ло семеро, а за дверью то и дело топала
сапожищами стража.
     Ольха сказала с неприязнью:
     -- Крепость охраняла коза на веревке?
     Асмунд сказал очень серьезно:
     -- Я с ним дошел до ворот, где он меня и  оставил.  Ворота
были  открыты  и  ночью,  но под аркой ворот полыхал костер, на
котором  жарили  здоровенного  оленя.  Костер  освещал   вокруг
саженей  на десяток, а вокруг костра сидело двенадцать стражей!
Плечо к плечу, спинами подпирали стены. Пройти в крепость можно
было только на виду у всех, да и то оттаптывая им ноги!
     Конь его фыркнул, рванулся вперед,  пытаясь  догнать  трех
передних   всадников.   Ольха   непроизвольно  заторопила  свою
чудо-лошадь, догнала, выпалила:
     -- И что он сделал?
     -- Кто? -- не понял Асмунд. Оглянулся,  просветлел  лицом,
-- а,  ты  об Олеге... Хочешь узнать воинские трюки русов, дабы
повернуть  против  них  же?  Ха-ха...  Вряд  ли  кто-то  сумеет
повторить. А как, по-твоему, что он сделал?
     -- Напал   о   мечом   в   руках,  --  предположила  Ольха
насмешливо.
     -- Он мог бы, -- ответил Асмунд серьезно, -- и победил бы.
Он великий воин! Но он  еще  и  Вещий...  Потому  достал  из-за
пазухи  гусиной  яйцо,  пахло  гадостно,  будто протухла дохлая
жаба. Пока я воротил  нос,  он  из  темноты  швырнул  яйцо.  По
большой  дуге,  чтобы  упало  в  костер сверху. Я только-только
подумал, что от великого ума князь рухнулся, но вдруг в  костре
как  будто  молния  полыхнула!  Даже  у меня красные мухи перед
глазами замелькали, а стражи и вовсе ослепли.  Да  еще  и  угли
разметало:  кому  на  ноги, кому... выше. Вскакивали, ругались,
кричали, что Змей харканул в костер со всей дури.  А  Олег  тем
временем  неспешно  протолкался среди них на ту сторону костра,
кого пихнул, кому ноги оттоптал, еще и  мне  рукой  помахал!  У
меня  хоть  мухи  и  плясали перед глазами, но его я узрел... А
когда стражи протерли глаза, то костер уже горит, как и  горел,
олень  жарится,  аж  потрескивает. Ну, успокоились, снова сели,
кости бросают, мясо ждут.
     Он  замолчал.  Ольха  видела,  что  к   рассказу   Асмунда
прислушиваются   и   дружинники.  Ольха,  чувствуя  потребность
нарушить тишину, спросила задиристо:
     -- А как воротился назад?
     -- Не знаю, -- ответил Асмунд простодушно. -- Я не слышал,
чтобы травинка шелохнулась, но вдруг кто-то  вот  так  меня  по
плечу...  Как  большой  сом,  с телегу, плавником! У меня душа,
признаюсь, стала меньше, чем у  комара.  Забилась  куда-то  под
стельку,  даже  нос  спрятала.  Чего  только не передумал, пока
поворачивался! А он стоит  и  зубы  скалит.  Весело  ему,  змею
подколодному.
     Дружинники  захохотали.  Солнце  вынырнуло  из-за  тучи, и
далеко  впереди  внезапно  поднялся  сказочный   город.   Ольха
задержала   дыхание,   покосилась  по  сторонам.  Русы  скачут,
переговариваются, на город почти не  смотрят.  Скоты,  для  них
этот чудо-град есть нечто привычное. Не удивляются, не замирают
в восторге.
     Но  что  ждет  меня, подумала она смятенно. Возвращаются в
Киев, не в терем-крепость Ингвара!

