амом деле
считает ее такой стойкой, несгибаемой?
     -- Я не могу, -- повторила она.
     Он перехватил ее руки на полдороге к ожерелью:
     -- Не снимай! Прошу тебя, не снимай.
     -- Нет, -- ответила она, он  держал  ее  за  руки,  и  она
ничего  так сильно не хотела, чтобы продолжал их держать. Разве
что, чтобы прижал к груди. -- Это не мое.
     -- Ладно, -- сдался он внезапно, и Ольха едва  не  ударила
его  за  то,  что  попятился  так рано. -- Но прошу, поноси его
сегодня вечером на  пиру!  Хорошо?  Только  один  вечер.  Пусть
великий князь порадуется...
     -- А он при чем?
     -- Он любит красивое.
     -- Ну и что?
     -- А  я, -- ответил Ингвар с заминкой, и Ольха видела, как
ему трудно это сказать, -- люблю его. И когда могу хоть  чем-то
порадовать... Но мне это удается редко.
     -- Ладно,  --  ответила  она с заминкой и неудовольствием,
которое он ясно видел,  но  толковал  несколько  иначе.  --  Но
только на пиру. И все.

     Глава 36

     Одурев  от  беспробудного  пьянства,  гости собрались было
затеять  скачки.  Ольга   вздохнула   с   облегчением:   челядь
передохнет  малость,  в палатах уберут... но прямо в синем небо
возникли кудрявые облачка, разрослись, потемнели. Хлынул дождь.
По-летнему короткий,  но  мощный.  По  двору  понеслись  бурные
потоки, унося сор, детские игрушки.
     Мужчины угрюмо собрались в палате. После такого дождя кони
увязнут  по  колени  в  грязи.  А  ненароком свалишься, то, как
свинья вывозишься в грязи. Только и надежды, что к  завтрашнему
утру подсушит. Ночи еще теплые.
     .   Ольха  видела,  как  неудачливые  наездники  собрались
обсушиться у очага. Там пошли обычные  мужские  шуточки,  сытый
гогот, потом кто-то принес кости. Вскоре выделились два могучих
игрока,  вокруг которых и собрались зеваки. Один был Рудый, что
Ольху не удивило, но против него играл  рассудительный  Студен.
Играл   рисково,   смело,   за   что  его  хлопали  по  плечам,
подбадривали.
     За  любовь  бьется,   поняла   Ольха.   За   привязанности
дружинников.   Рудого   любят   за   риск,   за  бесшабашность,
безудержность, теперь  и  Студен  пытается  переломить  в  свое
пользу, завоевать сердца.
     Рудый  и  Студен даже среди рослых русов выглядели как два
дуба. Рудый играл в простой полотняной рубашке, голые до плечей
руки блестели от пота.  Красное  пламя  расщелкивало  березовые
поленья, воздух был сухой и горячий, но на лбу Рудого собрались
капельки пота.
     -- Не  повезло Рудому, -- услышала она сочувствующий голос
из толпы. -- Врасплох...
     -- Да, -- поддакнул другой, -- разве в такой рукав  что-то
спрячешь?
     Послышался   смех.  Ольха  остановилась,  мужчины  в  игре
выглядели как малые дети -- откровенные, с понятными за  версту
хитростями, жадные, простые, как лапти, хотя лапти русы увидели
только в здешних лесах.
     Выглядело  так,  что  на  этот  раз счастье отвернулось от
Рудого. Он и тряс кости над  ухом,  прислушиваясь  к  стуку,  и
бросал  с  небрежностью,  и  призывал  на  помощь Числобога, но
всякий раз злорадный хохот показывал, что ему не повезло снова.
     Наконец Рудый  ругнулся,  витиевато  проклял  всех  богов,
отшвырнул стаканчик с костями:
     -- Все!   Сегодня   не  мой  день.  Боги  за  что-то  меня
невзлюбили.
     -- Боги, -- вскрикнул кто-то  весело,  --  да  ты  молодец
супротив овец! А против молодца сам овца!
