Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Философия
   Книги по философии
      Бодрийяр Жан. Труды -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  - 140  - 141  - 142  - 143  - 144  - 145  - 146  - 147  - 148  - 149  - 150  - 151  - 152  -
153  - 154  - 155  - 156  -
дства в целом, поскольку она принципиально про­тивостоит театральной иллюзии. Нет больше ни сходства ни несход- 1 В подделке и репродукции всегда присутствует элемент тревоги, беспо­коящей странности: Беньямин сближает беспокойство, вызываемое фотографией, которая сходна с колдовским трюком, и вообще любой технической аппаратурой, которая всегда ведь нечто воспроизводит, — и беспокойство от собственного отражения в зеркале. Здесь уже есть нечто колдовское. А уж тем более если отражение отделяется от зеркала и его становится возможным по желанию пе­реносить, хранить, воспроизводить (ср. «Пражского студента», где дьявол уносит из зеркала образ студента и в дальнейшем доводит его до гибели с помощью этого образа). Таким образом, всякий акт воспроизводства предполагает злые чары, будь то очарованность Нарцисса своим отражением в воде, навязчивые идеи двойничества или же — кто знает — смертоносный разворот той гигантс­кой машинерии, которую человек сегодня порождает в качестве собственного образа (нарциссический мираж техники, по Маклюэну) и которая затем являет ему этот образ искаженным и испорченным, — бесконечно воспроизводя его са­мого и его власть до самого края света. Репродукция дьяволична по своей сущ­ности, она подрывает нечто основополагающее. Это практически не изменилось и у нас: в симуляции (которую мы характеризуем здесь как оперирование ко­дом) по-прежнему осуществляется грандиозный проект манипуляции, контроля и смерти, подобно тому как симулякр-объект (первобытная статуэтка или фото­графический снимок) всегда имел своей первой задачей какую-то операцию чер­ной магии. 121 ства, ни Бога ни человека — только имманентная логика операцио­нального принципа. С этого момента роботы и вообще машины могут бесконечно количественно умножаться, это даже и есть их закон — в отличие от автоматов, которые оставались механизмами великолепно-исключи­тельными. Да и сами люди стали бурно умножать свою численность лишь с того момента, когда благодаря промышленной революции по­лучили статус машин; освободившись от всяких отношений подобия, освободившись даже от собственного двойника, они растут вместе с системой производства, представляя собой просто ее миниатюрный эквивалент. Реванш симулякров, питающий собой легенду об ученике чародея, не происходил в пору автоматов, зато он является законом симулякров второго порядка: здесь робот, машина, омертвленный труд все время господствуют над трудом живым. Такое господство необходимо для цикла производства и воспроизводства. Именно бла­годаря такому перевороту эпоха подделки сменяется эпохой (ре)про­дукции. Природный закон ценности и свойственная ему игра форм уступают место рыночному закону стоимости и свойственному ему расчету сил. ПРОМЫШЛЕННЫЙ СИМУЛЯКР В эпоху промышленной революции возникает новое поколение знаков и вещей. Это знаки без кастовой традиции, никогда не знав­шие статусных ограничений, — а стало быть, их и не приходится больше подделывать, так как они изначально производятся в огром­ных масштабах. Проблема единичности и уникального происхожде­ния для них уже не стоит: происходят они из техники и смыслом об­ладают только как промышленные симулякры. Это и есть серийность, то есть самая возможность двух или п идентичных объектов. Отношение между ними — это уже не отноше­ние оригинала и подделки, не аналогия или отражение, а эквивалент­ность, неотличимость. При серийном производстве вещи без конца становятся симулякрами друг друга, а вместе с ними и люди, которые их производят. Угасание оригинальной референтности единственно делает возможным общий закон эквивалентностей, то есть делает возможным производство. Все понимание производства резко меняется, если видеть в нем не оригинальный процесс, во всяком случае процесс, дающий начало всем остальным, — а, напротив, процесс исчезновения всякого