снувшего лезвия,
приподнял щит, приняв удары трех копий, бешено  и  с  леденящим
душу криком ударил в ответ.
     Ольха  видела,  как  Ингвар  отшвырнул щит, ухватил второй
меч. Он был и так страшен, а  когда  заорал  дико,  затрясся  и
внезапно  прыгнул  вперед  с  двумя  длинными мечами в жилистых
руках, шарахнулись в стороны  в  самые  отважные.  Образовалась
брешь,  и  в  эту щель с разгона вбежал хрипящий, залитый потом
Боян с отцом на плечам. Он ступил на мост и упал на  колени,  а
Молот  сполз  с  плеч  сына,  повернулся  и ухватился за пустые
ножны. В старческих глазах блеснуло  отчаяние.  Мужчина  должен
умирать с оружием в руках...
     Ольху  загораживали  спинами, она видела, что двоим, пусть
даже теперь троим, не выдержать напор дюжины дружинников,  а  к
тем  подбегали  новые  и  новые  люди.  И не все с рогатинами и
палицами. Ингвар снова повернул залитое потом и кровью  лицо  к
Ольхе. Ее поразили отчаяние в его взоре:
     -- Уходи!
     Она упрямо покачала головой. Павка вдруг заорал бешено:
     -- Всем уходить! Я -- один... задержу...
     -- Нет, -- прохрипел Ингвар, отражая удары.
     Павка выкрикнул:
     -- Пока держу... рубите мост за моей спиной!
     Голос  Павки  был  чист  и  светел,  а Ингвар как-то сразу
отступил на  шаг,  кивнул  Бояну.  Оба  отодвинулись,  и  Павка
остался  один  против целой толпы. Он отступил на мостик, щупая
его ногой, сделал еще шаг, еще, так, что не только у него, но и
у нападавших  по  бокам  были  только  узкие  перила,  вскричал
весело:
     -- Последний пир!.. Мой меч поет!
     На него бросились с ревом, но в тесноте мешали друг другу.
Павка  ударил  крест-накрест,  и  два  дружинника упали ему под
ноги. На бревна хлестнули струи алой дымящейся крови.
     Ингвар, отбежав на два десятка шагов,  со  страшной  силой
обрушил  лезвие  меча на перила. Жердь с треском переломилась а
вторым ударом Ингвар почти перерубил бревно под  ногами.  Ольха
подхватила  Молота  под  руку, уводила насильно. Старик пытался
вырваться, просил дать ему хотя бы нож. Ольха охотно  бы  дала,
но это, как видно, не в обычае русов, и она тащила престарелого
воина на тот берег.
     Боян,  все  еще  шатаясь  от  изнеможения, начал торопливо
рубить  бревна,  едва  не  попадая   себе   по   ногам.   Ольха
оглядывалась ничего не понимала. Павка в одиночестве выдерживал
град  ударов, шатался, но не отступал, а если и отступал, то на
полшага, не пропуская противника мимо.
     Огромная ревущая толпа напирала. Во главе рубился  высокий
витязь,  лицо  его  закрывала  железная  личина.  Лик  его  был
страшен, а секира обагрена  кровью.  Пивка  продолжал  наносить
сильные  удары, от которых падали дружинники, наконец, скрестил
меч с витязем, некоторое время обменивались  тяжелыми  ударами.
Толпа  остановилась,  шел бой гигантов. Ольха вскрикнула, когда
топор витязя разрубил Павке плечо. Там показалась кровь, железо
прогнулось, но Павка тут же с силой ударил  мечом  как  копьем.
Лезвие  почти  до  середины  вошло  в  живот  противника. Павка
поспешно выдернул меч, с  трудом  вскинул  над  головой,  Ольха
услышала его страшный крик:
     -- Боги!.. Вам жертвую!
     А  за  его  свиной дерево трещало, щепки взлетали как стаи
вспугнутых воробьев. Целый пролет обрушился  в  холодную  воду,
стремительное  течение подхватило, повернуло, с силой ударило в
столб, весь мост содрогнулся, затем волны подхватили и  понесли
вниз.