     -- Да еще и шелудивая, -- добавил другой.
     -- В коросте!
     -- В репьяхах!
     -- С засохшим дерьмом на хвосте!
     Неужели  его  не  любят, подумала Ольха с удивлением. Нет,
просто завидуют его удаче. Правда, говорят, что его  хлебом  не
корми  --  дай  сжульничать,  но сейчас насмешки уж очень злые,
бессердечные...
     -- Отливаются кошке мышкины слезки!
     -- Ага, струсил...
     -- Поджилки затряслись!
     -- Кишка тонка!
     Студен смотрел победно,  подбоченивался.  Рудый  хмурился,
кусал  губы. Ему смеялись откровенно в лицо, хлопали по плечам,
ржали как кони. Кто-то  бросил  на  середку  стола  калитку,  в
которой звякнуло:
     -- Ну, Рудый?.. Одолжу тебе на три дня. Покажи себя!
     Рудый  жадно  посмотрел  на калитку с деньгами, но покачал
головой:
     -- Не мой день.
     -- Не ты ли нам  говорил,  что  мужчина  --  хозяин  своей
судьбы? Так покажи нам, как можно ее переломить! Ха-ха!..
     Рудый  затравленно  оглядывался,  но  со всех сторон нагло
ржали  довольные  сытые  рожи.  Только  с   лестницы   смотрела
сочувствующе  пленница  Ингвара,  красавица древлянка. Все, все
хотят его поражения.
     -- Ладно, -- сказал он нехотя, -- раз уж вам  так  хочется
потешиться... Сколько у нас было в прошлый раз? Удваиваем?
     Студен  несколько  мгновений  смотрел  изучающе в покрытое
капельками пота лицо  воеводы.  Говорят,  тот  умеет  в  нужных
случаях  поддаваться, завлекает, а потом разделывает жертву под
орех. Если так, то сейчас он зашел слишком далеко. Спустил  все
злато,  что  привез из прошлого набега на вятичей, сам же вышел
из игры. А его право, право Студена, не возобновлять игру... И,
самое главное, в глазах  Рудого  что-то  дрогнуло.  Сам  боится
играть, напуском хочет взять.
     Он кивнул, не сводя взгляда с Рудого:
     -- Согласен. Удваиваем.
     Вокруг  радостно  заревели  дюжие  глотки. Затем наступила
тишина. Слышно было только стук костяшек в  стаканчике.  Студен
тряс  долго,  а  когда  швырнул  на  середину  стола, все молча
подались вперед, стукаясь головами.
     -- Шесть и четыре, -- сказал Студен сдавленным  голосом...
-- Ну-ка, покажи бросок лучше.
     Рудый  смерил  его недобрым взором. Ему подали стаканчик с
костяшками. Рудый небрежно встряхнул  пару  раз,  вытряхнул  на
стол:
     -- Смотри, как надо выигрывать!
     Такая уверенность была в его словах, что Студен побледнел,
а в толпе раздался разочарованный вздох. Костяшки остановились,
касаясь  друг  друга.  Черные  глазки  смотрели  в потолок. Все
шевелили губами, считая, наконец, кто-то сказал неуверенно:
     -- Мне показалось?.. Я насчитал пять и четыре...
     -- И я...
     -- И у  меня  тоже,  --  сказал  еще  один,  вдруг  заорал
ликующе.  --  Рудый,  ты  опять проиграл! А как хвост распустил
заранее! Ровно петух перед курами соседа.

     На  другое  утро  Рудый  едва  вышел  на  крыльцо,  ощутил
недоброе.  Из  конюшни к нему шел Студен, его сопровождали трое
старших дружинников из его сотни. Глаза  Студена  смеялись,  но
рот был сжат в ровную линию.
     -- Добро ли почивалось. Рудый? -- спросил он.
     -- Благодарствую,  --  ответил  Рудый.  --  И  тебя тем же
концом в то же место. Чего ты такой добрый?
