я и  посмотрел на дорогу.  На пригорке
клубилось облачко пыли.  Земсков подал команду "К  бою!",  велел разобрать
гранаты. Разведчики залегли с автоматами по краям дороги. Сквозь стебельки
чахлой выгоревшей травы Земсков видел,  что облако пыли приближается.  Оно
двигалось очень медленно.  Машина давно была бы здесь. "Что же это такое?"
- недоумевал Земсков.
     Облако пыли  было поднято тремя крестьянскими телегами,  нагруженными
домашним скарбом.  Это были беженцы.  На передней телеге среди пропыленных
красных подушек и  дедовских сундуков сидели женщина с  грудным ребенком и
девочка постарше.  Старик с  клочковатой бородой держал вожжи.  Заморенные
лошади еле передвигали ноги.
     Когда телега поравнялась с  машиной,  Земсков положил руку на понурую
шею лошади. Старик натянул вожжи.
     Земсков сказал только одно слово:
     - Воды!
     - У  нас нет воды,  -  ответил старик и  шевельнул вожжами.  Женщина,
державшая на руках ребенка, наклонилась к старику и зашептала на ухо:
     - Надо им дать, отец. Смотри, какие они все измученные.
     Старик замотал головой:
     - Нет воды. Ате - вье!
     Женщина   передала  ребенка  девчонке  и   вытащила  из-под   матраца
двухведерную бутыль, оплетенную ивовыми прутьями.
     - Вот это - все, сынок. На три семьи. Отлей себе полведерка.
     Лейтенант бережно принял бутыль, подошел к машине и тихо позвал:
     - Калина, дружок, хочешь напиться?
     - Умер Калина, - глухо отозвался Иргаш.
     Земсков не  проронил ни  слова.  Бойцы тянулись к  нему с  фляжками и
котелками, но он отстранил их рукой и стал наливать воду в радиатор. Потом
он  направился к  машине Сомина и  вылил в  радиатор всю  воду  до  капли.
Женщина только тихонько вскрикнула,  а  лейтенант сел в  кабину и  сказал:
"Заводи!"
     Он  хотел  закурить,  но  не  смог,  потому  что  черные с  кровавыми
трещинами губы не держали самокрутку.
     Ожившие машины  набирали скорость.  Подъем  кончился.  Песок  остался
позади.  Теперь дорога шла под уклон.  Косотруб и Журавлев легли грудью на
крышу  кабины,  выставив вперед автоматы.  Уже  видны были  красные крыши,
церковь и взорванная водокачка Песчанокопской.
     - Давай, давай! Жми!
     Стрелка  спидометра приближалась к  восьмидесяти.  Телеграфные столбы
проносились мгновенными призраками.  Машины влетели в Песчанокопскую,  как
две торпеды.
     На   перекрестке  у   стансовета  стоял  открытый  "мерседес".   Двое
пассажиров в  черных мундирах со  шнурами не  успели даже понять,  что это
мчится  на  них,  громыхая по  булыжнику.  Раздался взрыв  противотанковой
гранаты.
     Все-таки  Валерка выполнил свое  желание.  Не  раньше -  так  теперь!
Вторую гранату швырнул в бронетранспортер с охраной Журавлев.  Завеса пыли
скрыла машины.
     - Вот это дали по-морскому! - сказал Косотруб.
     Зенитный  пулемет  стрекотал всеми  своими  четырьмя стволами.  Сзади
слышалась беспорядочная стрельба  из  винтовок  и  автоматов,  но,  видно,
бросок Косотруба наделал немало паники. Немцы были обескуражены.
     "Кого это я шарахнул,  интересно знать, - думал Валерка. - Не иначе -
самого Гиммлера! Больно уж шикарная машина".
     Проскочив поселок навылет,  полуторка и  "зис" неслись по  шоссе,  не
сбавляя хода.  Только теперь началось преследование.  На  повороте дороги,
когда пылевая завеса отошла в  сторону,  Земсков,  высунувшись из  кабины,
увидел мотоциклистов.  Танков и  машин,  за исключением бронетранспортера,
сопровождавшего Валеркиных "чинов", в поселке, вероятно, не было.
     Земсков закричал Сомину:
     - Огонь из орудия!
