нел:
     -- Княгиня?  Горюет. Только возрадовалась свободе... и тут
ты -- хыщник.
     -- Веди, -- велел Ингвар.
     Не покидая седла, он повернул  коня,  выехал  на  полянку.
Боян и Окунь помахали ему от костра гусиными лапами, но Ингвар,
не  замечая  их,  шарил  взглядом по поляне. Только одно дерево
посреди поляны, раскидистый дуб, ветви чуть  ли  не  до  земли.
Дупло с кулак размером.
     Он  обернулся к Павке, у того вдруг стало серое лицо. И по
мере того, как Ингвар, раздуваясь от гнева, смотрел  на  Павку,
тот  из  серого  стал  желтым,  как  мертвец,  а  потом и вовсе
побелел. В два прыжка оказался у дуба, дважды обежал,  зачем-то
заглянул в дупло и даже под вылезшие из земли корни.
     Ингвар  развернулся  в  седле  с  такой  скоростью,  будто
поскользнулся на льду:
     -- Искать! Эти вороны. Ящер их забери, ее потеряли!
     Дружинники, ничего не спрашивая, в  диком  галопе  пустили
коней в разные стороны. Павка тоже со всех ног понесся к своему
коню.  Боян  и  Окунь,  выронив  остатки  гуся, бросились через
поляну.
     Ингвар ощутил как мир померк, по всему телу стегнула боль.
В страхе привстал на стременах, огляделся,  стараясь  стряхнуть
пелену с глаз. Справа ручей, за ним широкий заливной луг, слева
редколесье,  назад  дороги  нет, там дулебский град, догонят, а
вот там вершинки стоят чересчур густо. Если убегать, то лишь  в
места,  куда  на  конях  не  пробраться. И где рожденная в лесу
древлянка чувствует себя как белка на дереве, как рус в океане.
     -- Без нее не возвращаться! -- закричал он страшно. Пелена
перед глазами внезапно  налилась  алым,  закрыла  лес,  небо  и
землю.   Он  прокричал,  срывая  голос.  --  Сам  вас  разметаю
лошадьми!
     Его трясло, от бешенства едва не пошла пена.  Он  ночь  не
спал, не мог дождаться рассвета. Коня гнал так, что тот едва не
заплакал, а сам предвкушал как увидет ее, как гордо соскочит на
землю...   нет,   еще  с  седла  окинет  ее  горделивым  взором
победителя, усмехнется небрежненько. Как даже  подумать  могла,
что минует его длинной руки?
     Стена  деревьев  надвинулась  стремительно. Под стук копыт
едва успел пригнуться, острым суком задело  по  бритой  голове.
Ощутил  боль, затем увидел красные капли, ветром их расплескало
по щеке и унесло прочь. Конь с храпом проломился сквозь  кусты,
перепрыгнул  валежины,  на  полном  скаку  с  трудом,  едва  не
заварившись набок, обогнул гигантский выворотень.
     Внезапно сердце Ингвара  подпрыгнуло,  словно  пыталось  в
одиночку  перескочить  завал. Поперек пути лежало, уперевшись в
землю обломками толстых ветвей, огромное дерево. Неповрежденные
ветки торчали вверх и в  стороны.  А  между  землей  и  деревом
пламенел клочок ткани!
     Ингвар  соскочил  на  ходу,  упал  на  колени, подполз под
ствол. Едва коснулся пальцами лоскутка, как ноздри дрогнули  от
едва  слышного  запаха. Все тот же терновник, дикий своевольный
запах. Запах, который шел от ее волос, ее одежды.
     Пальцы с непривычной бережностью  сняли  ткань.  Он  почти
увидел,  как  древлянка  с  разбега  упала  под опасно нависший
ствол. Стоит только обломиться хоть одной ветке,  остальные  не
выдержат...  Страх  ударил в грудь с такой силой, что он ощутил
резкую боль. Ветки уже подрагивают, гнутся,  а  тяжелый  ствол,
способный  раздавить  в  лепешку  пару  дюжих медведей, в любой
момент может рухнуть на землю! Уф, все-таки,  судя  по  следам,
проползла  под  створом  сквозь  завесу  веток,  извиваясь, как
ящерица.