     Ольха расширенными в ужасе глазами смотрела в спину Павки.
Несмотря  на  рану, тот рубился как бес: успевал поворачиваться
во все стороны, выдерживал удары топоров и  копий,  его  сумели
оттеснить   еще   на  три-четыре  шага,  а  уже  в  трех  шагах
открывалась бездна реки.
     -- Еще! -- приказал Ингвар яростно. --  И  этот  пролет!..
Иначе перепрыгнут!
     Он  сам  с  двух-трех  ударов  перерубывал толстые бревна,
обрушивал в пенистые воды перила, настил, бревна-стояки.
     На той стороне, моста Павка под ударами  отступил  еще  на
шаг.  По  нему  били  как  по наковальне, он шатался, но держал
удары. Измочаленный щит стряхнул. Ольха  с  болью  видела,  как
доспехи уже всюду окрасились кровью.
     -- Отойди! -- дико закричал Боян.
     Настил  под  ногами зашатался. Ингвар сильно толкнул Ольху
прыгнул, а настил обрушился в воду. На той стороне моста  Павка
был  уже  на самом краю. Он упал на колени, все еще загораживая
проход. Его озверело били топорами,  боевыми  молотами,  воздух
наполнился  звоном,  треском,  грохотом.  Ольхе показалось, что
услышала хруст костей, сдавленный вскрик.
     Ингвар ухватил Ольху, лицо  его  было,  темное  как  ночь,
потащил.  Сзади отступал, пятясь, Боян. Он вскидывал щит, ловил
на него летящие дротики,  закрывал  отца.  Выругался,  булатная
стрела больно клюнула в плечо.
     Мостик  кончился,  под  ноги  бросилась  утоптанная земля.
Узкая тропка повела  вдоль  берега,  раздвоилась,  один  язычок
юркнул под сень мохнатых деревьев.
     Ольха вскрикнула на бегу с болью:
     -- Павка!.. Он погиб, давая нам уйти.
     -- Да,  --  ответил  Ингвар. От шагал быстрым шагом, почти
бежал, посматривая на нее, оглядываясь на Бояна с Молотом.
     -- Он спас нас... а мы...
     Ингвар рявкнул зло:
     -- Что мы? Мы должны были уйти. И должны спастись  сейчас,
дабы жертва была не напрасна.
     Боян, пятясь, едва на наступил им на ноги. В плече торчала
стрела,  из ранки бежала тонкая струйка алой крови. Не морщась,
Боян обломил древко, чтобы не мешало, бросил через плечо:
     -- А разве это не лучшая на свете смерть?
     -- На мосту? -- спросила Ольха с болью.
     -- Отдать жизнь за други своя, -- ответил Боян сурово.
     Они выбрались на берег. Ингвар облегченно вздохнул, увидев
в сотне  шагов  густой  ельник,  а  еще  дальше  над   ельником
вздымались кудрявые вершины дубов, кленов, вязов.
     Боян присел на корточки, просунул голову между ног отца, с
натугой выпрямился:
     -- Всего-то верст пять осталось?

     Глава 44

     Вскоре  их снова узнали, но это были уже веси во владениях
Ингвара.  К  удивлению  Ольхи,  местные  жители  отнеслись  без
вражды,  даже  дали им двух коней. Ингвар велел явиться в терем
за платой, а войт сказал почтительно:
     -- Да ты не беспокойся, хозяин! Если даже не заплатишь. Ты
нам уже заплатил. Еще раньше.
     Ольха не  повяла,  спросила  Ингвара,  а  тот  раздраженно
отмахнулся:
     -- Да  откуда  я  знаю,  что  он  имел  в  виду? Наверное,
какую-нибудь мзду отменил. Ну, за проезд по мосту, подушное или
что-то еще.
     -- Главное, -- сказала она  удивленно,  --  что  нам  даже
помогли.
