д разозлен. Горлопаны орут, что проклятые жиды тому  виной,
скупили  все  и  всех.  Вот-вот  выйдут и здесь с топорами! Как
вышли в Киеве. Перебьют все ваше племя.
     Сруль спросил с надеждой:
     -- А ежели, да поможет тебе и наш  бог,  удастся  одержать
победу?
     Ингвар усмехнулся:
     -- Тогда все на радостях выкатят бочки с брагой и пивом на
улицы,  перепьются  на  радостях...  и  устроят резню проклятых
жидов.
     -- И что же делать?
     -- Гм... ну, резня, -- сказал Ингвар успокаивающе, --  еще
не  истребление,  как  было в Египте, если князь не приврал. Ты
там не был?
     Сруль вздрогнул:
     -- Где?
     -- В Египте. Когда вас там истребляли. Князь говорил,  что
вы как-то убежали.
     -- Нет,  -- ответил Сруль с запинкой, -- это случилось еще
до моего рождения...
     Ингвар с сомнением посмотрел на его седую бороду:
     -- В такую давнину? Уже тогда ваше племя так не  любили?..
Дыма без огня не бывает.
     -- Да,  -- вздохнул Сруль печально, -- ты прав, воевода...
Вон у вас есть такой воевода по имени Рудый. И умен, и  красив,
и добр, а его никто не любит, ибо выигрывает хоть в кости, хоть
в кидалку, хоть в тавлеи.
     Ингвар кивнул:
     -- Та  прав.  За  это  можно  даже возненавидеть. Так вы и
Рудого знаете?
     Сруль зябко передернул плечами:
     -- Не напоминай нам об этом человеке! Его знают у нас, еще
как знают. Где пройдет Рудый, там трем раввинам делать нечего.
     В коридоре послышались  голоса,  страж  потребовал  тайное
слово.  Раздраженный голос рявкнул нечто такое, что страж умолк
как рыба в глыбе льда.
     Дверь распахнулась,  ввалился  Рудый.  Хмуро  взглянул  на
Сруля, тот поднялся, но Ингвар жестом усадил на место.
     -- Он знает дороги, -- объяснил он Рудому, -- и что сейчас
где творится... Как Асмунд?
     Рудый  сел,  жадно  ухватил  ковш,  отхлебнул, поморщился,
обнаружив квас вместо вина, но выпил с жадностью.
     -- Очнулся, -- сказал он, -- возжелал кабанчика...  Но  не
одолел,  больно  слаб.  Зато  поросенка  слопал.  И  карасей  в
сметане. Там с ним две девки сидят, косточки из рыбы  вынимают.
Еще  чешут  его,  так раны быстрее заживают. Крыло говорит, что
дорубили его здорово, но кости целы, кишки не выпустили.  Жить,
наверное, будет.
     -- Наверное?  -- вскинул брови Ингвар. -- Если так жрет...
Мне и здоровому поросенка не одолеть.
     -- Асмунд даже при смерти сумеет...  Особенно  жареного  с
перепелками в пузе. У тебя ничего поесть нет?
     Ингвар буркнул:
     -- Я   думал,   только  Асмунд  от  тебя  плохих  привычек
набирается.
     Рудый удивился:
     -- Это поесть -- плохая  привычка!  Это  самая  лучшая  на
свете! Только вспоминаю, что она лучшая, когда вижу Асмунда.
     -- Сейчас принесут.
     Сруль кашлянул, привлекая к себе внимание:
     -- Что мне сказать своей общине?
     -- Скажи, что видел, -- буркнул Ингвар.
     -- Да,  конечно...  Но будете ли пытаться удержаться? Если
нет, то мы скажем своим, чтобы продавали все, что еще можно,  и
бежали из этих земель.
     -- Олега нет, -- напомнил ему Ингвар. -- А как без Олега?
     -- Олега  нет,  но русы есть, -- возразил Сруль. -- Кто-то
Другой должен взять в свои руки власть. У вас уважают.  Лебедя,
Черномырда...
