Есть  имена  княжеские,
светло-княжеские, великокняжеские, а также отдельно для княжьих
детей,  которым  не  суждено  стать князьями, а предназначены в
воеводы или знатные бояре.  Когда-то  вожди  славянских  племен
вовсе  стремились  поставить  себя  вровень  со  своими богами,
потому и принимали имена, куда непременно всобачивали имя бога.
К примеру, поклоняющиеся богу  Радогосту,  брали  имена  вроде:
Келагост,  Терногост,  Рубигост...  А потом, если верить Олегу,
который  все  знает,   застеснялись,   что   ли,   перешли   от
божественных  имен  к  человеческим,  но особым -- княжеским. А
княжеских имен-титулов у славян всего четыре. На  севере  взяли
частицу  "мир",  откуда  пошли  всякие  их  лапотные  Велимиры,
Владимиры, Ратмиры, на западе придумали  "слав",  откуда  пошли
Святославы,   Мирославы,   на   юге  выбрали  "смысл",  откуда:
Гостомысл, Дубомысл, Осмомысл, Земомысл, а на востоке прижилось
"волод" -- Володимер, Яроволод...
     -- Значит, -- сказал он,  --  ты  из  древнего  княжеского
рода. Древнейшего!
     -- Да, -- сказала она с вызовом. -- И что же?
     -- И  твой  отец  был  не  простым князем, -- продолжал он
медленно, -- иначе назвали бы, скажем, Миролюбом или  Миробоем.
Но  в  имени  твоего  отца  составлены  две  частицы княжеского
имени... Мол, князь над князьями. Он был не простым  князем,  а
светлым?
     Она вскинула гордо голову:
     -- Да.  Он был верховным князем. Под его рукой были князья
двенадцати древлянских племен. Но что тебе в имени моем, рус?
     -- Я просто хочу сказать, что понимаю обычаи  земли,  куда
пришел,  --  ответил Ингвар. -- А твой братишка, если назван не
Твердиславом, а Твердятой, то значит...
     -- Значит, -- закончила она с неожиданной злостью, --  что
он  не будет князем. Зато станет другой мой брат -- Мстислав! А
не Мстиша, как ты его назвал.
     Ингвар кивнул.  Твердята  мог  рассчитывать  только  стать
воеводой.  Все  понятно  в  простом  мире древлян, как и других
славян. Но он сказал неожиданно, вспомнив  горящие  благородным
гневом глаза младшего братишки:
     -- Когда  нет наследника... или с ним что-то случается, то
и Твердята в состоянии стать князем. Даже Твердятко!
     Она смотрела  вдаль,  отвернувшись.  Ингвар  присмотрелся,
заметил  что  у  гордой княгини подрагивает подбородок. Видимо,
старший брат, который должен был стать князем,  погиб  недавно,
рана еще свежа.
     -- А что значат ваши имена? -- спросила она неожиданно.
     Он пожал плечами:
     -- Для  русов  больше  значат люди, чем их имена. Рюрик --
значит, могучий славой сокол, Олег --  по-нашему.  Святой,  мое
имя  говорит  о  том,  что я посвящен богу морей Инге. Но у нас
могучий или мудрый властелин,  пусть  безродный,  всегда  будет
выше наследника самых древних родов, даже если те идут от самих
богов.  Так  что,  когда  твои  братья  подрастут, они по нашим
обычаям могут стать князьями... Конечно, не древлянскими.
     Она похолодела:
     -- Почему нет?
     -- Когда  подрастут,  этой  крепости  уже  не...   Кстати,
княгиня, если бы ты видела столько укреплений, как я, удивилась
бы,  как  люди думают одинаково во всех краях света! А крепости
древлян вовсе как доски в заборе. Хоть,  я  расскажу,  где  тут
склады  с  оружием,  где  кузница,  где хранятся запасы муки на
случай осады, укажу даже потайной ход, что  выводит  во-о-он  в
тот овраг, сейчас не видно за лесом?
     Она   похолодела.  Ингвар  знает  чересчур  много.  Пальцы
стиснулись вокруг рукояти кинжала.  А  он  словно  прочитал  ее
мысли, голос стал предостерегающим:
     -- Про  этот  потайной ход уже знают мои дружинники. Я его
велел завалить, а еще и поставил охрану.
     -- Это ты называешь прибыть с миром?
     -- Это так, на всякий случай. Вдруг вы откажетесь от мира.
     -- Мир... на каких условиях?