     -- Главное, что тебя с Молотом можно посадить на коней, --
возразил Ингвар.
     -- Я могу идти наравне с вами.
     -- Сперва посмотри, как ходят мужчины.
     -- Кто этого не видел?
     Но  когда  Ингвар и Боян пошли своим воинским шагом, Ольха
потрясенно поняла, что и на коне за ними поспеть непросто.  Оба
руса  в  полном  боевом  доспехе и с тяжелыми мечами за спинами
бежали как кони по зеленому лесу, прыгали через пни и валежины,
проламывались как лоси через кусты, бежали без  устали,  бежали
мокрые от пота, как две выдры, но бежали и бежали, еще успевали
присматривать  за  Молотом  и  поддерживать в седле, уже и кони
начали хрипеть и ронять пену. Ольха готова была  взмолиться  об
отдыхе, как вдруг Ингвар вскрикнул:
     -- Замок!

     На  дальней  дороге показалось с десяток людей с кольями и
рогатинами, но загородный терем был уже близок. Кони шли шагом,
пошатывались, хрипели, пристыженно косились на  шагающих  рядом
русов.  На башенке блеснул солнечный зайчик. Следят за дорогой,
поняла Ольха, доспех не снимают даже наверху.  Значит,  дела  и
здесь плохи. Или очень тревожны.
     Они  были еще в сотне шагов от ворот, когда подъемный мост
со скрипом и треском начал опускаться. Створки  ворот  пошли  в
стороны.  Там  появился  непомерно широкий в плечах приземистый
мужик с непокрытой головой. Длинные волосы цвета  дубовой  коры
падали  на  плечи.  Ольха  вздрогнула,  проход  в  ворота замка
загородил  явно  полянин.  На  поясе  у  него  висел   короткий
славянский меч. Длинные узловатые руки мужика свисали до колен.
От него веяло силой и неприкрытой угрозой. Налитые злобой глаза
люто   зыркали   из-под  насупленных  бровей.  Надбровные  дуги
выступали как козырек на крыльцом терема.
     Он вгляделся в приближающихся людей  с  явно  возрастающей
угрозой  в лице. За его плечами появились еще люди с топорами и
копьями в руках. Передний мужик ступил на мост,  не  дожидаясь,
пока край ляжет на той стороне.
     Ольха  хотела  слезть,  встать  рядом  с  Ингваром, но тот
словно чуял, предостерегающе поднял руку. Она замерла в  седле.
Рядом  что-то  бормотал Молот, седые пряди развевало ветром. Он
совсем изнемог от скачки, глаза закрывались.
     Мужик слегка пошатывался, словно глыбы плечей и чудовищные
руки перетягивали то на одну, то на другую сторону. Край тяжело
опустился,  мост  словно  бы  облегченно  вздохнул,   расслабил
натруженные  мышцы  бревен. Мужик остановился на середке моста,
тот Вроде  бы  даже  прогнулся.  Голос  мужика  был  тяжелый  и
грозный, будто над головой прогрохотал гром:
     -- Кто такие будете?
     Ингвар ответил мертвым от усталости голосом:
     -- Если  и  ты,  Мизгирь,  меня  не  признаешь...  то  кто
признает еще?
     Мужик, которого Ингвар  назвал  Мизгирем,  подошел  ближе,
всмотрелся  в  измученное лицо воеводы, зачем-то потыкал в него
пальцем. Вдруг обнял, сдавил в объятиях с такой мощью, что даже
Ольха с высоты седла услышала хруст костей и скрежет сминаемого
доспеха. Ингвар, морщась,  высвободился,  а  Мизгирь  захохотал
неожиданно гулким басом:
     -- Так ты живой!
     -- Как видишь, -- ответил Ингвар.
     -- Боги! А нам сказали, что тебя убили.
     Он  снова обнял, похлопал по плечам, пощупал, оглянулся на
Бояна, Ольху:
     -- А эти... они тоже живые?
