много  дорог,  --  ответил  Ингвар
многозначительно. -- Бывают среди них и ложные. Но  проигрывает
тот,  кто  выбирает  только  одну.  Олег говаривал, что если не
помогла львиная шкура...
     Он повернулся к углу, где стояло его ложе. Там  копошилась
как  ящерица,  что  торопливо  роет  нору,  сенная  девка.  Она
торопливо стряхивала пыль с ложа,  заменяла  простыни,  стелила
новое одеяло, взбивала подушки.
     -- Эй, иди-ка сюда.
     Девка  обмерла,  ворох  одеял вывалился из ослабевших рук.
Медленно  обернулась  к  русам,  розовощекое   лицо,   покрытое
веснушками, медленно бледнело.
     Ингвар поморщился:
     -- Не  бойся. Я по другому делу. Здесь у вас находится моя
сбежавшая пленница. Если я не  смогу  получить  ее  добром,  то
возьму силой. А это большие неприятности для дулебов.
     Окунь,  слушавший  с  таким  почтением,  что раскрыл рот и
глупо вытаращил глаза, теперь закрыл рот, пожевал губами:
     -- Ингвар, она даже не понимает, о чем ты.
     Девку трясло, растопыренными  глазами  уставилась  в  лицо
грозного  руса,  поглядывала  на  его  руки,  такие хищные, что
сейчас схватят, сорвут одежду, будут мять больно и свирепо.
     Ингвар поморщился:
     -- Я должен был это сказать. А теперь смотри.
     Он вложил ей в безжизненную ладонь золотую монету.  Девка,
наконец,  оторвала взор от грозного лица. уставилась на монету.
Таких отродясь не видывала. С кругляшки золота на  нее  смотрел
горбоносый мужик, голова венце из листьев, а вокруг головы, как
слепни, вьются по кругу закорючки.
     -- Если  узнаешь что-то о ней, -- сказал Ингвар раздельно,
-- то я добавлю еще две. Но если не узнаешь...  то  эта  монета
все равно твоя. Поняла?
     Девка  смотрела  расширенными  глазами.  Зрачки  от страха
стали белыми. Окунь оглядел ее, пощупал грудь, пышную, крупную,
предложил сочувствующе:
     -- Надо ее понять, тогда  придет  в  себя.  Ее  за  тем  и
прислали,  чтобы  ты  потешил  плоть. А теперь не понимает, что
тебе еще восхотелось.
     Ингвар оглядел девку, пышную, краснощекую, молодую. На миг
ощутил желание, еще вчера бы без колебаний швырнул ее на  ложе,
с  наслаждением  бы  насытил  свою звериную половину, но сейчас
что-то погасило эту искру. Без  натуги,  ясным  голосом  и  без
сожаления бросил:
     -- Сам  тешь.  Настоящий  воевода избегает сластолюбия как
зверь ловчих ям.
     -- Ну, -- сказал Окунь, -- слава богам, я еще не воевода!
     Он повернул девку, задрал подол, наклонил, а Ингвар сел на
лавку, с облегчением стянул сапоги. Ступни были красные, как  у
гуся  лапы,  распухли.  Сапог  на  стыке  с голенищем протерся,
протекает. Скорее бы в Киев, там у него три пары в запасе.
     Со стороны ложа послышался долгий вздох облегчения.  Окунь
слез,  поддергивая  портки, сапоги так и не снимал, а девка все
еще не двигалась, пока Окунь дружески не похлопал по заднице:
     -- Все, больше не нужна. А нашему воеводе нужна та  девка,
о которой он говорил. Поняла?
     Девка  соскочила  резво,  опустила  подол. В глазах уже не
было страха, даже сочувствующе  улыбнулась  грустному  Ингвару.
Окуню  показала  язык. Тот ободряюще погладил по толстой ляжке.
Схватив какое-то тряпье, исчезла.
     -- Думаешь, получится? --  поинтересовался  Окунь.  --  Я,
что,  свое  получил... Впервые в жизни удалось опередить Павку!
