тел рассказать ее историю всему миру.
     Келли отвела волосы отца с его лба. Ей хотелось, чтобы он продолжил - но он и так сказал много больше, чем она ожидала. Женщина.
     - Хочешь, я поговорю с Джо? - мягко спросила она. - Может, мне удастся его переубедить?
     - То, чего я хочу, ты сделать не можешь, - ответил Чарлз, не открывая глаз. Когда он снова заговорил, голос его звучал столь тихо, что Келли едва смогла разобрать:
     - Прошло пятьдесят шесть лет, и до сих пор все, чего я хочу, - это вернуть ее назад.
     Он затих.
     Келли поцеловала его в щеку.
     - Доброй ночи, отец, Я люблю тебя.
     Его веки слегка дрогнули. Она любит его. После более чем тридцати лет равнодушного к ней отношения его дочь все еще как-то ухитряется его любить.
     Но этого все же ему недостаточно.
     Боже, что с ним происходит?
     Чарлз услышал, как мягко притворяется дверь, и открыл глаза.
     Комната была слегка освещена - светом ночника, который зажгла Келли.
     Из-за таблетки, которую он принял час назад, Чарлз почувствовал себя так, словно он куда-то плывет. Таблетка боль не заглушала, но, несмотря на эту боль, в голове вновь закружились воспоминания о Франции.

     1944 год.
     Лето высадки в Нормандии
     Джо моргнул, и ему показалось, что полумрак комнаты сменился ярким светом. Он моргнул еще раз - и словно перенесся из своей комнаты в кухню Сибелы. Ему было уже не восемьдесят, а двадцать четыре, он был не умирающим стариком, а идущим на поправку молодым солдатом.

     Его дела идут хорошо. Он уже может передвигаться с палкой. Сибела вынула пули из его бедра и плеча.
     Сибела считала его героем, потому что он вернулся в церковь за ребенком, которого там забыли. Чарлз сам не знал, почему он сделал это. Он даже не был способен ясно вспомнить этот момент. Весь тот бой всплывал в памяти эпизодическими отрывками. Когда в него ударила пуля, его первой мыслью было, что он убит.
     Но он не погиб. И даже не был взят в плен и отправлен в концентрационный лагерь. Напротив, он оказался в одном из штабов французского Сопротивления, где к нему отнеслись как к герою.
     Но героем он не был. Героем мог называться Джо. Судя по командирскому голосу, он был из Управления стратегических служб, выполнял особо опасные задания - но за столом старался брать себе меньше всех.
     Несмотря на всю суровость Джо, Чарлз не мог не восхищаться этим человеком. Им просто невозможно было не восхищаться.
     Оставалось всего несколько дней до того, как Сибела и Джо могли переправить Чарлза обратно за линию фронта. Но Чарлз не мог ждать и этих несколько дней.
     Хотя по сравнению с жизнью в лагере или расстрелом находиться здесь было несказанной удачей, но Чарлз чувствовал себя как в темнице. Он не мог днем выходить во двор, поскольку напротив дома Сибелы был дом одного из нацистов.
     Собственно, и Анри, и оба Люка тоже редко выходили из дома днем. Они уходили ночью, прячась в тени, словно упыри или вампиры. Возвращались они в дом Сибелы перед рассветом, ложились на пол кухни и спали до полудня, если не больше.
     Сибела и еще одна женщина, что жила с ними, придерживались того же распорядка дня. Они бодрствовали ночью, часто участвуя в опасных операциях, но им еще приходилось заниматься и повседневными делами - готовить еду для спящих на полу кухни, чистить, стирать, ловить рыбу в реке.
     Чтобы заработать на хлеб, Сибеле пришлось брать заказы на штопку. Обе женщины никогда не сидели без дела.
     Было забавно, что заказы давали им немецкие солдаты, патрулировавшие улицы города. Сибеле приходилось штопать их рваные носки.
     Джо был столь же неутомимым, как и Сибела. Много времени - даже после ночных рейдов - он проводил на маленьком участке, что находился за домиком Сибелы, обихаживая каждый клочок земли, где только могло расти хотя бы одно растение. Для выходца из Нью-Йорка он был отменным земледельцем.
     Чарлз понемногу делал успехи во французском. По крайней мере он стал куда лучше понимать, о чем говорят вокруг. Однако, несмотря на терпеливые уроки Сибелы, говорить он еще не научился.