     Глава 40

     Павка умчался вперед, и  когда  все  подъехали  к  воротам
княжеского  терема,  по  двору  уже  носилась  челядь, на кухне
разжигали печи, в кузнице засопели мехи,  из  щелей  потянулись
дымки.   Коней   надо   перековать,   поправить  сбрую.  Отроки
расхватали под уздцы коней.
     Ингвар протянул руку Ольхе, но та соскочила на землю сама.
Кобыла  недоверчиво  обнюхала  ее  шею.  Дыхание  было  теплое,
чистое, а губы мягкие, нежные. Асмунд на этот раз покинул седло
тяжело, покряхтывал, морщился:
     -- Заговор вырвали с корнем! Но не зреет ли другой?
     -- Понятно,  зреет,  -- отозвался Рудый. -- И не один. Как
яблочки наливные поспевают!
     Они повернулись  к  великому  князю.  Тот  уже  ступил  на
крыльцо. Рудый сказал с надеждой:
     -- Тому,  кто  деревья  насквозь,  как  тряпье, бьет, тому
судьба на сто лет вперед ведома! Аль не так. Вещий?
     Олег  оглянулся,  глаза  были  невеселые.  Ольха   ощутила
горячее сочувствие к этому странному человеку.
     -- Судьба?  --  усмехнулся он горько. -- Хотел бы я, чтобы
судьба в самом деле правила! Чтобы у каждого была своя  дорога,
предначертанная  свыше...  И  чтобы ее при известных ухищрениях
можно было увидеть с помощью гороскопов, линий на руке.
     Он постоял на крыльце, опершись на перила. Суета во  дворе
нарастала, ключари побежали отворять подвалы.
     -- А ты... не можешь? -- спросил Рудый недоверчиво.
     Олег усмехнулся:
     -- Как легко было бы жить! Есть великий план богов, только
и делов,  что  подсмотреть  хоть краешком глаза... А можно и не
подсматривать.  Все  равно  от  судьбы  не  уйдешь,  судьбу  не
изменишь,  так  на  роду  писано,  судьба  такая,  с судьбой не
перекоряйся... А вся беда... весь страх в том,  что  судьбы  --
увы!  --  нет. Страшное, Рудый, то, что каждый из нас -- хозяин
своей судьбы. А во многом еще и хозяин рода,  племени,  народа.
Даже мне, великому князю, так бы хотелось, чтобы кто-то умный и
всемогущий   направлял   мою   жизнь,   вел,  учил,  поправлял,
останавливал перед пропастью.
     Вокруг  крыльца  стояли  воеводы  и  старшие   дружинники.
Смотрели,  не  дыша.  Таким  Олега  еще  не  видели. Он грустно
улыбнулся:
     -- Каждый человек -- раб. Даже, если король. Даже, если не
признается в этом  самому  себе.  Потому  что  каждый...  почти
каждый  в  глубине души жаждет хозяина. Вождя ли, князя, волхва
или бога, который следил бы за каждым его  шагом,  и  без  воли
которого  волос  бы не упал... И чем всемогущее бог, тем лучше.
Человек ропщет на хозяина, но постоянно его ищет. Сам  хозяином
своей быть судьбы не хочет. Страшно!
     Он вдруг улыбнулся:
     -- Не от великого ума астрологи составляют гороскопы, а от
великой трусости! А люди им следуют по той же причине.
     Он  повернулся  к  двери,  гридень  услужливо  отворил,  и
великий  князь  исчез  в   дверном   проеме.   Ольха   спросила
озадаченно:
     -- Что такое король? И астрологи... и гороскопы...
     А Рудый толкнул Асмунда в бок:
     -- Закрой  рот,  ворона  влетит. Заметил? Все-таки не стал
отказываться, что грядущее зрит на сто лет вперед!

     Ингвар провел  Ольху  в  правое  крыло.  В  тереме  царила
праздничная  суета,  но  Ольха  не  услышала  за  спиной топота
подкованных сапог стражи. Ингвар шел рядом насупленный,  черный
чуб  свисал безжизненно, а на возгласы встречных Ингвар отвечал
вяло, а то и вовсе отмалчивался.