     Еще раз кольнуло в сердце, когда заметил  на  остром  суку
капельку  свежей  крови.  Поцарапалась  дурочка,  а  вдруг даже
поранилась? У нее кожа  такая  нежная,  шелковистая  на  ощупь,
незащищенная. Ее может повредить листок, упавший с дерева!
     Он  посмотрел на свои мускулистые руки почти с ненавистью.
Кожа -- как  у  черепахи  панцырь,  сухожилия  --  просмоленные
канаты!  Выругался в бессилии. Все-таки лес не для женщин. Даже
рожденных в самой дремучей чаще.
     Павка  подъехал,  когда  Ингвар  свистел,  заложив  четыре
пальца  в  рот,  подзывал  коня. Дружинник держался ниже травы,
тише болотной воды. Стыд и срам были на лице, а глаз не подымал
вовсе. Когда заговорил, голос вибрировал, как осенний  лист  на
осеннем ветру:
     -- Там сплошные завалы. Еще с прошлой войны остались!
     -- Что  тебе мешает еще? -- свистящим от бешенства голосом
спросил Ингвар.
     -- Да нет, ничего! Просто обогнем, только и делов.
     -- След потеряем.
     -- Вряд ли она  свернет.  Отсюда,  ежели  по  прямой,  как
ворона летит, не больше сорока верст до земель древлян.
     -- Ворона  только  в  степи  летает по прямой, -- напомнил
Ингвар раздраженно.
     Лес  наполнялся  голосами,  храпом  испуганных  коней.  Их
заставляли  опускаться  на  колени, проползать под зависшими на
ветвях деревьями, переступать валежины, осторожненько  обходить
трухлявые  пни,  под которыми могли оказаться ямы. Наконец Боян
сказал со вздохом:
     -- Все. Дальше не пройти.
     -- Надо возвращаться, -- сказал Павка с надеждой.
     -- Другого пути нет, -- сказал еще кто-то.
     -- Есть -- отрезал Ингвар.
     -- Куда? -- спросил Павка отчаянно.
     Ингвар ответил так, как и боялся услышать от него Павка:
     -- Вперед! Пешими.
     Коней оставили под присмотром  двух  дружинников,  а  сами
пошли  продираться  сквозь  чащу.  Теперь  было  проще, человек
пройдет там, где не пройдет ни конь, ни олень, ни ловкая белка.
Человек пройдет везде... если ему припечет.
     Но что припекло их воеводе?

     Когда даже Ингвар потемнел, как грозовая туча,  начал  все
чаще  останавливаться,  посматривать назад, Павка вдруг завопил
обрадованно:
     -- След!.. Человечий!
     Боян бросил на друга косой взгляд. Павка запоздало  понял,
что  тот заметил тоже, но смолчал, надеясь, что воевода вот-вот
даст приказ повернуть обратно. Оттиск каблука был едва заметен,
древлянка и здесь старалась бежать, рискуя  вывихнуть  лодыжки,
либо  по  стволам упавших деревьев, либо прыгала по выступающим
из  земли  корням,  либо  неслась,  как  молодой  олененок,  по
толстому  ковру  прошлогодних  листьев.  С  коня  могли  бы  не
заметить, но, к счастью,  сами  брели  пешими,  склонялись  под
нависающими ветвями, едва-едва носами не вспахивали землю.
     Понимает,  подумал  Ингвар  злорадно  и  в  то  же время с
тревогой, понимает, что я могу не оставить погоню.  Не  зря  ее
выбрали княгиней взамен погибшего отца. Будь девкой как другие,
поставили  бы  во  главе  племени  умелого  воеводу или мудрого
волхва.