     Она даже смеялась над его попытками. Говоря по правде, он иногда нарочно коверкал слова, чтобы услышать ее смех.
     Он много рассказывал ей по-английски о Болдуинз-Бридж, о полных неги летних днях на берегу океана, о проведенном в Гарварде времени - а она рассказывала ему по-французски о жизни в Сент-Элен до вторжения немцев.
     Ее муж и сын были убиты немцами - ей до сих пор было тяжело об этом вспоминать. Хотя Сибела не говорила с ним об этом, Чарлз это знал. Один раз она спросила его о Дженни.
     Это было в один из жарких дней, когда Чарлз решил сам взяться за штопку носков. Сибела рассмеялась:
     - Только не говори мне, что тебя учили штопать в Гарвардском университете.
     - Не имел такого счастья. Я хочу попросить тебя научить меня этому ремеслу.
     Сибела рассмеялась так весело, как не смеялась никогда.
     - Я сижу здесь без дела, - настаивал он. - Скоро я сойду с ума. Покажи мне, как это делается. Я не могу даром есть хлеб.
     В ее глазах промелькнуло удивление, но потом Сибела поняла, что он не шутит.
     - Анри и оба Люка отказались учиться. Все, чего мне удалось от них добиться, - это уговорить их помогать на кухне.
     - Анри и Люки - ослы. - Чарлз просунул палец в дырку носка. - Давай учи. Я хочу быть полезным.
     И она начала его учить. Ей пришлось быть рядом с ним, показывая, что надо делать. Временами ее огрубевшие от работы пальцы касались его рук. Ее бедро мягко касалось его неповрежденной ноги.
     Ее длинные волосы были скручены в огромный узел на голове, и темные завитки лежали на длинной грациозной шее. Одета Сибела была в поношенное свободное платье, выцветшее и залатанное. От этого платья пахло дешевым мылом. Ее лицо было худым от недоедания, так как Сибела делилась последним куском со скрывающимися от немцев людьми.
     Но тем не менее, когда она, повернувшись, взглянула ему прямо в глаза, Чарлз почувствовал что-то вроде потрясения.
     Это было странно, поскольку если бы он встретил эту девушку на улицах Болдуинз-Бридж, он на нее бы даже и не взглянул. Ему бы и в голову не пришло заговорить с ней и попытаться узнать, кто она такая.
     Она принадлежала совсем к другому миру, чем он и Дженни.
     А сейчас они сидели на одной скамье, совсем близко друг к другу, их руки соприкасались, когда она пыталась его поправить. Но поспеть за пальцами Сибелы Чарлзу не удавалось - его пальцы были толще и не так искусны.
     Все же наконец он справился со своей работой. Пока Чарлз штопал один носок, Сибела сделала шесть. Тем не менее она зааплодировала ему; ее карие глаза сияли восхищением и теплотой.
     Он же лишь молча достал другой носок из корзины и сосредоточенно принялся за работу. На лице Сибелы отразилось удивление - она явно не ожидала, что после стольких мучений ее ученик повторит попытку.
     В корзине оставалось еще шестьдесят незаштопанных носков. С его скоростью он закончил бы их как раз к среде. Но другой работы для раненого и хромого не было.
     Чарлз чувствовал, что Сибела смотрит на него, но не осмеливался поднять на нее глаза. Он знал, что она смотрит на него как на героя. Ему хотелось, чтобы Сибела смотрела на него восхищенными глазами - но за реальное дело, а не за воображаемый подвиг. Если он и сделал что-нибудь героическое, то только по чистой случайности.
     - Первое, что я сделаю, когда вернусь обратно в Болдуинз-Бридж, - произнес Чарлз, - это сяду на веранде дома моего отца и буду смотреть на прилив. Два месяца я не буду ничего делать. Садясь за стол, я буду каждый раз съедать по толстому бифштексу. - Он посмотрел на Сибелу и пожалел о своих словах. Чарлз попробовал обратить их в шутку:
     - Я собираюсь взять к себе Джо - пусть посадит сад вокруг моего дома. Никакой репы, никакой капусты. Только цветы.
     Он увидел, как она приблизила к нему свое лицо, увидел, что она бросила короткий взгляд на его губы, - и его сердце почти замерло в груди.