     На верхней ступеньке лестнице он остановился:
     -- Вон твоя комната. Прежняя. Я должен вернуться к князю.
     -- Комната не занята?
     Она спросила только для того, чтобы  спросить,  Ингвар  не
понял, огрызнулся:
     -- Кем?
     -- Ну, не знаю... Ладно, проверю.
     Она  пошла к указанной им двери, чувствуя на спине горящий
взор. Как и ожидала, мужчины такие предсказуемые...  временами,
он обогнал ее, открыл дверь, заглянул, бросил с отвращением:
     -- Все, как ты и оставила.
     -- Я  не  оставляю  в  таком  беспорядке,  -- ответила она
холодно.
     Он хотел что-то возразить, но Ольха захлопнула  перед  ним
дверь,  едва  не  прищемив  нос.  По  ту сторону слышалось злое
дыхание, и она надеялась,  что  он  рассвирепеет  окончательно,
ворвется, схватит в объятия, она будет драться и царапаться, но
он  все  же намного сильнее, у него в руках такая мощь, а грудь
широка, как стол...
     За дверью взвизгнуло, словно раздавили мышь, и Ольха почти
увидела  сквозь  дубовые  доски,  как  Ингвар  развернулся   на
каблуках, быстро пошел прочь.
     Дурак,  сказала она в бессильном негодовании. Он ничего не
понимает,, да и я что понимаю? Сейчас пленница еще или уже нет?
С одной стороны -- да, тем более, что даже помогла  Студену,  с
другой  стороны -- бросилась к князю русов с предупреждением об
опасности... Правда, не  потому  что  он  --  князь,  а  как  к
человеку, смерти которого не хотела.

     Обрадованная  ключница  пригнала  девок.  Ольху вымыли как
ребенка, переодели в чистое. Даже  принесли  перекусить,  когда
еще  позовут  на ужин. Ольха стояла у окна, со смутным чувством
на сердце смотрела во двор, где народу металось  как  муравьев,
где железа блестело больше, чем отыщешь во всем Искоростене.
     Когда в коридоре послышались шаги, она уже знала кто идет.
И даже  чувствовала, с каким настроением, как держит плечи, как
смотрит, как...
     Что  со  мной,  сказала  себе  смятенно.  Это   я.   Ольха
Древлянская,  или  же  собачка, которая ждет не дождется своего
хозяина? Где моя гордость? Не только женская, но и княжеская?
     Ингвар стукнул, предупреждая,  толкнул  дверь.  Он  был  в
белой  рубашке,  расстегнутой  на  груди, рукава едва закрывали
плечи. Могучие мышцы играли вызывающе, по-мужски красиво. Ольха
ощутила, что не может оторвать от  них  глаз:  древляне  всегда
носили  рубахи  с  длинным рукавом, и тут же почувствовала, как
горячая кровь начала приливать к щекам.
     Она холодно спросила:
     -- Ну, что еще?
     Дура, сказала себе. Зачем я так?  Он  мне  еще  вящего  не
сделал... Уже сделал, возразила себе. Ты радуешься его приходу!
Ты встречаешь его как собачка!!!
     Ингвар пробормотал:
     -- Я   только  хотел  спросить...  может  быть  тебе  надо
помыться? Или переодеться?
     -- Я выгляжу грязной? -- поинтересовалась она ядовито.
     -- Нет, но... дорога, пыль, пот...
     -- Меня не пугает свой пот, -- отрезала  она  со  злостью.
Этот  дурак такой же внимательный, как и все мужчины. -- А кому
не нравится, пусть держится подальше.
     -- Да нет, --  сказал  он  поспешно,  --  я  не  то  хотел
сказать.
     Он шагнул к ней, его руки начали подниматься, словно хотел
взять  ее в объятия. Хочет показать, что мой пот его не пугает,
подумала она еще сердитее, отрезала:
     -- Зато меня пугает твой.