     Голос Ингвара стал неожиданно серьезен:
     -- На  условиях  выживания  всех.  Время   мелких   племен
кончилось. На Востоке они давно слились в огромные государства,
ты  даже  представить не можешь, как давно. И я, честно говоря,
не могу, хотя Олег пытался мне вдолбить в голову. На Западе  --
недавно,  но  уже  и  Восток,  и  Запад  теснят наши карликовые
княжества, коим несть числа, захватывают, стирают с лица земли,
забирают земли, а народ  изгоняют  или  порабощают.  Наш  князь
никого  не  порабощает,  ничьи  земли не забирает. Все остается
по-прежнему,  только  отныне  все  мелкие  племена   входят   в
государство,  названное  Новой Русью. Платят налоги, по велению
князя выставляют войско.
     -- И для этого  надо  брать  крепости  приступом,  убивать
князей и старейшин?
     -- Разве  были убиты князья кривичей, полян, рашкинцев? Но
мы не могли оставлять у  себя  в  тылу  непокорных  князей.  Им
только  дай  ударить  в спину! Жизнь кровава, но не в племенах,
какие встали под руку Олега...
     -- Были йокорены.
     -- Пусть были покорены.  Но  прекратились  распри,  драки,
даже исчезли такие зверские обычаи, как умыкание невест...
     Она   нахмурилась,   умыкание  невест  осталось  только  в
древлянских племенах. Поляне парувались по согласию  родителей,
у  тиверцев  за невесту давали выкуп, только древляне держались
старого Покона.
     -- Ты не знаешь наших обычаев.  Возможно,  нашим  женщинам
это нравится.
     -- Так ли?
     В  голосе  Ингвара  был  яд.  Сердясь  на  себя,  чувствуя
неправоту, она сказала с вызовом:
     -- Да. Ты не знаешь женщин.
     -- Так ли? Я знал их сотни.
     -- Девок, но не настоящих.
     В голосе Ингвара насмешка перешла в недоверие, сомнение:
     Не  знаю.  Является  чужой,  хватает   тебя   без   твоего
согласия...  вовсе  в темноте... накидывает мешок на голову или
бросает поперек  седла  и  увозит  в  чужое  племя.  И  там  ты
вынуждена жить о ним, ибо даже не знаешь обратно дороги!
     Она  возразила,  хватаясь  за  последний  довод, стараясь,
чтобы голос звучал непреклонно:
     -- Чтобы это понять, надо быть женщиной!
     Она  чувствовала  его   вражду,   раздражение.   Да,   она
воспользовалась  нечестным приемом. И оба это понимали. Дыхание
его  приблизилось,  внезапно  сильные  руки  схватили  ее,  она
увидела  в  лунном свете его хищное лицо. Выступающие высокие и
мощные скулы, тяжелые надбровные дуги, злые глаза.
     Его губы приблизились, она ударилась о его твердую  грудь.
Вскрикнуть  не  успела,  его  рот накрыл ее губы. Его губы были
твердыми, грубыми, хищными. Он старается унизить ее, поняла она
в страхе, оскорбить, втоптать в  грязь,  потому  что  иначе  не
одержать верх, а для мужчины не быть униженным женщиной важнее,
чем победить в бою.
     Ингвар  в  самом деле хотел унизить. Раз уж защищает такие
обычаи, то испытай их на своей шкуре. Тем болев  от  проклятого
киевского  воеводы,  самого  ненавистного  для древлян. Но едва
грубо впился в ее нежные губы, едва сжал так, что услышал хруст
нежных косточек или хрящиков,  как  странная  волна  окатила  с
головой,  затопила,  даже пол под ним качнулся, будто внизу уже
били тараном.
     От ее губ по его телу прокатилось тепло. Он держал ее  так
крепко,  что  вжал  всю  в  себя, мягкую и нежную, от нее пахло
чисто и беззащитно, губы были как разогретые на  солнце  спелые
вишни.  Она  отталкивала  его. Упершись в грудь, кулаки ее были
твердые, но Ингвар не чувствовал ничего, кроме странного жара в
сердце, во всем теле.
     Ольха в первый момент испытала такой ужас,  что  не  могла
двигаться. Но когда его хищный рот накрыл ее губы, она отчаянно
забарахталась  в  его  сильных руках, или хотела забарахтаться,
потому что от его  твердых  горячих  губ  хлынула  волна  жара,
прокатилась  по  спине, наполнила тело. Ноги ослабели, а кулаки
сами собой разжались, она упиралась в грудь  воеводы  ладонями.
Или держала их у него на груди.
     Ингвар  с  огромным усилием, словно разрывая пудовые цепи,
отстранился, дико взглянул в запрокинутое к нему лицо. В лунном
свете оно было бледным, глаза темными как лесные озера, а  губы
распухли  и  блестели.  От  нее  пахло цветами, а воздух в этой
проклятой древлянской долине был одуряющим.