ориги­нала, дающего начало серии идентичных единиц. До сих пор произ­водство и труд рассматривались как некоторый потенциал, сила, исто­рический процесс, общеродовая деятельность — таков свойственный современной эпохе энергетико-экономический миф. Пора задаться вопросом, не выступает ли производство в области знаков как одна лишь особенная фаза — не является ли оно по сути лишь эпизодом в череде симулякров: симулякром производства, с помощью техники, 123 потенциально идентичных единиц (объектов/знаков) в рамках бес­конечных серий. Баснословные энергетические ресурсы, действующие в технике, промышленности и экономике, не должны скрывать от нас, что по сути дела здесь всего лишь достигается та бесконечная репродуктивность, которая хоть и бросает вызов «природному» порядку, но в ко­нечном итоге является симулякром «второго порядка» и довольно-таки слабым воображаемым средством для покорения мира. По срав­нению с эрой подделки, двойников, зеркал, театра, игры масок и видимостей, эра серийно-технической репродукции невелика по разма­ху (следующая за ней эра симулятивных моделей, эра симулякров третьего порядка, имеет значительно большие масштабы). Важнейшие последствия этого принципа репродукции первым сформулировал Вальтер Беньямин в «Произведении искусства в эпо­ху его технической воспроизводимости». Он показывает, что репро­дукцией поглощается весь процесс производства, меняются его целе­вые установки, делается иным статус продукта и производителя. Он показывает это на материале искусства, кино и фотографии, потому что именно там в XX веке открылись новые территории, свободные от «классических» производительных традиций и изначально распо­ложенные под знаком воспроизводства; но, как мы знаем, сегодня в эту сферу попадает все материальное производство. Как нам извест­но, сегодня именно в плане воспроизводства — моды, масс-медиа, рек­ламы, информационно-коммуникативных сетей, — в сфере того, что Маркс пренебрежительно именовал непроизводительными издержка­ми капитала (какова ирония истории!), то есть в сфере симулякров и кода, обретают свое единство общие процессы капитала. Беньямин первым (а вслед за ним Маклюэн) стал понимать технику не как «производительную силу» (на чем зациклился марксистский анализ), а как медиум, то есть форму и порождающий принцип всего нового поколения смыслов. Уже сам факт, что какую-либо вещь вообще можно воспроизвести точь-в-точь в двух экземплярах, представляет собой революцию: вспомнить хотя бы ошеломление негров, впервые увидевших две одинаковых книги. То, что эти два изделия техники эквивалентны с точки зрения общественно необходимого труда, в долгосрочной перспективе не столь существенно, как само серийное повторение одного и того же предмета (а равно и индивидов как ра­бочей силы). В качестве медиума техника берет верх не только над «содержанием» [message] изделия (его потребительной стоимостью), но также и над рабочей силой, которую Маркс пытался объявить ре­волюционным содержанием производства. Беньямин и Маклюэн ока­зались прозорливее Маркса: они разглядели, что подлинное содержа- 124 ние, подлинный ультиматум заключался в самом воспроизводстве. А производство как таковое не имеет смысла — его социальная целе­направленность теряется в серийности. Симулякры берут верх над историей. Впрочем, эта стадия серийной репродукции, стадия промышлен­ного механизма, конвейера, расширенного воспроизводства и т.д., длится недолго. Как только мертвый труд берет верх над живым, то есть с завершением первоначального накопления, серийное производ­ство уступает первенство порождающим моделям. И здесь происхо­дит переворот в понятиях происхождения и цели, ведь все формы меняются с того момента, когда их уже не механически воспроизво­дят, а изначально задумывают исходя из их воспроизводимости, из дифракции порождающего ядра-модели. Здесь мы оказываемся среди симулякров третьего порядка. Это уже не подделка оригинала, как в симулякрах первого порядка, но и не чистая серийность, как в симулякрах второго порядка; здесь все формы выводятся из моделей пу­тем модулирования отличий. Смысл имеет только соотнесенность