трович, давай-ка подымем флаг, - предложил он.
     Через несколько минут Флаг  миноносца взвился на  длинном шесте.  Его
увидели на огневых позициях всех батарей.
     Клычков,  только что закончивший наводку по новому ориентиру, толкнул
локтем второго наводчика:
     - Гляди, наш флаг!
     Тот кивнул головой:
     - Ясно. Стоять здесь будем до последнего.
     - Ничего не попишешь, браток. Ростов!
     У  комендора  с  лидера  "Ростов"  были  те  самые  мысли,  что  и  у
капитан-лейтенанта Арсеньева.
     Земсков тоже увидел,  как над КП поднялся Флаг миноносца. В это время
он  направлялся в  санчасть,  чтобы  сменить  промокшую повязку.  Санчасть
помешалась за холмом,  в хатенке с сорванной крышей.  У завалинки лежал на
плащ-палатке матрос.  Вытянутые ноги в кирзовых сапогах казались непомерно
большими.  Лицо  было  закрыто  бескозыркой.  Волосы  чуть  шевелились под
ветром.
     - Только что умер, - пояснил Юра Горич. - Как ты?
     - Все в порядке. Не мешало бы сменить повязку, пока есть возможность.
     В  сторонке,  под деревом,  сидел на  земле,  обхватив голову руками,
лейтенант Рощин. Рядом валялась его пустая кобура.
     - Ты что здесь делаешь?  -  спросил Земсков,  скидывая гимнастерку. -
Ранен?
     Рощин недружелюбно посмотрел на него:
     - К сожалению, не ранен, товарищ начальник разведки. Арестован.
     Из домика вышла Людмила. Земсков укоризненно взглянул на нее:
     - Из-за вас! - он кивнул в сторону Рощина.
     Девушка  начала  разматывать пропитанные кровью  бинты  Земскова.  Ее
прикосновения были  легкими и  осторожными.  Земсков почти  не  чувствовал
боли, но она при каждом обороте бинта шептала:
     - Терпи, мой хороший, ну еще минуточку...
     Ее  волосы касались то лица,  то руки,  то плеч Земскова.  Он,  может
быть, сказал бы Людмиле что-нибудь хорошее, когда она закончила перевязку,
но  снова заработали гвардейские батареи -  все  три  сразу.  Огонь танков
усилился.  Разрывы их  снарядов по  ту  сторону холма  слились в  сплошной
грохот. Земсков успел только сказать:
     - Спасибо! - и быстро пошел по склону холма, заросшего чертополохом.
     - А мне-то что делать? - крикнул ему вдогонку Рощин.
     Земсков обернулся:
     - Иди на любую батарею, подавай снаряды.
     - И то дело. Все лучше, чем здесь, - вздохнул Рощин. Он подобрал свою
кобуру и вразвалку пошел за Земсковым. Людмила проворчала ему вслед:
     - Юбочник! Моряк называется...
     На   командном  пункте   Земсков   увидел   незнакомого  генерала   с
артиллерийскими эмблемами.
     - Отходите за  водный рубеж,  -  говорил генерал Арсеньеву.  -  Мы не
можем рисковать вашим дивизионом.
     - Но у меня еще есть снаряды, - возражал Арсеньев. - Морская честь не
позволяет сейчас уйти.
     Стоявшая под холмом батарея ударила прямой наводкой,  и  все увидели,
как загорелось еще несколько танков.
     - Делайте,  как хотите! - согласился генерал. - Вы, видно, остановите
самого черта.
     Арсеньев  проводил  генерала  до  машины  и  снова  вернулся на  свой
командный  пункт.  Стемнело.  Теперь  вести  огонь  всем  дивизионом  было
нецелесообразно.  Батареи  действовали  самостоятельно.  Из  темной  степи
подползали  невидимые  танки.   Они  обнаруживали  себя  только  вспышками
орудийных выстрелов.  Можно было продержаться и дольше на этом рубеже,  но
Арсеньев опасался,  что дивизион в  темноте обойдут с  фланга.  Батареи по
очереди начали отходить к Ростову. Они отступали после каждого залпа, пока
не оказались в центре города.
     В путанице переулков боевая машина Шацкого отстала от батареи. Ростов
горел.  Фасад оперного театра с  его колоннами и  фронтоном,  розовевшим в
отблесках   пламени,    казался   какой-то   странной   декорацией   среди
нагромождения щебня и вывороченных фонарных столбов.
     Шацкий  велел  водителю въехать  задними  колесами на  высокую бровку
тротуара. "Будем пока воевать сами", - решил он.
