разрубленной  шеи  чужака. Он пытался
ползти. Ольха помогла ему носком сапога.  Он  рухнул  вниз,  но
Ольха  не слышала удара оземь из-за крика на стене и за стеной,
звона железа, ругани, проклятий.
     В  одном  месте  через  стену  перелез  целый  отряд.  Там
защищали  погорельцы  с  русом  во  главе,  в  жестокой схватке
полегли все. Когда остался один рус против  пятерых,  он  сумел
сразить  еще  троих,  но двое забили его боевыми топорами в тот
момент, когда он повернул залитое  кровью  лицо  к  Ольхе.  Она
узнала Бояна. В последнем усилии он бросился на них, обхватил и
с ними рухнул вниз.
     На  стену взобрался еще один, посмотрел безумными глазами,
раскрыл рот, собираясь позвать  своих,  но  в  этот  миг  метко
пущенный камень из пращи ударил в зубы. Брызнуло красным, будто
камнем ударили по горке малины. Поперхнувшись своими зубами, он
замахал  руками,  пытаясь  удержаться, повалился обратно. Ольха
слышала треск дерева, крики падающих.
     Рудый  дважды  падал  на  колени,  поднимался,  перед  ним
выростала  гора  трупов, он отступал, рубил, и снова оказывался
за бугром из тел.  И  вдруг  от  ворот  донесся  победный  крик
чужаков.
     В  пробитые  створки  лезли  озверелые морды. Люди Асмунда
рубили мечами и топорами, в ответ  высовывались  острия  копий,
жалили.  Вскоре  ворота  сбили  с  петель,  они рухнули с таким
грохотом, что вздрогнула земля.
     Асмунд вскинул свой огромный топор:
     -- Не посрамим!
     -- Не посрамим, -- раздались крики. --  Мертвые  сраму  не
имут!
     Ольха  в  отчаянии  видела,  как  гибнут  защитники.  Русы
сражались не только отважно, но и умело, однако и  они  падали,
обливаясь кровью, под мечами и топорами наседавшей толпы.
     И  в  этот  миг  из-за  стены,  где  крики становились все
яростнее, словно бы зазвучал другой клич. Железо звенело уже не
только на стенах. А снизу слышался конский топот. Ольха  словно
из другого мира уловила далекий яростный клич:
     -- Продуб!
     -- Дети Прадуба!
     -- Слава Лесу!
     А затем испуганные вопли под стенами:
     -- Древляне!
     -- Откуда они?
     -- Древляне!.. Оборону...
     -- Бежим!
     Снизу  был озверелый лязг железа, крики и стоны умирающих,
конское ржание. Ингвар,  весь  забрызганный  кровью,  отодвинул
Ольху  себе за спину, быстро посмотрел через край ограды. Внизу
шла сеча, вернее  --  истребление  осаждавших,  что  не  успели
убежать  к  лесу.  Остальные темной массой текли к темной стене
деревьев. А добивали их полуголые гиганты  в  звериных  шкурах.
Лишь  у  немногих  в руках блистали топоры, остальные орудовали
огромными суковатыми дубинами.
     -- Древляне, -- сказал невольно Ингвар.  Он  оглянулся  на
Ольху: -- Твои люди?
     Она  с  изумлением смотрела вниз, узнавая дружинников. Вон
Клен, вон Корчага, вон Лист, а вон их воевода Явор!  Шаброли  в
поисках добычи или знают, что она здесь?
     -- Мы спасены, -- вырвалось у нее.
     Она  повернулась к Ингвару, отшатнулась, словно ударившись
о его мгновенно потемневшее лицо. Глаза его погасли, в них были
злость и отчаяние. Очень медленно он выпустил воздух из  груди,
плечи   обвисли,   он  впервые  выглядел  так,  будто  потерпел
поражение.
     -- Это ты спасена, -- сказал он мертвым голосом. --  Да  и
то... мы еще не погибли.