с моделью, и все теперь не происходит согласно собственной целенап­равленности, а выводится из модели, из «референтного означающего», образующего как бы опережающую целевую установку и единствен­ный фактор правдоподобия. Перед нами симуляция в современном смысле слова, по отношению к которой индустриализация образует лишь первичную форму. В конечном счете основу всего составляет не серийная воспроизводимость, а модуляция, не количественные эк­вивалентности, а различительные оппозиции, не закон эквивалентностей, а подстановка элементов — не рыночный, а структурный закон ценности. В технике или экономике не надо искать секретов кода — наоборот, самую возможность промышленного производства надо ис­кать в генезисе кода и симулякров. Каждый новый порядок симуляк­ров подчиняет себе предыдущий. Подобно тому как подделка была поставлена в серийное производство (а искусство всецело перешло в «автоматизм»), так и весь порядок производства сейчас оборачивает­ся операциональной симуляцией. Исследования Беньямина и Маклюэна располагаются на самом рубеже репродукции и симуляции — в точке, где производство, утра­тив референциальное оправдание, оказывается объято головокруже­нием. В этом они знаменуют собой решительный прогресс по сравне­нию с Вебленом и Гобло. Последние при описании, например, знаков моды все еще исходят из классической конфигурации: знаки образу­ют социально-отличительный материал, направляются и применяются в целях престижа, статусной дифференциации. Разрабатываемая здесь стратегия исторически соответствует стратегии прибыли и то- 125 вара у Маркса, когда еще можно говорить о потребительной стоимос­ти знака или же рабочей силы, когда вообще еще можно говорить об экономике, потому что еще сохраняется Оправдание [Raison] знака и Оправдание производства. МЕТАФИЗИКА КОДА «Лейбниц, человек математического ума, видел в мистическом изяществе бинарной системы, включающей только нуль и единицу, прообраз божественного творения. Единичность Верховного существа, по его мысли, способна путем бинарных операций вывести из небытия все сущее». (Маклюэн) Основные симулякры, создаваемые человеком, переходят из мира природных законов в мир сил и силовых напряжений, а сегод­ня — в мир структур и бинарных оппозиций. После метафизики су­щего и видимого, после метафизики энергии и детерминизма — мета­физика недетерминированности и кода. Кибернетический контроль, порождающие модели, модуляция отличий, обратная связь, запрос/ ответ и т.д. — такова новейшая операциональная конфигурация (промышленные симулякры были всего лишь операторными). Ее метафизический принцип (Бог Лейбница) — бинарность, а пророк ее — ДНК. Действительно, «генезис симулякров» обретает сегодня свою завершенную форму именно в генетическом коде. В результате неуклонного истребления референций и целевых установок, утраты подобий и десигнаций обнаруживается бинарный знак программиро­вания, чисто тактический по своей «значимости», располагающийся на пересечении других сигналов (частиц информации/тестов) и по своей структуре соответствующий микромолекулярному коду запро­са и контроля. На этом уровне вопрос о знаках, об их рациональном предназ­начении, о том, что в них есть реального и воображаемого, что они 127 вытесняют и скрадывают, какую иллюзию образуют, о чем умалчива­ют и какие побочные значения содержат, — такого рода вопросы снимаются. Мы уже видели, как с появлением машин сложные и бога­тые иллюзиями знаки первого порядка стали знаками «сырыми», тус­клыми, промышленно-повторяемыми, лишенными отзвуков, операторно-действенными. Насколько же более радикальную перемену несут с собой сигналы кода — нечитаемые, не допускающие никакой интер­претации, погребенные в виде программных матриц бесконечно глу­боко в «биологическом» теле, — черные ящики, в которых созрева­ют все команды и все ответы. Нет больше театра репрезентации, про­странства знаков, их конфликтов и их безмолвия, — один лишь черный ящик кода, молекула, посылающая сигналы, которые просве­чивают нас насквозь, пронизывают сигнальными лучами вопросов/ ответов, непрерывно сверяя нас с нашей запечатленной в клетках