     Темная  площадь лежала  перед  ним.  Сюда  сходились пучком несколько
улиц.  Вскоре  у  выхода одной  из  них  показался танк.  Он  остановился,
осторожно  поводя   башней  с   длинным  стволом,   как   зверь,   который
осматривается,  выйдя на лесную поляну.  Дрожащий блик из окна догоравшего
дома освещал его приземистый бок.
     - Полундра! - заревел Шацкий. - Все от машины! - И он рванул рукоятку
на  три  контакта.  Три  огненные полосы прочертили площадь.  От  разрывов
вздрогнули каркасы домов. Крупный осколок высадил лобовое стекло машины.
     - Вот  зараза!  Так  своими  осколками  побьет,  -  проворчал Шацкий,
вытирая лицо  внутренней стороной бескозырки.  Однако  он  продолжал вести
огонь  прямой  наводкой,  расстреливая в  лоб  каждый  танк,  выходящий на
площадь.
     Израсходовав  все   снаряды,   Шацкий   приказал  бойцам   залечь   с
противотанковыми гранатами вокруг  машины,  а  сам  отправился искать свою
батарею.  На соседних улицах шел бой. То тут, то там грохотали гвардейские
реактивные установки. У одной из них Шацкий увидел своего комбата.
     - Расстрелял все снаряды.  Машина и люди в порядке, - коротко доложил
матрос.
     - Добирайся сюда.  Боезапас кончается,  -  ответил,  не оборачиваясь,
Николаев. - Скоро двинемся к Дону.
     Когда во всем дивизионе не осталось ни одного снаряда, Арсеньев повел
свои машины к переправе.


                               4. ПЕРЕПРАВА

     Высокий  берег  и  все  прилегающие улицы  были  запружены  людьми  и
подводами.  Близился  рассвет.  В  побледневшем  предутреннем  небе  плыли
легкие,  едва различимые облака.  На  востоке они уже алели.  Тысячи людей
тревожно  всматривались  в   небо,   боясь  услышать  шум   приближающихся
самолетов.  Но  пока  слышен был  только разноголосый гул  толпы  и  рокот
множества перегретых моторов тягачей и автомобилей, которые стояли впритык
друг к другу, вперемежку с подводами и фургонами.
     Когда белесый свет наступающего дня  разлился над  берегом,  вся  эта
масса  людей,  лошадей  и  машин  загудела громче.  Подобно  потокам воды,
устремляющимся со склонов гор, в узкую воронку переправы стекались военные
части,  обозы,  госпитали и  тысячи  жителей Ростова.  Из-под  темной  еще
западной стороны неба  напирало на  город  нечто огромное и  безжалостное.
Толкая друг друга,  люди рвались вперед,  ничего не видя,  кроме свинцовой
воды,  за  которой раскинулся отлогий песчаный берег.  Тупая сила  сметала
беспорядочное человеческое месиво вниз с уклона, как ладонь сметает крошки
со стола.  Этой силой был страх. Страх превращал роты и батальоны, полки и
дивизии,  еще  недавно  действовавшие как  слаженный механизм,  в  скопище
отдельных людей,  уже не слышащих и не слушающих никаких приказаний.  Лязг
гусениц  тракторов,  храпение  взмокших,  исполосованных кнутами  лошадей,
надрывный рокот моторов, окрики охрипших командиров, стоны раненых, ругань
и плач сливались в адскую какофонию,  от которой мог бы обезуметь и смелый
человек.  Некоторые воинские части еще сохраняли какое-то подобие порядка,
но  в   густые  колонны  пропыленных  пехотинцев  то  и  дело  втискивался
громадными колесами грузовик из  соседней части или машина,  переполненная
беженцами с пестрыми и грязными узлами.  Попав в чужую колонну, машина или
повозка уже не могла выбраться оттуда и продолжала медленно ползти вперед,
потеряв всякую связь со  своей частью.  Впрочем,  это  мало кого занимало.
Люди цеплялись за борта машин,  срывались под колеса и  снова взбирались в
кузов,  чтобы  поскорее попасть  на  тот  берег,  а  в  это  время  другие
соскакивали с  машин чуть ли не на голову идущим,  потому что им казалось,
будто пешком легче выбраться из этой неразберихи.
     Так  выглядела  ростовская переправа в  тот  момент,  когда  Арсеньев
привел туда свою колонну.  Сомин с  высоты своего орудия видел вокруг себя
множество голов в  пилотках,  в  касках,  в фуражках,  кепках и в платках.
Тысячи лиц,  покрытых толстым слоем пыли и  копоти,  смешанной с  машинным
маслом,  сливались перед его глазами в одно лицо,  искаженное усталостью и
страхом.