Хоть и на дармовщину. Девку-то присылали тебе.
     -- Не получится, -- ответил Ингвар  отстраненным  голосом,
мысли  его были далеко, -- попытаем другую тропку. Не найдем --
протопчем. К победе много путей.
     -- Еще больше -- к поражению, -- напомнил Окунь.

     Ужинали скудно. Дулебы, рискуя  вызвать  недовольство,  на
столы  поставили  кислые  щи  да  пареную репу. Русы, на что уж
проголодались, роптали. Щи хлебал только неразборчивый Боян, да
и тот заметил, что щи -- это помои от борща русов.
     Ингвар  готовился  ко  сну,  когда  в   дверь   постучали.
Насторожившись,  он  кивнул Окуню, будь наготове, открыл дверь,
держа за спиной длинный нож.
     Из темноты послышался торопливый шепот:
     -- Это я, Ганка, сенная девка.
     -- Входи, -- пригласил Ингвар.
     Девка  неслышно  скользнула  в  комнату,  обмерла,  увидев
воеводу русов с обнаженным ножом. А Окунь широко улыбнулся:
     -- А у меня как раз снова зачесалось в том же месте.
     -- Я... я... узнала... -- пролепетала Ганка.
     -- Говори, -- потребовал Ингвар.
     Окунь убрал меч, широко улыбнулся:
     -- Меня не бойся, красавица. Аль я был груб?
     Девка  несмело  улыбнулась,  вряд  ли  кто  называл раньше
красавицей, но Окунь умел быть сладким--  на  язык,  а  Ингвару
сказала поспешно:
     -- Беглянка за два дома влево. Я вызнала, что она упросила
дулебов  дать  ей  ночлег. Утром отправят обратно. Сопровождать
будут трое дулебских витязей.
     Ингвар протянул ей на ладони две золотые монеты:
     -- Сделай из них серьги. Думаю,  таких  нет  даже  у  жены
вашего князя!

     Утром  вождь  дулебов  был еще мрачнее, чем вчера вечером.
Зыркая исподлобья, пробасил неприятным голосом:
     -- Великий князь в самом деле собирается к нам на полюдье?
     -- Как и ко всем, -- ответил Ингвар настороженно.
     -- Но он не дерет шкуры с полян, уличей, рашкинцев...
     -- Они  уже  в  Новой  Руси,  --   объяснил   Ингвар.   Он
посматривал  украдкой  по  сторонам.  Дулебы  могли уже за ночь
получить помощь из других весей. Всего-то надо  две-три  дюжины
для  короткого  боя.  --  А  дулебы  -- нет. Потому вы обложены
данью. Как чужаки. Войдете в состав Новой Руси...
     Вождь отшатнулся:
     -- Ни за что!
     -- Тогда останетесь покоренным врагом, -- закончил  Ингвар
жестко.  --  За  вами  будет  глаз  да  глаз.  Думаете, сумеете
подняться? Да ежели  утаите  хоть  один  беличий  хвост...  все
войско  русов  будет  здесь  через  три  дня.  Не  ради хвоста.
Непослушание Олег карает сразу и люто. И вам лучше бы  войти  в
Новую Русь.
     -- Нет,  -- отрезал вождь. -- У нас есть свой князь. Мы не
водим посадника Олега.
     Ингвар пожал плечами:
     -- Дело ваше. Меня интересует, нашли мою беглянку?
     -- Нет, -- заявил вождь. Он не  смотрел  воеводе  русов  в
глаза,  но  голос был твердым. -- Я спросил стражей на воротах.
Никто  из  чужих  не  входил.  У  нас  мышь   не   проскользнет
незамеченной!
     Ингвар пристально посмотрел ему в глаза:
     -- И никто не выходил?
     -- Нет, -- еще резче ответил вождь.
     -- Даже охотники? -- поинтересовался Ингвар.
     Вождь ощутил, что допустил промах:
     -- Ну,  охотники,  бортники, рыбаки -- не счет. А из чужих
никто не входил, никто не выходил.