     Когда их губы соприкоснулись, он закрыл глаза. Это был очень нежный поцелуй. Но очень мимолетный.
     Он не протянул к ней руки, не двинулся с места. Он не мог. Он был женат Его поцелуи предназначены Дженни.
     Но Боже, как он сейчас хотел Сибелу!
     Еще мгновение - и он бы поддался этому искушению. Он бы заключил ее в объятия, начал бы целовать, сильно, неудержимо - пока комната не закружится, как карусель. Но Си-бела поднялась и направилась в кухню. В дверях она обернулась. Чарлз опустил глаза, не в силах выдержать ее взгляд.
     - Спасибо, - сказала она.
     Чарлз кивнул. И даже сумел изобразить на лице что-то вроде улыбки. Они оба притворились, что это был лишь поцелуй благодарности - хотя оба знали, что это не так.

Глава 10

     Том увидел его в магазине.
     Человек у стойки, покупавший пачку сигарет и лотерейный билет, не был Торговцем. У него был тот же рост, что и у Торговца, но он был намного моложе. Этому человеку с пышными темными волосами и невыразительными глазами было где-то около двадцати.
     Том заметил этого человека - чисто автоматически, поскольку всегда искал в толпе Торговца, - когда зашел в магазин купить кока-колы и что-нибудь обезболивающее. Его прогулка в город не улучшила его состояния. Наоборот, боль в голове стала даже острее. Теперь ему придется с этой болью проделывать пешком обратный путь длиной в милю.
     Кляня собственную неосмотрительность, Том подошел к кассе - и тут увидел его.
     Из магазина выходил темноволосый человек. Дверь он открывал правой рукой - и на тыльной стороне ладони мелькнуло небольшое, почти круглое темное пятно. Татуировка.
     Том находился слишком далеко, чтобы разглядеть, был ли это стилизованный глаз. Но положение и размеры татуировки мигом напомнили ему о Торговце.
     Но он может ошибиться. Возможно, это просто совпадение. Хотя, какое это совпадение? В том же самом маленьком городке, где он обнаружил Торговца, он видит человека с татуировкой на тыльной стороне ладони.
     О совпадении речь здесь идти не может.
     Хотя голова Тома продолжала болеть, он прослужил достаточно, чтобы точно знать, что следует делать.
     Он должен проследить за подозрительным человеком - но так, чтобы тот не заметил, что за ним следят. Нужно определить, куда этот человек направится, а возможно, и узнать, где он остановился. И лучше всего смешаться с толпой, чтобы внимательнее рассмотреть знак на его руке.
     - Извините, я передумал. - Том поставил бутылку содовой на стойку и стремительно рванулся к двери.
     Когда он вынырнул из прохлады магазина и очутился на освещенной площадке, боль в голове словно исчезла. Вновь откуда-то появились быстрота и целеустремленность.
     Том увидел темноволосого человека, когда тот направлялся на площадку для парковки и...
     Черт побери!
     Человек взял старый велосипед из велосипедной стойки и, взобравшись на него, стал быстро отъезжать.
     Том рванулся к стойке, но единственный оставшийся на месте велосипед был надежно прикован к месту.
     Черт побери еще раз!
     Можно было бы броситься за велосипедистом бегом, но вряд ли это обеспечит скрытность наблюдения.
     Впрочем...
     На нем были шорты, футболка, кроссовки. Вряд ли этот темноволосый человек поедет быстро.
     Том кинулся бежать по улице - так, словно бы он совершал оздоровительную пробежку.
     Для маленького городка Болдуинз-Бридж был сегодня, пожалуй, слишком многолюден. Несмотря на поздний час, между улицей Хани-Фармз и гаванью прогуливались по залитым огнями улицам толпы народа. Это были главным образом туристы, отдыхающие и школьники, приехавшие на каникулы.
     Человек на велосипеде ехал быстрее пешеходов, но ненамного. В Болдуинз-Бридж заботливо сохранили старую мостовую - для велосипедистов она была настоящим проклятием. Том знал это по собственному опыту.
     Внезапно темноволосый повернул за угол, на Уэбстер-стрит, ведущую к пляжу, - и на карнавал, звуки которого слышались все громче. Том прибавил скорость.
     На Уэбстер-стрит было асфальтовое покрытие и легкий наклон вперед. Том быстро пробежал этот склон, но темноволосый был уже далеко впереди.