     Прикусила язык, но  Ингвар  уже  остановился,  будто  ноги
вросли  по  колени  в  землю.  Руки бессильно упали вдоль тела.
Ольха мысленно подталкивала подойти, что-то сказать, вести себя
с привычной русам грубостью и напором,  однако  северные  люди,
похоже,  чувствительностью  не  отличаются,  Ингвар лишь развел
руками:
     -- Сама понимаешь, наша помолвка... это  шутка  князя.  На
самом деле женитьба никогда не случится.
     -- Ты уверен? -- спросила она.
     -- Клянусь,   --   ответил   он  с  еще  большей  дурацкой
поспешностью, -- здесь  можешь  не  волноваться.  Я  к  тебе  и
пальцем не притронусь!
     -- Спасибо,  --  сказала  она  ледяным тоном. -- Что хотел
еще? В любом случае, мыться в твоем присутствии я не собираюсь.
     Но если бы ты этого очень  сильно  захотел,  добавила  она
мысленно,   если   бы  ты  захотел,  чтобы  я  мылась  в  твоем
присутствии...
     Он попятился, в лице все сильнее начали проступать  злость
и раздражение, словно только сейчас начал понимать, кто он, что
говорит, как глупо выглядит.
     -- Да  черт с тобой, -- бросил он уже от двери. -- Мне еще
недоставало смотреть на твои кривые ноги. -- Кривые? --  ахнула
она.
     -- И. волосатые, -- бросил он. -- Как у медведицы. Так что
будь спокойна,  я  на  тебя  не  посягну. Если что надо, только
скажи. Ты -- почетная  гостья  великого  князя.  И  тебе  будут
оказывать надлежащие почести.
     На  кой мне твои почести, хотела сказать она, лучше возьми
меня в свои объятия, но не успела. За дверью  послышался  топот
подкованных  сапог.  Кто-то  выкрикнул  короткие слова приказа.
Ингвар и Ольха услышали приближающиеся шаги.  В  дверь  бухнуло
словно    бревном,    окованным    железом.    Громкий    голос
поинтересовался:
     -- К вам можно?
     Ольха  молчала,  она  здесь   пленница,   пусть   отвечает
тюремщик. Ингвар тоже молчал, в чужой Комнате не распоряжается,
и в дверь постучали громче. Недовольный голос что-то проворчал,
в доски бухнуло тяжелым, и дверь распахнулась во всю ширь.
     На  пороге  стоял  Олег.  Ольха  увидела спины удаляющихся
гридней. Олег окинул Ингвара и Ольху быстром взором:
     -- А, двое гордецов... Опять поцапались?
     -- Пошто стучал? -- спросил Ингвар  раздраженно.  --  Твой
ведь терем!
     Улыбка великого князя была просто издевательской:
     -- Так обрученные же! Могли и того... упредить свадьбу. Не
по обычаю,  правда,  но  такое случается. Ну-ну, не вскидывайся
как конь,  оводом  ужаленный!  Шуток  не  понимаешь.  А  раньше
понимал... Я по делу зашел. Как вы тут?
      -- Еще друг друга не убили, -- буркнул Ингвар.
     Олег обратил взор на Ольху. Та независимо пожала плечами:
     -- Пленники  живут  без  оружия.  Иначе  твой  воевода уже
таскал бы кишки по полу.
     -- Удуши голыми руками, -- предложил Олег.
     -- Слишком силен, -- объяснила Ольха холодно.
     -- А где сила, как ты знаешь, там ума не ищи.
     -- А где волос дорог, -- отпарировал  Ингвар,  --  там  ум
короток.
     -- А кто...
     -- Зато ты...
     Олег  некоторое  время  слушал их, поворачивая голову то к
одному, то к другому. На лице  было  неприкрытое  удовольствие.
Затем,  когда  оба готовы были броситься друг на друга, вскинул
длань. Голос стал властным:
     -- Я   зашел   попрощаться.   Некогда    местные    волхвы
предсказали,  что  приму  смерть  от  коня своего. По настоянию
своих воевод, что за глупый народ... я оставил  боевого  друга,
велел  кормить отборным овсом и пшеницей, поить ключевой водой.