про­граммой. Тюремная камера [cellule], электронный элемент [cellule], партийная ячейка [cellule], микробиологическая клетка [cellule] — во всем этом проступает стремление найти мельчайшую неделимую час­тицу [cellule], органический синтез которой осуществлялся бы соглас­но показателям кода. Однако и сам код представляет собой просто элементарную генетическую матрицу, в которой мириадами пересече­ний производятся все мыслимые вопросы и решения — только выби­рай (но кто?). У этих «вопросов» (информационно-сигнальных им­пульсов) нет никакой целевой установки, кроме генетически неизмен­ного или же варьируемого в мельчайших случайных отличиях ответа. Это пространство имеет даже скорее линейный, одномерный характер — пространство клетки, бесконечно порождающей одни и те же сигналы, словно заученные жесты одуревшего от одиночества и однообразия узника. Таков генетический код — неподвижный, слов­но пластинка, которую заело, а мы по отношению к нему не что иное, как элементы звукоснимающего устройства. Вместе с детерминиро­ванностью знака исчезает и вся его аура, даже самое его значение; при кодовой записи и считывании все это как бы разрешается. Таковы симулякры третьего порядка, при котором мы живем, таково «мистическое изящество бинарной системы, системы нуля и единицы», откуда выводится все сущее, таков статус знака, где конча­ется сигнификация, — ДНК или операциональная симуляция. Все это прекрасно резюмирует Сибиок («Генетика и семиоти­ка», в журнале «Versus»): «Бесчисленные наблюдения подтверждают гипотезу о том, что внутренний мир организма прямо происходит от первооб­разных форм жизни. Наиболее примечательным фактом явля­ется повсеместное присутствие молекулы ДНК. Генетический 128 материал всех известных на земле организмов в значительной степени состоит из нуклеиновых кислот ДНК и РНК, которые и содержат в своей структуре информацию, передаваемую из поколения в поколение и сверх того способную к самовоспро­изводству и имитации. Таким образом, генетический код уни­версален или почти универсален. Его расшифровка явилась выдающимся открытием, поскольку она показала, что «языки двух основных полимеров, нуклеиновой кислоты и протеина, тесно соотносятся между собой» (Крик 1966, Кларк/Наркер 1968). В 1963 году советский математик Ляпунов доказал, что во всех живых системах происходит передача по точно уста­новленных каналам небольшого количества энергии или мате­рии, содержащего огромный объем информации, которая в даль­нейшем отвечает за контроль больших количеств энергии и материи. В подобной перспективе многие феномены, как биоло­гические, так и культурные (накопление, обратная связь, каналы передачи сообщений и другие), могут рассматриваться как раз­личные аспекты обработки информации. Таким образом, инфор­мация предстает в значительной мере как повтор информации или же как информация иного типа, особого рода контроль, кото­рый, по-видимому, является универсальным свойством жизни на земле, независимо от ее формы и субстанции. Пять лет назад я привлек внимание к взаимосближению генетики и лингвистики — автономных, но параллельных дис­циплин в более широком ряду наук о коммуникации (к которо­му принадлежит также зоосемиотика). Терминология генетики полна выражений, взятых из лингвистики и теории информа­ции (Якобсон 1968, подчеркнувший как основные сходства, так и существенные структурно-функциональные различия между генетическим и вербальным кодом)... Сегодня уже ясно, что генетический код должен рассматриваться как наиболее фунда­ментальная из всех семиотических сетей, то есть как прототип всех прочих сигнальных систем, применяемых животными вклю­чая человека. С такой точки зрения молекулы, представляю­щие собой квантовые системы и ведущие себя как стабильные носители физической информации, а равно зоосемиотические и культурные системы, включая язык, образуют одну непрерыв­ную цепь стадий, все более сложных энергетических уровней в рамках единой мировой эволюции. Таким образом, и язык и живые системы можно описывать с единой кибернетической точки зрения. На данный момент это всего лишь полезная ана­логия или же предвидение... Взаимное