки, но когда
появилась на лестнице, в  палате  настала  тишина.  Даже  самые
удалые   гуляки   протрезвели,  смотрели  как  на  нивесть  как
залетевшую к ним жар-птицу.
     Первым нарушил тишину Червомырд. Раскинув  огромные  руки,
проревел:
     -- Иди ко мне, моя лапочка!
     Ольха  смотрела  неотрывно  на великого князя. Он виновник
всех ее бед. Этот мудрый человек с  печальными  глазами.  Вещий
Олег,  который  якобы  может  заглядывать  в грядущее. А сейчас
продолжает надругательство над ее племенем.
     На Ингвара старалась не смотреть. В душе была та горечь, к
которой боялась прикоснуться. И боялась понять, почему.
     Князь Олег раскатисто рассмеялся:
     -- Молодец Черномырд! В бою ты быстр как  пардус,  хоть  и
грузен аки конь, и соображаешь скорее молодежи. Эта древлянка в
самом деле -- сокровище. Я рад, что ты заметил раньше многих.
     Черномырд   радостно  скалил  зубы.  Ольха  посмотрела  на
Ингвара. Тот был белым,  как  мел.  Губы  его  дрожали,  он  не
отрывал   глаз   от  великого  князя.  За  столом  уже  хлопали
Черномырда по спине, поздравляли.
     -- Ты молодец, -- закончил Олег. --  Я  рад,  что  воевода
северных  земель  соображает  как... как хитрый лис. Даже жаль,
что тебя опередили.
     В мертвой тишине все ждали. Ольха, замерев, прижала руки к
груди. Она не замечала, что дышит часто, будто пробежала  целую
версту.  Великий  князь  обвел чуть насмешливым взором огромную
палату, мол, почему такое внимание к такой мелочи, как  простые
заручены,  или,  на языке лесных древлян -- обручение, протянул
пустой кубок  отроку,  выждал  пока  тот  наполнит,  отхлебнул,
прислушался к ощущениям, одобрительно крякнул:
     -- Доброе  вино  привезли...  А  я  уж  хотел  было  взять
молодыми полонянками. Зачем, когда свои девки краше? А  вина  в
ваших краях чего нет, того нет.
     Он отхлебнул еще. Черномырд в мертвой тише замершей палаты
осторожно напомнил:
     -- Княже,  ты  говорил,  что  меня опередили. Когда же это
было? Ты ж сам велел ей пойти прибраться.
     -- Конечно, -- подтвердил Олег. -- Негоже ей, княгине, что
весь день и ночь убирала, чистила, варила и готовилась  принять
такую  ораву,  сидеть в будничном в присутствии князя. Потому и
послал одеться. Разве она так не ярче?
     Ольха ждала, замерев. Олег кивком указал на Ингвара:
     -- Этот упросил отдать ему. Еще, когда мы подъезжали к его
владениям. Все у щи прожужжал, какая она красивая, да как  жить
без нее не может... Чуть бы раньше тебе, Черномырд!
     Черномырд с досадой стукнул кулаком по столу:
     -- Если  бы столько дней держал взаперти, рассмотрел такую
жемчужину давно!
     Олег кивнул Ольхе:
     -- Сойди, дочка, к нам. А ты, Ингвар, возьми ее за руку.
     Ошеломленная, Ольха сошла в зал, Ингвар оказался рядом. Он
схватил ее руку с такой силой,  что  она  чувствовала,  как  ее
пальцы   слиплись  в  одно  целое.  Его  пальцы  были  горячие,
вздрагивали.
     Зверята мотнулась сюда, мотнулась туда, появились девки  с
рушниками,  кольцами.  У  нее все было готово, у нее все всегда
было готово. Девки пропели обрядовые песни, перевязали их  руки
рушниками,  посыпали  головы  житом,  провели  вокруг  стола  и
поставили перед князем.
     Олег  смотрел  чуточку  насмешливо.  Ольха  старалась   не
встречаться  с  ним  взглядом.  Он  был  мудр и понимал слишком
много. Даже то, в чем она сама не хотела себе признаваться.
     -- Благословляю вас, дети мои,  --  сказал  он  непривычно
мягко,  даже.  Ингвар  покосился удивленно. -- В нашем жестоком
времени много сирот,  вы  --  не  исключение.  Родители  твоего
жениха  погибли  в  том  же  году,  что  и  его... По странному
совпадению, в тот же день и в том же месте...  Но  дрались,  не
поверишь, на одной стороне.
     Он  обнял  их  по  очереди, усадил по правую руку от себя.
Ольха все еще не могла придти в себя. Когда пир  пошел  дальше,
она выждала, когда никто не смотрел на них, шепнула:
     -- Зачем он это сделал?
     -- Что? -- шепнул Ингвар.
     -- Ну,  придумал,  что  ты  первым  хотел взять меня. Я же
помню, как ты клялся, что лучше быть вздернутым, чем сидеть  со
мной рядом!
     Ингвар  покосился  по  сторонам, не слышит ли кто, ответил
сердитым шепотом:
     -- А ты клялась, что умрешь, но не пойдешь  за  проклятого
руса!  Тем более, за кровавого пса... Но не мри раньше времени.
Я не знаю, зачем  князь  все  это  делает,  но  я  на  тебя  не
претендую и пальцем не коснусь. Можешь не страшиться.
     -- Я не страшусь, -- ответила она тем же сердитым шепотом.
     Асмунд,  сидевший напротив, стал вроде бы прислушиваться к
их перебранке. Ольха сладко улыбнулась старому воеводе.  Ингвар
растянул  губы  в  стороны с таким усилием, словно лицо было из
чугуна.
     Странно, но она в самом деле не  чувствовала  ни  прежнего
страха,  ни  отвращения.  Напротив,  мысль  о  том,  что Ингвар
возьмет ее в  свои  сильные  руки,  обнимет,  его  горячий  рот
накроет  ее  губы...  нет,  даже думать об этом нельзя. Горячая
кровь бросается к щекам с такой силой, что она  сама  чувствует
жар. А во всем теле наступает такая сладкая слабость, что ложка
выпадает  из  руки.  И кажется, что все видят и понимают, о чем
она думает.
     Они касались локтями, но смотрели  не  друг  на  друга,  а
вместе  на  впереди  сидящих.  Вместе,  подумала она со странно
щемящим чувством. Смотреть вместе в одном  направлении...  Если
бы  он не был проклятым русом, кровавым псом великого князя! Он
именно тот,  кого  она  видела  в  мечтах.  Сильный,  красивый,
благородный.
     Именно  такого она бы любила... Вздрогнула так сильно, что
Ингвар спросил тихо, не поворачивая головы:
     -- Что-то случилось?
     -- Да нет, ничего.
     -- Уверена?
     -- Смотри в тарелку.
     Да, как бы не прятала от себя это слово, но именно  такого
она и полюбила. Именно его -- кровавого пса князя!

     Ингвар  украдкой,  когда  Ольха не смотрела в его сторону,
наблюдал за нею. Она выглядела очень юной и  беззащитной  среди
множества  грубых  и  сильных  мужчин. Он чувствовал сильнейшее
желание как-то защитить,  укрыть,  спасти,  спрятать.  Если  бы
можно  было посадить ее как царевну-лягушку в платочек и носить
с собой, он был бы счастлив.
     Он вздрогнул, потрясенно поняв, что в самом  деле  был  бы
счастлив. Не расставаться с нею -- вот счастье. Не расставаться
никогда.  Быть  всегда,  всюду  вместе. С нею, лесной княгиней,
которая била мечом прямо в сердце. Она не знает еще, что попала
очень точно. Свалила его одним ударом как лесного кабана.
     Ольха опустила голову, и он сразу ощутил боль и тревогу.
     -- Скажи, что тебя здесь тревожит?
     В ее глазах заблестели  слезы.  Губы  набухли,  задрожали.
Голос был едва слышен:
     -- Не знаю... Раньше я могла посоветоваться с няней