     -- За должком  пришел,  --  объяснил  Студен.  --  Ты  мне
задолжал  десять  гривен  злата. Обещался отдать утром, вот я и
пришел.
     Он требовательно протянул руку ладонью кверху. Нетерпеливо
пошевелил пальцами. Рудый смотрел тупо, сдвинул плечами:
     -- Сегодня у меня нету.
     -- Рудый, -- сказал Студен предостерегающе, -- тебе  лучше
отдать  сегодня. Стоит мне сказать великому князю, что ты опять
играл...
     Плечи  Рудого  сами   собой   передернулись.   Он   сказал
торопливо:
     -- Студен,  разве  мы  не друзья? Что ты в самом деле? Как
будто не отдам. Но земли мне Олег пожаловал аж за два дня  езды
верхами  отсюда.  Там  мой терем, там моя доля, что я привез из
Царьграда.  Сам  знаешь,  мне  хватит  заплатить   тыщи   таких
долгов!..  И  еще  на тыщи останется. Дай мне недели. Мой отрок
смотается туда, возьмет твои десять гривен... хошь, за отсрочку
еще одну наброшу, одиннадцать будет! Только и делов.
     Ольха  стояла  у  окна,  все  слышала.  Затаила   дыхание,
стараясь  не  выдать  себя.  Впервые видела отважного воеводу в
таком неприглядном виде.
     Студен покачал головой:
     -- Нет. К вечеру исчезнешь, а потом окажется,  что  услали
по  важному  делу. Через год-два снова свидимся, ты рассмеешься
мне в лицо: какой должок? Я окажусь  в  дураках,  а  ты  будешь
ходить  петухом.  Нет,  я  хочу  получить  должок  немедля. Сам
понимаешь, не десять золотых гривен мне так уж надо.
     Рудый повесил голову:
     -- Понимаю...
     -- А понимаешь... так чтоб сегодня нашел. Иначе -- вот  те
боги слышат! -- скажу князю Олегу.
     Он повернулся уходить, потом хлопнул себя по лбу:
     -- Погожди-ка... Я могу ждать неделю, ежели ты дашь залог.
     Рудый  встрепенулся  было, в глазах была надежда, но голос
упал:
     -- Залог?.. Какой залог?.. У меня, как у руса, только  чуб
да...
     Студен смотрел уже с сомнением:
     -- Да  это  так, мысля одна была... Ну-ка, ребята, идите в
гридню. Мы с Рудым закончим разговор уже сами.
     Дружинники, ворча, отступили, пошли к терему, волоча  ноги
и  постоянно  оглядываясь. Похоже, их воевода припер-таки этого
Рудого к стене. Даже пожалел напоследок, не стал  позорить  при
них.  А  жаль,  послушать  бы...  Впрочем, и без того есть, что
рассказать.
     -- Говори,  --  буркнул  Рудый,  когда  те  оказались   за
пределами слышимости.
     Студен тоже оглянулся, принизил голос:
     -- Вон  на  древлянке  вчера  ожерелье  было поболе, чем в
десять гривен. Ты ж с нею дружен? Ежели даст за тебя  в  залог,
то  я  подожду,  пока  отрок доскачет в твои земли и обратно. А
нет, пеняй на себя.
     Рудый дернулся, лицо стало строже. Обронил нехотя:
     -- На ней ожерелье, что и за сто золотых гривен не купишь.
Его изготовили для дочери императора на день рождения, но одеть
не пришлось -- Олег  отнял...  Ну,  когда  мы  откуп  брали.  Я
попробую  переговорить  с  Ольхой. Ежели согласится, то принесу
этот залог. Но чтоб и муха об этом не узнала!
     Студен пожал плечами:
     -- Будь спокоен. Мне тоже ни к  чему,  чтобы  Олег  узнал.
Чует  мое  сердце,  что  я переломил Несречу. Теперь сама Среча
будет за моей спиной. И я выиграю у тебя еще не раз!