     Ингвар задумался:
     -- В  этом  что-то  есть.  Черномырд  как  раз и действует
больше через купцов. То ли постарел, то ли  осторожнее  стал...
или  придумал,  как  завоевывать  без пролития крови, но он уже
сумел присоединить земли курян и лемков,  не  вынимая  меча  из
ножен.  Сперва  заслал  разведчиков, потом -- лазутчиков, затем
купцов с нужными в тех  землях  товарами.  Старшинам  и  войтам
сделал  подарки,  поднес золотую чашу местному волхву, похвалил
стариков... Вот и случилось, что те  сами  пришли  проситься  в
Новую Русь! Тут, мол, и вольготнее, и богаче, и защита от хазар
будет.
     -- А как сейчас?
покачал головой:
верности, готовы прислать в наше войско своих людей. Я не  знаю
верить ли. Может быть, какая-то хитрость?
     Рудый удивленно вскинул брови:
     -- Сами? Раньше не шли и за деньги.
     -- Сами,  --  подтвердил  Ингвар.  --  Кто  думал,  что на
залитом кровью поле  среди  пепла  и  головешек  взойдут  такие
цветы?  Я и сейчас не верю. К тому же с ними говорил Черномырд,
а они о нем не слова.
     Через раскрытую дверь было видно, как мелькнула и бесшумно
исчезла тень. Рудый успокаивающе кивнул: мол, всего лишь Тайный
Волхв бродит, развешивает обереги супротив тайных  сил.  Ингвар
поморщился, добавил:
     -- Есть  слушок, что и лемки предпочтут власть русов. Если
бы еще и людей дали! У них самые  лучшие  лучники.  А  у  курян
хороши доспехи. У них каждый смерд выходит в железном панцыре.
     -- Куряне,   лемки,  --  загибал  пальцы  Рудый,  --  наши
дружины, разбросанные по кордонным весям...  Они  все  уцелели!
Олег,  как  нарочно,  забросил их подальше от смуты... Впрочем,
если бы оказались здесь, мы бы не допустили до такого.  И  Киев
бы уцелел. Ладно, добавим сюда еще древлян...
     -- Почему  древлян? -- вскинулся Ингвар раздраженно. -- Их
здесь всего три сотни.  Да  и  те  уберутся...  как  только  их
княгиня возжелает.
     Голос  его  стал хриплым. Рудый придвинул Ингвару кувшин с
квасом, тот жадно отпил из горлышка.
     -- Не думаю, -- сказал Рудый медленно, -- что она так уж и
возжелает скоро уехать. Дороги неспокойные, то да се...
     Ингвар  стиснул  кулаки.  Сруль  смотрел  непонимающе,  не
шевелился,   умоляя  взглядом  его  не  замечать,  не  обращать
внимания, он здесь не важнее спинки кресла.
     Рудый повторил, став чем-то похожим на Асмунда:
     -- То да се! Когда говорю "то да се", то оно и есть то  да
се!..  А где она, Ольха Древлянская, там и племя. Даже если она
здесь, а народ ее там.
     -- Как это?
     -- Душой с нею! Сердцами!
     -- А, -- сказал Ингвар насмешливо. -- А я  уж  понадеялся,
что и умами.
     -- И  умами,  --  рыкнул  Рудый.  Похоже, когда он думал о
раненом Асмунде, то и преображался в  Асмунда.  --  Помяни  мое
слово,  быть  древлянам  с нами! Только вот Черномырд в великие
князья не подходит. Его уважают, но, то ли он умен слишком,  то
ли  осторожен,  но  как-то не жаждут посадить на престол именно
его. Как и  Лебедя.  Правда,  Лебедя  побаиваются.  Он  слишком
честен,  и  в  Киеве  заведет порядки воинского стана. А боярам
поспать до обеда хочется, девок пощупать на сеновале,  жрать  в
три  пуза,  а  не  бегать в полном доспехе по три версты каждый
день...
     Он еще раз приложился к кувшину, потряс, выбивая последние
капли, отшвырнул с отвращением, поднялся.
     -- Ты к себе? -- спросил Ингвар.