     -- Ингвар! -- воскликнула она. -- Ты не понимаешь...
     -- Куда  мне,  --  ответил  он  зло.  --  Я ведь пью кровь
древлявских младенцев.
     Он повернулся и пошел с башни по  настилу  на  стену.  Там
защитники восторженно орали и потрясали над головами топорами и
копьями. Один едва не свалился, его успели ухватить за портки.
     Ингвар гаркнул так люто, что услышали и внизу:
     -- Что за вопли?.. К бою!
     На  него оглядывались, серьезнели. Многие тут же подбирали
оружие, занимали места у бойниц. Это не спасение,  читалось  на
их  протрезвевших  лицах.  Воевода  Ингвар  прав.  Просто болев
сильный хищник отогнал слабого.
     А нас и слабый едва не взял, подумал Ингвар мрачно.

     Ольха сбежала по ступенькам башни,  бросилась  к  зияющему
проему  ворот.  Дружинники  и весяне, загораживая своими телами
вход в крепость, стояли на  разбитых  створках  ворот  угрюмые,
подозрительные. Оружие было наготове.
     Затем  к  воротам подошла дюжина рослых, древлян. Закатное
солнце играло  в  их  золотых  волосах,  свободно  падающих  на
широкие  плечи.  Они  держались  надменно, но без явной вражды,
Самый первый, уже немолодой, на  груди  и  плече  косые  шрамы,
сказал зычно:
     -- Прочь с дороги, дурни!
     -- Мы  на  своей  земле,  --  ответили  с этой стороны. --
Сумеешь, столкни.
     -- Лучше уйдите добром!
     -- Поклонись сначала...
     -- Да мы вас, запечников, враз...
     Ольха, расталкивая народ, закричала:
     -- Явор!.. Это я, Явор!
     Древлянин  прислушался.  На  его  широком  лице  появилась
улыбка. Он заорал, набрав в грудь воздуху:
     -- Княгиня?
     -- Я, Явор!.. Со мной все в порядке. Сейчас мы вас впустим
в крепость.
     Она  протолкалась,  выбежала  навстречу. Явор ухватил ее в
объятия. Она прижалась к его груди, такой широкой  и  надежной,
вдыхая знакомые с детства запахи, чувствуя себя снова дома.
     Явор  жадно  сжал  ее  плечи, потом отстранил на вытянутые
руки, рассматривал с удивлением и восторгом.  Вокруг  сбегались
древляне,  она  слышала, как подходили новые и новые. Ей что-то
кричали, радовались ее спасению, желали счастья.
     Со  стены  слез  Рудый.  Доспехи  на  нем  были  посечены,
забрызганы,  воевода  сильно  прихрамывал,  морщился,  но глаза
смотрели  с  прежней  живостью.  Он  протолкался  через  угрюмо
молчащую стену защитников. Голосегобыл предостерегающим:
     -- Ольха... Ты такие обещания даешь!
     -- Рудый,  --  воскликнула  она  с  отчаянием.  -- Хоть ты
поверь мне. Они сейчас не враги.
     -- Почему? -- спросил он, а глаза  его  скосились  наверх,
где  мелькнуло  красное  корзно. В глазах у него был вопрос: "А
Кто не верит еще?", но он лишь повторил настойчиво; -- Почему?
     Она запнулась, потом ответила с усилием:
     -- Потому что... не враг я. А они -- мои дружинники.
     Рудый покачал головой:
     -- Ты... так в них уверена?
     -- Да, -- ответила она с отчаянием в голосе.
     Она  думала,  что  придется  долго  уговаривать   воеводу,
доказывать,  убеждать,  он  наверняка не уверен в ней самой, но
Рудый повернулся к ощетинившейся копьями и топорами толпе:
     -- Расступитесь. Ольха Древлянская пойдет с ними.
