и, как рабочие и верховые.
Скажут ему, что все передохло, он и  проверить  не  может:  где
шатался вдали от дома два года?
     Дружинники  пустили  коней  в  галоп.  С  гиком  и свистом
доскакали до  рва.  Передний  сложил  ладошки  у  рта  рупором,
приготовился  орать, но подъемный мост быстро начал опускаться,
а ворота  на  той  стороне  рва  отворились.  Челядь  торопливо
выбежала  навстречу,  разбирала коней. Стражи ударили рукоятями
мечей в щиты, приветствуя князя.
     -- Жизнь кипит, -- заметил Олег меланхолично. -- Народ  не
чувствует себя в опасности... Верно?
     -- Да, княже, -- согласился Ингвар торопливо.
     Кипит, но это во дворе и в пристройках для прислуги. А вот
в доме черт ногу сломит...
     Он  невольно  горбился,  ожидая  взрыва  княжеского гнева.
Только еще не знал в чем тот выльется: то ли ушлет  подальше  с
глаз  своих,  то  ли  разжалует из воевод в простые дружинники.
Мол, одной отваги  довольно  для  простого  воина,  но  не  для
военачальника!
     Олег  въехал  во  двор,  только у самого крыльца спешился,
спрыгнул прямо на ступеньку. Отрок поймал поводья. Ингвар  слез
с  коня,  уже чувствуя приближение грозы. Тучи сгустились, гром
вот-вот грянет, молния поразит его буйную голову.
     Старший дружинник,  мож,  распахнул  перед  князем  двери.
Открылись просторные сени, на бревенчатых стенах головы вепрей,
медведей,   лосей,  в  конце  лестница,  что  ведет  вверх.  По
ступенькам до самого низу опускается красный ковер  --  чистый,
без  пылинки.  Дубовые  перила  лестницы  сверкают,  протертые,
отмытые.
     Олег хмыкнул, пошел вверх. Двое можей  запоздало  забежали
вперед,  вдруг да наверху окажутся подосланные убийцы, на князя
уже замахивались не однажды.
     Ингвар тащился за князем как на казнь. Бог с  ним,  гневом
князя  за  неухоженный дом... хотя пока что таким до странности
не выглядит,  хуже  другое!  Древлянской  княгини  и  след  уже
простыл,  а когда убежала и спросить не у кого, да и не станешь
при князе. Все его труды понапрасны.
     Он ощутил такую горечь, что в глазах потемнело. Она  тяжко
оскорбила  его,  унизила, втоптала в грязь. Никто и никогда еще
так не издевался над ним. А он... Что он? Как повернется резко,
так рана открывается. Еще чуть  глубже,  уже  держал  бы  ответ
перед богами!
     Они  поднялись  на  второй поверх. Гридни. Ингвар о трудом
узнавал знакомые лица, кланялись, распахивали двери в  горницы,
светлицы,  палаты.  Везде  светло и чисто, пахнет свежевымытыми
полами. И еще странно знакомым запахом, от которого  у  Ингвара
защемило сердце. Неужели память о ней так глубоко впечаталась в
его  сердце, что всюду чудится ее присутствие? Или в самом деле
успела и здесь побывать?
     Тяжелые занавеси с окон, которые Ингвар  привык  видеть  и
считать   вечными,   как  стены,  исчезли.  Вместо  них  висели
кружевные легкие  занавески  из  белой  ткани.  Солнечные  лучи
преобразили  вечно  мрачные палаты. В коридорах и палатах стало
чисто и солнечно. Похоже, на этот раз  чьи-то  руки  наконец-то
прочистили  трубы.  Дым  уходит без помех, а раньше, как Ингвар
помнит, заполнял комнаты, расползался по коридорам  и  палатам,
ел глаза.
     Олег одобрительно кивнул:
     -- Хорошо следишь за домом. Чувствуется живая рука.
     -- Да, гм... стараюсь... -- пробормотал Ингвар.