     Павка и Боян помалкивали, чуяли вину, держались тихие, как
мыши под полом, но Окунь, наконец, сказал встревоженно-
     -- Она бежит на север? Тогда придется  хоть  краешком,  но
пройти через земли дрягвы.
     -- И  что же? -- резко спросил Ингвар. Он знал, что скажет
дружинник.
     -- Ни один еще не возвращался живым из  их  земель.  Никто
даже  не  знает, каким богам кланяются. Говорят, пожирают своих
пленников живыми.
     -- Ты хочешь попасть к ним в полон?
     -- Нет, но...
     -- Так и  не  болтай  лишнего.  Мы  должны  ее  догнать  и
доставить в Киев.
     -- Но у нас ее два младших брата! Что может баба?
     -- Эта может много.
     Окунь  хмыкнул,  приотстал.  Ингвар косился на дружинника,
желая понять,  как  он  оценивает  странные  действия  воеводы.
Похоже, Окунь все-таки считает ее женщиной. Настоящей женщиной.
Такие  не  раз  правили  и  в  их племени, даже водили дружины.
Просто  Окунь  ищет  повод  вернуться  в   Киев.   Насточертело
таскаться  в  тяжелом доспехе по дремучим лесам, не видя синего
неба, не видя раздольного Днепра, так  похожего  на  их  родное
море.
     Когда  след  потерялся  снова,  Боян  воспрянул  духом, но
воевода был неумолим. Ясно, идут правильно. Если ускорить  шаг,
то  могут  догнать  уже  сегодня.  Как  ни шустра древлянка, во
мужчины, обученные бегать с утра до вечера в тяжелом доспехе  и
с оружием в руках, все же передвигаются быстрее.
     Иногда казалось, что выходят на свежепротоптанные дорожки,
но это  оказывались  звериные  тропы.  Лес  опускаются,  шел  в
низину, наконец услышали свежий запах воды. Чуть позже  деревья
разошлись в стороны, впереди блеснула небольшая речка.
     Навстречу  катился  туман.  Плотные,  как  снежная лавина,
клубы  наваливались  на  кусты,  зависали  на  них  лохмотьями,
пригибали  траву,  катились, как комья снега. Верхушки деревьев
торчали, как погребенные под снегом.
     Ингвар сошел вниз почти наугад,  деревьев  там  не  стало,
повеяло  еще  большей  сыростью.  Через  десяток  шагов  увидел
впереди воду. Туман  плыл  над  рекой,  не  соприкасаясь,  даже
приподнимался,  боясь  намокнуть  еще  больше. Его сплющивало о
берег, уплотняло, он  сгустками  перекатывался  через  камни  и
полузатонувшие  бревна,  дальше  вламывался  в лес, оставляя за
собой сырь, крупные и мелкие капли на листьях.  За  ним  следом
все блестело, даже цветы и выступившие из земли камешки.
     Деревья  опускались  к  самой  воде.  Дно  было  песчаное,
ровное, в прозрачной воде мелькали  серебристые  рыбки.  Ингвар
хотел  было  пустить  коней прямо по речке, вода редко где выше
колена, а можно и вовсе мчаться по  краю,  там  едва  покрывает
копыта,  но  русло  впереди  уже  грозно перегораживали упавшие
стволы сосен. То ли сами рухнули, то ли рука человека  помогла.
Чертовы  лесные люди! Сами же белого света не видят из-за своих
завалов. Окунь, посоветовавшись со  следопытами,  снова  догнал
Ингвара:
     -- В  двух  верстах начинается болотом А где болото, там и
дряговичи.
     -- А обойти?
     -- Придется, только и справа и слева верст по десять...
     Ингвар выругался. До ночи не обойти. А эта змея  с  серыми
глазами может знать тропки через болото.
     -- Спроси,  нет  ли  дорог  через  болото? Слишком велико,
чтобы быть одной лоханью гнилой воды.
     Окунь развел руками:
     -- Уже спрашивал. Дороги есть, но  их  знают  только  сами
дряговичи.  Болото  в  самом деле не сплошняком. С берега видны
островка с кустами, даже с березками. Но  Павка  и  Боян  могут
указать только начало дорог! Их видно.