     -- Все живые, -- заверил Ингвар уже потеплевшим голосом.
     Мизгирь покосился на престарелого Молота:
     -- Гм... ну, все не все, а что ты цел, это здорово.
     Боян взял под уздцы коней отца и Ольхи,  повел  следом  за
Ингваром  и  Мизгирем.  В воротах навстречу выбежал Влад, с ним
были Окунь и два дружинника, которые всегда держались с Владом.
Все целые, невредимые.
     Влад  сделал  движение   обнять   Ингвара,   но,   похоже,
постеснялся.  Он,  как  заметила Ольха, всегда был сдержанный в
словах и движениях. Только сказал с веселой издевкой:
     -- Ты знаешь, за чем я их застал?
     -- Ну-ну.
     -- Краду по тебе справляли!.. Кто-то сказал,  что  тебя  в
Киеве убили. Вот тут и устроили поминки твоей душе с горя.
     -- Или от радости, -- буркнул Ингвар.
     Влад оскорбился:
     -- Плохо ты о своих людях думаешь!
     А  Мизгирь,  от которого несло как из винной бочки, сказал
восторженно:
     -- А какую, в самом деле,  краду  справили!  Какую  тризну
закатили!  Три  дня пьяные рачки ползали! Нет, зря ты не был на
такой краде!
     Ингвар усмехнулся. Мизгирь не понимает спьяну, что мелет:
     -- Еще буду.
     Мизгирь, наконец, смутился:
     -- Ой, воевода... Живи  сто  лет!  Просто  никого  так  не
провожали  к  Ящеру...  гм,  в  вирий. А воевода Оглобень, брат
Студена, такую речь сказал, что все рты раскрыли. Никогда он не
говорил так долго и красиво!
     Ингвар кивнул:
     -- Верю. Он наверняка готовился сказать  ее  всю  весну  и
лето.
     Дружинники  посерьезнели,  уловили  недосказанное. Ингвар,
оглянулся, проследил, как к Ольхе подбежали девки, увели мыть и
менять одежку. Боян снял отца с коня, понес на руках  в  терем.
Вокруг Ингвара толпились дружинники и челядины, приветствовали,
тут же требовали указаний.
     Ингвар, оглядываясь на распахнутые ворота как затравленный
волк, распорядился резко:
     -- Запереть!  Выставить  стражу  у  подъемного  моста!  На
башнях менять дозорных чаще, дабы не заснули!
     -- Ожидаешь приступ? -- спросил Мизгирь встревоженно.
     -- А как же? -- огрызнулся Ингвар. -- Ты бы не пошел?
     Мизгирь почесал голову, побежал, переваливаясь с  боку  на
бок,  как  сытая утка. Воздух был пропитан запахами дыма, гари.
По приказу Мизгиря, а то  и  подоспевшего  Влада,  спешно  жгли
траву  и кусты. Ингвар разглядел белые затесанные колья, в двух
сотнях шагов от его крепости. Кто-то разметил,  чтобы  на  этом
расстоянии не осталось ни кустика чертополоха, ни глубокой ямы.

     Из  окрестных  весей  в  кремль  Ингвара спешно свозили на
телегах зерно, муку,  мясо,  птицу,  гнали  скот.  Ингвар  ждал
приступа,  но  ночам  удваивал стражу. Склонялся с наступлением
темноты в  охрану  назначать  только  русов,  но  после  долгих
колебаний  решил  не  рисковать  расколом.  В  дружине  уже нет
различий между русами и витязями из местных племен. Это  видели
все, чувствовали на себе. Ингвару намекнули с обидой, что новое
дружинное братство для его воинов выше племенных и кровных уз.
     Осады   не  было,  но  к  его  кремлю  нередко  подъезжали
всадники, грозились, орали, размахивали оружием. Потом  надолго
исчезали,  и  жизнь  за  стенами  крепости тянулась в тревожном
ожидании, как разогретая на солнце живица за вылезающим из  нее
жуком-рогачем.