     Его  мрачный  и угрюмый дом-крепость в самом деле выглядит
светло и почти празднично. Даже вечно темные чаши светильников,
оказывается, могут гореть как золото. Их  надо  только  отмыть,
отскоблить  от  копоти,  натереть,  почистить... Но это же уйма
работы!
     -- В порядке держишь, -- повторил Олег. -- Ну,  пойдем  на
самый верх.
     -- Гм...  Зверята  старается,  --  промямлил Ингвар. Мысли
сшибались и разбегались как? вспугнутые тараканы. Неужто  Павка
сообразил  предупредить  Зверяту?  Или она сама догадалась, что
пожалует князь, успела навести такой порядок? Нет,  она  бы  не
успела... Никто бы не успел.
     Да  и  вообще...  Зверята  сама выбирала темные шторы. Еще
объясняла со знанием дела, что снаружи не увидят, что  делается
внутри   дома-крепости.  К  тому  же  в  плотной  ткани  стрелы
застрянут, не причинив вреда.
     -- Позвать Зверяту, -- крикнул он кланяющимся  челядинцам.
-- Могла бы встретить нас и на пороге!
     Он  шел  почтительно  на  шаг  позади  князя.  Когда  Олег
внезапно  остановился,  что-то  рассматривал  впереди,   Ингвар
обгонять не стал, не к лицу такое свиноцтво.
     Голос князя был странен:
     -- Так-так...  Теперь  мне  ясно,  почему  этот  свинарник
блещет как начищенный таз!
     Ингвар,   наконец,   продвинулся   вперед,   ахнул,   даже
пошатнулся.  Удар  под ложечку был силен, он застыл, не в силах
ни вздохнуть, ни выдохнуть.
     С верхнего поверха спешила раскрасневшаяся Ольха. Она была
в прежнем домотканом платье, рукава  засучены  чуть  ли  не  до
плечей,  скрывая  дыры,  кисти  обеих рук покраснели, словно от
долгой стирки.
     -- Приветствую, красавица, -- сказал  Олег  медленно.  Его
зеленые  глаза  колдуна  внимательно  пробежали  по  ее фигуре,
остановились на румяном лице. Снова  у  нее  возникло  странное
ощущение,  словно  князь-волхв  проник  в  ее душу, увидел все,
коснулся  едва  слышно   самых   тайных   струн   и   деликатно
отодвинулся. Но уже с полным знанием о ней.
     -- Добро  пожаловать,  князь,  --  ответила  она  с легким
поклоном. Так кланяются старшему по возрасту или волхву, но  не
старшему  князю. Если князь Олег и заметил, то не показал виду,
или же, как подозревал Ингвар, ему было безразлично.
     -- Ну, --  сказал  князь,  он  бросил  быстрый  взгляд  на
остолбеневшего  Ингвара, -- покажи мне мою комнатку. Здесь, как
я вижу, все на тебе держится.
     Она, ни мало не смутившись, пошла рядом с  князем,  повела
на  самый верх. Ингвар смятенно плелся следом. Не убежала, хотя
при ее хитрости да при его растяпах это нетрудно. Еще  и  шкуру
его  спасла.  Но  почему, почему? Где здесь ее лесная хитрость,
лесное коварство?
     На верхнем поверхе дубовый пол еще блестел от  влаги.  Две
девки  поспешно вытирали его отжатыми тряпками. Завидев князя с
гостями, с визгом  убежали.  Олег  посматривал  на  древлянскую
княгиню.  Показалось,  или  в самом деле они устрашились именно
ее, а не грозного воеводу, победителя рашкинцев и  героя  битвы
при  Ладоге,  Ингвара  Северного?  Разве  что не успели вовремя
вымыть полы...
     Ему отвели комнату лучшую, он и не ожидал  иного,  но  его
охране и знатным мужам комнаты древлянская женщина распределила
так умело, что любой окажется под рукой, буде князь изволит, но
в  то  же  время  никто  не  толчется под ногами, как собаки на
кухне.