     -- Да. Я Асмунда велел положить у себя. Хоть и храпит  как
сто  дивов,  но  все-таки  свой глаз надежнее. Ольхе что-нибудь
передать, если ненароком встречу?
     Ингвар остро посмотрел на Рудого. Он знал, что ради  этого
ненарока. Рудый сделает крюк хоть через ромейские земли.
     -- Нет, спасибо.
     -- Как  хошь,  --  сказал  Рудый с порога обидчиво, -- для
себя стараюсь, что ли?

     Под утро встревоженный донельзя Ингвар с грохотом ворвался
в комнату, где держали израненного Асмунда. Как и ожидал, Рудый
был здесь, а сам Асмунд, к  его  удивлению,  весь  перевязанный
чистыми  тряпицами,  уже  сидел на ложе, с укором поворачивал в
руках сапог с оторванной  подошвой.  Напротив,  на  подоконнике
расположился Рудый. Ингвар слышал, как Рудый посоветовал:
     -- Сменил бы эту старину... Сам же видел, в этом году даже
в захолустном Царьграде носят сапоги с узкими носками!
     -- Эт  так,  --  вздохнул Асмунд, -- да ноги мне достались
еще с прошлого года... Что-то стряслось, Ингвар?
     Ингвар оглядел обоих налитыми кровью глазами:
     -- Я рад, что поправляешься так быстро. Теперь верю, что в
старину люди были крепче нынешних... Вы давно были на башнях?
     -- Нет, -- встревожился Асмунд, -- а что?
     Он  выронил  сапог.  Рудый  спрыгнул,  напрягся,  рука  на
рукояти ножа, глаза впились в Ингвара. Его веселость как ветром
сдуло,  он  походил  на готового к прыжку пардуса. Оба ожидающе
смотрели на Ингвара.
     -- Я только что проверил еще раз, -- прохрипел Ингвар.  --
Под  утро,  вот  сейчас,  нашей  охраны не осталось вовсе! Одни
Древляне. Даже у ворот и подъемного моста -- древляне!
     Рудый, всегда быстрый на  ответ,  сейчас  лишь  пристально
смотрел  на  Ингвара,  Асмунд  же  тяжело опустился на подушки,
прогудел:
     -- Не знаю... Я бы не дергался. Сердцем  чую,  от  древлян
сейчас  беды  не  будет.  Ольха  --  хорошая девка, честная. Не
станет резать нас ночью, аки овец бессловесных.
     -- А сперва свяжет, -- съязвил Ингвор, -- посадит на  кол?
Или  по-древлянски: пригнут деревья к земле, привяжут за ноги к
верхушкам, да и отпустят, милосердия ради?
     Рудый смолчал. В его взгляде Ингвар уловил не то насмешку,
не то сожаление. Вспыхнув, повернулся требовательно к  Асмунду.
Тот задумчиво рассматривал прохудившийся сапог:
     -- Наши  падали  с  ног.  Из  них  стражи, как из моего...
хвоста молоток. Все равно бы поснули как мухи зимой.
     -- Но древляне -- враги!
     -- Сейчас непонятно, -- ответил Асмунд, -- Кто  враг,  кто
друг,  а  кто  в  сторонке? Ни одна бабка-шептуха не скажет. Но
сердцем чую... А тебе что говорит сердце?
     Ингвар, захваченный врасплох, огрызнулся:
     -- Воевода должен мозгами руководить! Хорош бы я был, если
бы перед боем с гадалками  да  шептухой  советовался.  Меня  бы
давно и куры лапами загребли... Так что делать будем?
     -- А  ничо,  -- ответил Асмунд хладнокровно. -- Не сменять
же их сейчас? Заартачатся... И так меж нами не  совсем  дружба.
Как  бы  за  топоры  не  взялись.  Мы  сейчас  и от воробьев не
отобьемся.
     Ингвар в бессилии  метался  по  горнице.  Рудый,  наконец,
отошел  от  окна.  Глаза  воеводы  были серьезными, но насмешка
таилась в самой глубине:
     -- Ты прав, Ингвар. Сгоряча да от усталости...  или  обиды
какой, чего только не сотворишь... за что потом совестно. Ты-то
вон только головой мыслишь! Верно ведь?