     -- А потом?
     -- Дрягович  считает  шаги.  Двадцать  шагов,  к  примеру,
прямо, три влево, опять сорок прямо... Кто ошибался, того упыри
на дне жабам кормят.
     -- Жабы не раки, мертвых не едят.
     -- Воевода... Ты спятил, если думаешь лезть в болото!
     Ингвар процедил:
     -- Мне это говорили часто. Но я еще топчу зеленый ряст.
     В глазах дружинника он читал осуждение. Под отчаюгами  лед
трещит-трещит,  но  когда-то  и  ломится.  Впрочем,  Ингвар  не
сомневался, что Окунь и в болото пойдет без страха. Этот  изгой
свою  жизнь  не  ценил,  головой  часто  рисковал вовсе за так,
болото и болотники его не пугают. А в Киев рвется лишь  потому,
что там тепло, пьянка, драки, бабы...
     Впереди  был  просвет,  он  пустил  коня  в  галоп, рискуя
сломать ноги. Воздух в лесу был сырой, холодный. Эта сероглазая
змея убежала в чем была, сейчас мерзнет, сейчас ей холодно. Так
ей и надо, паскуде. Пусть мерзнет! Пусть замерзнет  так,  чтобы
кожа  пошла  гусиными  пупырышками. На ее нежной коже это будет
отвратительно. И пусть проголодается так, чтобы  желудок  начал
грызть ребра.
     Только  бы  не  схватила  хворь,  подумал он с мучительной
тоской. Боги, проследите за дурой, не дайте ей заболеть.  Пусть
мерзнет, голодает, пусть от страха пустит лужу, но только бы не
заболела.  У него нет с собой хороших лекарей. А костоправ, что
едет с дружиной, годится только  медведю  кости  ломать,  а  не
трогать ее нежное тело!
     Да,  сказал  он себе убеждающе, она нужна ему сравнительно
здоровой. Даже не для князя Олега.  А  чтобы  ее  тонкие  кости
хрустнули под его железными пальцами. Чтобы испуг метнулся в ее
глазах, когда его пальцы ухватят и сдавят ее горло.
     Он  стиснул  зубы,  едва  успел  пригнуться. Толстая ветка
вынырнула неожиданно, едва не вышибла из седла. Сзади  раздался
стук,  сдавленный  крик,  проклятия. Ингвар хмуро оскалил зубы.
Окунь чересчур размечтался  о  теплых  киевских  бабах.  Теперь
пусть догоняет коня пешим. Растрясет телеса малость... Впрочем,
придется  в  самом  деле  замедлить  скачку, а то потеряет весь
отряд.
     Он начал придерживать коня. Вскоре громкий топот и  ругань
возвестили  о том, что Окунь все-таки поймал своего коня. Когда
он догнал Ингвара, на лбу пламенел кровоподтек,  конь  виновато
опускал  голову.  Окунь, хмурый сильнее обычного, с отвращением
покосился на гнилое болото, но в голосе было облегчение:
     -- Надо вертаться. Дальше, как я понимаю, болото.
     -- У тебя нет другой песни? Или смени хотя бы припев.
     Ингвар повел носом. Упал с коня прямо коленями  на  землю,
приблизил  лицо  к  траве.  Ноздри уловили знакомый запах. Едва
слышный, собака бы не учуяла,  но  он  ощутил  словно  попал  в
теплую  воду.  Хотелось  упасть,  подгрести  эту  траву к лицу,
уткнуться лицом. Что усталость делает даже с таким  неутомимым,
каким он знал себя!
     Он  заставил  себя  подняться,  словно  разрывал невидимые
веревки, приковывающие  к  земле.  Окунь  смотрел  непонимающе.
Ингвар   поймал   встревоженные   взгляды  его  людей.  Думают,
захворал?
     -- Вперед, -- велел он хрипло.
     Среди зеленых деревьев все чаще стали  попадаться  сушины.
