-  спросил Назаренко.  -  Раньше всего:  где
полк?
     Будаков махнул рукой:
     - Там! Они поехали вперед, без меня...
     - А вы? Где вы были?
     - Мой КП окружили. Я сопротивлялся, стрелял... Все погибли.
     - Но почему вы оказались в сарае вместе с немцами?
     - Немцы? Да, немцы. Они хотели...
     - Они хотели спрятаться? Не так ли? - спросил Назаренко.
     - Да, они пришли после меня. Я их задержал.
     - Врет он  все!  -  перебил лейтенант.  -  Мои солдаты выволокли этих
двоих. Потом я велел поворошить сено штыками для точности, тут и он вылез!
     Назаренко  велел   Будакову  сесть   в   машину.   Марина   брезгливо
отодвинулась.  Рощин  хотел расспросить Будакова об  обстоятельствах этого
странного происшествия:
     - Товарищ подполковник...
     - Молчите!  -  перебил Назаренко.  -  Вы - не следователь, а Будаков,
боюсь, больше не подполковник.
     На  противоположной стороне хутора  стояли  вдоль  дороги полуторки и
"зисы" с белыми якорями на кабинах.
     - Сейчас узнаем все, - сказал Рощин, выпрыгивая из "виллиса".
     Но  это был не полк,  а  только несколько машин боепитания с  пустыми
ящиками.  К "виллису" генерала подошел капитан Ропак.  Он немало удивился,
увидев в генеральской машине Будакова, да еще в таком странном виде.
     - Товарищ генерал, - доложил Ропак, - дивизионы ушли вперед, к хутору
Павловскому,  вместе  с  наступающими частями  пехоты.  Я  остался,  чтобы
разыскать артсклад и получить снаряды.
     - Давно ушел полк?
     - Час назад,  товарищ генерал.  Сразу после того, как капитан Земсков
вызвал залп на себя.
     - Земсков!  - воскликнула Марина. Андрей представился ей таким, каким
она  видела  его  во  время  долгих ночных разговоров в  госпитале.  Слезы
покатились сами собой.  -  А  я думала,  что уже не смогу ни о ком плакать
после смерти отца... Андрей умер! Даже поверить трудно...
     - В это всегда трудно поверить, - сказал Рощин, - что поделаешь?
     Он увидел,  что рука Марины,  вцепившаяся в борт машины,  побелела, и
неуверенно добавил:
     - А может, Земсков жив?..
     Марина покачала головой:
     - Оставьте, Рощин. Я отлично представляю себе, что такое залп РС.
     - Что известно о Земскове? - спросил у Ропака генерал.
     - Мне известно только то, что Земскова оклеветали и взяли под стражу,
а  он  совершил такое,  такое...  Если вы  проедете еще километра полтора,
товарищ генерал,  увидите десятка два танков,  уничтоженных тем залпом.  Я
еще  прошлым летом убедился,  что  Андрей Алексеевич необычайной твердости
человек.
     Генерал посмотрел на  Будакова,  хотел что-то сказать,  но сдержался.
Будаков  сидел,   забившись  в   угол  машины,   вялый,   постаревший,   с
расслабленными чертами  лица.  Казалось,  он  даже  не  слышит  того,  что
говорят.
     - Я спрашиваю,  где Земсков?  - генерал гневно смотрел на Ропака, как
будто тот был в чем-то виноват. - Докладывайте все: жив он, мертв, ранен?
     - Не знаю.  После залпа танки повернули. Николаев положил им вдогонку
еще   один  залп.   К   этому  времени  появились  передовые  части  наших
мотомехвойск.  Дивизионы ушли вместе с  ними на Павловский,  а  я остался,
чтобы разыскать артсклад.
     - Хорошо,  -  сказал  генерал,  вырывая листок из  полевой книжки.  -
Рощин!  Достань из сумки конверт и надпиши:  "Секретно.  Станица Холмская.
Уполномоченному контрразведки "Смерш" по опергруппе гвардейских минометных
частей".
     Когда пакет был заклеен, генерал протянул его Ропаку:
     - Под  вашу ответственность,  товарищ капитан.  Вот этого,  -  кивком
головы он  указал на Будакова,  -  доставить в  Холмскую под охраной двоих
бойцов. Вернусь - разберемся.
     - Есть,  товарищ генерал,  -  ответил Ропак,  -  только ему  придется
немного повременить. Через полчаса пойдет полуторка в тыл.
     - Ему не к спеху. Выполняйте.
     Будаков,  сгорбившись,  вышел из машины и  тут же опустился на пустой
ящик от снарядов.