     Ингвар  кивнул,  запоздало  уловил  подвох,  Рудый  да без
подвоха, ощетинился как еж при виде голодной лисы:
     -- Головой! А что?
     -- Да просто здорово, а то я уж такое подумал... Олег  вон
и  сердцу  доверял...  иногда,  чутью  то-исть.  Но  не доверял
чувствам  обиды,  мести,  злости,  зависти...  Мол,  недостойны
мужчины!  Ну,  а  князю  уж и подавно заказаны. Если мужик лишь
головой своей дурной рискует, то князь -- племенем. Дурных сами
боги помогают выпалывать, а племя -- жалко. Там и  умные  могут
сгинуть по твоей вине.
     Голос  его  был  очень серьезным. Ингвар ощутил, будто его
окатили ледяной водой из колодца. Ежели  Рудый  с  ним  говорит
серьезно  и  занудно  как  Асмунд,  то  дела  в самом деле хуже
некуда.
     -- Не знаю, -- признался он, -- может быть, я в самом деле
страхополох. Пуганая ;ворона  куста  боится.  Но  я  пойду  сам
посмотрю  за  воротами.  Ладно,  утром  стражу  как раз менять.
Потерпим малость, а потом...
     Когда птицы уже орали во всю мочь,  а  рассвет  окрасил  в
небе  облака,  он  измученно дотащился до своей комнаты. Смутно
слышал, как Рудый отвратительно бодрым голосом отдавал приказы,
менял  стражу  древлян,  отстоявшую  ночь,  ставил  вместо  них
дружинников  Ингвара.  Их  уцелело  немного,  пришлось добавить
крепких мужиков из погорельцев.
     Он провалился в глубокий  сон,  едва  успев  стащить  один
сапог.  Даже  не  слышал, как раздели и уложили, накрыли тонким
одеялом. Он словно бы ощутил  близкий  запах  леса,  тревожащий
запах ландышей. И от этого запаха, нивесть откуда-то взявшегося
в  его  сне,  он  задышал  ровнее,  глубже,  ушел  в глубокий и
наконец-то счастливый мир, где нет бед и тревог...
     Однако проснулся уже с  ощущением  беды.  Быстро  вскочил,
оделся,  опоясался  мечом.  Когда сбегал вниз, услышал знакомые
голоса. На втором поверхе в главной палате  были  трое:  Рудый,
Ольха  и Явор. Они склонились над столом с расстеленной картой.
У  окна  в  широком  кресле  сидел,  обложенный   подушками   и
закутанный  в  одеяло,  Асмунд.  За  его  спиной стояли гридни,
больше похожие  на  медведей,  чем  на  людей.  Рудый  и  Ольха
спорили,  Асмунд  задумчиво  жевал  ус,  хмыкал  чесался, качал
головой.
     Ингвар постоял  некоторое  время,  схоронившись.  В  груди
стало пусто, будто обманули и ограбили собственные друзья. Даже
родные братья, которых любил и которым доверял.

     Глава 50

     Хотя  Рудый  и  сказал  Ингвару, что утром заменит древлян
русами, но сказал лишь затем, чтобы  успокоить  растревоженного
воеводу. Русов осталась горстка. Даже на входе в терем пришлось
оставить  древлянских  воинов.  Не изнуренные тяжелым боем, они
добросовестно простояли на страже ночь,  утром  еще  сидели  на
крыльце  свежие, живо обсуждали, как тут живут эти русы, почему
тут много людей славянского корня, что делает их княгиня,  ведь
одета богаче, чем была в их стольном граде.
     И  когда  через  двор к терему направилась групка воинов в
кольчугах  и  доспехах,  древлянские  стражи  насторожились   и
поднялись, загораживая дорогу на крыльцо.
     Влад  был взволнован, шел быстро, почти бежал. За ним едва
поспевала дюжина дружинников. Хмурых,  заспанных,  зевающих  на
ходу,  но  матерых,  ни  одного  безусого,  все битые, угрюмые,
отмеченные шрамами.