Причем, почерневшие, с покрытой слизью ноздреватой корой. А те,
что кору потеряли, стояли как черные камни, изъеденные ветрами.
Воздух  постепенно  приобретал  запах гнили. Перепревшие листья
под копытами сменились темным мохнатым ковром.

     Глава 10

     Павка, что ехал  впереди,  внезапно  присвистнул,  вскинул
ладонь.  Дружинники  придержали  коней.  Ингвар  пустил Ракшана
вперед. Деревья впереди расступались,  там  наметился  просвет,
оттуда  тянуло  тиной,  гниющими  болотными растениями, ряской,
лягушачьей икрой. Конь неуверенно прядал ушами,  но,  повинуясь
хозяину, ступал вперед.
     От  деревьев  вдаль  тянулось  умирающее  озеро.  Нет, уже
болото. Широкие мясистые листья кувшинок покрывали  поверхность
почти целиком. Версты на две вширь и на пять, если не больше, в
длину. Деревья на той стороне выглядели каргалистыми. Ингвар не
был  уверен,  что там уже берег, а не отдельные островки грязи,
за которыми снова тянется болото.
     Солнечные лучи заливали  болото,  как  любимое  детище.  В
середке каждого листа кувшинки сидела на редкость раскормленная
лягуха,  и  все  с  ожиданием  смотрели  на  Ингвара,  будто им
объявили о нем дня за три  и  пообещали  от  него  по  вкусному
толстому червяку.
     -- Болото,  --  объяснил Павка с таким видом, будто Ингвар
уверял,  что  перед  ними  горы.  --  Жаль,   утопла   девка...
Вертаемся?
     -- Размечтался,  --  огрызнулся  Ингвар.  -- Я тебя скорее
утоплю.
     Он спрыгнул, пошел, пригнувшись. След вел в  воду,  дальше
были  помяты  и притоплены листья, а ил все еще не осел. Ингвар
проследил взглядом, выругался, скрывая дрожь в голосе. По спине
бежали мурашки страха. Он боялся темной воды болота. В  детстве
прыгал с высоких скал в бушующее море, нырял в холодной воде на
дно  и  поднимал  гладкие  обкатанные  камешки,  но  там  море,
прозрачная вода, а  здесь  темное  загадочное  болото,  укрытое
мясистыми  листьями,  вода  теплая  и  неподвижная, колдовская,
нехорошая.
     Навстречу поплыл  туман,  редкий,  как  дулебский  кисель.
Сильнее  запахло  гнилой  водой,  дохлой рыбой, затхлой тиной и
ряской.
     -- Никуда  не  денешься.  --  подытожил  Окунь.  --   Надо
вертаться.
     Ингвар, уже и сам колеблясь, обводил взглядом край болота.
Внезапно  в  глаза  бросился  неясный  след  в воде. Он прыгнул
вперед, словно его выбросило катапультой.
     В самом деле, с болотистой земли  сквозь  мутную  воду  на
него  смотрел  отпечаток  ступни.  Его  уже  слегка размыло, но
сквозь толщу воды в палец глубиной его  было  видно  тому,  кто
очень захотел бы увидеть.
     Окунь подъехал, голос был скептическим:
     -- Это может быть след любого из дряговичей.
     -- Это  ее,  -- сказал Ингвар. Сердце заколотилось чаще, а
во рту стало сухо. Он чувствовал внезапное возбуждение,  словно
перед  битвой или когда на охоте догонял оленя. Ну, почти такое
же, а в оттенках Ингвар предпочитал  не  копаться.  --  Это  ее
след!
     -- Как  ты  отличаешь?  --  удивился Окунь. -- Ну и глаз у
тебя!
     Ингвар смолчал. Не объяснять же, что не столько  глаз  или
память  виной.  Просто  он,  как дурак достаточно долго таращил
глаза  на  ее  ноги,  на  ее   безукоризненные   ступни.   Если
потребуется,  он  с  закрытыми  глазами вылепит из глины точное
подобие. Или даже если не потребуется.