Но сегодня лишь узнал, что конь мой давно пал!
     Ингвар  судорожно  вздохнул.  Он  ощутил  облегчение,  что
предсказание волхвов оказалось лживым.
     -- Я  все-таки  поеду повидать своего коня, -- сказал Олег
непреклонно, -- хотя бы кости... велю  захоронить!  Он  не  раз
спасал  меня,  выносил  из жарких схваток. Этот конь сам дрался
зубами и копытами, как целая дружина, а в скачке  ему  не  было
равных... Эх!
     Он   сгорбился,   повернулся   и  пошел  к  двери.  Ингвар
воскликнул:
     -- Твой конь в трех днях отсель!
     -- Ну и что? -- спросил Олег, обернувшись.
     -- Да... ничего, -- пробормотал Ингвар. -- Я бы не оставил
Киев, только и всего.
     Ольха сказала резко:
     -- Потому что ты --  бесчувственный.  А  великий  князь...
может быть впервые показал себя человеком!
     -- А ты...
     -- Зато ты...
     Олег  некоторое  время  снова  переводил  взор с одного на
другого, потом хлопнул себя ладонью по лбу:
     -- В самом деле старею, Ингвар прав. Ольха,  я  думаю,  не
стоит  тебя  держать  ни  пленницей,  ни заложницей. Тебе дадут
коня, сама выберешь.  Верхом  умеешь?  Еще  одного  возьмешь  в
заводные.   Не   серчай  за  пленение.  Это  жизнь  нас  делает
жестокими.
     Он коснулся ее щеки ладонью. Она ощутила жар,  будто  рука
великого  князя  была  наполнена  солнцем.  Или это от его слов
кровь прилила к щекам?
     Их глаза встретились, и она увидела в них так  много,  что
дыхание  остановилось  в  груди. Он усмехнулся, пошел к выходу.
Ингвар смотрел вслед круглыми глазами. Ольха  слышала,  как  он
ахнул, кинулся вдогонку.
     Свобода,  подумала  она  с замеревшим сердцем. Слово князя
твердое, она вольна выбрать коня и уехать  прямо  сейчас.  Надо
так  и  сделать,  пока  Олег  еще  здесь,  а то начнутся всякие
задержки...  Прямо  сейчас,  даже  не  дожидаться   возвращения
Ингвара!

     Ингвар догнал Олега уже на лестнице:
     -- Великий князь! Ты ее отпускаешь?
     В  голосе  воеводы  был  неподдельный  ужас, словно померк
свет, падало небо, а  земля  проваливалась  под  ногами.  Глаза
стали дикими. Даже губы посинели.
     В   зеленых  глазах  великого  князя  таились  насмешка  и
понимание, но голос был ровным и деловым:
     -- Надобность миновала.
     -- Разве древляне стали друзьями?
     Олег покачал головой:
     -- Нет.  Ну  и  что?  Нам  покорились   земли   рашкинцев,
тюринцев,  киричей...  хотя  какие  у  киричей  земли, племя их
признало  мою  власть  и  обязалось  платить  дань,  поставлять
молодых  парней  в  дружину  и  войско.  Так  что земли древлян
окружены.  Раньше  у  них  был  выход  через  узкий  коридор  к
дубиничам, их союзникам, но ты же слышал радостные вопли?
     -- Да,  вернулся Черномырд, -- ответил Ингвар, холодея. --
С победой, как я понял.
     -- С победой  над  дубичами.  Правда,  у  них  был  князем
Светломырд...  но, как видно, не всегда светлые силы побеждают.
Или те, которые себя  громче  всех  именуют  светлыми.  Словом,
дубичей  наклонили, там пока что наша дружина мечи не вложила в
ножны. Теперь древлянам путь закрыт и  на  запад.  А  сами  они
жидковаты  в  коленях:  народу маловато. Ольха уже не нужна как
заложница. А само племя оценит нашу добрую волю. Оценит?