     Древлянин, его звали Чага, он и был похож на  этот  черный
нарост на березе, выступил вперед:
     -- Кто идет и по какому делу?
     Влад зло огрызнулся:
     -- Не  твое  дело,  дубина!  Важное  дело,  а я подвойский
дружины русов. Я к Ингвару, если тебе так надо знать.
     Чага заколебался. Подвойский -- это первый после  воеводы,
а  что  он  не  рус,  а  их  корня, за версту видно. Можно бы и
пустить, но с другой стороны -- со своим и полаяться можно  это
не  рус,  что сразу в харю бьет. Да и держится этот чересчур, а
подвойский -- еще не князь, и Чага буркнул:
     -- Хорошо, иди. Но эти люди пусть ждут здесь.
     -- Кто велел?
     -- Наш воевода. Явор.
     Влад ахнул:
     -- Что? Здесь уже распоряжаются древляне? Измена?
     Воины за его спиной зароптали. Второй древлянин, что стоял
на страже с Чагой, повернулся и опрометью бросился в сени. Чага
уловил злобные взгляды русов или, как их там, русичей. Чувствуя
себя в беде, заорал через плечо:
     -- Явор, Явор!
     Влад  хотел  было  пройти,  но  Чага,  сам  пугаясь  своей
смелости,  загородил дорогу, выставив широкий топор. Вид у Чаги
был перепуганный, на  лбу  выступили  капли  пота,  даже  топор
дрогнул  в  руке,  но  стоял  на  дверях, не отодвигался. Влад,
оскалив зубы, выхватил меч, а  за  его  спиной  воины  обнажили
оружие.
     В  этот момент дробно загремели ступеньки, из темных сеней
вынырнул Явор. Глаза старого воеводы зорко окинули всех, зычный
голос прогремел:
     -- Мечи в ножны!
     Чага с облегчением опустил  топор,  от  волнения  едва  не
поранил ногу, крикнул обиженно:
     -- Вот они! Я говорю, не ведено... А они прут.
     Явор сказал требовательно:
     -- Терем охраняется, как известно. Кто и по какому делу?
     -- Я уже сказал этому лесному дурню, -- резко бросил Влад.
-- Я подвойский, иду к своему воеводе. Со мной мои люди.
     Явор кивнул:
     -- Иди. Люди пусть ждут здесь.
     -- Нет!  -- отрезал Влад. -- Им тоже есть что сказать. Нам
надоело это бескняжье. Хоть  и  нет  Олега...  С  этими  людьми
считаются И воеводы!
     Явор  заколебался,  с  русами  ссориться  не с руки, когда
враги могут снова сползаться к стенам,  да  и  Ольха  запретила
свары. И он сказал нехотя:
     -- Хорошо.  Идите  все. Только оставьте оружие на крыльце.
Воевода на втором поверхе. С ним Рудый, Асмунд и княгиня Ольха.
     -- Оставить оружие? -- изумился Влад. -- Древлянам?
     Воины за его спиной грозно зашумели.  Некоторые  угрожающе
опустили  ладони  на  рукояти  мечей,  кто-то вытаскивал меч до
половины и снова медленно заталкивал в  ножны,  зловещий  скрип
железа вызывал злую дрожь в мышцах.
     Явор отступил на шаг:
     -- Оставьте  одного  из своих на крыльце. Проследит, чтобы
ничто не пропало.
     -- Мы пройдем все, --  процедил  Влад  упрямо.  --  И  при
оружии. Никакие паршивые лесные пеньки нас не разоружат!
     Он  шагнул  вперед,  но  Явор остался на месте. Так же зло
ответил:
     -- Ты можешь идти даже при оружие. Эти люди не пройдут.  Я
их не знаю.
     -- Дубина,  --  рявкнул  Влад.  Ты  ж  вчера прибыл! Разве
знаешь всех?
     Явор покачал головой:
     -- От них пахнет дорожной пылью.  Кто  они?  Их  здесь  не
было.