     -- Ладно, -- сказал Ингвар медленно и многозначительно, --
спасибо за прием, за ласку. Ты -- вождь. Знаешь, что  от  твоих
решений  зависят  жизни  людей. Правильно решишь -- будут жить,
ошибешься... или соврешь -- их  смерть  будет  на  твоей  душе.
Верно?
     -- Верно, -- подтвердил вождь настороженно.
     -- Вот  и хорошо, -- сказал Ингвар почти ласково. -- Такое
бремя у вождей, сам знаешь.
     Вождь,   нахмурившись,   смотрел   в   удаляющуюся   спину
громадного  воеводы  русов.  И  по  мере  того,  как  заморские
захватчики  седлали  коней,  чувство  страха  и   неуверенности
становилось  сильнее.  Где-то  он,  допустил  ошибку.  Этот рус
намекнул достаточно прозрачно. Только что не указал пальцем. Но
где он ошибся?
     И только, когда русы выезжали за ворота, он  заметил,  что
их всего десять человек.

     Ольха  покинула  терем  приютившего  ее  боярина  с первым
проблеском света. Ее тайком  вывели  за  ворота,  только  тогда
дулебы  подвели  ей  и  троим  воинам  коней. Крепкие, мрачные,
суровые,  они   выглядели   бывалыми   ратниками,   и   она   с
благодарностью  подумала,  что если раньше древляне и дрались с
дулебами, то ненависть к русам объединила оба племени.
     -- В добрый путь, -- сказал боярин. -- Не  хватятся!  Русы
-- тупые, как их сапоги.
     -- Пусть   боги   отблагодарят   вас,  --  ответила  Ольха
искренне.
     Конь под  ней  был  неказистый,  но  с  упругими  мышцами,
длинноногий,  с  живыми  огненными  глазами. Он уже нетерпеливо
долбил землю, мол, он создан для  скачки,  а  тут  снова  стой,
слушай... Дулебы уже взобрались в седла, угрюмо посматривали по
сторонам.
     Ольха   чуть   тронула  коня  каблуками.  Тот  оскорбленно
дернулся,  могла  бы  и  поводьями,  рванулся  с   места,   как
выпущенная   из   лука  стрела.  Ольха  охнула,  ее  отшвырнуло
встречным ветром, едва удержалась в седле, долго тщетно  ловила
поводья. Над головой и по обе стороны тропинки мелькали деревья
и  кусты,  сливались  в  сплошную зеленую стену. Копыта стучали
глухо, земля после ночного дождика  оставалась  рыхлой,  гасила
звуки.
     Дулебы  нагнали  ее  уже  на  второй  версте.  Двое  пошли
впереди, третий упорно держался за спиной  гостьи,  защищал  от
неожиданностей  сзади. Ольха чувствовала себя защищенно. Мужики
крепкие, рослые, отважные, хотя и не такие гиганты как  Ингвар,
воевода киевский.
     Неожиданное  тепло  разлилось по ее телу, когда вспомнила,
как он смотрел на нее. Если бы судьба не свела их врагами!
     Она счастливо неслась сквозь лес по широкой  дороге  между
толстых  дубов. Впереди в стене деревьев появилась щель, быстро
расширялась. Там был простор, свет,  ибо  ночь  уже  отступила,
лишь  в лесу еще гнездилась под широкими ветвями, опустившимися
до самой земли, кусты окутывала как темное облако, а  там  утро
блистало победно, торжествующе, в щель виднелся краешек облака,
пугающе  алый  в еще сером утреннем мире, дрожащем от сырости и
холода.
     Внезапно сзади щелкнуло, она услышала хрип. Затем  донесся
странный  глухой  стук,  будто  что-то  тяжелое упало на землю.
Оглянулась, кровь застыла в жилах. Пальцы онемели, разогретый в
ладони повод выскользнул, больно хлестнул по лицу.