     Из Киева прискакал гонец на взмыленном  коне.  Князь  Олег
принял  наедине,  выслушал,  велел дать свежего коня и отпустил
обратно. Остаток дня был задумчив, лик его был грозен.  Наутро,
коротко  переговорив  с  Асмундом  и Рудым, отбыл, взяв с собой
Асмунда, Ингвара и часть гостей.
     За старшего остался Студен.  Ольха  удивлялась,  что  русы
позволяют распоряжаться славянину, но, судя по всему, у них это
споров  не  вызывало. Студен же рьяно замещал как самого князя,
так и Ингвара, раздавал распоряжения челяди, даже Зверяте.
     Вскоре после  отъезда  князя.  Ольха  видела,  как  Студен
подстерег  во  дворе  Рудого,  что-то строго выговаривал. Рудый
растерянно разводил руками, стоял как в воду  опущенный,  жалко
оправдывался.  Наконец  Студен  ухватил его за рукав, потащил к
терему.
     Ольха передела от окна.  Догадывалась,  что  Студен  сумел
дожать  неуловимого  Рудого. Когда послышался стук в дверь, она
кивнула сенной девке:
     -- Узнай кто.
     Девка  выскользнула  за  дверь.  В  коридоре   послышались
голоса,  затем дверь распахнулась. Студен вошел по-хозяйски, он
всегда  двигался  уверенно,  за  ним  бочком  вошел  непривычно
присмиревший Рудый. Вбежала рассерженная девка:
     -- Они  сами  вломились,  бесстыжие! Прут, глаза заливши с
утра!
     -- Доброе утро, княгиня, -- провозгласил Студен громко.
     -- Утро доброе, -- ответила Ольха бесстрастно.
     Рудый, пряча глаза, кивнул. Лицо его было вытянуто  как  у
багдадского  коня,  который  из гордости не желает есть простое
сено. Одет небрежно, без обычной его  щеголеватости,  даже  чуб
распластался безжизненно, как огромная дохлая пиявка. Он только
скользнул  взглядом  по  ее груди, и Ольхе показалось, что лицо
воеводы  чуть  просветлело,  когда   не   увидел   драгоценного
ожерелья.
     -- Что привело вас так внезапно? -- спросила Ольха.
     -- Неотложное  дело,  княгиня, -- сказал Студен лицемерно.
-- Ох, неотложное...Верно, Рудый?
     Рудый вздрогнул:
     -- Да-да, боярин.
     Ольха повела дланью в сторону стола:
     -- Присаживайтесь. Угостим, чем богаты, тем и рады...
     Рудый с готовностью двинулся к столу, но Студен  остановил
его властным голосом:
     -- Погоди.  Дело  наше  такое...  нежное,  что хозяйка нас
может погнать сразу. Давай уж начнем отсель,  с  порога.  Разве
что присядем, благо лавка рядом.
     Он   сел,   нарочито  покряхтывая,  выказывая  всем  видом
дородность и зрелость лет, хотя на взгляд Ольхи никогда еще  не
выглядел таким опасным, матерым, налитым звериной силой. Он был
похож  на  медведя,  а  Ольха  знала,  как  неуклюжие в сказках
медведи двигаются  на  самом  деле,  как  стремительно  бегают,
прыгают через валежины чище лосей, кувыркаются через голову как
ежи, на бегу догоняют оленей...
     Рудый  сел  с  краешку,  устремил на Ольху смущенный взор.
Студен кивнул на девку. Ольха движением  головы  услала  ее  за
дверь, Рудый тут же вскочил и прикрыл плотнее.
     Студен понизил голос:
     -- Ольха,  у нас несколько необычное дело... Этот хмырь не
сумел схитрить в игре в кости,  продулся  начисто.  А  долг  не
отдает.  Мне  кортит  все  рассказать великому князю. Тут мне и
долга не  надобно!  Слаще  будет  видеть,  что  сделает  с  ним
разгневанный Олег. Он же запретил Рудому играть во что бы то ни
было. Под страхом потери всех земель, оружия и головы.