     Ольха услышала за спиной скрип натягиваемой тетивы. Так же
заскрипело справа и слева. Вскинув голову,  она  повернулась  и
шагнула  обратно  к  крепости.  Люди  медленно  расступались. В
глазах были страх, облегчение, недоверие и надежда.
     Ольха  ступала  деревянно,  на  нее  и  ее  людей   сейчас
нацелились  десятки  стрел, как в свое время держали на прицеле
по ее приказу людей Ингвара. Но тогда  не  было  изнурительного
кровавого  боя,  а  сейчас  здесь  достаточно  одному  дрогнуть
пальцами, сомлеть от потери крови, вспомнить старые  обиды  или
что-то заподозрить...
     -- Как вы здесь оказались? -- спросила она торопливо.
     -- Тебя искали, княгиня.
     Голос  Явора  был ласков и вместе с тем полон почтения. Он
сражался еще в дружине ее деда, у ее отца стал воеводой, был ее
правой  рукой  по  укреплению  Искоростеня,  крепил  военные  и
торговые союзы с другими племенами.
     Толпа  по  обе стороны смотрела молча. Глаза на измученных
лицах загорались надеждой, от непрерывного боя и так  падают  с
ног,  но  если  придется сражаться и с этими лесными людьми, то
что ж, мертвые сраму не имут.
     Ольха спросила с удивлением:
     -- Лес велик, а от Киева осталась горстка пепла...  Откуда
ты знал, что я здесь? Или попал сюда случайно?
     -- Нет, была весточка.
     -- От кого?
     Явор вытаращил глаза:
     -- Княгиня, разве не ты писала?
     -- Явор, у меня не было такой возможности!
     Явор покосился по сторонам, сказал торопливо:
     -- Ладно,  об  этом  потом.  Не люблю, когда в меня с трех
сторон целятся... Важно, что ты спасена.  Может  быть  все-таки
перебьем   здешний  народец,  а  гнездо  спалим?  Или  хотя  бы
пограбим? Тут делов осталось на  один  приступ.  А  то  и  того
меньше.
     -- Нет,  --  ответила она с усилием. -- Сейчас русы нам не
враги... Ну, в некотором роде, перемирие. В этом детинце  русов
меньше трети. А остальные... Остальные совсем другой народ.
     Явор вскинул брови:
     -- Кто?
     -- Сам увидишь.
     Она остановилась посреди двора, помахала руками:
     -- Мы  с  миром!..  Рудый,  убери  стрелков.  Отложим наши
распри на время. Я хочу ввести всю дружину на постой... Вели не
мешать им на входе. А где Асмунд? Если бы здесь был Асмунд...
     Толпа  расступилась.  Ольха  увидела  под  стеной  старого
воеводу.  Он сидел, прислонившись спиной к стене. Доспех на нем
был посечен, залит кровью. Шлем лежал у  ног,  с  головы  текла
струйка крови. Глаза были закрыты, изо рта тоже вытекала кровь.
В доспехе были видны страшные раны.
     -- Асмунд! -- вскрикнула она жалобно.
     Внезапно  глаза  Асмунда  затрепетали  и  приоткрылись. Он
прохрипел, булькая кровью:
     -- Ольха... Дочка... Ты все верно...
     -- Асмунд! Я могу чем-то помочь? Я знаю траву!
     Он что-то прохрипел, умолк,  к  нему  наклонились,  хотели
забрать  как  уже  мертвого,  но  Ольха  остановила их властным
движением руки. Только простолюдины умирают вот  так,  а  герои
всегда  говорят  перед  смертью особые слова мудрости. Их ждут,
запоминают, передают последующим поколениям.
     И Асмунд очнулся, прохрипел все тише и тише:
     -- Нет ни русов, ни древлян...
     Он дернулся, затих.  Голова  его  бессильно  свесилась  на
грудь. Явор с почтением смотрел на старого воеводу:
     -- Я  слыхивал  о нем... Мне было пять весен, когда пришли
Русы. Этот уже был таким же матерым  зверем.  Мы  сотворим  ему
добрую краду по обычаям русов.