     Не сумев сразу же отодвинуться и уйти, он ощутил, как  его
руки,  словно сами по себе, привлекли ее снова. Он наклонился и
опять накрыл губами ее рот. На этот  раз  нежно,  бережно,  сам
удивляясь себе и страшась повредить ее, такую хрупкую и нежную.
Одной  рукой  он  придерживал  ей  голову,  словно  ребенка при
купании, его пальцы задели ленты, и водопад волос рухнул на  ее
плечи, накрыл другую руку, которой прижимал ее к себе за талию.
     Спаси  меня  боги,  мелькнуло  у него в голове паническое.
Олег меня убьет, швырнет живьем в яму с голодными псами. Я  все
испортил в самом начале. Древлян можно было бы взять без крови,
а сейчас на ее крик сбегутся стражи, начнется резня, безоружных
дружинников перебьют прямо в постелях!
     Ольха  застыла, страшась шевельнуться. Ноги подкашивались,
в теле  была  такая  приятная  слабость,  даже  истома,  словно
плавала  в  теплой  воде  родного лесного озера. Сердце стучало
часто, жар опускался в низ живота, ноги слабели еще больше.  Он
держал  ее  крепко,  держал  насильно,  против  ее воли, но она
чувствовала, что ее некогда сильная воля испарилась, как  капля
росы в огне.
     Ингвар  сам  горел  в  атом огне, который прижимал к своей
широкой груди. Ее губы стали еще слаще и нежнее, он  чувствовал
ее  упругую  грудь, все ее теплое податливое тело. Она была как
воск в его горячих ладонях,  что  с  готовностью  принимает  ту
форму, которую возжелают руки.
     От  земли шли пряные запахи. Воздух был теплый, насыщенный
ароматами душистого сена, клевера. Голова Ольхи  кружилась  все
сильнее,  тело слабело. С последней искоркой воли она заставила
себя ощутить собственные руки, уперлась Ингвару в грудь.
     Ингвар уже не Ингвар, а что-то другое, пожирал  ее  запах,
ее  теплоту, ее сладость и нежность, но когда ощутил ее ладони,
что ыслабо отталкивали. Принудил себя опомниться, вынырнуть  на
/поверхность. Он стоял на сторожевой башне древлянской крепости
и  держал  в  объятиях злейшего врага объединения Новой Руси. А
внизу справа и слева дожидались ее возвращения стражи крепости.
А он был дурак и преступник.
     Медленно освобождая ее из объятий,  он  судорожно  пытался
отыскать  какие-то  спасительные  слова,  но на языке вертелось
такое, что лучше молчать вовсе.
     Ольха отстранилась наконец, ее темные  без  зрачков  глаза
обыскивали  его  угловатое  лицо  с  горящими  глазами.  Ингвар
отыскал свой голос, проговорил неуклюже:
     -- Как видишь, княгиня... это нехорошо, когда умыкают.
     Она взглянула дико, повернулась и пропала в  тени.  Ингвар
слышал  лишь  частый  скрип  ступенек.  Наконец  затихло, вдали
послышался мужской голос, затем голос древлянской княгини.
     Ингвар замер, чувствуя  свое  полнейшее  бессилие.  Сейчас
самое время выместить ненависть к людям киевского князя.
     Он  стоял,  прислонившись к столбу, ждал. Ночь была тихая,
теплая, над головой шелестели огромные, как совы, летучие мыши.
Не дождавшись тревоги, потащил свое тело,  из  которого  словно
вынули  все  кости, вниз с башни. Во всем теле была слабость, а
мысли серыми и мертвыми.
     Только  одно  было  живым:  воспоминание  о   ее   сладких
податливых  губах,  ее  запах.  А  пальцы  подрагивали, все еще
чувствуя ее нежное тело.
     Почему он полагал, что она сплошь из тугих мускулов?

     Утром воины древлян бродили с угрюмыми  злыми  лицами.  Не
выспались даже свободные от стражи, все чего-то ждали всю ночь,
спали  вполглаза. Русы, хоть и безоружные, держались увереннее.
Бродили  группками,  громко   смеялись.   Пережив   ночь,   уже
чувствовали   себя   победителями.  Древляне  скрипели  зубами,
воеводы едва удерживали их от стычек с пришельцами.
     Когда запахи ухи, жареного мяса  и  птицы  заполнили  весь
двор,   гридни   позвали   на   трапезу.   Русичи   отправились
по-хозяйски. Кремень придержал самых горячих из древлян,  велел
оставаться  снаружи.  Драки ни к чему, довольно одной искры для
кровавого пира, но парням объяснил, что им  доверено  важнейшее
дело.  Надо присмотреть за стенами и воротами, для оставшихся в
лесу самое время пойти на приступ.