     Воин, что  скакал  задним,  свалился  с  седла.  Нога  его
запуталась  в стремени. Конь, испугавшись, начал убыстрять бег.
Дулеба волочило лицом вниз, раскинутые руки бессильно загребали
землю. В спине торчало древко короткого копья.
     В страхе она посмотрела вперед, но и там лишь один остался
в седле. Он приник головой  к  гриве,  та  окрасилась  красным.
Ветром срывало капли крови и рассеивало позади в воздухе. Ольха
с  ужасом  ощутила  на  губах  соленое. Лошадь второго мчалась,
высоко  запрокидывая  голову,  чтобы  не  запутаться  ногами  и
поводе, что сгребал по земле грязь. Седло было пустым.
     Еще  не  поняв,  что  случилось, она чудом поймала повод и
ударила коня в бока. Тот зарычал, как зверь, и рванулся вперед.
Она пронеслась мимо раненого,  голова  дулеба  была  рассечена,
вырвалась на простор дороги, за которой блистал рассвет...
     -- Стой!
     Ее  будто  ударили  по  лицу  хлыстом.  Она  сразу  узнала
ненавистный говор руса, хотя еще не поняла, кому принадлежит. У
всех русов голоса сильные и вызывающе властные.  Конь  рванулся
еще  быстрее,  завизжал  от  ярости,  а  затем будто налетел на
скалу. Ольху  мотнуло  в  седле,  снова  чудом  удержалась,  но
выронила  поводья.  Конь  бросил  задом, затем взвился на дыбы,
яростно забил в воздухе копытами. Ольха ощутила, что отделилась
от седла.
     Сильные  руки  подхватили  у  самой  земли.  Она   увидела
смеющееся  лицо  руса,  который  всегда  был  близь Ингвара. Он
поставил ее на ноги, раскрасневшийся, запыхавшийся:
     -- Ну вы и  неслись!  Я  уж,  грешным  делом  боялся,  что
проскочите!
     Ольха  оглянулась,  упавшее сердце замерло вовсе. Еще двое
вышли из зарослей, деловито добили раненых, шарили в их  сумках
и  одежде,  снимали  ножи,  браслеты.  Они  устроили  засаду на
повороте, поняла Ольха, когда любой  конник  замедляет  скачку.
Двое  ударили  почти  в упор дротиками, а один даже затаился на
ветке, под которой она с дулебами пронеслась так опрометчиво. И
где дулеб буквально сам ударился лбом о подставленный топор.
     -- С тобой всего  трое?  --  допытывался  рус.  --  А  нам
сказали,  что поедут пятеро. Мы б тогда вовсе одного послали. Я
бы сам пошел, пусть остальные отсыпаются.
     Это было явное хвастовство. Как не сильны  русы,  подумала
она  с  бессильной яростью, только внезапность помогла победить
так легко.  Но  молодой  дружинник  ликовал,  раздвигал  плечи,
выпячивал грудь, и Ольха опустила голову, сказала безнадежно:
     -- Да, я вижу... от Ингвара не уйдешь.
     -- Вот-вот! -- подтвердил он довольно.
     -- Ладно уж... А что теперь?
     -- Теперь  дождемся Ингвара, -- объяснил он словоохотливо.
Огляделся. -- Да прямо здесь! Ну, только в сторонку от  трупов.
А то мухи, мыши набегут.
     С  поляны, которую он выбрал для отдыха, хорошо была видна
дорога. Когда поедет Ингвар с оставшимися дружинниками,  только
слепой  не  заметит.  Двое других, Боян и Окунь, привели коней,
расседлали и пустили пастись. Ольха с горечью подумала о павших
дулебах. Их трупы даже не оттащили с дороги.
     Все трое развели  костер.  Солнце  только-только  окрасило
далекий  виднокрай, воздух оставался холодным, как лезвие меча.
По рукам пошел бурдюк с медовухой, прямо на траву выкладывались
ломти хлеба и сыра. В сумке  у  дулебов  нашелся  огромный  кус
мяса,  две  жареных  утки,  крупный  гусь,  и дружинники совсем
повеселели. Даже пожелали, чтобы боги  взяли  дулебов  на  поля
Вечной Охоты.