     Яновский,  стоя на  подножке боевой машины,  старался обнаружить хоть
малейший просвет среди  орудийных стволов,  колес,  ящиков и  человеческих
тел,  в  который можно было бы протиснуть первую машину колонны.  "Если не
распутать этот клубок,  -  думал он,  -  здесь будет невиданная мясорубка.
Какая,  к черту,  оборона на том берегу?  Здесь думают только о том, чтобы
перебраться через реку,  а там беги, сколько хватит сил! Где генералы, где
люди,  которым  поручено переправлять войска?  Кто  занимается гражданским
населением?  Только бы эта мутная волна паники не захватила дивизион".  Он
оглянулся.  Боевые машины стояли впритык друг к другу,  за ними вытянулись
по склону полуторки боепитания, санчасть, летучка, штаб и в самом хвосте -
орудия ПВО  -  ПТО.  Люди  пока вели себя спокойно,  только поглядывали на
небо,  уже  охваченное восходом.  Солнце подымалось из-за  Дона.  Вода  из
свинцовой становилась голубой.  Таяли  на  глазах  ночные облака,  как  бы
уступая  место  другим  обитателям  неба,   которые  вот-вот  должны  были
появиться.
     С несколькими  матросами  и  командирами  Арсеньев пробрался пешком к
самой переправе.  У въезда на понтонный мост  толпа  клокотала  и  бурлила
водоворотом,  то втягивая находившихся с краю,  то выталкивая какую-нибудь
повозку или всадника,  который на мгновение вскидывался над толпой, подняв
лошадь  на дыбы,  а потом снова нырял вниз,  смешиваясь с остальными.  Все
вертелось на одном месте,  а на мост не  мог  спуститься  никто,  так  как
примерно  до  середины  реки  он  был  загружен  так  густо,  что  понтоны
погрузились доверху.  Вода шла уже через дощатый настил.  Вторая - дальняя
часть  моста  пустовала.  Громоздкий  гусеничный  трактор  стал  поперек и
заглох,  преградив всякое движение по переправе.  Ошалевший  водитель  без
толку дергал за бортовые фрикционы,  ему со всех сторон грозили наганами и
кулаками.  Ясно было, что трактор нужно немедленно сбросить с моста, чтобы
открыть  движение,  но  усилия  всех столпившихся вокруг были направлены в
разные стороны.  Полковник с красным лицом уже не кричал,  а  хрипел,  что
застрелит всякого,  кто попытается сбросить трактор. Стоя на радиаторе, он
без конца лязгал затвором пустой винтовки. Все патроны и из винтовки, и из
пистолета,  засунутого  за  голенище,  он  давно  уже расстрелял в воздух,
пытаясь навести  порядок.  Ординарец  полковника,  стоя  чуть  поодаль  на
свободной  части моста,  истошно призывал с того берега какого-то капитана
Коврижкина,  который,  вероятно, должен был привести другой трактор, чтобы
вытащить  пробку  из горла переправы.  Но тщетно вспоминал ординарец отца,
мать и все семейство  Коврижкиных.  Капитан  был  уже,  по  меньшей  мере,
километров за десять от переправы.
     - Сейчас  доберусь хоть  вплавь до  трактора и  сброшу его,  -  решил
Арсеньев.  Кто-то  тронул его  за  плечо.  Арсеньев обернулся:  -  Товарищ
генерал!
     Назаренко показал рукой на понтонный мост:
     - Видите,  что там? Берите, Арсеньев, своих людей, трактор - в воду и
переправляйте дивизион. Дайте карту.
     Арсеньев  раскрыл   планшетку.   Генерал   отметил  карандашом  точку
скрещения двух дорог.
     - В  двенадцать часов дня вы  должны занять оборону вот здесь.  Склад
боезапаса догоните по дороге.  Он уже на том берегу. Не обращайте внимания
ни на что. Ваше дело - бить немцев, как под Ростовом.
     - Есть, товарищ генерал.
     - Подождите.  Оставьте в  мое  распоряжение человек двадцать,  нет  -
десять матросов с дельным командиром.  Постараюсь навести здесь порядок. -
Он  крепко  пожал  руку  Арсеньева:  -  Ну,  счастливо,  Сергей  Петрович.
Встретимся в станице Кагальницкой на том берегу.
     Выбравшись из  толпы,  Арсеньев  быстро  осмотрел берег.  Он  заметил
что-то у самой воды и крикнул Бодрову:
     - Шлюпку!