     Рудый  выдвинулся  в сопровождении двух рослых здоровяков.
Глаза  воеводы  были  прощупывающими,  а  голос  осторожный   и
медленный, словно взвешивал каждое слово:
     -- Добро.  Но  только,  чтобы  ты  не  повторила  то,  что
проделал у вас Ингвар, мы вас  распределим  между  своими.  Вас
около трех сотен, а у нас еще сот пять на ногах... Не обессудь.
     Ольха быстро кивнула:
     -- Принимаю. Ты прав, воевода. Я люблю тебя, Рудый!
     Рудый усмехнулся:
     -- Я  знаю  человека, который отдал бы полжизни, только бы
это услышать такое.
     Вместо Ольхи строго ответил Явор:
     -- Я знаю дюжину витязей, которые и  жизни  бы  отдали  за
такие  слова!.. Эй, дружина! По двое в детинец русо&1 И обид не
чинить. Здесь, если не брешут, не только русы. То-то я видел на
стенах длинноволосых... И даже бородатых, как цапы.
     Ольха замедленно повернулась в ту  сторону,  где  все  это
время  молча стоял Ингвар. Он дал возможность говорить и решать
Рудому, но сам вслушивался в  каждое  слово  и,  похоже,  готов
вмешаться в любой момент.
     -- А  это,  --  сказала  Ольха  с  усилием, -- хозяин этой
крепости. Зовут его Ингвар Северный.
     Явор кивнул, не сводя с Ингвара глаз:
     -- Я слышал о тебе.
     Он не сказал, что именно слышал, и Ольха  была  благодарна
старому  воеводе за чуткость, несвойственную древлянам. Явор не
только слышал, но  и  видел  Ингвара.  Он  был  в  тот  день  в
крепости, когда Ингвар захватил Искоростень!
     Ингвар ответил медленно:
     -- И  я  слышал  о тебе, Явор. Это ты привел дружину? А...
где тот смелый, но не совсем умный витязь... ну, который...
     -- С которым ты дрался? -- пришел на помощь Явор. Он прямо
взглянул в глаза воеводе русов. -- Он в Искоростене.
     -- Понятно... Остался защищать вдов и сирот?
     Явор  покачал  головой.  В  темных  глазах   проскользнула
вражда:
     -- В нашем племени достаточно мужчин, чтобы защитить наших
женщин.  Но  боги  сказали,  что  отдадут  тебя  в  руки там. В
Искоростене, стольном граде древлян.
     -- Долго ему ждать придется, -- пробурчал  Ингвар.  Увидел
понимающую  улыбку Явора, вскипел: -- Думаешь, меня пугают ваши
боги? Клянусь всеми богами русов, я приду!
     -- Когда?
     -- Когда закончу с большими делами. А потом  придет  черед
завершить и мальчишечьи драки.

     Ольха  схватила Явора за рукав, потащила к пристройкам для
дружины. От стычки  с  Ингваром  остался  горький  -осадок.  Он
готовился  умереть  по-мужски гордо и красиво: с мечом в руке и
женщиной за спиной, но явились древляне, нечаянно избавив их от
нападающих, и теперь  мужское  самолюбие  истекает  кровью.  Из
беспомощной  жертвы,  которой  он  давал  защиту,  она внезапно
превратилась в княгиню враждебного племени, под  рукой  которой
три сотни яростных воинов.
     А  рудый,  по  его  мнению,  играет  с огнем, впустив их в
крепость. Древляне, дескать, не  забудут,  как  он  ворвался  в
Искоростень,  убив  стражей,  поверг оземь и заставил нажраться
грязи их лучшего богатыря, а княгиню и ее братьев увел в полон!
     Полная тревоги, она все же вспомнила:
     -- Погоди, Явор, так что же весточка была?
     Явор тяжело дышал, гневался, но на вопрос княгини  вскинул
седые брови:
     -- А  я  ж  было заподозрил сперва!.. Ты подписывалась так
хитро, а еще и завитушку тайную ставила,  вроде  бы  невзначай.
Так вот этой завитушки не было! Но нам так хотелось тебя найти,
что  я решился поверить. Тем более, что началась смута, великая
резня, брат на брата... В этой неразберихе даже  малой  дружине
можно  пройти  все племена как горячий нож сквозь теплое масло!
Кто бы это ни сделал, мой поклон ему.
     Ольха ощутила на себе тяжелый взгляд.  Медленно  повернула
голову,  стараясь  делать это как бы случайно, глаза обшаривали
вокруг. У стены стоял  Тайный  Волхв,  рассматривал  резьбу  на
бревнах.  Резьба  была  искусной,  умелец  трудился с душой, но
Ольха чувствовала, что Тайный Волхв прислушивается к каждому их
слову.
     -- Спасибо тебе, Явор, -- сказала она, но сама же ощутила,
что в ее голосе недостает искренности. -- Спасибо,  что  привел
дружину!
     Брови   Явора   снова  взлетели  на  середину  лба.  Глаза
внимательно обшаривали взволнованное лицо княгини. Что-то здесь
неспроста. Ее  увезли  пленницей,  но  она  распоряжается,  это
заметно,   здесь,   как  хозяйка.  Вон  и  ключница  подбежала,
спрашивает,   куда   поместить   прибывших    воинов,    повара
допытываются,   что   готовить   на  ужин  для  войска,  ковали
высунулись из кузни, кричат: мечи  ковать  или  наконечники  на
копья... Да и одета так, как здешние воеводы. Кто она здесь?
     Он  покачал  головой.  Есть  люди, рожденные повелевать, а
есть те, кто охотнее подчиняется, перекладывая бремя власти  на
Других.   Ольха  не  была  бы  Ольхой,  если  бы,  несмотря  на
молодость, не подмяла здесь всех! В том числе и этого  сурового
витязя,  похожего  на  крепкий  молодой дуб. Похожего не только
молодой статью.

     Глава 49

     Закат был  кровавым,  будто  пожары  подожми  небосвод,  а
брызги  крови  от боев на земле достигли облаков. Весь купол на
западе был залит зловещим пурпуром, а темные облака застыли как
сгустки крови.
     Уже при свете факелов древлян кормили прямо  во  дворе,  а
Рудый  с  Явором  размещали  их  по пристройкам, на сеновале, в
амбарах. Ольха им помогала, но отвечала невпопад, мысли были об
Ингваре. Тот устранился, словно  чувствовал  себя  опозоренным.
Будь  его воля, читалось на его хмуром лице, вступил бы в бой и
с древлянами. Но поступать надо, как поступил  бы  князь  Олег.
Трудно  угадать,  как  бы  он  поступил, на то он и Вещий, но в
любом случае с древлянами скрещивать мечи не  стал  бы.  И  вот
теперь  они  в его детинце, то ли союзники, то ли заезжие гости
то ли захватчики.
     рудый зашел непривычно веселый, потирал руки,  похожий  на
большого довольного кота, укравшего целого сома:
     -- Ребята крепкие... Я им наметил места на стенах. Наши на
ногах не держатся, а эти прямо живчики.
     Ингвар  сидел  за  столом, подперев кулаками голову. Вид у
него был затравленный.
     -- И они послушались? Что говорят?
     Рудый развел руками:
     -- За них говорит Ольха Древлянская.
     -- А что... она?
     Рудый снова развел руками:
     -- Она не зря стала княгиней. Понимает разумно.
     Ингвар смотрел исподлобья. Голос стал сухим:
     -- Что есть разумно?
     -- Она с нами.
     -- Ты уверен,  что  ночью  не  проснемся  с  перерезанными
глотками?
     -- Нет.
     -- Почему?