соотнесение генетики, 129 животной коммуникации и лингвистики может подвести нас к полному познанию динамики семиозиса, а такое познание, в ко­нечном счете, быть может есть не что иное, как определение сущности жизни». Так образуется стратегическая модель нашего времени, повсе­местно сменяющая собой ту общую идеологическую модель, которую давала в свое время политическая экономия. Под знаком строгой «науки» мы встречаем ее в книге Жака Моно «Случайность и необходимость». Диалектической эволюции больше пет, жизнь регулируется дисконтинуальной недетерминированностью генетического кода — телеономическим принципом: цель не полагается в итоге (итога вообще нет, как нет и причинной обус­ловленности), а наличествует изначально, зафиксированная в коде. Как видим, здесь все то же самое: просто порядок целей уступает место игре молекул, а порядок означаемых — игре бесконечно малых означающих, вступающих только в случайные взаимоподстановки. Все трансцендентные целевые установки сводятся к показаниям при­борной доски. Правда, здесь еще сохраняется обращение к природе, к «биологической» природе, в которой нечто зафиксировано; на деле эта природа, как и всегда, — фантазматическая, в ней, словно в мета­физическом святилище, обретается уже не субстанциальный первоисток, а код; должна же быть у кода «объективная» опора — а для этой цели ничто не подходит лучше, чем молекулы и генетика. Жак Moнo — суровый толковник этой молекулярной трансцендентности, а Эдгар Морен — ее восторженный адепт (ADN [ДНК] = Адонаи!). Но и у того и у другого фантазм кода, чьим эквивалентом является реальность власти, смешивается с молекулярным идеализмом. Здесь перед нами вновь бредовая иллюзия восстановления единства мира, подведенного под один принцип, — будь то принцип единой и однородной субстанции у иезуитов времен Контрреформа­ции или принцип генетического кода у технократов биологической (и лингвистической) науки, предтеча же им Лейбниц со своим бинарным божеством. Ведь программа, которая здесь имеется в виду, не имеет отношения к генетике, это программа социально-историческая. В био­химии гипостазируется идеал общественного строя, управляемого чем-то вроде генетического кода или макромолекулярного исчисле­ния, PPBS (Planning Programming Budgeting System)1, чьими опера­циональными контурами пронизано все тело общества. Технокибернетика обретает в этом, по словам Моно, свою «естественную филосо- 1 Система бюджетного планирования и программирования (англ.). Прим. перев. 130 фию». Завороженность биологическими, биохимическими явлениями существовала в науке еще с первых ее шагов. В органицизме (биосо­циологизме) Спенсера она действовала на уровне структур второго и третьего порядка (по классификации Жакоба в «Логике живого»), теперь же, с развитием современной биохимии, — на уровне структур четвертого порядка. Кодированные сходства и несходства — так выглядит кибер­нетизированный общественный обмен. Остается лишь добавить «стереоспецифический комплекс», чтобы дополнительно ввести сюда и внутриклеточную коммуникацию, которая у Морена преображается в молекулярный Эрос. Практически и исторически это означает замену социального контроля через цель (а вместе с ним и более или менее диалектичес­кого провидения, которое заботится о достижении этой цели) соци­альным контролем через предвидение, симуляцию, опережающее про­граммирование, не детерминированную, а рег

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  - 67  -
68  - 69  - 70  - 71  - 72  - 73  - 74  - 75  - 76  - 77  - 78  - 79  - 80  - 81  - 82  - 83  - 84  -
85  - 86  - 87  - 88  - 89  - 90  - 91  - 92  - 93  - 94  - 95  - 96  - 97  - 98  - 99  - 100  - 101  -
102  - 103  - 104  - 105  - 106  - 107  - 108  - 109  - 110  - 111  - 112  - 113  - 114  - 115  - 116  - 117  - 118  -
119  - 120  - 121  - 122  - 123  - 124  - 125  - 126  - 127  - 128  - 129  - 130  - 131  - 132  - 133  - 134  - 135  -
136  - 137  - 138  - 139  - 140  - 141  - 142  - 143  - 144  - 145  - 146  - 147  - 148  - 149  - 150  - 151  - 152  -
153  - 154  - 155  - 156  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору