ся только один.
   А потом, сначала слабо, а затем  все  сильнее,  стал  дуть  ветер,  унося
гнилостное зловоние  Города  Ночи,  а  выглянувшие  звезды  засверкали,  как
драгоценные камни на бархате ночи.  И  когда  снова  появился  свет,  Гарион
стоял, обессиленный, над телом бога, которого он только что убил. В  руке  у
него все еще полыхал голубым пламенем меч, а Око  торжествовало  в  глубинах
его разума. Он смутно понимал, что в тот страшный момент, когда пропал  весь
свет, они с Тораком обрели свой прежний  облик,  но  Гарион  слишком  устал,
чтобы удивляться этому.
   Неподалеку  от  разбитой   гробницы   появился   Белгарат,   дрожащий   и
потрясенный.
   В руке он крепко сжимал разорванную цепочку своего медальона. На  секунду
он остановился, чтобы посмотреть на поверженного бога.
   В руинах все еще свистел ветер, а где-то далеко в ночи гончие Торака выли
унылую погребальную песнь своему поверженному господину.
   Белгарат расправил плечи, а потом жестом,  напоминающим  тот,  который  в
момент смерти сделал Торак, простер свои руки к небу.
   - Повелитель! - крикнул он громогласно. - Свершилось!

Глава 24

   Все окончилось, но в своей победе Гарион чувствовал привкус горечи.
   Человеку нелегко убивать бога, каким бы коварным и  злым  он  ни  был.  И
поэтому Белгарион Райвенский с грустью стоял над телом своего  врага,  в  то
время как  ветер,  дыша  слабым  запахом  приближавшегося  рассвета,  омывал
покрытые плесенью руины Города Ночи.
   - Сожалеешь, Гарион? - тихо  спросил  Белгарат,  положив  руку  на  плечо
своего внука.
   - Нет, дедушка, - вздохнув, ответил Гарион. - Полагаю, что нет. Это нужно
было сделать, разве не так?
   Белгарат мрачно кивнул.
   - Но он был таким одиноким. Я отнял у него все, перед тем как убить.  Мне
нечем гордиться.
   - Как ты говоришь, это и нужно было сделать. Только так ты мог  сокрушить
его.
   - Хотел бы я оставить ему хоть что-нибудь Со стороны разрушенной железной
башни появилась маленькая скорбная процессия.  Тетя  Пол,  Силк  и  Се'Недра
несли тело кузнеца Дерника, а рядом с ними грустно шел Миссия.
   Почти невыносимое горе обрушилось на Гариона. Дерник,  его  самый  старый
друг,  погиб  во  время  того  огромного  внутреннего  переворота,   который
свершался в душе Гариона перед его схваткой с Тораком, и Гарион даже не  мог
оплакать его.
   - Как ты понимаешь, это было необходимо, - грустно сказал Белгарат.
   - Почему? Почему Дерник должен был  умереть,  дедушка?  -  Голос  Гариона
срывался от отчаяния, а в глазах его стояли слезы.
   - Потому что его смерть дала твоей тете Пол силы сопротивляться Тораку. В
Предначертании всегда было одно белое пятно  -  возможность  того,  что  Пол
уступит. А Торак нуждался в любви хотя бы одного человека. Это могло сделать
его непобедимым.
   - И что бы случилось, если бы она пошла к нему?
   - Ты проиграл бы битву. Вот почему Дерник должен был  умереть.  -  Старик
грустно вздохнул. - Хотел бы я, чтобы все  случилось  по-другому,  но  этого
нельзя было избежать.
   Тело Дерника вынесли из разрушенной  гробницы  и  осторожно  положили  на
землю. Печальная Се'Недра присоединилась к Белгарату и Гариону. Не произнося
ни слова, хрупкая девушка вложила свою руку в руку  Гариона,  и  теперь  все
трое тихо стояли, наблюдая, как тетя Пол, уже без слез, нежно  уложила  руки
Дерника по бокам и потом накрыла его своим плащом.  Затем  Полгара  села  на
землю, взяла в ладони его голову, почти рассеянно погладила волосы и в немой
печали склонилась над ним.
   -  Не  могу,  -  всхлипнула  Се'Недра  и,  уткнувшись  в  плечо  Гариона,
разрыдалась.
   И вот там, где раньше была одна тьма, возник  свет.  Гарион  увидел,  как
рваную тучу пронзил луч сверкающего голубого света. И когда этот луч  достиг
земли, все руины, казалось, начали купаться в его ярком сиянии.  И  к  этому
лучу, который подобно огромной, раскаленной добела колонне простерся к земле
с ночного неба, присоединились другие лучи - красного, желтого,  зеленого  и
других оттенков, которые Гарион не смог бы даже назвать. Подобно радуге  при
грозовой туче, огромные столпы света выстроились в ряд у распростертого тела
Торака. И Гарион, еще неясно, ощутил, что в центре каждого стоит  сверкающая
фигура. Это вернулись боги, чтобы скорбеть по ушедшему брату.  Гарион  узнал
Олдура, а потом и остальных. Мара еще плакал, а Исса  с  погасшими  глазами,
казалось, извивался подобно змее в  сияющем  столпе  бледно-зеленого  света.
Лицо Недры было хитрым, а Чолдана - гордым. Белокурый  Белар,  бог  олорнов,
выглядел как дерзкий плут, хотя лицо его, так же как  и  лица  его  братьев,
было скорбным из-за смерти Торака.
   Боги вернулись на  землю,  озаренные  светом  и  сопровождаемые  чудесной
музыкой.
   Мертвенный воздух Ктол Мишрака внезапно ожил,  потому  что  каждый  столп
света издавал свою ноту, и эти ноты слились в такой мелодичной гармонии, что
она, казалось, отвечала на все когда-либо заданные вопросы.
   И наконец, как бы присоединяясь  в  другим,  с  неба  медленно  опустился
ослепительно белый столп света, в центре которого стоял облаченный  в  белые
одежды Ал, странный бог, которого Гарион видел однажды в Пролге.
   Фигура Олдура, все еще охваченная  сияющим  голубым  ореолом,  подошла  к
древнему богу алгосов.
   - Отец, - с грустью сказал Олдур, - наш брат, твой сын Торак, убит.
   Ослепительно белая фигура Ала, отца других богов,  подошла  по  усыпанной
обломками земле к безмолвному телу Торака.
   - Я сделал все, чтобы убедить тебя уйти с этого пути, сын  мой,  -  мягко
сказал он, и единственная слеза стекла по его щеке. Затем  он  повернулся  к
Олдуру. - Подыми тело брата своего, сын мой, и помести  его  в  какое-нибудь
более подходящее место. Мне больно смотреть, что  он  лежит  так  низко,  на
земле.
   Олдур и присоединившиеся к нему братья подняли тело Торака и положили его
на огромную каменную плиту, лежащую  среди  древних  руин,  а  затем,  встав
вокруг этого ложа, стали оплакивать кончину бога-Дракона энгараков.
   Как всегда, бесстрашно, и, казалось, даже,  не  понимая,  что  светящиеся
существа, которые сошли с небес, не люди, Миссия совершенно спокойно подошел
к сверкающей фигуре Ала. Он протянул свою маленькую руку и настойчиво  начал
теребить одеяние бога.
   - Отец, - сказал он. Ал посмотрел вниз.
   - Отец, - повторил Миссия, вероятно, запомнив слово,  сказанное  Олдуром,
который тем самым раскрыл тайну, кем в действительности был бог  алгосов.  -
Отец, - снова сказал малыш. Затем повернулся и показал на  неподвижное  тело
Дерника. - Миссия! - Каким  то  странным  образом  это  звучало  скорее  как
приказ, чем просьба.
   Лицо Ала стало строгим.
   - Это невозможно, дитя, - ответил он.
   - Отец, - настаивал  малыш.  -  Миссия.  Ал  вопросительно  посмотрел  на
Гариона, и в этом взгляде читалась неуверенность.
   - Просьба ребенка важна, - мрачно сказал он, обращаясь не к Гариону, а  к
тому сознанию,  которое  находилось  в  нем,  -  и  она  возлагает  на  меня
обязательства... Но ее выполнение требует пересечения той  границы,  которую
мы не можем переходить.
   - Границу нельзя переходить, -  ответил  бесстрастный  голос,  говоривший
устами Гариона. - Твои сыновья вспыльчивы, Святой Ал, и, однажды нарушив ее,
могут поддаться искушению сделать это еще раз, а это, возможно, изменит  то,
что не должно меняться. Давайте не  будем  создавать  условий,  при  которых
Судьба может еще раз пойти двумя расходящимися путями.
   Ал вздохнул.
   - Но тем не менее, - сказал голос, - не дашь ли ты и  твои  сыновья  свои
силы орудию моей воли, чтобы он мог пересечь эту границу?
   Ал был изумлен.
   -  Так  и  граница  останется  неприкосновенной,  и  твое   обязательство
выполнено. Иначе это никак не может свершиться.
   - Пусть будет, как ты  желаешь,  -  согласился  Ал,  затем  повернулся  и
обменялся многозначительным взглядом со своим старшим сыном Олдуром.
   Олдур, все еще в ореоле голубого света, оторвался от скорбных раздумий  о
погибшем брате и повернулся к тете  Пол,  все  еще  склонявшейся  над  телом
Дерника.
   - Успокойся, дочь моя, - сказал он ей. - Его жертва была и ради  тебя,  и
ради всего человечества.
   - Это слабое утешение, Повелитель, -  ответила  она  с  глазами,  полными
слез.
   - Это был лучший из людей.
   - Все люди умирают, дочь моя, как лучшие, так и худшие. В своей жизни  ты
видела это много раз.
   - Да, Повелитель, но это совсем другое дело.
   - Что ты имеешь в виду, любезная моя Полгара? - Олдур, казалось,  чего-то
от нее добивается. Тетя Пол закусила губу.
   - Потому что я любила его, Повелитель, - ответила она наконец.
   На губах Олдура мелькнула едва заметная улыбка.
   - Разве это так трудно сказать фазу, дочь моя? Полгара не могла  ответить
и снова склонилась над безжизненным телом Дерника.
   - Хотела бы ты, чтобы мы воскресили этого человека, дочь моя?  -  спросил
тогда Олдур. Она подняла голову.
   - Это же невозможно, Повелитель, - сказала она. - Пожалуйста,  не  шутите
так над моим горем.
   - Давай, однако, будем считать, что это возможно, - ответил Ал. -  Хотела
бы ты, чтобы мы воскресили его?
   - Всем сердцем, Повелитель.
   - А зачем? Ради какой цели стоит просить о его воскрешении?
   Она опять прикусила губу.
   - Он станет моим мужем, Повелитель, - выпалила она наконец, и в голосе ее
слышался вызов.
   - И это тоже было так трудно сказать? Однако уверена ли ты, что эта  твоя
любовь не вызвана  горем  и  что,  как  только  этот  добрый  человек  будет
воскрешен, ты не отвернешься от него?  Ведь  он,  ты  должна  признать  это,
весьма зауряден.
   - Дерник никогда не был заурядным, - сказала она с неожиданной пылкостью.
   - Он самый лучший и самый храбрый человек в мире.
   - Я не хочу проявлять к нему неуважение, Полгара,  но  ведь  у  него  нет
никаких особых способностей. В нем нет силы Воли и силы Слова.
   - Разве это так важно, Повелитель?
   - Супружество должно быть единением равных, дочь моя. Как же  может  этот
добрый, храбрый человек быть тебе мужем, пока у тебя остается твоя сила?
   Она беспомощно посмотрела на него.
   - Могла бы ты, Полгара, пожертвовать собой? Стать ему равной? С такими же
способностями, как у него?
   Она посмотрела на него, поколебалась, а затем сказала одно только слово:
   - Да.
   Гарион  был  потрясен  -  и  не  столько  согласием  тети  Пол,   сколько
требованием Олдура. Сила чародейки  была  основой  и  средоточием  всего  ее
существования.
   Отнять ее значило бы оставить тетю Пол ни с чем. Кем же она будет  тогда?
Сможет ли она вообще жить? Это слишком жестокая цена, а ведь  Гарион  верил,
что Олдур - добрый бог.
   - Я приму эту жертву, Полгара, - говорил Олдур. -  Я  переговорю  с  моим
отцом и братьями. По веским  причинам  мы  сами  отказались  от  воскрешения
умерших, и поэтому мы все должны дать согласие на это, прежде чем кто-то  из
нас попытается нарушить сложившееся положение вещей. - И  Олдур  вернулся  к
скорбной группе, стоящей у смертного ложа Торака.
   - Как он только мог сделать это? - спросил Гарион у деда, все еще обнимая
Се'Недру.
   - Что сделать?
   - Попросить ее отказаться от своей силы. Это убьет ее.
   - Она много сильнее, чем ты думаешь, Гарион, - заверил его Белгарат, -  а
доводы Олдура разумны. Ни одно супружество не выдержит такого неравенства.
   Среди светящихся богов раздался сердитый голос.
   - Нет!  -  Это  был  Мара,  скорбящий  бог  марагов,  которых  больше  не
существовало. - Почему должен быть воскрешен один  человек,  когда  все  мои
дети убиты и лежат холодные и  мертвые?  Разве  Олдур  услышал  мои  мольбы?
Пришел ли он ко мне на помощь, когда умирали мои дети? Я не соглашусь!
   - Я и не рассчитывал на это, - пробормотал Белгарат. - Пора  мне  принять
меры, пока дело не зашло слишком далеко. - Он пересек  заваленную  обломками
площадку и почтительно поклонился. - Извините, что вмешиваюсь, - сказал  он,
- но не примет ли  брат  моего  Учителя  в  качестве  подарка  за  помощь  в
воскрешении Дерника женщину из племени марагов?
   Слезы Мары, которые всегда текли из его глаз, внезапно высохли, а на лице
появилось выражение недоверия.
   - Женщину из племени марагов? - резко спросил он. - Но их больше  нет.  Я
бы почувствовал сердцем, если бы хоть  кто-нибудь  из  моих  детей  выжил  в
Марагоре.
   - Ну конечно, бог Мара, - быстро согласился Белгарат. - Но что вы скажете
о тех немногих, которые  были  вывезены  из  Марагора  и  проданы  в  вечное
рабство?
   - Так ты знаешь хотя бы одного из них, Белгарат? - Мара задал этот вопрос
со всем пылом отчаяния.
   Старик кивнул.
   - Мы нашли ее в казематах для рабов под Рэк  Ктолом,  бог  Мара.  Имя  ее
Таиба. Она только одна, но раса может быть  восстановлена  с  помощью  одной
такой женщины - особенно если за ней будет присматривать любящий бог.
   - Где же Таиба, моя дочь?
   - На попечении Релга, одного из алгосов, - ответил Белгарат.  -  Кажется,
они весьма привязались друг к другу, - вкрадчиво добавил он.
   Мара задумчиво посмотрел на него.
   - Раса не может быть восстановлена с  помощью  одной  только  женщины,  -
сказал он, - даже заботами любящего бога. Для этого  требуются  двое.  -  Он
повернулся к Алу. - Не отдашь ли  ты  мне  этого  алгоса,  отец?  Он  станет
прародителем моего народа.