     Ольха,  стоя  за  косяком,  наблюдала  За  русами.  Хорошо
вооруженные,  крепкие,  как на подбор, каждый справится с двумя
древлянскими  воинами.  Даже  без  оружия   выглядят   чересчур
опасными.  Нужно  избавиться  от них сегодня же. Самое позднее,
накормить обедом и отправить. Вторая ночь, чует ее  сердце,  не
пройдет  так  мирно.  Да  и воеводы предупреждают, что молодежь
старается вызвать русов на ссору.
     Среди чужаков как  прирожденный  вожак  показался  Ингвар.
Прищурился от солнца, быстро оглядел двор, метнул огненный взор
на  второй  поверх  терема.  Ольха  едва  удержалась от желания
шарахнуться в тень, хотя и так, знала, ее не узреть со двора.
     Воевода русов выглядел  особенно  злым,  ругался  и  пинал
своих  дружинников.  Накричал на одного так, что тот убежал, не
разбирая дороги.
     Младший братик, Твердята, осторожно  дернул  ее  сзади  за
платье:
     -- Ты их всех убьешь?
     Она вздрогнула:
     -- Почему?
     -- Они все враги.
     Личико  его  было  не  по  годам  серьезным.  Серые, как у
сестры, глаза смотрели пытливо, печально.
     -- Враги, -- подтвердила Ольха. -- Но мы не можем нападать
на гостей.
     -- Тогда убей хотя бы этого... с  хохлом  на  голове.  Или
разопни его на стене терема. Чтобы все видели.
     Дрожь прошла по ее телу:
     -- Почему?
     -- Сестрица,  разве  не  видишь? Он говорит одно, а делает
другое. У него злое лицо. Я слышал, он никогда не держит слово.
     Она  присела  и  обняла  брата.  Что  за  жизнь,  подумала
отчаянно.  Даже  малые  дети  говорят  про убийства и пытки так
просто, будто рвут цветы или ловят бабочек.
     -- Что он хочет? -- спросил он серьезно.
     -- Говорит о мире. Но для этого мы должны встать на колени
перед киевским князем. И отдать свои земли.
     Мальчик гордо выпрямился. Детские глазенки блеснули как  у
лесного зверька:
     -- Мы ни перед кем не встанем на колени!
     -- Ни  перед  кем,  -- подтвердила Ольха. -- А теперь иди.
Тебе нужно много заниматься. Видишь, какие они громадные? Чтобы
воевать с русами, надо быть сильным.

     Глава 5

     Ольха отдавала последние распоряжения в обеденной  палате,
когда  сзади  послышались  шаги. Она безошибочно узнала поступь
кровавого пса киевского князя. Кое-как  закончила  наставление,
хотя  сама  не  слышала своего голоса и не смогла бы вспомнить,
что говорила.
     Ингвар, нахмуренный и с осунувшимся лицом, вошел  с  таким
видом,  словно  искал  кого  бы  разорвать на части. Вынужденно
остановился, коротко поклонился княгине. Она потупила глазки  и
улыбнулась.  Шея ее была тонкая, белая, он снова ощутил Желание
стиснуть на ней пальцы.
     -- Хорошо почивал, воевода киевский?
     -- Отвратительно, -- буркнул он. -- В этих болотах  комары
как лошади с крыльями.
     -- У нас леса, а не болота, -- напомнила она.
     -- Все равно, -- буркнул он.
     -- Тогда  ты  еще  не  знавал  дряговичей,  -- сказала она
ехидно.
     -- Те, что в болотах?
     -- Да.
     -- Сапоги пачкать в грязи  неохота.  А  потом  примучим  и
болотников.  Долго  ли там просидят, если на берег выпускать не
будем?
     -- Надо было спать в палате, -- сказала она  негромко.  --
Комары боятся наших светильников.
     Он  снова  поклонился,  чувствуя что опять его щелкнули по
носу. Обычно быстрый на острый ответ, сейчас не находил  нужных
слов.  От этого желание сломать ей шею стало таким сильным, что
пальцы  сами  сжались  в  кулаки  с  такой  силой,   что   кожа
заскрипела.
     -- Чем ваши светильники лучше? -- буркнул он.
     -- Мы добавляем в масло... нужные травы.
     Он  быстро  пошел  к своим людям. За ним следило множество
глаз, как его людей, так и древлян.  Однако  он  чувствовал  на
себе  и  прикосновение  ее взгляда, странно тревожащего, отчего
ему хотелось украдкой оглядеть себя, все ли у  него  на  месте.
