е  бревенчатые,  как  у
древлян,  а слеплены из глины, или же покрыты глиной настолько,
что бревен не видно вовсе. Крыши  под  соломой,  а  не  покрыты
гон-той, как у древлян!
     Ингвар  издали  высмотрел  хатку  побогаче,  направил коня
прямо через невысокий забор из переплетенных прутьев. На кольях
торчали глиняные  горшки,  висели  расшитые  рушники,  но  конь
перелетел  как  птица,  подгоняемая грозой. Ничего не задел, на
прежнем галопе внесся под навес, и в  тот  же  миг  во  двор  с
грохотом обрушился ливень.
     Ольха  едва  не  завизжала. Холодные струи ударили с такой
силой, что пригнули  к  гриве  коня.  Она  словно  оказалась  в
водопаде, ослепла и оглохла от шума бьющей в землю воды. Только
конь  как-то  видел,  внес  под навес, и тут же ощутила сильные
руки. Не успев ничего понять, мокрая и дрожащая, она  свалились
с  седла  прямо  Ингвару  в  объятия. Павка, сухой и довольный,
перехватил ножом веревку, ее ноги опустились на землю, и Ингвар
тут же поспешно отпустил пленницу.
     -- Добро пожаловать к полянам, -- сказал он  неуклюже.  --
Здесь переждем. Дождь скоро кончится.
     Павка,  гордый,  что  первым  успел  укрыть себя и коня от
дождя, накинул Ольхе не плечи короткое походное  одеяльце.  Она
бросила  короткий  взгляд  на  Ингвара,  тот недовольно оскалил
зубы, но смолчал.
     Им приходилось кричать, чтобы слышать  друг  друга.  Струи
воды  мощно били по крыше, прямые крупные капли ударяли в землю
с  такой  силой,  что  фонтанчики  грязи  взлетали  на   высоту
человеческого  роста.  Стоял  неумолчный  грохот, словно тысячи
раков размером с коней скреблись в глиняном горшке. Над головой
непрерывно полыхало, а страшные раскаты грома приблизились.  Их
сменил  неумолчный  зловещий сухой треск такой силы, что голова
дергалась как от ударов. Ольха едва удерживалась от того, чтобы
не  сесть  на  корточки  и  коленями  зажать  уши.  От  грохота
вздрагивала  земля.  Кони  визжали  от ужаса, дружинники спешно
закрывали им глаза и уши.
     Ольха  ощутила  на  своем  плече  крепкие  пальцы.  Ингвар
набросил  ей на голову и плечи конскую попону, ухватил за руку.
Они проломились сквозь ревущую  стену  воды,  перебежали  через
двор.  Ингвар ударился в дверь, влетели в сени, дверь в избушку
оказалась не запертой. Не в избушку,  а  хатку,  сказал  Ингвар
недружелюбно.  Он сразу же выпустил ее руку, небрежно стряхивал
воду с одежды.
     Ольха, мокрая и дрожащая, все же оглядывалась с  невольным
любопытством.  Стыдно  сказать,  но  за  пределами своих земель
побывала впервые. На рутуллов смотрела во  все  глаза,  дулебам
дивилась,  от  дрягвы  пришла  в  изумление,  а  сейчас  она  у
загадочных полян, которые первыми пришли на эти земли,  ведомые
князем Кием и его братьями!
     Дверь  в полянскую хатку низкая, не захочешь, а согнешься.
И оконца узкие --  не  пролезешь.  Врагу  один  путь  ворваться
вовнутрь  -- через узкую дверь. Пригнувшись, подставляя шею под
острый топор хозяина. Так можно обороняться от целой толпы. Это
понятно, у самих древлян примерно такие же двери.
     Ингвар,  пригнувшись,  вошел  из  сеней  в  жилое.   Ольха
выглянула в окно. Сквозь струи ливня смутно видела дружинников.