     Рудый  повесил  голову.  Во  всей  его фигуре было столько
отчаяния, что у Ольхи от горячего сочувствия к нему  зачесались
ладони  погладить его по бритой голове, дернуть за чуб, сказать
что-то утешительное.
     -- Но при чем здесь я?
     Рудый пробормотал:
     -- Вот видишь...
     -- Помалкивай, -- оборвал Студен. --  Ольха,  дело  вот  в
чем.  Он  берется  отдать мне должок через неделю. А я-то знаю,
что уже сегодня сгинет отсель, и поминай как звали!.. Он  нигде
не  сидит  долго.  Но  ежели внесешь за него эти десять золотых
гривен...
     Глаза Ольхи стали огромными:
     -- Десять золотых гривен? Да я и одной не видела! У меня в
Искоростене всего пять серебряных... Опомнись, Студен!
     -- У тебя  есть  больше,  чем  десять  гривен,  --  сказал
Студен.
     Ольха   знала,   о   чем   говорит   боярин,   но  сделала
всепонимающее лицо. Рудый отвел взор.  Ей  показалось,  что  он
покраснел.
     -- Что у меня есть?
     -- У  тебя  есть драгоценности, -- заявил Студен веско. --
Все видели ожерелье дочки цареградского императора.  Видели  ее
серьги,  браслеты, кольца. Ты в них прямо сама как цареградская
царевна!.. Почему не носишь? Ингвар отнял?
     -- Нет, -- сказала Ольха с вызовом. -- Они мои.  Но  я  не
считаю  возможным  их  носить...  теперь.  Возможно, как-нибудь
потом.
     -- Когда?
     -- Не знаю, -- ответила Ольха искренне. -- Но это будет не
скоро.
     Рудый поднял голову со внезапной надеждой во взоре. Студен
спросил довольным голосом:
     -- Они в твоей комнате?
     -- В скрыне.
     -- А скрыня?
     -- У меня, -- ответила Ольха. -- А ключ от скрыни при мне.
Но вам-то что? Все равно это не мои драгоценности. Это Ингвара.
Только он может решать.
     Студен протестующе выставил обе ладони:
     -- Ни в коем случае..  Ему  говорить  нельзя.  Он  слишком
верен  Олегу.  Олег ему заменил отца, Ингвар от князя ничего не
скроет.  А  это  будет  петля  для  Рудого.  Раньше  мне  этого
хотелось,  но  сейчас,  когда  я  начал у него выигрывать, пока
топить не хочу! Так,  притопить  малость...  Это  надо  сделать
тайно.  Ты  дашь в залог за Рудого ожерелье и серьги, а я верну
тебе тоже тайно. Как только от Рудого  пришлют  десять  золотых
гривен.
     Рудый сказал торопливо, поморщившись:
     -- Да пришлю я, пришлю! Мог бы и без этого поверить...
     -- Тебе?  --  ядовито  улыбнулся  Студен.  --  Белый  свет
рухнет,  ежели  хоть  день  проживешь  без  вранья.  Итак,  что
скажешь, княгиня?
     Ольха чувствовала напряжение в его негромком голосе. Рудый
смотрел на нее искательно. Ольха сказала осторожно:
     -- Все-таки это все принадлежит Ингвару. Он мне подарил...
но я еще не приняла его подарок. Почти не приняла. И если я дам
из скрыни  что-то  в  залог за Рудого, получится, что я приняла
этот подарок.
     Студен в досаде всплеснул руками:
     -- Не понимаю тебя, княгиня! Да у англицкой  королевны  бы
руки  затряслись  от жадности. Все бы сделала, только бы добыть
такие сокровища! А тебе  дают  задурно,  а  ты  рыло  воротишь.
Виданное ли дело?
     Она отрицательно качнула головой:
     -- Нет.
     -- И  еще, -- добавил Студен морщась, но уже другим тоном,
_ ты все боишься, как бы кто-то да что-то о тебе не подумал  не
так,  как  тебе  изводится, а тут судьба Рудого, можно сказать,
решается! Так дашь залог за этого... аль мне прямо счас к Олегу
гонца послать?