Хмурясь, переступил через лавку, скованно опустился за накрытый
белой скатертью стол.
     Отроки и молодые девки начали вносить блюда. Вечером девок
не было, заметил Ингвар с насмешкой. Побаиваются буйства русов.
Хотя у  них  по  сорок  воинов на каждого его дружинника... Или
избегают стычек с его людьми, что вернее. Если перебить  русов,
то рассвирепеет князь пришельцев с Севера, таинственный Олег. А
так,  авось,  пронесет  нелегкая. Отсидятся в дремучих лесах, а
русы то ли сгинут сами, аки обры, то ли их кто-нибудь сгинет.
     На стол поставили жареных поросят. Скромнее, чем вчера, но
все же чересчур обильно для простой утренней трапезы. Вчера был
пир. Не  сколько  для  гостей,  кто  им  рад,   сколько   молча
показывают, что не бедствуют, а раз так, то могут и защищаться.
Бедных   легче  покорить,  чем  богатых...  Но  богатство,  что
древляне не учли, еще больше разжигает жадность.  Богатых  русы
могут  не  только  грабить,  но и успешно доить! Если, конечно,
удастся в этих землях зацепиться хотя бы зубами.

     За огромным столом, где пировали-- русы,  царило  веселье,
шутки,  смех, слышались веселые крики. Русы наперебой поднимали
кубки с брагой  и  хмельным  медом,  провозглашали  громогласно
здравицу  великому  князю.  Обглоданные  кости  швыряли кто под
стол, там псы рычали и дрались за мослы, а кто и  бросал  через
плечо, не глядя куда упадет.
     Древляне  смотрели  ненавидящее, бессильно сжимали кулаки.
Еда в рот не шла,  чужаки  веселятся  чересчур  явно,  чересчур
нагло. А кости швыряют в их сторону, иной раз почти доставая до
их стола.
     Воевода Корчак сказал своим громко:
     -- Счастливы,  что уцелели. Надо было аки курей в постелях
подушить!
     -- Да уж зазря корм тратим, -- послышались голоса.
     -- Побили бы и все делы...
     -- Чо терпим надругательство?
     -- Они и на наших жонок смотрят аки псы!
     -- Воевода, только кивни. -- А княгиня простит.
     -- Да, они ж сами...
     В  палату  вошел  в  сопровождении  троих  воинов  молодой
великан.  Он  был  в  копытном  доспехе, на поясе висел кинжал.
Лапти щегольские, с подошвой из кожи. Тонкие  ремешки  обвивали
голени  до колен. Русые волосы красиво падали на плечи, бородка
короткая, курчавая.
     Ингвар заметил его в тот же миг, когда  парень  возник  на
пороге.  И  теперь  рассматривал  Исподлобья,  чувствуя угрозу.
Парень не по-древлянски  рослый,  плечи  округлые,  как  скалы,
грудь  широка.  На доспехе копыта наложены умело, внахлест, меч
скользнет... Если он не  двуручный,  конечно.  Двуручным  можно
рассечь даже наковальню.
     Лапти подшиты кожей из задних ног тура, продолжал отмечать
Ингвар.  На  широком  поясе  нож  с  рукоятью, инкрустированной
ракушками, что-то совсем не древлянское. Но  такая  рукоять  не
скользнет даже в потной ладони, это понятно любому воину.
     Бог  создавал  его  в хороший день, потому дал рост, силу,
мужественное лицо и прямой взгляд  синих,  как  небо,  глаз,  а
тяжелый  подбородок  по-мужски  выпирает вперед. Мощные челюсти
выдают себя рифлеными желваками. Но бог куда-то  торопился,  не
стал   подравнивать,  подтесывать,  сглаживать,  потому  парень
остался с суровыми грубыми чертами лица, узловатыми  руками.  И
этим  он  бы  понравился  Ингвару,  если бы не был древлянином.
Опасным древлянином.
     -- Ясень! -- вскрикнула Ольха с княжеского места.
     На  этот  раз  она  трапезовала  в  окружении  древлянских
воевод,  а  воевода  русов  хмурый,  как  сыч,  сидел со своими
воинами. Он ел нехотя, взгляд был отсутствующим. Ольха тоже  по
большей  части  старалась  смотреть  в  миску,  а Ясеня увидела
потому лишь, что по всей палате  сразу  прошла  волна  веселого
оживления.
     Ясень,  счастливо  улыбаясь,  пошел  к  Ольхе Древлянсной,
светлой княгине, двенадцат