Уже  снимают  с  коней  потнички  и попоны, но трое остались в;
седлах. Правда, под навесом. Явно будут  на  страже.  Вздохнув,
она отвернулась. Отсюда убежать еще труднее.
     Пол  земляной, утоптанный до твердости камня. Посреди избы
-- ровным колечком закопченные  валуны  очага.  Крыша  над  ним
раскрыта, зимой затыкают, а дым уходит через раскрытую дверь. А
вот  когда  дрова  прогорают, наступает самое важное: дать уйти
угару и сразу же закрыть дверь, сохраняя тепло. Сколько  народу
сгинуло  в  Искоростене,  сколько  угорело  до  блевоты,  когда
поторопились заткнуть продых в крыше и закрыть дверь!
     Крыша без потолка, лишь балка-матица  с  неопрятно  серыми
ребрами  стропил.  Черная  мизгиря  в углах, такая же свисает с
потолка, похожая на ведьмины космы. Стены тоже черные, в  саже.
Крупный мизгирь заканчивает плести сеть прямо в окне.
     -- А где же народ? -- спросила она.
     Ингвар пожал плечами:
     -- В поле, конечно. Это не лес. Там и дождь переждут.
     -- А детвора?
     -- А детвора как раз в лесу шастает. Птичьи яйца собирает,
ягоды, грибы, лук, хвощ... Близь этих деревень даже волков нет,
великий князь велел выбить!
     Она все еще оглядывалась в удивлении.
     -- Разве их возможно выбить?
     -- Когда власть сильна, возможно все.
     Она  отвернулась  с  неудовольствием. Он вовремя напомнил,
что он рус. Человек победившего племени.
     Уже без прежнего восторга новизны она  смотрела  на  лавки
под  бревенчатыми стенами. Таких у древлян нет. Судя по ширине,
они не только для толстых задниц,  на  таких  и  спят  холостые
парни  и  девки, взрослые дети. Правда, когда похолодает, спать
можно и на полатях -- широких, как  перекресток  дорог.  Полати
перекрывают  весь  угол  хаты  от исполинской печи до массивных
бревен стены.
     Ольха прикинула,  что  на  полатях  поместится  с  десяток
взрослых,  а  то  и больше. Древляне такими большими семьями не
живут, не прокормятся. Хотя, сказала себя независимо, вовсе  не
обязательно,   что  семья  здесь  большая.  Лесу  много,  могли
построить просто на вырост. Мол, заведем кучу детей, будем всех
держать при себе.
     Была и  вторая  комната,  но  вход  был  занавешен  тонкий
полотном  с диковинными цветами и василисками. Должно быть, там
спал хозяин с хозяйкой. Осмотревшись, Ольха заметила  и  второй
угол,  где  под  потолком было свернутое полотно. Наверняка его
тоже опускают на ночь. Значит,  один  из  сыновей  хозяина  уже
привел  жену,  на  ночь  отгораживаются  от  младших  братьев и
сестер.
     -- Подумаешь, -- сказала она дерзко. -- У наших бояр  дома
такие же! А то и лучше.
     Ингвар смотрел с недоумением:
     -- Бояр?
     -- Ну да.
     Он внезапно расхохотался:
     -- 3дорово! Тогда тебе будет, на что посмотреть в Киеве.
     Она насторожилась:
     -- Ты о чем?
     -- Ольха,  --  он  оборвал  смех,  голос воспарил, и Ольха
ощутила,  как  воевода  в  своем  презрении  к  ее   невежеству
оплевывает  ее сверху, пачкает пометом. -- Ольха Древлянская...
Ты в самом деле  --  дерево!  Это  же  простая  хатка  простого
полянина.
     Она не поверила:
     -- Простого?
     -- Не веришь, зайди в остальные дома. Это же простая весь,
где не живут бояре. Но эту весь вот уже двадцать лет не грабят,
не зорят,  сюда не совершают набеги. А самое главное, что народ
поверил, что их грабить больше не будут. Вот и строят добротно,
на века. А  монеты,  если  такие  заводятся,  не  закапывают  в
горшках в землю.