     Но   разве  мог   Сомин  его  услышать?   Пулемет  использовать  было
невозможно,   потому  что  машина  Сомина  закрывала  цель.   Мотоциклисты
приближались.  Они  уже  были  не  дальше  километра,  когда  Белкин начал
освобождать от стопора ствол орудия.  Его осенила мысль: "А что, если дать
с  ходу  очередь  снарядов!  Стрелять  с  ходу  вперед  по  наземной  цели
невозможно - мешает кабина. Но ведь нам-то надо назад!" - Белкин прекрасно
знал,  что такая стрельба не предусмотрена ни одним наставлением,  но ведь
били  же  реактивные установки прямой  наводкой по  танкам.  Это  тоже  не
предусмотрено.
     Отвернув стопор, Белкин кинулся к штурвалу горизонтальной наводки:
     - А-ну, по местам!
     - Сумасшедший! - взвизгнул Лавриненко. - Что ты делаешь?
     Не  сходя с  места,  Белкин закатил ему  затрещину.  Уговаривать было
некогда.
     - Нулевые  установки!   -  крикнул  он.  Голос  Белкина  не  допускал
возражений. Приказ был выполнен немедленно.
     Вертикальный наводчик Тютькин замешкался.  Он не мог пролезть на свое
место.   Обычно  медлительный  Писарчук  уже   успел  поставить  на   ноль
барабанчики скорости и дальности цели. Он тяжело упал на пустующее сиденье
наводчика и схватился за вертикальный штурвал.
     Мотоциклисты шли тесной кучкой по ровной,  как стрела, дороге. Белкин
нажал  педаль.  Трассы  снарядов пронеслись над  головами преследователей.
Тряска и  пыль  мешали прицелиться как  следует.  Сомин,  услышав выстрелы
своего орудия, распахнул дверку, но перебраться на таком ходу с подножки в
высокий кузов было невозможно.
     - Бери ниже,  Писарчук! - закричал он, стоя на крыле. Заряжающий едва
успевал втыкать в  приемник обоймы со снарядами.  Белкин снова дал длинную
очередь.  Она ударила прямо в  гущу.  Сомин видел,  как валились со  своих
машин мотоциклисты. Потом все скрылось в пыли.
     Не  доезжая до железнодорожной линии,  идущей на Развильное,  Земсков
свернул на проселочную дорогу.  За деревьями сверкнула вода. Это был всего
лишь обмелевший небольшой пруд, полузасыпанный мусором. Дорога огибала его
полукольцом.  Грязный  водоем  показался Земскову прекраснее петергофского
озера.  Машины остановились.  Пить  воду  Земсков запретил.  Бойцы смочили
лица,  долили радиаторы. Пулемет и орудие стояли наготове. Никто не хвалил
друг друга,  не  выражал восторга по поводу всего происшедшего.  Люди были
слишком взволнованы и  утомлены.  Только Сомин подошел к  Белкину и  молча
обнял его здоровой рукой.
     Нурьев  развернул рацию.  В  тринадцать часов  была  назначена вторая
встреча в  эфире с  дивизионом.  Первую встречу,  в девять часов,  Земсков
пропустил. В то время его атаковали "мессершмитты".
     На  дороге по той стороне пруда показалась машина,  за ней следующая,
еще одна -  целая колонна.  Сомин и  Белкин бросились к орудию.  Лейтенант
отшвырнул котелок с  водой,  но  не успел он подать команду "К бою!",  как
Иргаш закричал из кузова полуторки:
     - Наши, наши!
     По  шоссе  шли  тяжело груженные "зисы" с  белыми якорями на  дверках
кабин. В первой машине ехал начальник боепитания дивизиона инженер-капитан
Ропак,  смирный седеющий человек с больной печенью,  любитель преферанса и
крепкого чая.  Он  терпеливо переносил тяготы походной жизни  и  аккуратно
выполнял все,  что  от  него требовалось.  Накануне инженер-капитан сильно
волновался из-за  того,  что выезд задержался на  несколько часов по  вине
начальника артсклада.
     Ропак не на шутку испугался,  узнав от Земскова,  что Песчанокопская,
куда он преспокойно вел десять грузовиков с реактивными снарядами,  занята
немцами. Он хотел тут же повернуть назад.
     - Поймите вы,  капитан! Мне приказано привести эти машины в дивизион,
- возражал Земсков.
     Ропак не  соглашался.  Он  намерен был ехать только на  восток или на
юго-восток.
     - Дивизион прорвется,  мы встретимся с ним где-нибудь тут, - он тыкал
в карту Земскова пальцем,  на котором блестело толстое обручальное кольцо,
- и вы выполните приказ.
     - Мы туда не доберемся.  - Земсков отнял у него карту. - После нашего
прорыва через Песчанокопское за  нами обязательно будет погоня.  Нас будут
искать по  дороге на Развильное или южнее,  а  мы вот возьмем и  поедем на
северо-запад, навстречу дивизиону. Видите эту степную дорожку?