     Бодров на миг усомнился в  здравом уме капитан-лейтенанта.  Не думает
ли он, что мы на лидере? Но морская глотка уже выпалила привычное: "Есть -
шлюпку!"
     Под  кручей  обрывистого  берега  метров  на   сто  выше  по  течению
высовывался из  воды  полузатопленный барказ.  На  него  навалили  столько
скарба,  что суденышко осело и  черпнуло бортом,  еще не отойдя от берега.
Людей у  барказа не  было.  Вероятно,  они бросили свое добро,  чтобы хоть
самим перебраться через Дон.
     Бодров  понял  приказ  капитан-лейтенанта.  Он  взял  человек  десять
матросов и  первым начал спускаться с  кручи,  цепляясь за  кустики желтой
травы,  обдирая руки и  одежду о  камни.  Шацкий не удержался и  покатился
кубарем,  но  сумел вовремя ухватиться за какую-то корягу.  Один за другим
матросы спускались к  воде.  Выгрузить ящики  и  мешки  было  делом  одной
минуты.
     - А ну, взяли! - командовал Бодров. - Разом!
     Матросы ухватились за  цепь на  носу.  Кое-кто вошел по пояс в  воду,
подталкивая тяжелый барказ,  который нехотя выполз на  берег.  Его  тут же
перевернули,  чтобы вылить воду,  и снова спустили на Дон.  Две пары весел
валялись на песке.
     - Шацкий, Клычков - на весла! - Бодров сел на корму.
     - На воду! Р-рраз!
     Повинуясь привычным матросским рукам, барказ рывком отошел от берега.
Шацкий  и  Клычков  гребли,  как  на  состязаниях  в  Севастополе  в  День
Военно-Морского  Флота.   Казалось,  даже  сам  Дон,  словно  дикий  конь,
сбросивший уже  немало  седоков,  понял,  какой  всадник вскочил в  седло.
Плеснула  косая  береговая  волна.  Подхваченное течением  суденышко пулей
пролетело расстояние до того места, где ждали Арсеньев и Земсков.
     - Левым табань!  Правое -  на воду. Товсь! Товарищ капитан-лейтенант,
шлюпка подана! - доложил Бодров, подняв ладонь к мокрой мичманке.
     Арсеньев одним прыжком вскочил в барказ, не коснувшись рукой борта, и
застыл как вкопанный.  Земсков перебрался на  лодку не  так лихо,  но тоже
быстро. Не прошло и минуты, как барказ причалил к середине моста, рядом со
злополучным трактором.  На мгновение здесь стихли крики и  брань.  Матросы
без всякой команды схватились за трактор.
     - А вы чего стоите? - крикнул Арсеньев на толпившихся вокруг людей. -
Взяли!
     Полковник,   лицо  которого  из  красного  уже  стало  синим,  как  у
удавленника, нацелился в Арсеньева из пустой винтовки:
     - Не разрешаю! Назад! Я - полковник!
     - А  я капитан-лейтенант,  -  спокойно ответил Арсеньев,  -  выполняю
приказ гвардии генерала Назаренко.  Слезайте, полковник, не то выкупаетесь
вместе с трактором.
     Когда  кто-нибудь  толково  берется  за   дело,   которое  раньше  не
спорилось,  все начинают помогать.  Трусы идут в бой вслед за храбрыми.  В
присутствии решительного,  проворного человека нерешительные и растерянные
становятся уверенными и быстрыми. Таков закон человеческой психологии.
     Не  меньше  сорока  человек облепили со  всех  сторон трактор.  Синий
полковник,  кряхтя,  слез с  радиатора и побрел вместе со своим ординарцем
искать капитана Коврижкина, даже не взглянув на берег, где оставалась чуть
ли не половина его солдат.
     Как только трактор,  задержавшись на миг на краю настила, обрушился в
воду,  все  на  переправе пришло в  движение.  Оставив четырех матросов на
середине моста, Арсеньев с остальными быстро добрался до правого берега на
бодровском барказе.  Обозы  и  орудия,  машины  и  пехотинцы  двигались по
понтонному мосту.  Их  место  на  небольшой площадке на  берегу немедленно
занимали новые машины и  подводы,  стремившиеся влезть на переправу сбоку,
вклинившись в общий поток.
     - Так дело не пойдет! - сказал Назаренко. - Гвардии моряки - ко мне!
     К нему подошли все те,  кто был с Арсеньевым,  и еще человек двадцать
во главе с Яновским.  Живой коридор выстроился у въезда на переправу - две
шеренги матросов, повернутые спинами друг к другу.