     Зверята  и  другие  поляне,  что оставались верны Ингвару,
иногда надолго уходили. Ольха подумывала, что не  вернутся,  но
возвращались  все,  даже  Ряска, сестра Зверяты, которая раньше
любила поговорить о захватчиках русах.
     -- А что хорошего,  --  буркнула  она  однажды  на  вопрос
Ольхи, -- ну, посадили они на место Олега своего князька...
     -- Они?
     -- Они,   --   подтвердил  Ряска,  даже  не  понимая,  что
отгораживается от своих соплеменников, -- этого...  Студислава,
младшего  брата  Студена. Он дальняя родня бывшему князю... Ну,
тому самому, который был до прихода  Аскольда  и  Дира.  Что-то
таков  дохлое, среднее между мокрой вороной и старым сомом. Уже
и по имени того князя не  помнят.  Но  сейчас,  когда  в  Киеве
разгромили  все  винные  подвалы,  им  надо посадить на престол
именно потомка старых киевских князей из  рода  полян.  Тьфу!..
Вольности  старые  им  подавай.  А  вольности в их разумении --
хватай, что плохо лежит, бей слабого,  и  чтоб  никто  не  смел
противиться!.. Да разве ж такие вольности мыслимы?

     Еще  через  неделю ночные дозорные увидели багровое зарево
пожара. Горела восточная часть Киева. Потом огонь перекинулся в
середину города. Ветра почти не было. Ингвар ждал, что пожар  в
конце-концов   потушат,  но  тот  разгорался  беспрепятственно,
охватил весь город.
     Ольха на черно-багровое облако смотрела с ужасом. Огромный
город, к разукрашенным теремам и красоте которого  все  еще  не
могла  привыкнуть,  погибает  на  глазах.  И  почему-то  его не
спасают.
     Зверята сказала горько:
     -- А кому спасать? Там все друг другу в глотки вцепились.
     -- А что делят?
     -- Как что? Каждый хочет править. Пусть не Новой Русью, ее
теперь не  будет,  а  хотя  бы  здешними  полянами.  Отыскались
потомки  еще  более  древних  князей,  новые  вожди, а соседние
племена норовят оттяпать часть земель... Правда, и  поляне  уже
посылали свои отряды на захват земель типичей и тишковцев.
     Ольха не поверила:
     -- Поляне?.. Когда у них самих такое?
     Еще видели бредущих по дальней дороге погорельцев. Судя по
их виду,  Киев  выгорел весь. Спасшиеся от огня разбредаются По
окрестным весям, уходят в леса, спешно роют землянки  на  месте
своих   домов,  копаются  в  пепелище,  растаскивают  обгорелые
остатки скарба...
     Ольха с Ингваром почти не виделась. Он, похоже, избегал ее
как лесного пожара. Она настойчиво напоминала себе, что ему  не
до  пленницы,  навязанной  в  невесты.  Надо  крепить  оборону,
выжидать за стенами, не зная,  чем  кончится  внезапная  смута,
мятеж  и  раздоры.  Если подойдут с кордонов Новой Руси дружины
русов, быть резне, затяжным боям. Славян как листьев в лесу, на
каждого руса придется не по сто воинов, как полагал Олег Вещий,
а по тысяче!

     Ингвар в самом деле избегал Ольхи. Что ей  ответить,  если
скажет,  что  уже  передохнула и готова отправляться домой? Да,
сейчас опасно женщине Появиться без охраны, даже  славянке.  Но
если  Ольха возразит, что ей ничего не грозит, она-де не пришла
из-за моря, то ему ничего не останется, как дать ей коней, дары
и отпустить...
     После возвращения он почти не бывал  в  тереме,  иной  раз
даже  забывался  коротким сном прямо на сторожевой башенке. Его
кремль считают крепким орешком, но он-то знает, насколько здесь
уязвимо! А если знает он, то может и  среди  славян  отыскаться
такой,  что способен взять этот замок если не с налету, то хотя
бы осадой.