     - Сойдите с ящика, - глухо сказал Ропак, - в них возят снаряды, а еще
иногда хоронят. Тех, кто заслужил.
     Будаков покорно отошел в сторону. Генерал пожал руку Ропаку:
     - Поехали!  -  Он  хотел застать полк еще в  Павловском.  Когда шофер
нажал на стартер,  до Марины донесся сквозь шум мотора тяжелый вздох.  Она
обернулась.   На  краю  кювета,   в  пыли,  сидел,  горестно  покачиваясь,
подполковник  Будаков.  Его  единственный уцелевший  погон  трепыхался  на
ветру.  Будаков оперся  локтями в  согнутые острые колени и  обхватил лицо
длинными узловатыми пальцами.  Чуть  поодаль стоял  матрос  с  карабином у
ноги.
     ...Плохо одинокому,  горько тому, кто вывел сам себя из строя друзей.
Нет  ему ни  сожаления,  ни  улыбки,  ни  грубоватого ласкового слова,  ни
сладкой  затяжки  махорочной самокруткой,  которую  передает  один  солдат
другому в тихий миг между разрывами снарядов. Плохо одинокому, забывшему о
верности и  забытому всеми  верными.  Пусто,  уныло ему,  и  торчит он  на
пыльной дороге, раскачиваясь из стороны в сторону, как сухая полынь.


                          6. ДВЕ ЗЕЛЕНЫЕ РАКЕТЫ

     Плотная тишина окружала Земскова.  Он  видел небо  и  облака,  но  не
слышал ни одного звука. Земсков приподнялся, потом выпрямился во весь рост
и вылез наружу.  Рядом с окопом два танка скрестили свои стволы. Эти танки
были мертвы так же,  как и  множество других.  "Но те,  что ушли назад,  к
Павловскому,  еще  вернутся.  Их  надо  преследовать.  Надо двигать вперед
дивизионы и  стрелять,  стрелять,  пока не  останется ни  одного немецкого
танка!" Земсков позвал Журавлева.  Он услышал собственный голос глухо, как
сквозь подушку.  Журавлев был рядом.  А вот Иргаша не оказалось. И Земсков
вспомнил,  что еще до того, как он подал свою последнюю команду, один танк
свернул с дороги на целину и пошел прямо на окоп разведчиков. Вероятно, из
этого танка что-то  заметили.  Иргаш вставил запалы в  три противотанковые
гранаты и пополз навстречу танку.  Земсков слышал разрыв,  но в тот момент
он не думал ни об Иргаше,  ни о себе,  ни о чем,  кроме залпа.  И залп был
дан. Это главное! Но теперь надо действовать дальше.
     - Рация в порядке? - спросил Земсков.
     - Разбита!  -  Это  было  первое  слово,  которое он  услышал.  Звуки
постепенно проникали сквозь тишину,  проступая,  как очертания предметов в
тающем тумане. Теперь уже слышен был гул моторов. Земсков и Журавлев пошли
навстречу этому гулу.
     По  дороге  от  Кеслерово шли  грузовики с  пехотой.  Следом за  ними
двигались машины  гвардейцев-моряков.  На  головной машине развевался Флаг
миноносца.
     Земсков не мог произнести ни слова.  Его обнимали, целовали, жали ему
руки,  а  он стоял,  не улыбаясь,  и ждал,  когда они кончат выражать свою
радость. Рядом с Земсковым стоял Журавлев.
     - Ничего не понимаю! Это вы или не вы? - спросил Бодров.
     - Нас свои снаряды не берут, - серьезно ответил матрос.
     Никто не мог понять,  как разведчики остались живы.  Это была одна из
тех поразительных военных случайностей, которые встречаются на каждом шагу
и всякий раз вызывают удивление.
     Не   меньше  десятка  воронок  окружало  узкий  глубокий  окоп.   Его
рассматривали  со  всех  сторон,   кое-кто  даже  залезал  в  него.  Окоп,
полузасыпанный комьями  земли,  выброшенной  близкими  разрывами,  казался
таким ненадежным укрытием,  что  всякому было ясно:  Земсков и  его  бойцы
никак  не  могли рассчитывать на  спасение.  В  нескольких шагах,  рядом с
остовом обгорелого танка,  моряки нашли  бляху  с  якорем и  раздробленный
приклад автомата.  Это было все,  что осталось от молчаливого, узкоглазого
казаха,  который подорвал себя вместе с  танком за  несколько мгновений до
того, как Земсков подал команду "Залп!"
     Подошла машина с  автоматической пушкой.  Сомин соскочил с  подножки,
растолкал людей, кинулся к Земскову:
     - Андрей!