     -- Прочь, дубина, -- повторил Влад, не зная, что у древлян
назвать дубиной, значит, похвалить. -- Иначе я тебя уберу...
     Явор упрямо качнул головой:
     -- Стойте здесь. Я кликну Ингвара. Пусть решает сам.
     -- Дурак, -- обронил Влад.
     Явор  повернулся  и  начал подниматься по лестнице, а Чага
заступил его место. Теперь, когда решать  самому  не  надо,  он
смотрел  победно.  Влад кивнул своим, с двух сторон выдвинулись
воины с копьями. Одновременно ударили,  острое  железо  пробило
голую грудь Чаги.
     Явор  мгновенно  повернулся на вскрик Чаги, увидел как три
Дротика  взвились  в  воздух.  Ни  щита,  чтобы  закрыться,  ни
увернуться  на  узкой лестнице! Он увидел свою смерть и крикнул
страшным зычным голосом человека,  привыкшего  перекрывать  шум
битвы:
     -- Измена!
     Широкие  лезвия  пробили  его незащищенную грудь, вошли на
всю длину, а одно даже прорвало кожу на спине и  высунуло  жало
между лопатками. Явор вскрикнул снова:
     -- Спасайте княгиню!.. Измена!.. Изме...
     Заговорщики  ворвались  в сени. Явор упал на колени. Кровь
широкими струями хлестала из ран. Рот беззвучно шевелился  губы
посинели.  Приподнялся,  бросил  себя  к стене. Упал, поднялся,
цепляясь за бревна, ударил кулаком в било, вскрикнул угасающе:
     -- Измена! Спасайте...
     Колени его подломились. Он умер раньше, чем рухнул на пол,
но резкий крик в утренней тиши всполошил людей,  заставил  руки
мужчин  мотнуться  к  оружию.  Наверху  послышался  топот. Влад
выругался, выхватил меч и мотнулся по лестнице, перепрыгивая по
три ступени. Его люди, уже не приглушая шаги, бежали следом.
     Ольха тоже слышала и крик, и  топот.  С  узким  клинком  в
руке, она встала слева от двери. По коридору прозвучали быстрые
шаги.  Дверь  распахнулась,  Ингвар  влетел  как стрела, замер,
ощутив на горле холодное лезвие клинка.
     -- Ах, это всего  лишь  ты,  --  произнесла  она.  Бросила
акинак, отступила. -- Что-то стряслось?
     -- Не  знаю,  --  ответил  он, злясь, что выглядел глупо с
ножом у горла. -- Кто-то кричал... вроде бы тревога!
     Внизу послышались крики, лязг оружия, брань. Ингвар  резко
повернулся, взгляд был диким:
     -- Твои люди? Все же напали?
     -- Быть  не может, -- прошептала она, холодея от страшного
предчувствия. Неужто подозрительный Явор решился освобождать ее
силой. -- Поспешим!
     -- Поспешим, --  согласился  он,  в  голосе  воеводы  была
горечь. -- Я знал, что так будет, но не хотел верить, дурак...
     Они  не  успели  добежать  до  лестницы, как наткнулись на
спины  отступающих  Окуня  и  трех  древлянских  ратников.   Те
пятились,  прикрывшись щитами, сдерживали оттеснивших их уже на
последний поверх людей Влада. Тех было около дюжины,  сам  Влад
бешено рубился впереди.
     Израненный Окунь рухнул наконец, прохрипев:
     -- Спа...сайте... кня...
     Ингвар   прыгнул  как  барс,  мгновенно  одолев  пролет  и
оказавшись впереди Окуня. На него  обрушился  град  ударов,  он
шатался,  отражал  двумя мечами, а Ольха за его спиной поспешно
оттащила  Окуня  еще  на  ступеньку.  Он  смотрел   затухающими
глазами:
     -- Княги... ня... Влад -- враг...
     Из   боковых   проходов  выскакивали  полуголые  заспанные
гридни. Кто с мечом, кто  с  топором,  но,  завидев  Ингвара  в
схватке