   Ал окинул Белгарата проницательным взглядом.
   - Ты знаешь, что у Релга  есть  другая  обязанность,  которую  он  должен
исполнять, - заметил он.
   Выражение лица Белгарата стало почти веселым.
   - Уверен, что Горим и я сумеем это уладить,  Святейший,  -  заявил  он  в
высшей степени самоуверенно.
   - А не забываешь ли ты кое-что, Белгарат? - робко спросил Силк, как бы не
желая вмешиваться в это дело.  -  У  Релга  есть  одна  маленькая  проблема,
помнишь?
   Белгарат сурово посмотрел на драснийца.
   - Я думал, что мне надлежало упомянуть об этом, - невинно сказал Силк.
   Мара пристально посмотрел на обоих.
   - В чем дело?
   - Небольшое затруднение, бог Мара, - быстро ответил Белгарат.  -  Уверен,
что Таиба сможет разрешить его. Я полностью доверяю ей по этой части.
   - Мне нужно знать всю правду, - твердо сказал Мара.
   Белгарат вздохнул и бросил на Силка еще один свирепый взгляд.
   - Релг - фанатик, бог Мара, - объяснил он. - По религиозным  причинам  он
избегает некоторых... э... форм контактов между людьми.
   - Отцовство его судьба, - сказал Ал. - От него родится особый ребенок.  Я
объясню  ему  это.  Он  послушный  человек  и  ради  меня  преодолеет   свои
заблуждения.
   - Значит, ты отдашь его мне, отец? - нетерпеливо спросил Мара.
   - Он твой, но с одним условием, о котором мы поговорим позже.
   - Давайте тогда посмотрим на этого отважного сендара, -  сказал  Мара,  и
все следы недавних слез теперь исчезли с его лица.
   - Белгарион, - произнес голос в голове Гариона.
   - Что?
   - Воскрешение твоего друга теперь в твоих руках.
   - Моих? Почему моих?
   - Неужели ты всегда будешь  это  спрашивать?  Ты  хочешь,  чтобы  Дернику
вернули жизнь?
   - Конечно, но я не могу этого сделать. Я не знал бы даже, с чего начать.
   - Ты делал это раньше. Помнишь жеребенка в пещере богов?
   Гарион почти позабыл об этом.
   - Ты - мое орудие, Белгарион.  Я  могу  удерживать  тебя  от  ошибок,  по
крайней мере большую часть времени. Просто расслабься, а я покажу тебе,  что
делать.
   Но Гарион уже начал действовать. Он опустил руку с плеча Се'Недры и,  все
еще держа меч в другой руке, медленно пошел к тете Пол и телу  Дерника.  Она
сидела, обхватив руками голову мертвеца. Взглянув в ее глаза,  Гарион  встал
на колени рядом с телом.
   - Ради меня, Гарион, - пробормотала она.
   - Если смогу, тетя Пол, - ответил он. Затем, не зная почему,  положил  на
землю меч райвенского короля и взялся за  Око,  помещенное  в  рукояти.  Око
выскользнуло из нее и легло ему  в  ладонь  Улыбнувшись,  Миссия  подошел  с
другой стороны и тоже встал на колени, взяв в свои  руки  безжизненную  руку
Дерника.
   Держа Око  обеими  руками,  Гарион  потянулся  и  положил  его  на  грудь
мертвеца. Он едва ли отдавал себе отчет в том, что  вокруг  собрались  боги,
соединив руки ладонь к ладони и образовав неразрывный круг. Яркий свет начал
пульсировать внутри этого круга, и, будто отвечая на это, Око  заблестело  в
его руках.
   Снова перед ним, как он видел это  однажды,  выросла  глухая  стена,  еще
черная, непроницаемая и безмолвная. Как и  тогда,  в  пещере  богов,  Гарион
прикоснулся к самой сущности смерти, стремясь проникнуть  в  нее  и  вернуть
своего друга обратно в мир живых.