     Несколько секунд они  молча смотрели друг на  друга,  наконец Земсков
сказал:
     - Спасибо!  - И Сомин понял, что Земсков благодарит его за выполнение
команды.
     Валерка Косотруб тоже подошел.  Против обыкновения,  он не улыбнулся,
не засмеялся,  даже не поздоровался с Земсковым.  В глазах его был вопрос,
который он не решался задать.
     - Нет  ее,  Валерка,  -  тихо  сказал Земсков.  Потом он  обратился к
Николаеву: - Где Будаков?
     Этого не знал никто.
     Когда  рассаживались  по  машинам,   подъехал  на  "виллисе"  молодой
розоволицый подполковник с усиками.
     - Где командир вашего полка? - спросил он.
     - Командира полка здесь нет, - ответил Земсков. - Слушаю вас, товарищ
подполковник.
     Подполковник  удивленно  взглянул  на  изможденного,   перепачканного
глиной и кровью человека в рваном комбинезоне.
     - Я вас слушаю,  - повторил Земсков, и подполковник понял, что именно
к  этому человеку следует обращаться.  Оказалось,  что пехота наткнулась у
хутора  Павловского  на   упорную  оборону.   Занять  хутор  с   ходу   не
представлялось возможным.  Земсков попросил карту и  разложил ее  на крыле
боевой машины.
     - Павловский надо  атаковать немедленно,  -  сказал  он.  -  Дивизион
капитана Сотника поддержит вас, товарищ подполковник. Одновременно одна из
ваших рот на  автомашинах должна зайти во  фланг и  нанести удар по хутору
вот отсюда... Ее поддержит дивизион капитана Николаева.
     - Постойте! - перебил подполковник. - Тут же нет никаких дорог.
     - Дорога есть. Я прошел по ней сегодня ночью. Машины поведу я.
     Подполковник согласился.  Договорились о том,  что дивизион Николаева
даст  залп  в  тринадцать ноль-ноль.  Как  только пехотная рота ворвется с
фланга на окраину хутора, будет подан сигнал: две зеленые ракеты. По этому
сигналу даст  залп дивизион Сотника,  и  сразу же  начнется наступление на
хутор со стороны шоссе.
     - Товарищ  капитан  Сотник!  Выводите  машины  на  дорогу,  -  сказал
Земсков. - Павел Иванович, мы с тобой поедем вместе.
     - Есть!  -  Николаев нисколько не  удивился тому,  что Земсков отдает
приказания. "Андрей знает, что делает!"
     Земсков вспомнил:
     - У тебя нехватка офицеров. Баканов в госпитале, Шацкий убит.
     Николаев глухо повторил:
     - Шацкий убит...
     Земсков сказал громко, так, чтобы слышали все:
     - Младший лейтенант Шацкий,  старшина Дручков и  весь  расчет  первой
боевой машины погибли,  как  положено морякам.  Мы  отплатим.  Сегодня же.
Лейтенант Сомин!
     - Есть!
     - Почему вижу на шоссе только два автоматических орудия?
     - Два орудия мы потеряли в бою с "Фердинандами" сегодня на рассвете.
     - Белкин жив?
     - Жив.
     - Останется вместо тебя. Ты примешь батарею в первом дивизионе.
     Может  быть,  несколькими днями  раньше  Сомин  побоялся  бы  принять
командование батареей РС,  но  теперь не  было невозможного.  "Раз Земсков
приказывает,  - подумал он, - значит, уверен во мне. Справлюсь!" Он поднес
руку к фуражке:
     - Есть, принять первую батарею.
     Земсков повел  машины по  хорошо знакомой дороге на  Волчью мельницу.
Вот и  то место,  где боевая установка Дручкова вошла в болото,  вот трупы
немецких автоматчиков на заросшем травой булыжнике.
     Когда из-за  кустов показалась крыша мельницы,  которая днем вовсе не
напоминала ни бабу,  повязанную платком, ни волчью морду, Земсков приказал
остановиться.
     Боевые  машины  развернулись  для  залпа.   Пехотинцы,  оставив  свои
грузовики,   двинулись  вперед  тем  самым  путем,   каким  прошлой  ночью
разведчики добирались до хутора. Их вел Валерка Косотруб.
     Солдаты один за другим исчезли в  густых кустах.  Николаев с часами в
руках  ждал  назначенного времени.  До  залпа  оставалось минут  двадцать.
Земсков позвал Сомина:
     - Володя, только тебе могу поручить. Возьми четырех бойцов, снарядный
ящик.  Перейдете по гребле на ту сторону.  Там,  на мельнице,  в подвале -
она...