     -- С  перерезанными  не просыпаются... -- ответил Рудый, и
Ингвар вспомнил, что он сам так отвечал Павке. -- Ингвар, разуй
глаза. Она уже поняла, хоть и не хочет в этом  признаться,  что
железная  рука  русов  необходима  на узде славянского коня. Ты
видишь пожары, кровь, междоусобицы?.. И она видит тоже. Ведь вы
смотрели с одной башни, верно?
     -- Да, -- ответил Ингвар.  --  Но,  боюсь,  что  в  разные
стороны.
     Звезды высыпали яркие, налитые брызжущим соком. Узкий серп
месяца  иногда  терялся  в  темных  комках  облаков, и земля за
стенами детинца погружалась в черноту. Ингвар свешивался  через
край,  всматривался  до  рези в глазах. Все время чудилось, что
кто-то ползет, подбирается к стенам, слышно, как шелестит трава
под сапогами, вон даже поблескивают окованные концы  лестниц  и
крюки на концах.
     На  башнях слышались приглушенные голоса. Рудый ли обманул
или сам обманулся, Ольха ли его обвела  вокруг  пальца,  но  из
трех  стражей  на  каждой  башне двое были лохматыми в звериных
шкурах. На иных постах стояли вообще только эти люди в  шкурах.
Ингвар  стискивал  зубы,  молча  чертыхался. Теперь здесь все в
руках древлян. А если откроют ворота врагу?
     Он проверял стражу, прислушивался  к  разговорам.  Похоже,
древляне  все-таки  готовы  оборонять  детинец. Хотя радоваться
рано. Они могут оборонять его для себя. Они всегда враждовали с
полянами. Единственный  раз  шли  вместе,  это  когда  изгоняли
варягов, захвативших их земли...
     А  теперь изгоняют русов, подумал он горько. И лишь потому
действуют сообща. До поры до времени!

     Утром прибыли люди, назвавшиеся  купцами.  У  этих  бродяг
были   белые  холеные  руки,  не  знающие  тяжелого  труда,  не
державшие  оружия  тяжелее  ложки.  Ингвар  поговорил  с  ними,
поверил,  что  в самом деле багдадские купцы. Правда, иудеи, но
не хазарские,  с  хазарами  что-то  не  поделили,  а  истинные,
правильные.   Конечно,   и  хазары  называют  себя  единственно
верными, угодными своему  богу,  и  кулик  только  свое  болото
хвалит,   потому   Ингвар   в   вопросы  веры  не  вдавался,  а
расспрашивал о делах в окрестных племенах и землях.
     Иудеи, раньше других в поисках выгоды  начавшие  бороздить
дикие  земли  севера, уже держали при себе подробные карты, где
были нанесены реки,  озера,  болота,  холмы,  а  также  границы
племен.  У  них  были даже списки имен вождей, их жен и любимых
женщин, благодаря  чему  успешно  покупали  и  продавали  в  их
землях.  Из  Багдада  и жарких стран привозили паволоку, редкой
красоты кинжалы, украшения из золота, а здесь скупали  едва  ли
не  задаром  полон -- при этой резне вон его сколько! -- спешно
перегоняли на Восток.
     Сруль, сын Исхака, неторопливый и всегда размышляющий  над
каждым   словом,   долго   жаловался  на  беды  своего  народа,
рассказывал, как в один день потерял все дома, склады, корабли,
жен и даже наложниц.
     Ингвар нетерпеливо слушал, наконец, оборвал:
     -- Точно видел войска русов на кордоне?
     -- Клянусь, -- ответил Сруль. -- Спят в доспехах,  положив
головы на мечи. О, почему бог допустил такое беззаконие? Почему
снова рухнула твердая власть?
     -- И ты о ней мечтаешь? Но славяне ее не хотят.
     -- Безумные! Они не зрят своей гибели.
     Ингвар усмехнулся:
     -- Твердую  власть  надо  удержать еще по одной причине...
Наро