     -- Спасибо, -- сказал он, нарочито обращаясь к Ингвару. --
Потешил князя!.. Ублажил.
     -- Стараюсь, -- пробормотал Ингвар.
     -- Молодец!
     -- Как могу...
     -- Орел!.. Как тебе все это удалось?
     Вопрос застал Ингвара врасплох.  Промямлил,  переступая  с
ноги на ногу и чаще обычного пожимая плечами:
     -- Ну... Э-э-э... Всегда держу в чистоте и порядке.
     -- Хоть и не показываешься?
     Вопрос таил в себе неприятности. Ингвар сказал поспешно:
     -- Как  это  не  показываюсь? Дом в порядке, видно же, что
живу... хоть и не каждый день, но наезжаю. Да-да, наезжаю.
     Князь  покачал  головой.  В  зеленых  глазах  поблескивали
грозовые огоньки. Губы тронула загадочная улыбка.
     -- Ладно. Перед сном встретимся за ужином.
     Ингвар сказал с поклоном:
     -- Я пришлю сказать, когда ужин будет готов.
     -- Добро,  -- он повернулся уходить в свою комнатку, затем
спросил внезапно, -- хозяйка, когда позовешь на ужин?
     -- Хоть сейчас, -- ответила она уже без поклона. Ее  серые
глаза  бесстрашно  встретились с его нечеловечески зелеными. --
Ужин готов. Но сперва стоит выбить пыль с дороги, помыться.
     По движению  ее  руки  двое  гридней  сняли  с  князя  его
пурпурный  плащ.  Третий  протянул  руку  за перевязью с мечом.
Поколебавшись, князь отдал оружие, оставив на поясе только нож,
повернулся и шагнул через порог.

     Когда остались одни, Ингвар  впервые  не  мог  найти,  что
сказать.  Чувствуя, что выглядит глупо, проговорил со смятенным
раздражением:
     -- А как, в самом деле, тебе все удалось?
     Она не смотрела ему в  лицо.  Голос  ее  был  другой,  без
прежней воинственности:
     -- А  что?  Здесь  все сразу поняли. Чистили и скребли эту
конюшню целую ночь. Грязи выволокли, весь Киев утопить можно.
     Чувствуя себя еще в большем смятении, князь  тоже  называл
его дом свинарником, спросил глухо:
     -- Нет, как ты догадалась?
     Она удивилась:
     -- Политика   князя!   Стоит   понять  его  главную  цель,
остальное вое как на ладони. Объединяет племена в одно большое,
а безопасно ли  в  нем  --  проверить  можно  только  вот  так,
наездом.
     Он посрамленно покачал головой:
     -- И ты... когда Павка примчался...
     Она все еще отказывалась смотреть ему в лицо:
     -- Поняла,  что твой загородный дом поедет смотреть князь.
А раз уж я здесь, хоть и в цепях и оковах...
     Он не поверил:
     -- В цепях? Оковах?
     -- Ну все равно. А я не привыкла жить в конюшне,  хотя  ко
ней люблю.
     Он буркнул:
     -- Ты ж говорила, что на коне ездить не умеешь.
     -- Сюда ж приехала?
     -- Ты сказала...
     -- Ну, мало ли что я говорила.
     Она впервые посмотрела ему в глаза. Лицо ее было бледным и
слегка  усталым,  словно  Ночь  не  спала, а вместе о дворовыми
девками мыла, чистила,  скребла,  начищала,  проверяла  все  ли
готово к приезду великого князя.
     Только    из-за   брезгливости   к   грязи,   подумал   он
настороженно, или здесь что-то еще? В княжеском тереме  ее  все
настолько  полюбили,  что  уже  начал сомневаться в преданности
слуг, а здесь даже князь Олег назвал ее хозяйкой. Забыл великий
князь за важными делами, кто она на самом деле, или  оговорился
умышленно?
     Но  если князь так сказал, то здешняя челядь уже наверняка
считает ее хозяйкой, а его, так себе...