     Сомин понял:
     - Будет сделано, Андрей.
     Залп со стороны Волчьей мельницы раздался в  точно назначенное время,
а  через несколько минут над хутором взлетели две зеленые ракеты.  И снова
заревели гвардейские установки,  на этот раз с дороги на Кеслерово.  Бойцы
шахтерского полка пошли в  атаку.  Танки и  пехота противника отступили по
дороге на Варениковскую,  но и здесь,  в километре от хутора,  их встретил
залп реактивной артиллерии. Снаряды летели с запада.
     Батальон    автоматчиков    на    автомашинах    шел    со    стороны
Ново-Георгиевской.   Его   прикрывал  огнем   морской   дивизион  капитана
Ермольченко.
     Немногим  немцам  удалось  вырваться  из  кольца.   Те,  кто  уцелел,
побросали оружие. Генерал Поливанов порадовался бы, если бы он увидел, как
его бойцы выволакивают ошеломленных залпами эсэсовцев из  канав и  кустов.
Но  Поливанов был в  это время на другом участке.  Только спустя несколько
дней  розовощекий молодой подполковник доложил ему  о  том,  как  вместе с
моряками он зажал в  кольцо сильный отряд противника в  хуторе Павловском.
Генерал засмеялся и сказал:  "Помнишь,  на КП дивизии под Шаумяном пили из
твоей фляжки за то,  чтобы не в  последний раз шахтерам вместе с  моряками
бить фашистов? Так оно и вышло!"
     Морские  дивизионы  вошли   в   Павловский  с   трех   сторон   почти
одновременно. Яновский еще издали увидел Флаг миноносца. Он остановил свою
машину. Остановилась и боевая машина с флагом. Из кабины вышел Земсков.
     - Товарищ  гвардии  подполковник,  -  доложил  он,  -  два  дивизиона
морского полка с боем вошли в хутор Павловский.
     Больше Земсков не сказал ничего. Остальное Яновский узнал от других.


                              7. НАША ЮНОСТЬ

     Капитана 2 ранга Арсеньева похоронили на том самом холме,  где он был
убит сутки назад. Рядом с ним положили в братскую могилу Шацкого, Дручкова
погибших в последних боях матросов и Людмилу.
     Настал вечер.  Сомин и  Маринка сидели в  одном из немногих уцелевших
домов.  Говорить не  хотелось.  Сомин  закрыл глаза  и  снова увидел,  как
Яновский кладет на  гроб  Арсеньева морскую фуражку.  Он  не  слышал,  что
говорили генерал Назаренко,  Яновский,  Николаев,  но  лицо каждого из них
врезалось в  память  Сомина.  Только на  Земскова у  него  не  хватило сил
взглянуть в тот момент, когда под орудийный салют опустился Флаг миноносца
и первые комья земли ударились о крышки снарядных ящиков.
     Сомин крепче сжал руку Марины и сказал:
     - Вот мы, наконец, вместе, а их нет...
     Она ничего не ответила, только ближе придвинулась к нему.
     Сомин вытащил из кармана два истертых письма. На серых треугольниках,
пропитанных  потом,  уже  трудно  было  различить  адрес,  но  еще  хорошо
выделялась надпись по диагонали зелеными чернилами: "Вернуть отправителю".
     - Зачем ты это сделала тогда? - спросил Сомин. - Это твоя авторучка и
твой почерк.
     Марина покачала головой:
     - Ручка,  наверно, - моя, а почерк - нет. Это писала соседка, которая
осталась в нашей комнате,  когда я уехала на фронт. А ручку я забыла дома.
Вероятно,  письмо,  которое ты послал на дачный адрес, кто-нибудь переслал
на городскую квартиру.  Адреса моего там не знали и отцовского тоже.  Ведь
это было летом сорок второго года,  когда на юге вообще ничего нельзя было
найти из-за отступления. Вот тебе и отправили оба письма обратно. Я прочту
их с опозданием на год... - Она протянула руку.
     Сомин спокойно разорвал письма и отбросил в сторону серые лоскутки.
     - Зачем читать?  Сейчас они не нужны, раз ты - здесь. Ничего этого не
нужно.
     Она сняла с Сомина фуражку и провела рукой по его волосам:
     - Какой ты стал...
     - Какой?
     - Большой,  сильный,  спокойный.  Рассталась с тобой с мальчишкой,  а
встретила взрослого мужчину,  командира батареи. Неужели нужны были война,
смерть моего отца, Арсеньева, Людмилы, чтобы мы пришли друг к другу?