     Сегодня он, забежав  переодеться,  отшатнулся,  переступив
порог  своей  комнаты. Кто-то побывал здесь, побывал с недоброй
целью. Что-то искал, искал везде, тщательно, ничего не упуская.
Даже стол и лавки сдвинуты, видно по темным  пятнам  от  ножек.
Обе  скрыни  зияют  пустотой.  Сломанные  замки лежат тут же на
полу, а содержимое скрынь разбросано в беспорядке. Даже постель
вспорота,  пух  и  перья  устилают  ложе,  однако  не   скрывая
порезанного  на  куски  толстого  одеяла. Искали что-то мелкое,
если даже с одеяла содрали подкладку]
     Драгоценности, подумал он.  Нет,  так  мог  думать  только
чужак.  Свои  знают, что в его комнате нет ни золотых монет, ни
алмазов, ни яхонтов. Так что же могли искать?
     -- Зверята! -- крикнул он  громко.  --  Эй,  позвать  сюда
Зверяту!
     Зашлепали  босые  ноги  теремных  девок.  Зверята  явилась
насупленная, но враз побелела, увидев  комнату.  Ингвар  кивнул
мрачно.  Если уж мимо Зверяты кто-то проскользнул незамеченным,
то это  либо  невидимка,  либо...  свой,  которого  знаешь  как
облупленного и потому не замечаешь вовсе.
     -- Когда уберешь, -- сказал он, -- пришлешь ко мне Бояна.
     -- Боги, -- ее губы дергались, -- кто же это?
     -- Хотел  бы  я знать, -- ответил он медленно. -- Но ты не
знаешь... верно, не знаешь?..  а  боги  знают,  да  не  скажут.
Придется узнавать самим.
     Он  вышел,  но  у  Зверяты  осталось ощущение пристального
взора сурового воеводы, которого враги называли кровавым  псом.
И   потому  руки  тряслись,  когда  убирала,  и  чаще  обычного
оглядывалась.

     Вечером прибыл на взмыленном коне гонец. Прямо на  крыльце
передал  Ингвару  скрученную в трубку грамоту. По тому, как она
была перевязана шелковыми  шнурками,  и  сколько  на  ней  было
ярко-красных  печатей, было видно, что грамоту везли даже не из
Киева. Похоже, что из дальних северных стран, а то и из  самого
Царьграда.
     Ингвар  принял грамоту почтительно в обе руки, поклонился,
тут же ушел,  а  гонец,  сменив  коня,  немедленно  отбыл.  Еще
заметили,  что  Ингвар на ужине в общей трапезной был рассеян и
задумчив, часто хмурил брови, отвечал невпопад.
     -- Что-то важное? -- спросил Окунь.
     -- Ты о чем? -- поднял брови Ингвар.
     -- Ну, -- сказал Окунь с неловкостью, -- гонец... гм...  в
такое время зря не прибудет!.. К нам пробраться -- это ж голову
свою совсем не ценить! Разве что заради очень важного дела.
     В  трапезной  почти  все прекратили жевать, с любопытством
смотрели в их сторону.
     -- Еще рано знать, -- ответил он. -- Я объявлю  попозже...
Пока что это тайна.
     -- А когда скажешь?
     -- Когда  придет  время,  -- ответил Ингвар уже строже. --
Сам знаешь, что цыпленок должен выклюнуться вовремя. А попробуй
помочь пораньше, что в яйце найдешь? И цыпленка  убьешь.  Может
быть того, который нес бы тебе золотые яйца.
     Остаток   дня   он  провел  на  стенах  кремля.  К  вечеру
отправился в соседние веси. Подвалы забиты зерном и  мясом,  но
если  в  самом  деле начнется осада, то лишний мешок муки может
решить судьбу всей обороны.
     С наступлением темноты он тайно  вернулся,  он  знал,  как
пробраться так, чтобы да