     Странно, вместо злости ощутил непривычно сладкое  чувство.
Почему-то  приятна  была  несбыточная и просто дичайшая мысль о
своем заклятом враге, как о полновластной хозяйке его богатого,
но запущенного дома.
     -- Ты спасла мою шкуру, -- сказал он неожиданно. Мгновение
назад показалось бы нелепым так раскрыться,  ко  сказал,  и  не
ощутил позора в таком признании.
     -- Она  того не стоит, -- согласилась она. Добавила, видя,
что он просто по мужской тупости не понял. --  Дырявая...  Даже
под ноги не постелешь.
     Он  понял  наконец,  ощутил,  как слабая улыбка раздвигает
губы:
     -- Уже почти зажило. Ты очень целебные травы  наложила.  Я
даже не знаю, если ли что на свете, чего не умеешь делать?
     -- Есть,  --  ответила она. Ее глаза погасли. -- Я не умею
добыть себе свободу.
     Улыбка замерзла на его губах. И в груди  кольнуло  острым,
словно наконечник стрелы добрался до сердца. Он знал, что прав,
прав  в  великом,  правдами  и  неправдами строя Новую Русь, но
почему тогда эта малая неправда ранит так больно?
     -- Князь погостит всего пару дней, -- сказал он торопливо,
словно это что-то объясняло. -- Потом этого всего... не надо.
     -- Мне просто чем-то хотелось заняться,  --  сказала  она,
молотом по наковальне:
подвал.
     Он ощутил как непонятная злость взяла за горло. С чувством
вины сказал яростно:
     -- Проклятие, женщина! Это не тюремный подвал!  Это  целая
палата под самой крышей! Самое светлое место во всем... во всем
доме!
     -- Просторный тюремный подвал, -- сказала она, глядя ему в
глаза. -- Светлый тюремный подвал под крышей.

     Ужинать  пригласили,  едва воеводы сошлись к Олегу. Студен
заворчал,  у  него  разговор  к  великому  князю.  Новая   Русь
обустройства  требует, Асмунд же толкнул в бок Рудого, довольно
потер ладони. Рудый кивнул понимающе. Если  и  сегодня  готовит
Ольха,  то  даже  великого  князя,  обычно в еде воздержанного,
из-за стола придется вынимать силком.
     Спускаясь в обеденную палату, уже поводили носами. Вкусные
запахи щекотали ноздри, заставляли  дергаться  кадыки.  Во  рту
накапливалась слюна.
     На  столе  расставляли глубокие миски с ухой, когда Олег с
воеводами спустился в  палату.  Асмунд  тут  же  ухватил  ложку
побольше,  локти  расставил  пошире,  мол,  это пространство на
столе будет освобождать от еды, как от противника, он сам.  Еще
и другим поможет, куда дотянутся его руки.
     Олег,  посмеиваясь,  взял  ложку.  Над  миской  из старого
серебра поднимался пар. От дразнящего запаха в  животе  взвыло,
уж  очень  медленно  хозяин присматривается к оранжевой пленке,
ловит запахи.
     -- А где же хозяйка? -- спросил князь внезапно.
     Воеводы переглянулись. Рудый сказал медленно:
     -- Да-да, где она? Великий князь уже догадался, кто  варил
уху.
     Асмунд   зачерпнул,   поперхнулся   горячим,   рожа  стала
устрашающе красной, прохрипел:
     -- Да, позвать... И наказать, что такую горячую варит...
     Все взоры обратились на Ингвара. Тот заерзал, словно сидел
не на лавке, а на жаровне рядом с дичью. А я при чем,  едва  не
вырвалось  затравленное.  Она  сама без его ведома и позволения
творит, пока он с великим князем Русь обустраивает...
     -- Ну же, Ингвар, -- поторопил его Олег.
     Внезапно  наступила  тишина.  Асмунд  и  Рудый  застыли  с
ложками  в  руках.  У Асмунда медленно отвисала нижняя челюсть.