     - Не  знаю,  Маринка.  Ты ведь тоже не такая,  как была.  Знаешь,  за
последние сутки произошло столько событий, что их с избытком хватило бы на
год:  бой  в  Павловском,  смерть Арсеньева,  уход оттуда,  потом спасение
флага,  гибель Людмилы,  залп  Земскова на  себя  и  бой  моей батареи,  с
самоходками,  взятие Павловского,  наша встреча с тобой,  и,  наконец, эти
похороны.
     - Наша юность мчится с  недозволенной скоростью,  Володя.  Вот  мы  -
совсем взрослые люди, а юность осталась где-то...
     - Мне не жалко ее.
     - И  мне.  Главное -  мы  вместе.  Ты  понимаешь,  завтра  нас  могут
разлучить, но мы все равно будем вместе. Всегда.
     В дверь постучали:
     - Разрешите, товарищ лейтенант?
     - Входи, Валерка! Это мой друг, Мариночка, друг Андрея и Людмилы.
     Разведчик был озабочен:
     - Володя, пойди к старшому. Он меня прогнал. Попробуй ты.
     - Пойду я, - сказала Марина. Она сразу поняла, о ком идет речь.
     Косотруб довел  ее  до  поворота дороги.  Дальше  Марина пошла  одна.
Земскова она увидела у  какого-то  поваленного забора.  Он сидел на траве.
Марина села рядом:
     - Можно мне побыть с вами, Андрей? Я буду молчать.
     - Нет,  говорите. Вы не думайте, что мне трудно смотреть на людей. Вы
хорошо сделали, что пришли, Марина Константиновна.
     - Просто Марина...
     - Хорошо.  Вот здесь,  у этого забора,  мы стояли.  Валерка, она и я.
Кажется, трава еще хранит следы. Вы ее не знали, Марина.
     - Знала.  Когда убили моего отца,  Людмила осталась со мной.  Ведь вы
сами ее оставили на медпункте!
     - Вам было тогда не до нее.
     - Конечно. Но в такие минуты зорче видишь и запоминаешь все. Я только
теперь поняла ваши слова о надежной душе.
     Земсков лег на землю,  прижавшись лицом к траве.  Марина долго сидела
рядом с ним. С дороги раздался голос Косотруба:
     - Капитан Земсков, к генералу!
     Земсков встал, оправил ремень и подал руку Марине:
     - Спасибо.
     - За что?
     - За  все.  А  главное -  за  Володю.  Вы помогли ему стать настоящим
человеком, офицером. Мысль о вас. Любовь к вам...
     В избе, где остановился Назаренко, было полно офицеров. Когда Земсков
вошел, генерал поднялся из-за стола:
     - Отлично  действовали,   товарищ  Земсков.   Сегодня  днем   отлично
действовали.  Капитан  Николаев  доложил  мне,  что  вы  приняли  на  себя
командование обоими дивизионами и  обеспечили взятие хутора с минимальными
потерями.
     Яновский пристально смотрел на Земскова.  Он видел в  его лице сейчас
много нового.  Исчезла юная непосредственность.  Черты стали грубее. Горе,
опасности,  постоянное напряжение воли сделали это  лицо каким-то  другим,
словно  Яновский  видел  старшего брата  того  Андрея,  которого он  знал.
Особенно изменился взгляд.
     - Вы очень устали,  Андрей Алексеевич, - Яновский никогда до этого не
называл его по имени и  отчеству,  -  может быть,  следует дать вам отпуск
недели на две?
     Земсков усмехнулся:
     - Вы  шутите,   конечно,  товарищ  подполковник.  Полк  наступает,  а
начальник разведки поедет в тыл?
     - Придется освободить вас  от  этой  должности,  товарищ  Земсков,  -
сказал генерал.  -  Вы  сами приняли на себя командование полком,  провели
бой, даже комбатов назначаете.
     Земсков не понимал, почему Назаренко улыбается.
     - Обстановка заставила, товарищ генерал.
     - Вот  именно  -  обстановка!  -  Назаренко перестал улыбаться.  -  Я
посоветовался с  подполковником Яновским и решил назначить вас исполняющим
обязанности командира полка. Есть у вас вопросы?
     - Да. Я полагаю, морским полком должен командовать моряк.
     - Разрешите,  товарищ генерал?  - поднялся Николаев. Назаренко кивнул
ему головой.
     - Приказы не обсуждают,  а выполняют, - сказал Николаев, - но если уж
речь зашла о моряках, я считаю - капитан Земсков давно стал моряком.
     - Ясно?  - спросил генерал. - Товарищи офицеры, обязанности командира
полка  выполняет  капитан  Земсков.  Начальником штаба  временно  назначаю
капитана  Ермольченко,  первым  помощником  начальника