     Она нахмурилась:
     -- Ты хочешь сказать, что народ доволен?
     -- Конечно,  недоволен, -- признался Ингвар с неохотой. --
Редко найдешь семью, чтобы  не  проклинали  русов.  Захватчики,
грабители,  кровопийцы,  растлители...  ну,  и  все, что только
можешь придумать. Но жить все-таки стали безопаснее и богаче!
     Ее голос был сух:
     -- Лучше в опасности, но при свободе.
     Вскоре, прорезаясь через неумолчный шум дождя, послышались
звонкие детские голоса. Ольха поразилась, что мокрые, как мыши,
дети, завидев вооруженных людей во дворе, вбежали через калитку
без страха, смотрели  с  жадным  любопытством.  С  ними  явился
Павка, потрепал одного за вихры, спросил весело:
     -- Чьи вы, такие конопатые?
     Ответил самый старший, лет семи мальчишка:
     -- Жуковы. Наш тятя. Жук, сейчас в поле... А вы кто?
     -- Княжьи  дружинники.  Переждем дождь малость, если вы не
против, дальше тронемся к Киеву. Хошь с нами?
     -- Не хочу, --  ответил  мальчишка  серьезно,  --  а  тетя
говорит,  что  проливной перешел в обложной. И дедуля сказал...
Потому нас послали до дому.
     Ингвар выругался сквозь  зубы,  выглянул  в  окно.  Мощные
струи  ливня  сменились  частым  дождем,  не  таким сильным, но
упорным и неприятным,  а  вместо  черных  туч  небо  затягивало
серым, гнетущим.
     Павка покачал головой:
     -- Ну,   ежели   и   дедуля   сказал...   Старикам   кости
подсказывают.  Ингвар,  мы   тогда   займем   сеновал,   а   вы
располагаетесь  здесь.  Хозяев  определим  в сарай, за скотиной
присмотр нужен.
     -- Ладно,  --  согласился  Ингвар  сквозь  зубы.  --  Если
придется  ночевать,  то  придется.  Под этим дождем все равно в
Киев раньше не приедем. Дороги раскиснут.
     Глаза  мальчишки,  голубые,  как  у   Ингвара,   счастливо
заблестели. Голос он постарался сделать солидным, мужественным,
раз уж из всей родни оказался самым старшим:
     -- Ночуйте.  Коней  можно поставить во-о-о-он туда, воды я
помогу набрать. Если что, кликните Лютика. Это я. А  вечером  и
маманя явится, она тяте помогает. Накормят!.
     Дружинники по двое-трое разъезжались по избам. В доме Жука
остались  Ингвар с Ольхой и два руса. Ночь обещает быть теплой,
дружинники упросились ночевать  тоже  на  сеновале.  Ингвар  не
спорил,  понимал,  что  ждет  их  на сеновале, где в веси полно
молодых спелых девок. Даже  не  предупреждал,  чтобы  спали  по
очереди.   И   Ольха   впервые   увидела,   что  такое  жить  в
безопасности.

     Глава 16

     В единственное окошко с трудом протиснулась бы  разве  что
кошка,  да  и  то  худая,  но  Ингвар и его оглядел придирчиво,
зачем-то простукал стены. Ольха покачивалась от  усталости.  Не
глядя на нее, он велел:
     -- Ночевать  будешь  здесь. Если что понадобится, скажешь,
язык не отвалится.
     -- А где будешь ты? -- спросила она враждебно.
     -- Здесь, -- ответил он холодно.
     -- Где? В этой комнате?
     -- Угадала, -- ответил он зло. -- Мог бы даже разделить  с
тобой ложе, если бы ты не храпела.
     -- Я?
     -- И  еще  ты  из  тех,  --  добавил  он, -- кто стягивает
одеяло. Так что и не надейся.
     -- Я? Когда это я стягивала одеяло?