     - Прямо к немцам?  Вы понимаете,  что вы говорите?  Можете ехать куда
угодно, а я отвечаю за секретные снаряды.
     - Снаряды успеем взорвать в последний момент.
     Ропак ничего не желал слушать.
     - Лейтенант,  я  старше вас и по возрасту и по званию.  Позвольте мне
делать то, что я считаю нужным.
     Земсков  потерял  терпенье.  Каждая  минута  была  дорога.  Он  отвел
капитана в сторону и сказал ему на ухо:
     - Если вы не поедете немедленно, я вас расстреляю на месте.
     - Да как вы смеете грозить мне?! Вы...
     Ропак встретился глазами с лейтенантом и  замолчал.  Яростный  взгляд
светлых  глаз,  ввалившихся от усталости,  напомнил ему Арсеньева в минуты
гнева. Он понял, что этот юноша не замедлит выполнить свое намерение.
     Ропак сгорбился, опустил голову и пошел к своей машине.
     - Делайте, как хотите, сейчас вы - старший!
     - Нурьев! - позвал Земсков. - Есть связь с дивизионом?
     Радист покачал головой, зажатой в наушники:
     - Дивизион не отвечает.


                                5. ВСТРЕЧА

     Дивизион не мог ответить,  потому что в  это время он был в бою.  Еще
ночью,  вскоре после отъезда Земскова, Арсеньев послал Николаева и Бодрова
с радистом на наблюдательный пункт.
     Наблюдательный пункт  был  выбран удачно.  Он  находился километра на
полтора впереди и  чуть правее посадки,  где замаскировались боевые машины
первой  и  второй  батарей.  Третью батарею старшего лейтенанта Пономарева
Арсеньев отвел назад, чтобы иметь резерв.
     Ночью  на  наблюдательном пункте услышали гул  движущихся танков.  Но
сколько ни всматривались Николаев и Бодров,  они ничего не могли разобрать
во мраке, который стал особенно густым, когда догорел пожар в станице.
     Вскоре шум прекратился.  В  станице время от времени взлетали ракеты.
Вероятно, немцы боялись ночной атаки.
     Утром наблюдатели осмотрелись.  По обеим сторонам дороги лежало перед
ними скошенное поле. На дальнем его краю виднелись стога. Мимо этих стогов
дивизион  проезжал  ночью  на  свою  первую  позицию.  Николаев  тщательно
осмотрел в бинокль всю местность. В степи было тихо. Ничто не напоминало о
войне.  За  ночь улеглась на  дороге пыль.  Блестела роса.  Утренние птицы
спешили вдоволь нащебетаться до наступления жары. Заяц-русак, задрав куцый
хвост,  пересекал поле.  Николаев  следил  за  его  бегом.  Зверек  спешил
преодолеть открытое  пространство и  юркнуть  за  ближайший стог.  Но,  не
добежав нескольких метров до своей цели, заяц остановился и вдруг помчался
в  обратном направлении,  будто за  ним гналась стая собак.  Что его могло
испугать?  Николаев стал присматриваться. "Черт возьми, ведь этого стога у
самой дороги ночью не было.  Да и вообще стогов было меньше!" Теперь он не
выпускал из  поля бинокля стог,  испугавший зайца.  Там что-то еле заметно
пошевелилось. Другой стог сам собой двинулся вперед и снова замер.
     Николаев  больше  не  сомневался.  Расчеты  заняли  несколько секунд.
Получив радиограмму,  Арсеньев немедленно открыл огонь.  С наблюдательного
пункта было хорошо видно,  как разлетелось сено,  маскировавшее танки. Два
танка загорелись,  остальные повернули обратно.  Через некоторое время они
появились снова,  и  снова Арсеньев заставил их  отойти.  Так  повторялось
несколько раз.
     Вероятно,  ночные залпы по станице причинили немало ущерба врагу.  На
дивизион наступало гораздо  меньше  машин,  чем  можно  было  ожидать,  но
немецкие  танкисты  изменили  тактику.  Они  начали  охватывать дивизион с
флангов. Николаев разгадал этот маневр и сообщил о нем Арсеньеву. Отходить
было невозможно.  Это понимали все - от Арсеньева и Яновского до любого из
матросов.  Прекрати дивизион огонь,  повернись он спиной к врагу,  и танки
тут же перейдут в атаку,  засыпят снарядами, догонят и уничтожат. Тут-то и
пригодилась одна батарея,  оставленная Арсеньевым в резерве. Она выскочила
вперед и  приняла на себя загибающийся правый фланг танков.  Только одному
танку удалось прорваться вперед.  Времени на перезарядку не было. Командир
огневого взвода  Баканов и  двое  матросов с  гранатами в  руках  поползли
навстречу танку.  Пулеметная очередь  хлестнула над  их  головами,  прижав
людей к  земле.  Казалось,  нет  силы,  способной оторвать их  от  колючей
стерни.