Теперь уже Рудый поперхнулся, закашлялся. Глаза его полезли  на
лоб.  Ингвар  решил,  что  воевода удавился, ждал, что Асмунд с
готовностью, даже преувеличенной готовностью  постучит  пудовым
кулаком по спине Рудого, всякий раз вбивая его лицом в стол, но
глаза  простодушного  Асмунда  стали еще крупнее, чем у Рудого.
Оба неотрывно смотрели поверх головы Ингвара.
     Удивленный,  Ингвар  обернулся.  Его  дыхание  оборвалось,
будто  конь  ударил  копытом  под  ложечку.  Внезапно наступила
полная тишина, словно его поразило громом. По лестнице в их зал
спускалась Ольха.
     На ней  было  голубое  платье,  волосы  украшены  цветными
лентами,  коса  перекинута  через  плечо  на грудь. Если и было
платье раньше не по ней, то девки подогнали быстро и умело. Она
показалась Ингвару  такой  тонкой  в  поясе,  что  он  невольно
спрятал  под  стол руки. Пальцы зудели от уже знакомого желания
обхватить ее, проверить, соприкоснутся ли кончики.
     У нее была тонкая белая шея, красивые  запястья  с  узкими
ладошками   и   гибкими   пальцами,   грудь  ее  была  высокой,
женственной.  Узкий  разрез  платья  показывал  тонкие   нежные
ключицы.
     Лицо ее было гордым, даже надменным, но Ингвару почудилось
скрытое  смущение.  Гордая  княжна  не  хочет  признаться,  что
вынуждена одеть платье с чужого плеча? От ненавистных русов?
     Когда она  сошла  в  зал,  Олег  встал,  следом  поднялись
Асмунд,  Рудый  и  Студен. Ингвар засопел, но воздел себя тоже,
стараясь, чтобы она заметила,  что  встал  неохотно,  заодно  с
друзьями  и  своим князем, просто чтобы не выбиваться из общего
ряда. И не выказать неповиновения повелителю Новой Руси  с  его
причудами.
     Ольха наклонила голову чуть-чуть, принимая его объяснение.
Ее холодный  взгляд  заверил,  что она и не подумала бы, что он
может встать из вежливости,  она  никогда  на  него  такого  не
подумает, а кто скажет -- не поверит.
     -- Боги, -- сказал Рудый придушенным голосом, -- я даже не
знал... Какие же диковинные цвета в наших лесах?
     -- Цвет  папоротника,  -- предположил Асмунд, Посмотрел на
Ольху, поправил себя. -- Нет, Ольху ставить рядом нельзя. Любой
цветок скукожится от зависти.
     Олег молча улыбался одними глазами. Они стали яркими,  как
два волшебных опала. От них шел странный колдовской свет. Ольха
не  смогла удержать чуть разъехавшиеся в стороны уголки губ. Их
восторг самый настоящий, неподдельный. Даже жрякать прекратили,
хотя до этого не представляла  той  силы,  что  вырвала  бы  из
цепких пальцев ложки с горячей ухой.
     -- Где  ты,  говоришь,  твое племя? -- спросил Рудый. -- Я
поеду туда жить. Если надо, стану древлянином, буду по деревьям
лазить...
     Асмунд укоризненно покачал головой:
     -- Ну и дурень ты, Рудый, местами. Где ты еще такую  красу
увидишь?  Таких  племен нет. В каждом такие рождаются раз в сто
лет.
     -- А то и реже, -- согласился Рудый. Он подобрал, наконец,
свою ложку, не глядя попытался зачерпнуть ухи, промахнулся.  --
Как ты сумела подобрать такое... такое красивое платье?
     Он  явно  хотел сказать что-то другое, и Ольха еще сильнее
почувствовала свои рдеющие щеки, а  жаркий  румянец  перебрался
уже и на уши.
     -- Это Зверята... Она настояла.