     Ингвар не мог шелохнуться. Новость потрясла  его  сильнее,
чем если бы конь ударил обеими копытами под дых. Он чувствовал,
как кровь отхлынула от лица, весь похолодел, губы замерзли.
     Олег  неожиданно  обнял его. В зеленых глазах князя-волхва
было нечто такое, от чего сердце Ингвара похолодело. А затем  и
весь  похолодел,  превратился  в  глыбу  льда.  Никогда великий
князь, заменивший ему отца, не прощался с ним так сердечно.
     Внизу уже хлопнула дверь,  слышались  голоса  дружинников.
Загрохотали копыта. Лишь затем Ингвар опомнился, бросился бегом
наверх.

     Ольха в растерянности металась по светлице. Сквозь решетку
окна было  видно  удаляющихся  всадников. Красный плащ великого
князя реял  впереди.  На  стук  шагов  она  обернулась.  Ингвар
поразился, увидев в ее глазах печаль:
     -- Он что-то утаил... Но это наполняет печалью его сердце.
     Ингвар,   оживший,  что  она  еще  здесь,  что  не  велела
немедленно подать к  крыльцу  любую  лошадь,  ощутил  себя  как
человек,  над  головой  которого  палач задержал готовый упасть
топор. Он пробормотал торопливо:
     -- Это на него так непохоже!
     -- Почему?
     -- Поехал прощаться с конем! Даже не с конем -- с костями.
Скажи кому -- в глаза плюнут.
     Она с осуждением покачала головой:
     -- Он проявил доброту. За это его уважать... могут начать.
     -- Доброту? -- повторил он с  недоумением.  --  Олег?  Гм,
стареет князь.
     Она видела, как он вздрогнул. Спросила:
     -- Что случилось?
     -- Он  сказал, мол, Ингвар прав, я старею... Но я этого до
сей минуты не говорил! Никому! Никогда!
     Ее голос был боязливым, как у маленькой девочки:
     -- А вдруг он читает в душах? Ты  еще  не  сказал,  только
подумал, а он уже знает. Недаром же Вещим кличут?
     Плечи Ингвара зябко передернулись:
     -- Только не это! Бывали дни, когда я о нем такое думал...
Но, наверное,  в  самом  деле  стареет.  Всегда  был политиком,
стратегом, думал о союзе племен, государстве. Прости, я  забыл,
что ты и слов таких не знаешь.
     Она нахмурилась, уязвленная:
     -- Зато я знаю другие. И, кстати, мне пора ехать Домой.
     -- Ольха,  --  сказал он торопливым жалким голосом, словно
хватался за соломинку, -- слово великого  князя  --  закон.  Ты
вольна выбрать любого коня... двух коней. Но я хочу отправить с
тобой  дары.  Древлянам,  не  тебе!  Они, я о дарах, могут чуть
загладить нашу... мою вину. Я не хочу, чтобы  древляне  все  же
враждовали с нами!
     Топор  снова поднялся, отточенное лезвие присматривалось к
шее, намечало ровную линию. Если  гордая  древлянка  откажется,
велит подать коня немедля...
     Ольха почему-то отвела взгляд:
     -- Сколько тебе понадобится... дабы собрать дары?
     -- Всего  день-два, -- сказал он еще торопливее. -- Всего!
Я  просто  хочу  отправить  дары   не   простые,   а   богатые!
Действительно, богатые. Чтобы в твоем племени не держали зла. А
для  этого надо перетряхнуть все сундуки, скрыни, обойти княжьи
оружейные, пошарить в ларцах с сокровищами.  Да  и  тебе  лично
подобрать красивый кинжал взамен утерянного!
     Топор,  огромный  и  с  настолько  отточенным лезвием, что
можно брить бороду, колыхался, хищно высматривал  хрящи,  чтобы
перерубить  с