     Баканов смотрел на приближающийся танк. Это длилось несколько секунд,
а  может быть всего одну секунду.  За спиной у троих моряков была батарея.
Там,  на  первой  боевой  машине,  тщательно завернутый в  брезент,  лежал
бело-голубой  Флаг  миноносца.   В   кратчайший  промежуток  времени,   не
измеряемый никакими  секундомерами,  Баканов  представил себе  этот  флаг,
развевающийся на кургане под Ростовом,  среди засыпанной снегом московской
площади,  на гафеле лидера "Ростов", которого Баканов никогда не видел. Он
вскочил и,  пригибаясь,  побежал вперед.  Над головой лейтенанта прошуршал
танковый снаряд.  Баканов оступился, упал, мелькнула мысль, что это конец.
Танк  с   лязгом  пронесся  мимо  него.   В  этот  момент  раздался  взрыв
противотанковой гранаты.  Ее бросил матрос Ефимов,  который бежал вслед за
Бакановым.  Танк с грохотом завертелся на перебитой гусенице, стреляя куда
попало. Ни один из троих, ни Баканов, ни матросы не видели, что на батарею
движутся еще  два  танка.  Их  видел  Шацкий.  Его  боевая  машина еще  не
стреляла,  но бывший кочегар уже успел со своими бойцами подрыть землю под
передними колесами.  После ростовского боя он  взял себе за правило всегда
быть готовым к стрельбе прямой наводкой.
     Не  ожидая  ничьей  команды,   Шацкий  выпустил  восемь  снарядов  по
приближающимся танкам.
     Арсеньев вскочил на  крыло  одной из  машин и  направил ее  в  брешь,
образовавшуюся после  залпа Шацкого.  Прямо по  стерне машины вырвались на
дорогу. Последней отошла третья батарея. Она задержала своим залпом танки,
наступавшие с фронта.  Яновский был здесь. Он еще раз осмотрел всю огневую
позицию. Несколько танков догорали среди поля, и уже занималась сухая, как
порох, стерня. Яновский наклонился над телом убитого матроса. Вынул из его
кармана  комсомольский  билет.  Его  окликнули  с  автоматического  орудия
Омелина. Эта машина уходила самой последней. Комиссар встал на подножку.
     Дивизион уходил  по  узкой степной дороге на северо-восток.  Было уже
около трех часов дня.  На боевых машинах не оставалось ни одного  снаряда,
но  Арсеньев  верил,  что ему удастся вывести свою часть.  Встречный бой с
танками,  завершившийся победой моряков,  дал  возможность  оторваться  от
врага,  но уже появился новый противник.  Бойцы задирали головы,  стараясь
различить  среди  слепящего   солнечного   света   ненавистные   очертания
"юнкерсов". Но бомбардировщики пролетели стороной, не заметив дивизиона.
     Полтора десятка машин,  из  которых две  пришлось тащить на  буксире,
продолжали свой путь на северо-восток. Они остановились часа два спустя на
перекрестке дорог,  у  сожженного хутора.  Нужно было дать хотя бы краткий
отдых людям, долить воду в радиаторы, перевязать раненых.
     Арсеньев  пошел  вдоль  колонны.  Он  встретил  Яновского  и  комбата
Пономарева.
     - По  этой  дороге должен был  возвратиться Земсков с  боезапасом,  -
сказал Арсеньев. - Будем ждать.
     Ехать дальше было рискованно,  но и стоять на месте представлялось не
менее опасным.  Моряки заняли круговую оборону.  У них ведь еще оставались
винтовки,  гранаты, противотанковые ружья и несколько десятков бронебойных
снарядов на орудии Омелина.
     Только когда начало смеркаться,  Арсеньев решил двинуться.  Он обошел
свой  "степной корабль",  приказал подготовить боевые  машины к  взрыву на
случай, если снова встретятся танки.
     Из-под  вечернего облака выплыла пара "мессершмиттов"-охотников.  Они
летели медленно, выискивая добычу для завершения дня.
     Матросы залегли в  канавах у дороги и в воронках от авиабомб.  Вокруг
этого хутора их было немало. Орудие Омелина изготовилось к бою.