     Рудый  перевел  взгляд  на  Ингвара.  Тот хлебал уху, губы
распухли от горячего. Глаза уткнулись в  миску.  Рудый  покачал
головой:
     -- Во  жрет!  Как Асмунд после Ладожского сидения. Все же,
какая молодец Зверята.  После  того,  как  Ингвар  заставил  ее
раскрыть сундуки его матери, она сделала все, чтобы это не было
зря.
     Ольха  вздрогнула.  Олег  зачерпнул  ухи  дул  осторожно в
ложку, но посматривал  на  все  с  живейшим  интересом.  Ингвар
бросил на Ольху быстрый взгляд и снова уткнулся в миску.
     -- Сундуки его матери? -- переспросила Ольха медленно.
     -- Да,  --  сказал  Рудый невозмутимо. В его хитрых глазах
прыгали бесики. -- Ингвар так ими  дорожил,  так  дорожил!  Это
все,  что  осталось  от  матери.  Как он сам не надевал, ума не
приложу.
     Ольха почувствовала как странная теплая волна  захлестнула
сердце.  Вели  Рудый  не  врет,  а  так нагло при всех врать не
станет,  то  это  Ингвар   заставил   ключницу   расстаться   с
сокровищами. Но зачем? С какой целью?
     Несмотря на внутреннее сопротивление, все-таки чувствовала
тепло. Так приятно, оказывается, когда кто то о тебе заботится.
До этого  времени  она  всегда  заботилась  о других. О младших
братьях, о граде, торговле, войске, припасах на зиму, бортниках
и охотниках, капище... Почему-то приятно, хотя мог затеять это,
чтобы как-то унизишь,  на  чем-то  поймать...  Нет,  все  равно
приятно.
     Она  кивнула,  чувствуя,  как  горячая  кровь залила уже и
щеки:
     -- Благодарствую... Хотя не знаю, зачем это сделано.
     Ингвар прорычал, расплескивая уху по столу:
     -- Князь стряхнул тебя на мою ответственность...  надеюсь,
подтвердит! А раз уж это на мне, то должен как-то...
     -- Благодарствую, -- сказала она холодно.
     А  Рудый, довольный и с блестящими глазами, оказал громко,
о подъемом:
     -- Молодец  Ингвар!  Какой  ловкий  ход!  Все  равно,  что
украсть  онучи,  не  снимая  с  ротозея  сапог. Когда вое время
думаешь, как избавиться поскорее, то и придумываешь.  Ты  прав,
красиво одетую невесту скорее возьмут! Да уже сегодня начнут из
рук рвать. Княже, твои гости приедут скоро?
     Взоры  обратились  к  великому  князю. Тот неспешно хлебал
уху, довольно жмурился. Ольха  ощутила,  что  и  она  задержала
дыхание.
     Олег отозвался неспешно:
     -- Кто-то к концу ужина успеет, другие будут завтра утром.
Надеюсь, Ингвар сумеет накормить всех.
     Асмунд  толкнул Ингвара. Тот, побледнев, смотрел неотрывно
на Ольху. Ингвар вздрогнул, кивнул торопливо:
     -- Да-да, княже. Всех, кто приедет, накормлю  и  напою.  И
спать найдется где.
     -- Погуляем,   --   сказал   Рудый  ему  заговорщицки.  --
Стряхнешь с рук пленницу, закатим пир, потом сами  закатимся  к
девкам.  Я  заприметил  новенький  выводок. Свежие, как роса на
лепестках розы! Ну, помнишь, как мы однажды... Ты тогда ухватил
сразу двух...
     Ингвар ерзал, пытался  перебить  Рудого,  толкнул  к  нему
блюдо  с  жареным  гусем,  но  Рудый продолжал говорить громко,
восторженно:
     -- Или ты трех загреб? Помню, та рыжая тоже вроде бы...
     -- Рудый, -- сказал Ингвар угрожающе.
     -- Или и та мясоморденькая...
     -- Рудый! -- проревел Ингвар.