     Футболка Тома насквозь пропиталась потом, ноги гудели, легким не хватало воздуха. После госпиталя Том бегал совсем редко, а тут сразу пришлось бежать и далеко, и быстро. Да еще давала о себе знать головная боль. Впрочем, что это он жалуется? Сегодняшний бег был просто воскресной прогулкой по сравнению с пробежками, которые ему приходилось регулярно делать с шестнадцатым экипажем. Через несколько месяцев он восстановит былую форму.
     Боль никак не уходила. Она лишь сдвинулась к левому глазу. Том чуть замедлил темп - дорога перед ним, казалось, поплыла в сторону и перешла в крутой подъем.
     Чтобы не потерять темноволосого из виду, приходилось напрягать глаза. Темноволосый чуть замедлил скорость - из-за толпы, стоящей у входа на церковный двор. Том тоже замедлил бег.
     Мир кружился вокруг него, в ушах звенело; бухая, как молот, стучало сердце.
     У церкви гремела музыка, ярко горели огни, друг друга перекрикивали зазывалы, приглашая на свои мероприятия.
     Подойдя к церкви, Том поискал глазами темноволосого, но тот исчез в толпе.
     Том начал пробираться сквозь толпу, не желая верить, что упустил того, кого так долго преследовал. Перед ним промелькнуло несколько детских лиц с широко раскрытыми глазами, недовольное лицо их матери...
     Том никак не мог восстановить дыхание. Воздуха не хватало. Он присел, чтобы отдышаться - и чтобы мир перестал кружиться перед его глазами.
     И тут внезапно его взгляд остановился.
     Велосипед. Он стоял прислоненным к перилам. Впрочем, Том не был абсолютно уверен, что это велосипед темноволосого, - он просто не был сейчас способен сфокусировать зрение, чтобы определить это наверняка.
     Том двинулся к велосипеду, разыскивая глазами темноволосого. Куда подевались все эти сверкающие фонари, что слепили его всю дорогу? Выстроившись в очередь перед силомером, люди стояли в тени, так что все они казались темноволосыми.
     Но может быть, у кого-то из них есть татуировка на руке? На правой руке. На правой...
     Он увидел ее!
     Но потом - еще одну.
     И еще.
     Татуировки были у доброй дюжины человек.
     Он стоял перед целой очередью членов подпольной организации Торговца.
     А тут еще снова приступ острой головной боли.
     Но не может быть такого!
     Он ошибается. Нет сомнения, что он ошибается. В чем? Ах да! Размеры организации. Она никогда не превышала десяти человек. Обычно же у Торговца было лишь шесть или семь.
     И тем не менее Том видел собственными глазами - несколько человек имели на руке татуировку в виде открытого глаза. Том попытался всмотреться в татуировки пристальнее, но перед глазами все поплыло, и ему пришлось сесть прямо на землю.
     Одна из рук с татуировкой приблизилась прямо к нему.
     - Том, Боже, что с тобой?
     Том перевел взгляд с татуировки вверх по руке на лицо. Лицо показалось знакомым.
     Мэллори. Дочь Анджелы.
     Или это две Мэллори? Обе смотрели на него словно откуда-то издалека. С каких это пор Мэллори находится в организации Торговца?
     Схватив ее за руку, Том приблизил татуировку к глазам и...
     Это был вовсе не глаз. Это не было даже татуировкой.
     - Это лицо клоуна, - произнес он. Собственный голос показался ему чужим.
     На руке Мэллори был проставлен чернильный штамп с изображением клоуна Бозо. Его ставили всем пришедшим на карнавал.
     - Ты платишь десять долларов, чтобы тебе проставили штамп, и можешь участвовать во всех аттракционах до закрытия праздника.
     Том почувствовал, что готов рухнуть...
     - Боже, Том! - склонилась к нему Мэллори, когда он встал на четвереньки.
     - Ты знаешь этого парня? - прозвучал над головой Тома новый голос - мужской, совсем молодой.
     - Это мой дядя, - последовал ответ. - Взгляни на его лицо. Брэн, у тебя есть машина? Мне нужно отвезти его домой.
     - M-м, нет. M-м, Мэл, я... я думаю, мне срочно нужно домой.
     - О, - разочарованно произнесла Мэллори. - Хорошо... Конечно.