     -- Извини, -- сказал он, -- не одеяло, а попону.
     Задохнувшись от негодования, она наблюдала, как он  бросил
ворох шкур на пол у двери, сел, с трудом стягивал сапоги. Ноги,
судя по тому, как кривился, распухли, повредил в болоте или при
скачке.
     Со  вздохом  облегчения  он  лег,  разбросал могучие руки.
Ступни торчали из портков  багровые,  похожие  на  переваренных
раков.  Ольхе  показалось, что он сразу занял половину комнаты.
Он покосился  на  нее,  поскреб  волосатую  грудь.  Ногти  были
толстые  и  крепкие, как копыта дикого коня. Ей показалось, что
он хотел что-то сказать, в глазах мелькали странные огоньки, но
передумал, расслабился и  закрыл  глаза.  Она  ощутила  неясную
досаду.
     Несмотря  на усталость, сон не шел. Лежала, прикрыв глаза,
даже сделала дыхание ровным. Пусть думает, что она спит. Она не
желает слышать его ненавистный отвратительный голос победителя.
Который даже ее может взять по праву победителя.
     Ее плечи зябко передернулись.  Да,  она  в  руках  врагов,
захвативших  ее  в  плен.  И  единственная  ее  защита, что она
слишком ценная добыча, чтобы поступить  с  нею  вот  так.  Олег
старается подчинять племена без лишней -- крови. Он бережет как
русов,  так и жизни славян. Не из жалости, конечно. Если раньше
как волк нападал на стадо и старался загрызть как можно больше,
то теперь это его овцы, которых собирается стричь основательно,
по-хозяйски. Но для этого будет их беречь и кормить, охранять и
не давать драться друг с другом.
     Я добыча, с которой вынуждены обращаться бережно.  С  этой
успокоительной  мыслью  она,  наконец,  позволила себе медленно
погрузиться в теплый сон.

     Закричал петух. Ингвар вздрогнул:
     -- У, горлопан! Зачем орать так рано?
     С порога ответил сильный мужской голос:
     -- Чтобы его услышали. Когда  проснутся  куры,  это  будет
невозможно.
     Вошел  Рудый,  хитрый  и  с  таким лицом плута, что как-то
забывалось, что у него плечи дай бог каждому, мышцы как  булат,
дерется двумя мечами, равных в поединках не знает. Однако такие
победы  он не ценил, а вот надуть кого или посадить в лужу, это
для Рудого было как услышать пение небесных птиц.
     Ингвар  встал,  сразу  же  бросил  тревожный   взгляд   на
пленницу. Ольха уже проснулась, но осталась под тонким одеялом.
Ее   женственная  фигура  обрисовалась  так  четко,  что  Рудый
восторженно присвистнул:
     -- Вот это да! Ингвар, продай ее мне.
     -- Не для продажи, -- буркнул Ингвар.
     -- Нет? -- удивился Рудый. -- А для чего  ж  еще?  А,  для
себя,  наконец,  решил  завести...  Что  ж,  такая девка аскета
заставит выйти из пещеры!
     -- Рудый,  --  сказал  Ингвар  морщась,  --  это   княгиня
древлян. Я везу ее в Киев к Олегу, пусть решит ее судьбу сам.
     Рудый оценивающе рассматривал Ольху, что ответила холодным
взглядом, уже поняла его суть, возмутился:
     -- Что  ты  все  на  старика,  да на старика! Ему помогать
надо, а не перекладывать все на  его  плечи.  Давай  ее  судьбу
решим  прямо сейчас. Если не хочешь продать, то давай разыграем
в кости!
     Ингвар торопливо  одевался.  Ольха  отвернулась  к  стене,
услышала его недовольный голос:
     -- Все знают, как играешь. У тебя кости особые.
     -- Твои кинем!
     -- И на них порчу наведешь. Нет, я везу ее в Киев к Олегу!