     -- В болото, -- велел он.
     -- Воевода...
     -- Где прошла она, там пройдем и мы.
     Окунь шумно почесал затылок:
     -- Она легкая как коза, а как с нашими задницами?
     Взгляд Ингвара зацепился  за  примятый  стебель.  Кувшинка
чуть  притоплена,  будто  на  ней  посидела  лягушка непомерных
размеров. В белых лепестках виднелись капельки мутной воды.
     Лягушка,  сказал  он   себе.   Царевна-лягушка.   Втоптала
кувшинку  в дно, та едва выплыла к поверхности, а сама скакнула
на берег, а там, как змея, проползла по траве, юркнула в кусты,
а дальше уже зайчиком-зайчиком от злых волков-русов.
     Оглядевшись, велел негромко:
     -- Коней оставить. Павка, Боян -- со мной.
     И пошел по берегу, всматриваясь в  примятую  траву.  Павка
что-то бурчал возбужденное, но Ингвар знал только одно -- найти
и  стиснуть  пальцы  на  нежном  горле  беглянки.  Ну, пусть не
задавить совсем, это урон для их дела, но увидеть, как ее ясные
глаза затуманятся страхом, увидеть в  них  мольбу  о  пощаде...
Ради  этого  стоит пройти по вонючему болоту и покормить пиявок
своей кровью!
     Он уже видел мысленно, как она  вошла  в  спокойную  воду,
нарочито  примяла на берегу траву, а в воде -- мясистые листья,
прошла дальше, оставляя  мутный  след  ила,  а  потом  нырнула,
проплыла  под  водой  по  дуге  обратно, вышла на берег всего в
десятке шагов. На этот раз ступала так,  чтобы  и  травинки  не
примять.   Дескать,  глупые  русы,  незнакомые  с  лесом,  след
потеряют. Решат, что утонула,  только  бы  не  попасть  в  руки
захватчикам, как чаще всего поступали молодые славянки.
     Эта  мысль кольнула не прошенной болью. Только бы эта дура
в самом деле Не...  Впрочем,  не  настолько  же  дура?  Княгиня
должна быть выше, чем просто женщина.
     Сзади бурчали, наконец Павка спросил раздраженно:
     -- Воевода... Ежели за каждой блохой гоняться, то много от
нас толку будет! Что скажет Олег?
     -- Не знаю, -- буркнул Ингвар.
     -- Врешь, знаешь. Да и все знаем.
     -- Помалкивай, коли знаешь. Мне отвечать, не тебе.
     -- Да  жаль  просто.  Мне  любую тварь жалко, коли в петлю
лезет. Такой уж я жалостливый. Так бы и прибил раньше, чтобы не
мучилась. Аль тебя лучше обухом меж ушей?
     Смачное чавканье под  ногами  заглушало  монотонный  голос
лазутчика.  Сапоги  погружались по щиколотку в жидкую грязь, та
держала  сапоги  так  цепко,  будто  из-под  земли  в   подошвы
вцеплялись  десятки  пар  рук  мертвецов.  Подошвы  трещали, на
каждом сапоге налипало по  пуду  вязкой  грязи.  Вязкой,  дурно
пахнущей  и  с едким запахом. Еще немного, и от сапог останутся
одни лохмотья.
     Постепенно  стали  попадаться  стебли  травы,   а   вскоре
продирались   сквозь   плотные   заросли  камыша.  Впереди  шли
поочередно Павка и Боян. Бурчали, но  шли,  а  воеводу  впереди
себя  не  пускали.  Боян,  что  шел  впереди, раздвинул зеленые
заросли, присвистнул. Ингвар, насторожившись, как  можно  более
неслышно подошел, выглянул. То, что увидел, послало вдоль спины
холодок  страха.  Над  болотом  висел  редкий туман, во в сотне
шагов впереди выступали как призраки деревянные дома на высоких
столбах. Они были  соединены  между  собой  прочными  мостками,
уходили в