     - С такой публикой я не связываюсь. Не обижайся... Как-нибудь увидимся.
     - Ладно. Хорошо. Увидимся.
     - Задница. - Том не сообразил, что произнес это вслух, пока Мэллори не рассмеялась.
     - Ты прав, - сказала она. - Ты можешь идти?
     - А что, я сейчас не хожу?
     - На своих двоих, а не на четырех. - Она попыталась помочь Тому подняться, но это было не так-то просто сделать. - Ну, давай, Том, я отведу тебя домой. Обопрись на меня.

***

     Чарлз проснулся от того, что один из Люков ткнул его ногой в бок, что-то недовольно ворча.
     Оба Люка, а также Анри и Жан-Клод (или Жан-Пьер - он их постоянно путал) были весьма недовольны, что из-за Чарлза им тоже пришлось учиться штопать носки. Но своей вины Чарлз в этом не видел. Он просто пытался быть чем-то полезным. Взяв на себя штопку, он освобождал женщин для другой работы. К тому же он в последнее время смирился с мыслью, что его трудно переправить и что в этом доме ему придется провести время, возможно, до самого конца войны.
     В последнее время он сделал большие успехи в штопке. Он уступал, правда, Сибеле и Доминик, но был определенно проворнее, чем любой из мужчин.
     Джо взялся за иглу сразу после Чарлза, буквально через день. Нет сомнения, стремясь завоевать одобрение Сибелы. Однако, кроме одной улыбки, больше ничего заслужить ему не удалось.
     Поцелуй, полученный Чарлзом в качестве поощрительного приза, ему не достался. Но Джо утешался тем, что по крайней мере теперь Сибела не оставалась с Чарлзом наедине.
     Чарлз продолжал развлекать ее историями о Болдуинз-Бридж - но только тогда, когда Джо мог послужить им переводчиком.
     А случалось это не так часто. У Джо было столько дел за стенами дома, что Чарлз мог и забыть о его существовании. Бобы и свежая зелень появлялись на столе благодаря Джо. Дальние взрывы в городе, переполох у немцев из-за пропавшего грузовика с боеприпасами, разобранный рельсовый путь - все это было работой Джо.
     Несмотря на всю разницу в социальном статусе, Чарлз относился к Джо с огромным уважением. И он прекрасно видел, кем для Джо является Сибела. Это была возвышенная, благоговейная любовь. Сибела Дежарден такую заслуживала.^
     Не было никакого сомнения, что Джо пошел бы на все ради этой женщины, сделал бы все, о чем бы она ни попросила. Он бы отдал за Сибелу свою жизнь.
     Но неделю назад она поцеловала его, Чарлза.
     За свою относительно короткую жизнь Чарлз имел богатый опыт; легкий поцелуй Сибелы был для него не больше чем дуновение ветерка. Так, наверное, Чарлза целовала его тетушка, так и оставшаяся в старых девах. Чисто платонический поцелуй. Это было...
     Черт, да что это он морочит себе голову? Поцелуй Сибелы вовсе не был платоническим. В нем были чувство и едва сдерживаемая страсть. Это было скорее обещание - правда, слабое, но обещание рая.
     Чарлз думал об этом единственном поцелуе на протяжении часов, дней.
     Он думал об этом поцелуе очень часто, а когда не думал о нем, то вспоминал глаза Сибелы. Глаза, в которых была вселенная. Глаза, которые, казалось, видели все и все знали. Глаза невероятной красоты.
     Вспоминал Чарлз и ее рот. Манящие губы, полные и влажные.
     Боже, как он хотел прижаться к этим губам! Сдерживать такое желание было нестерпимо. Черт бы побрал и Дженни, и Джо, которые стоят на его пути!
     - Джузеппе! - На кухне появилась Доминик. Чарлз не смог разобрать ее быстрый французский, когда Доминик что-то торопливо говорила сидящему напротив Джо. Чарлз понял только, что, произошло что-то серьезное, поскольку Джо помрачнел. А его глаза стали суровыми.
     Поднявшись, Джо стал отдавать быстрые распоряжения. Чарлз смог разобрать только отдельные слова. Корзина для рынка. Деньги за яйца.
     Кроме них из мужчин в доме был только один из Люков. Другие отправились ночью в дальний рейд и вряд ли скоро вернутся. Услышав распо