     Рудый выставил перед собой обе ладони:
     -- Ну-ну, зачем кричать? К Олегу, так к Олегу. Твоего коня
уже седлают,  пора  ехать.  Солнышко подсушивает землю, к обеду
обнимешь своего великого князя.
     Ингвар раздраженно обернулся к Ольхе:
     -- Долго будешь лежать? Вставай, а то подниму силой.
     Рудый захохотал, глядя то  на  ее  лицо,  то  на  Ингвара.
Наконец ухватил его за локоть, потащил к двери:
     -- Может  быть,  я  делаю  ужасную ошибку. Может быть, она
рассчитывает, что ты грубо сорвешь с  нее  одеяло  и  заставишь
встать...
     -- Я  это  и собирался сделать! -- воскликнул Ингвар уже с
порога, он не давал себя утащить в сени.
     -- ... встать голой, -- продолжал  Рудый  невозмутимо,  --
чтобы ты узрел все ее прелести...
     Ингвар  исчез, будто его оттуда выдернули. Рудый подмигнул
Ольхе, ушел и плотно  закрыл  за  собой  дверь.  Ольха  сердито
сбросила одеяло. Ее платье, распятое на стене, за ночь высохло,
как  и  башмачки,  что  стояли  подле  очага,  но  только Рудый
заметил, что она лежит под одеялом совершенно обнаженная!
     Воздух во дворе был свежий, чистый, как вода в колодце. Ни
синем-синем небе солнце было вымытое, ясное. Весело и счастливо
верещали  птицы,  ласточки  носились  высоко,   а   еще   выше,
настолько, что стал невидимым, рассыпал трели жаворонок.
     Дружинники выводили коней, оседланных, собранных в дорогу.
Возле  колодца  плескался  огромный  грузный  человек. Ольха по
седому чубу на бритой голове признала  Асмунда.  На  него  лили
ведрами  воду,  он довольно ревел, фыркал, по-медвежьи бил себя
кулаками в грудь. Бухало, будто стучал в исполинское било.
     Двое младших дружинников почтительно держали его  доспехи.
Ольхе показалось, что держат с натугой, покраснев от усилий.
     Незаменимый  Влад,  пока  Ингвар спал, поднял и собрал всю
дружину. Тому оставалось только влезть в седло своего  Ракшана,
жеребец был бодр и весел, да посадить и связать пленницу.
     Когда  выезжали со двора, Ингвар с удивлением уставился на
одного парня в толпе зевак, что смотрели на  вооруженных  русов
через плетень. Тот был в плечах косая сажень, ростом не уступал
русам,  а  грудь была широка, как амбарная дверь. Голубые глаза
смотрели ясно, без страха и удивления. Судя по  могучим  рукам,
больше похожим на бревна, и ладоням как лопаты, он легко ломает
подковы, а если поднатужится, то и по две разом.
     Ингвар остановил коня, указал на парня:
     -- Эй ты! Подойди-ка ближе.
     Парень  не сдвинулся. Глаза стали угрюмыми, в них медленно
проступила злость, упрямая решимость. Дружинники заехали с двух
сторон, кольнули его копьями. Нехотя он перелез через  плетень.
Ноги  его  были в лаптях, но и сквозь простые портки из полотна
Ингвар угадал сильные мышцы, когда  коленями  можно  так  сжать
коню бока, что захрипит и падет замертво.
     -- Пойдешь  с  нами, -- велел Ингвар. Парень смотрел прямо
на горло воеводы, пальцы  непроизвольно  сжимались,  будто  уже
дотянулся до врага.
     -- На продажу его? -- спросил Павка.
     -- Нет,  слишком хорош, -- бросил Ингвар. -- Жаль упускать
такого богатыря. Он лучше будет смотреться в нашей дружине, чем
с ярмом на шее!
     Дружинники заговорили, на парня посматривали  весело,  уже
по-дружески.  Павка похлопал парня по спине, широкой, как склон
горы:
     -- Поздравляю! С тебя кубок медовухи.