     Ольха посмотрела ему в глаза, перевела взор на Рудого. Тот
угрюмо  смотрел  в  пол.  С  тяжелым  вздохом,  чувствуя,   что
совершает непоправимую ошибку, она молвила:
     -- Дам. Но обещай не покидать терем, пока не принесут долг
Рудого.
     -- Обещаю,  --  ответил  Студен  поморщившись,  -- хотя не
понимаю, зачем это тебе.
     Они молча смотрели, как она отвернулась, пошарила  у  себя
за   пазухой,   шагнула  к  полотняному  занавесу.  Отодвинула,
скрылась за ним. Видно было по тени, как опустилась на  колени,
повозилась,  наконец,  донесся  щелчок  упавшего  на пол замка.
Ольха, судя  по  движением,  подняла  крышку,  некоторое  время
рылась  там,  то ли еще не освоилась, то ли не могла удержаться
от женской страсти перебрать  драгоценности  хотя  бы  те,  что
сверху, потом снова донесся щелчок, фигура разогнулась.
     Студен   успел   принять   равнодушный  вид,  когда  Ольха
показалась из-за занавеса. У нее  было  встревоженное  лицо,  в
глазах  таился  страх.  Может быть, испугалась в последний миг,
что воеводы,  сговорившись,  убьют  ее,  захватят  сокровище  и
сбегут?  За  него  можно  купить целое царство, снарядить какое
угодно войско, выстроить целые города хоть из дерева,  хоть  из
камня!
     -- Вот,   --  сказала  она  глухо.  --  Ожерелье,  серьги,
браслеты.
     Студен протянул руки.  Ольха  спрятала  их  за  спину.  Ее
взгляд был устремлен на Рудого. Тот ударил себя в грудь:
     -- Ольха!..  Ты  же  знаешь, как я к тебе отношусь. Неужто
думаешь, что я за какие-то  паршивые  десять  гривен  золота...
предам? Откажусь от твоей дружбы?
     Глядя ему в глаза, она сказала с тяжелым сердцем:
     -- Нет, я так не думаю.
     Студен   принял   в   обе  ладони  серьги  и  браслеты,  а
драгоценное  ожерелье  Ольха  повесила  ему  на  руки.   Студен
засуетился,   напускное  спокойствие  дало  трещину.  В  глазах
появился лихорадочный блеск. Он поспешно спрятал  драгоценности
в сумку на поясе, поклонился:
     -- Спасибо,  княгиня.  Теперь  я  спокоен.  Не  за  злато,
конечно...
     -- А за что? -- не поняла Ольха.
     Студен отмахнулся с небрежностью:
     -- Что злато? На десять гривен больше, на десять меньше...
Что оно для  человека,  ежели  он  не  мужик,  а  мужчина?  Аль
думаешь, у меня своего сундука с золотишком нету? Превыше всего
бережем  честь. Ежели Рудый не отдаст долг, надо мной даже куры
будут смеяться. Что в сравнении с таким позором потеря даже ста
тысяч гривен, ста тысяч ожерелий, ста тысяч княжеств и царств?
     Он  сказал  с  таким   неистовством,   что   Ольхе   стало
страшновато.  Будто  заглянула  в  темную  и  клокочущую бездну
тайного мужского мира, полную своих страстей и своих понятий  о
чести.   А  Студен,  словно  опомнившись,  коротко  поклонился,
повернулся,  толкнул  дверь  и   вышел.   Рудый   вскочил   как
ошпаренный,   суетливо   кинулся   следом.  Похоже,  теперь  он
страшился остаться с Ольхой наедине.

     Глава 37

     Ольха  все  чаще  подходила  к  окну.  Во  дворе  шла  уже
привычная  суета,  упорядоченная,  жарили  и пекли без истошных
воплей, спешки, деловито. И  при  этой  неторопливости  ее  все
сильнее  не  оставляло ощущение, что сделала большую и страшную
ошибку. В груди разрастался тяжелый ком, давил на сердце.