     Глава 9

     Ольха  украдкой  всматривалась  в лица пленивших ее людей.
Все равно в них нет  злости,  а  на  нее  посматривают  даже  с
сочувствием. Как на красивого теленка, подумала она со злостью,
которого пришла пора резать на мясо.
     Тот  самый рус, молодой и самый веселый, она часто слышала
его смех и шуточки, принес ей бурдюк с хмельным медом.
     -- Хочешь хлебнуть?
     -- Нет, -- ответила она едва слышно.
     -- Меня зовут Павка, -- сказал он жизнерадостно, ничуть не
смутившись. -- Если по-вашему, по-славянски, то Мизгирь. Можешь
звать меня и так,  мне  все  равно.  Уже  все  русы  говорят  и
по-вашему,   а   дети   наши  и  вовсе  полянский  язык  родным
сочтут...Это отец мой вашу речь не выучит,  годы  не  те.  Хоть
сюда еще раньше меня пришел. Еще с Аскольдом.
     -- А как зовут твоего отца? -- поинтересовалась она тем же
замирающим голосом;
     -- Корчага,  --  ответил  он  довольный,  что  пленница не
отказывается от общения.
     -- Хорошее   имя,   --   признала   она   равнодушно.   --
Древлянское.  У  нас  тоже  каждый  десятый либо Корчагин, либо
Корчвой, а то и вовсе Корчевский или  Корчевич.  Все  пошли  от
Корча или Корчаги, что забрел в наш лес лет сто тому.
     Павка обрадовался:
     -- Вот здорово! А наш прадед тоже пришел на остров лет сто
назад.  Может  быть,  родные братья? Княгиня, только свистни, я
всегда сородичам в помощь!
     Его позвали к костру. Он подмигнул  Ольхе,  убежал.  Ольха
сидела,  прислонившись  к  дереву,  жалкая, понурившаяся. Павка
быстро отхлебнул пару раз, на  Ольху  и  оттуда  посматривал  с
сочувствием.    Наконец   снова   оказался   возле,   предложил
жизнерадостно:
     -- Золотоволоска, не плачь... Хошь, я покажу  тебе  своего
страшилку?
     Ольха на этот раз огрызнулась:
     -- Пошел прочь, дурак.
     Снова  застыла  в  своем  безнадежном горе. Павка сходил к
своим, принес ей утиную лапку, зажаренную в ароматных  листьях,
разогретую над костром. Ольха отказалась. Павка сказал просяще:
     -- Ты  такая  печальная...  Давай,  я все-таки покажу тебе
своего страшилку?
     -- Сгинь, -- отрезала она.
     Павка в самом деле сгинул к  бурдюку,  чьи  бока  усилиями
Бояна  и  Окуня заметно опали, как у отелившейся коровы. Друзья
что-то  сипло  пели  на  своем  языке.  Ольха  слышала  только.
протяжный сильный рев, от которого мурашки бежали по коже. Русы
песню ревели тоскливую, словно жизнь у них была совсем собачья.
     Солнце  окрасило  верхушки  деревьев,  когда Павка подошел
снова. Вид был веселый:
     -- Сейчас подъедет Ингвар с остальными сонными курами.  Да
ты  не  убивайся уж так... Эх, ты как хошь, а я все-таки покажу
тебе своего страшилку!
     Ольха взорвалась от ярости и унижения:
     -- Если  ты...  если  осмелишься...  если  только  начнешь
спускать портки, то я... я тебя разорву!
     Челюсть  Павки  отвисла.  Выпученными  глазами  смотрел на
древлянскую княгиню, потом вдруг его румяное лицо залила густая
краска. Он пролепетал смущенно:
     -- Боги... Что ты подумала?
     Ольха сама растерялась, очень уж у руса вид был необычный.