     Не долетев до дивизиона,  "мессершмитты" что-то заметили с  восточной
стороны бугра. Они скользнули туда, и за бугром застучала короткая очередь
автоматической пушки.  В  небо  протянулись трассы  зенитных снарядов.  До
этого орудия было не более километра. Арсеньев приказал Бодрову разузнать,
что там происходит.
     Когда  Бодров перебрался через  высотку,  он  увидел у  самой  дороги
груженые "зисы" с  белыми якорями на  кабинах.  Отогнанные зенитным огнем,
самолеты улетели.  У  орудия стоял лейтенант в  морской фуражке.  Это  был
Андрей Земсков.


                            6. МОРЯКИ И КАЗАКИ

     Доклад Арсеньева генералу Назаренко был краток:
     - Провели  встречный  бой  с  танками,  уничтожили  двенадцать машин,
затем,  получив снаряды,  двигались всю ночь. На рассвете снова вступили в
бой,  рассеяли до батальона мотопехоты,  подавили гаубичную батарею и  вот
пришли сюда, в Михайловское. Убитых - двадцать один, раненых восемнадцать,
потери боевой техники - одно автоматическое орудие.
     Если бы Арсеньев захотел рассказывать все подробно,  то это заняло бы
несколько часов,  но  у  генерала не  было времени,  а  сам  Арсеньев едва
держался на ногах от усталости.
     - Вот что,  Сергей Петрович,  -  сказал генерал.  - Как нам ни трудно
сейчас,  твоим людям надо отдохнуть.  Веди дивизион в Ладовскую балку. Даю
двое суток на  отдых.  И  про наградные листы не  забудь.  Дело вы сделали
большое.  По сведениям армейской разведки,  в Егорлыкской уничтожен вашими
залпами штаб дивизии СС,  склад горючего и  много техники.  Кстати,  вчера
командир этой  самой  дивизии,  как  стало  известно,  был  убит  вместе с
представителем ставки. Кто-то бросил гранату в их машину.
     - А где это случилось, товарищ генерал?
     - В Песчанокопской. Ты что-нибудь слышал об этом?
     - Слыхал,  товарищ генерал!  Машину взорвал наш  разведчик из  группы
Земскова, которую я посылал за снарядами в Развильное.
     Назаренко даже присвистнул от удивления:
     - Ну и моряки!  -  Он повернулся к окружавшим их командирам из других
частей -  комната была полна народу.  -  Вы  понимаете,  товарищи,  в  чем
главная ценность рейда дивизиона моряков?  Они доказали нам всем,  что при
теперешней ситуации можно и  нужно действовать на  территории,  охваченной
немецкими танковыми клиньями.  Немцы идут  вперед,  сбивают наши  заслоны,
жгут  станицы,  но  контролировать всю  захваченную территорию до  подхода
пехоты мотомехчасти не в состоянии!
     Арсеньева  засыпали  вопросами.  Один  интересовался стрельбой прямой
наводкой по танкам, другой спрашивал о связи, третий о движении колонны по
территории,     захваченной    врагом.     Все     это     были     боевые
командиры-артиллеристы, которым за последний месяц десятки раз приходилось
отражать атаки танков.  Многие по  праву могли гордиться не менее дерзкими
операциями,  чем та,  которую осуществил стоявший перед ними хмурый моряк.
Но  вряд ли  кому-нибудь из  них пришлось за одни сутки совершить подобный
маневр среди вражеских войск,  уничтожив ядро танковой дивизии вместе с ее
командованием.
     Еще  больше расспросов было  в  самом дивизионе,  когда боевые машины
пришли в  Ладовскую балку.  Здесь уже  сутки находились дивизионные тылы -
штабной  фургон,  походная ремонтная мастерская-летучка,  машины  вещевого
снабжения,  продсклад,  бензоцистерна,  аккумуляторная станция. Для людей,
которые  обслуживали эти  машины,  сразу  нашлось много  работы.  В  штабе
составляли  боевые  донесения,   подсчитывали  расход  боезапаса,   писали
наградные листы.  Слесаря  и  механики приводили в  порядок машины.  Целая
очередь  выстроилась в  каптерку.  Шацкий  требовал  новую  шинель,  но  в
небольшом  запасе,  которым  располагал  дивизионный баталер,  не  нашлось
шинели,  способной вместить широкие плечи  кочегара.  Пришлось выдать  ему
бушлат.  Сомин потерял свою пилотку на  подсолнечном поле во  время налета
"мессеров".  Теперь  он  уходил  со  склада  в  новенькой черной фур