     Клубок постепенно распутывался. Движение пошло быстрее. Через полчаса
первая машина морского дивизиона спустилась на  переправу.  Одна за другой
боевые установки пролетали по прыгающим доскам настила.  Рядом, спотыкаясь
и падая, брели пешеходы - смертельно усталые, потные люди с дикими глазами
и  тяжелым хриплым дыханием.  Старик в  фетровой шляпе и нательной рубашке
толкал перед  собой детскую коляску,  наполненную домашним скарбом,  среди
которого сверкал на  солнце медным боком  чайник,  придавленный толстенной
книгой. Женщина, прикрывая грязной тряпкой обожженное солнцем лицо, тащила
за руку босого мальчишку. Второй ребенок сидел в корзинке у нее на плечах.
Солдат  с   загипсованной  ногой  передвигался  вприпрыжку,   опираясь  на
сломанный костыль.  А  под  ними  бежал мутный Дон,  унося к  морю обломки
ящиков,  чей-то  раскрытый чемодан,  форменную фуражку и  множество других
самых различных вещей,  которые то исчезали,  то снова появлялись, мелькая
на синей ряби реки.
     Валерка Косотруб не  стал дожидаться,  пока машина разведки доберется
до переправы.  Захватив свой автомат и гитару с розовым бантом, полученную
в подарок от "невесты" - Галочки, он спустился с откоса по методу Бодрова.
Перепрыгивая с камня на камень, Косотруб добрался по берегу до того места,
где Арсеньев оставил барказ.
     - Кому на тот берег?  Теплоход -  экспресс,  каюта -  люкс!  -  зычно
закричал Валерка. Желающих нашлось много.
     - Барахло  бросайте тут!  Бабы  с  ребятами -  вперед!  -  командовал
разведчик.  -  А ты куда прешься, здоровый бугай? Ну, черт с тобой, садись
баковым.  Вот  дубина!  Говорят тебе:  садись на  передние весла!  Мамаша,
поосторожнее там с гитарой! Это ж инструмент, а не корыто!
     Тяжело нагруженная лодка добралась до  левого берега.  Вытолкав своих
пассажиров,   Валерка   отправился  в   обратный   рейс.   Пока   дивизион
переправлялся, матрос успел сделать четыре рейса. Он уже шел порожняком за
новой группой беженцев, когда над переправой появились самолеты. Застучали
зенитки.  Взрывы бомб  заглушили крики на  берегу.  Каскады воды и  песка,
поднятого со  дна реки,  взлетели над Доном.  Опрокинутый взрывной волной,
барказ быстро погрузился. Отплевываясь и чертыхаясь, Валерка плыл к левому
берегу, загребая одной рукой и высоко поднимая над водой автомат.
     Самолеты  улетели,  сбросив  свой  груз.  Разбомбить переправу им  не
удалось,  но  жертв  было  много.  На  берегу у  самого моста зияла свежая
воронка. По ее краям, среди обломков машин и повозок, вперемежку с убитыми
лежали  раненые.  Крытый  фургон  висел  над  откосом,  зацепившись задним
дифером за  пень,  а  по  Дону плыла,  держа курс прямо к  Азовскому морю,
гитара с розовым бантом.  Валерка увидел ее уже с берега. Он встряхнулся и
побежал по  глубокому песку,  заметив машину  с  белым  якорем  на  дверке
кабины.
     Это  была  автоматическая пушка  Сомина.  Зарывшись колесами в  белый
песок,  круто накренясь на  правый борт,  машина буксовала,  сотрясаясь от
бесплодных усилий.  Весь расчет подталкивал ее. Можно было не сомневаться,
что  сейчас снова прилетят бомбардировщики.  Сомин,  стоя  по  щиколотку в
песке, кричал всем проезжающим мимо шоферам:
     - Ребята, дерните на буксире!
     Никто не  обращал на  него внимания.  Машины пролетали мимо,  все  на
восток,  скорей от  этой страшной переправы,  от немецких танков,  которые
вот-вот покажутся на берегу.
     "Сейчас  кто-нибудь  нас  вытащит из  песка  и  мы  тоже  поедем",  -
уговаривал себя Сомин, но и он уже поддался панике. Страх путал его мысли,
он то совал под колеса ящик патронов, оброненных кем-то из отступавших, то
изо всех сил напирал на  горячий борт машины,  то снова пытался остановить
проезжающих.  Но машины дивизиона уже прошли, а шоферы из других частей не
желали терять ни минуты драгоценного времени.
     Валерка отцепил от пояса гранату:
     - Сейчас остановлю или взорву первого, кто попадется.
     Ему не пришлось выполнить свою угрозу. С понтонного моста взлетела на
берег  боевая  машина Дручк