   Но на этот раз все происходило иначе. Жеребенок,  которого  он  вернул  к
жизни, никогда не жил вне тела  своей  матери.  Смерть  его  была  столь  же
непродолжительной, как и жизнь, и преграда между ними была незначительной.
   Дерник, однако, был взрослым человеком, и его смерть, как  и  его  Жизнь,
была гораздо более долгой. Гарион напрягся, приложив все свои силы.  Он  мог
также чувствовать громадную силу объединенной воли богов, присоединившихся к
нему в его безмолвной борьбе, но барьер не поддавался.
   - Воспользуйся Оком! - велел голос.
   На этот раз Гарион сосредоточил все силы, свои собственные и силы  богов,
на круглом камне, который он держал в руках. Тот замерцал, засветился, затем
замерцал снова.
   - Помоги же мне! - Это приказывал уже Гарион.
   И как бы внезапно поняв, Око озарилось яркой вспышкой радужного света.
   Барьер стал слабеть.
   Подошел  Миссия  и  с  легкой  одобрительной  улыбкой  положил  руку   на
сверкавшее Око.
   Барьер сломался. Грудь Дерника дрогнула, и он кашлянул.
   С выражением почтительности на своих неземных лицах боги отошли. Тетя Пол
закричала от внезапного облегчения, обняла Дерника и прижала к себе.
   -  Миссия,  -  сказал  ребенок  Гариону  с   ноткой   какого-то   особого
удовлетворения. Гарион поднялся, смертельно усталый, и, пошатываясь,  отошел
в сторону.
   - С тобой все в порядке? - спросила Се'Недра, беря его руку и кладя  себе
на плечо.
   Он кивнул, хотя колени его чуть ли не подгибались.
   - Обопрись на меня, - сказала она. Он хотел запротестовать,  но  Се'Недра
прижала палец к его губам.
   - Не спорь, Гарион, - сказала она. - Ты же знаешь, что я люблю тебя и что
тебе придется опираться на меня всю оставшуюся жизнь, так что можешь  начать
привыкать к этой мысли.
   - Я думаю, что жизнь моя теперь изменится, Повелитель, -  говорил  в  это
время Белгарат Олдуру. - В ней всегда была Пол, готовая  прийти  по  первому
моему зову, - возможно, без особой охоты, - но она приходила всегда.  Теперь
у нее будут другие заботы. - Он вздохнул.  -  Полагаю,  что  все  наши  дети
растут и когда-нибудь вступают в брак.
   - Этого пока не случилось с тобой, сын мой, - сказал Олдур.
   Белгарат усмехнулся.
   - Мне никогда ничего не удавалось скрыть от вас, Повелитель, - сказал он,
но затем лицо его снова стало серьезным. - К Полгаре я порой относился как к
сыну, - сказал он Олдуру, - но, вероятно, пришло  время  позволить  ей  быть
просто женщиной. Я слишком долго отказывал ей в этом.
   - Кажется, это самое лучшее и для тебя, сын мой,  -  сказал  Олдур.  -  А
теперь, прошу тебя, отойди  немного  и  оставь  нас  с  нашим  горем.  -  Он
посмотрел на тело Торака, лежавшее на каменном ложе, а потом на Гариона. - У
меня для тебя есть еще только одно задание, Белгарион, - сказал он. - Возьми
Око и положи его на грудь брата моего.
   - Да, Повелитель,  -  немедленно  ответил  Гарион.  Он  подошел  к  ложу,
стараясь не смотреть на опаленное и искаженное лицо мертвого бога,  протянул
руку и возложил круглый голубой  камень  на  неподвижную  грудь  Кол-Торака.
Когда он отступил, маленькая принцесса обняла его  за  талию.  Это  не  было
неприятным, но у Гариона мелькнула мысль, что если она будет  настаивать  на
таких тесных объятиях всю остальную их жизнь, то будут  возни