     Парень тряхнул плечом, сбросил руку руса. С другой стороны
парня уже хлопал по плечу Боян:
     -- С нами не соскучишься! Получишь меч,  доспехи,  доброго
коня,  две  серебряных  гривны  на прокорм. Все девки наши, все
подвалы с бражкой... Эх!
     Парень отступил на шаг. Голос был хриплый, но твердый:
     -- Нет. Не пойду.
     Ингвар поморщился:
     -- Дурень, не понимаешь. Тебе выпала редкая удача.
     -- Нет.
     -- Оглянись, тебе завидуют все парни!
     Парень посмотрел на воеводу русов твердым взором. Губы его
едва шелохнулись, но ответ прозвучал резко и сильно:
     -- В дружину врага? Ни-ког-да.
     Ингвар сказал, уже сердясь:
     -- Ты должен знать, что я  имею  власть  брать  в  дружину
любых  молодых неженатых парней. Из любого племени, покоренного
Новой Русью.
     -- Но я... не пойду.
     В холодных глазах Ингвара блеснули насмешливые искорки:
     -- О, ты такой благородный?  Но  и  на  благородство  есть
ловушки. Да еще какие! Хочешь проверить на своей шкуре?
     Он  кивнул дружинникам. Павка, Боян и Окунь ухватили троих
детей, вытащили на середину улицы, поставили на колени.  Парень
дернулся,  когда  дружинники  одновременно,  ухватив детишек за
волосы, задрали  им  подбородки  кверху,  обнажив  белую  кожу.
Острия  мечей  оказались  возле детских горлышек. У одного кожа
лопнула, потекла тонкая струйка крови.
     -- Ну как? -- спросил Ингвар с интересом.
     -- Ты не сделаешь этого! -- вскрикнул  парень,  голос  его
дрогнул.
     -- Почему? Это чужое племя. Мы берем дань, но вы за вашими
спинами  точите  ножи.  В наших интересах уменьшить число ваших
будущих воинов.
     Парень обвел детей отчаянным взглядом. Да, русы бросили на
колени только мальчиков. Их острые мечи вот-вот...
     -- Не трогай детей, -- попросил он.
     -- Идешь в дружину?
     Дружинники  посмеивались,  с  гордостью  посматривали   на
воеводу.  Он  всегда  находил  способ добиться своего. И всегда
побеждал.
     -- Нет, -- ответил парень тихо. -- Я не смогу держать меч.
     Он положил ладонь на  кол  в  ограде  плетня,  выхватил  у
одного  из  дружинников топор. Вокруг застыл даже воздух, голос
парня был торжественен и  Светел.  Быстро  и  страшно  блеснуло
лезвие. Солнечный блик ударил Ольху по глазам и уколол сердце.
     Раздался  многоголосый вздох. Глухо ударил топор, на землю
упали, брызгая живой  теплой  кровью,  большой  и  указательный
пальцы.  Парень  протянул  к  Ингвару  брызжущую кровью руку. В
голосе сквозь боль и страх прозвучала гордость:
     -- Как видишь, воевода. Я негоден для дружины.
     Ингвар несколько мгновений  бешено  смотрел  в  его  ясное
лицо. Ноздри воеводы раздувались, а пальцы судорожно стискивали
пояс. Наконец с шумом выдохнул воздух, повернулся к своим:
     -- Чего встали? Едем дальше!
     Дружинники    непривычно    суетливо    торопили    коней,
нахлестывали, спешили выбраться из веси. Ольха ехала застывшая,
сердце превратилось в холодную ледышку. Перед глазами все стоял
могучий парень с  ясными  глазами.  По  бокам  слышался  говор,
дружинники  негромко  обсуждали  происшествие.  Она слышала как
Рудый крикнул Ингвару восхищенно:
     -- Здорово он нас, а?
     -- Что здорово, -- это был  голос  Ингвара,  раздраженный,
алой.  -- Был бы на его месте рус, бросился бы на