Павка   торопливо   шарил   в   карманах   портков,   суетился,
приговаривал  что-то  негодующе, наконец, выудил нечто зеленое,
как молодая лягушка, бросил ей, будто боялся даже  прикоснуться
к ее руке.
     В  ее ладонях оказалась вырезанная из камня фигурка. Ольха
не могла удержаться от улыбки. Зеленый камень, невиданный в  ее
краях, позволил передать мельчайшие морщинки, а резал страшилку
волхв-умелец  долго  и любовно. Человек это был или мелкий бог,
но был он настолько ужасен, с такой широкой пастью,  где  можно
пересчитать  все зубы, достаточно острые. Ольха щупала пальцем,
что она ощутила отвращение, восторг и жалость одновременно.
     -- Кто это? -- спросила она  с  неловкостью,  не  поднимая
глаз.
     Павка  тоже  не  смотрел  ей  в лицо, все еще смущенный, а
голос был нарочито небрежным:
     -- Мы его кличем Страшилкой. Откуда-то  из  дальних  стран
завезли  в  Царьград.  Ну,  а  ромеев  пограбили всласть, когда
ходили мы походами в далекие края, у берега Эвксинского бросали
якоря... Может, это ихний бог, а может, кто соседа изобразил.
     -- Соседа? -- Ну, таким он его видит.
     Ольха повертела так и  эдак,  любовалась  редкой  работой.
Резал  из  камня  великий  умелец, на лике маленького страшилки
видны как морщинки, так и остроконечные  волчьи  уши,  короткие
рожки, а из ощеренной пасти торчат четыре клыка. Остальные зубы
человечьи,  их  можно  пересчитать.  Даже  на  крохотных лапках
различимы коготки, а  мелкие  насечки  так  искусно  изображают
густую  шерсть,  что  Ольха  почти чувствовала ее под пальцами.
Никогда ничего подобного не видела. Понятно, подумала  внезапно
со  щемящем  чувством потери, из дерева, пусть самого крепкого,
такое чудо и не сотворить, не вырезать!
     Павку позвали, он сунул страшилку в  карман,  подмигнул  и
вернулся  к  друзьям.  Ольха  нетерпеливо  дожидалась, когда он
наклонится над углями. Наконец, все трое с веселыми  возгласами
принялись  разрывать последнего дулебского гуся, а она неслышно
отступила за  дерево,  попятилась,  скользнула  за  кусты.  Она
видела вершинки старых деревьев и, собрав все силы, бросилась к
ним.
     Тут  же  со стороны дороги донесся победный стук множества
копыт, ржанье. Кто-то пел звонким молодым голосом.  Прежде  чем
проскользнуть  между  огромными  стволами,  она  успела увидеть
скачущих коней.  Впереди  мчался  на  вороном  жеребце  Ингвар,
собранный,  как  зверь  перед  прыжком.  Ольха  видела как он в
нетерпении наклонился вперед, будто  готовился  схватить  ее  в
свои хищные лапы.
     -- Умойся, -- прошипела она злобно.
     Стена  деревьев  осталась  за  спиной, дальше распахнулось
небольшое  пространство,  а  потом  --  чутье  не  подвело!  --
навстречу мчались завалы, валежины, выворотки. Она неслась, как
молодой  олень, перепрыгивала ямы и пни, издали чуяла трухлявые
валежины,  на  которые  становиться  опасно,  подныривала   под
зависшие  на  ветках  гигантские  стволы,  где  не протиснуться
всаднику, и бежала, бежала, бежала...

     Ингвар увидел, как впереди на дорогу выбежал  Павка.  Двое
дулебов лежали у обочины, третьего бросили прямо поперек тропы.
Конь  прошел  по краю, Ингвар пригнулся, над головой пронеслась
толстая ветка, с ободранной корой. Явно Павка отсюда рубил  или
метал, он любит такие места.
     -- Ингвар! -- крикнул Павка весело. -- Их было всего трое!
     -- Ну и что?
     -- Даже погреться не успели!
     -- Где пленница?
     Павка посерьез