ова,  которая почему-то  задержалась на  правом
берегу.  Дручков сразу понял, что происходит. Матросы мигом зацепили трос,
дернули потихоньку,  потом еще раз. Колеса соминской установки выползли из
песка,  как из воды. Белая полоса песчаного берега осталась позади. Машины
покатились по дороге на Батайск.
     Здесь уже  совсем нельзя было разобрать,  где начинается одна военная
часть и  кончается другая.  Машины обгоняли друг друга,  цепляясь бортами,
срывая крылья и уродуя фары.  За пустыми бензовозами шли тяжелые орудия на
прицепах.  Вслед за городским автобусом тащился одинокий танк.  В  колонне
медсанбата  ехал  штаб  какой-то  бригады.   Пехотинцы  шли  вперемежку  с
летчиками и  спешенными кавалеристами.  На телеге беженцев ехали минеры со
щупами.  Полковник, сидя в двуколке, в которую был запряжен вол, спрашивал
всех обгонявших его:
     - Вы не видали нашу дивизию?
     Ему отвечали ругательствами. В другой двуколке на буксире у колесного
трактора "Универсал" ехали  женщина-врач,  раненый  лейтенант и  начфин  с
денежным ящиком на коленях.
     Глядя на эту беспорядочно движущуюся массу,  среди которой шел и  его
дивизион,  Арсеньев жалел о  том,  что,  не  имея  снарядов,  он  вынужден
отступать.  "Поскорее бы догнать артсклад,  -  думал капитан-лейтенант,  -
генерал Назаренко,  вероятно,  уже  далеко  впереди".  В  действительности
Назаренко  находился  позади  Арсеньева.  Он  ушел  с  переправы одним  из
последних.
     Как было приказано,  Арсеньев оставил в  распоряжении генерала группу
матросов во  главе с  Рощиным.  Эта идея принадлежала Яновскому.  Он видел
лейтенанта  в  ростовском бою.  Рощин  сначала  таскал  снаряды  вместе  с
матросами,  а  потом сел за  пульт управления боевой машины вместо убитого
сержанта.  Получив  приказание  остаться  на  переправе,  Рощин  не  сразу
поверил,  что  ему  оказана эта  честь.  Он  весь подобрался,  выпрямился,
застегнул китель.  Яновский протянул ему  пистолет и  сорванную накануне с
его фуражки морскую эмблему.  Лейтенант принял ее как награду. Оставшись с
генералом,  он  честно  оправдал ее.  Рощин  кидался в  обезумевшую толпу,
растаскивал дерущихся,  продвигал вперед  застрявшие машины,  поспевая  со
своими матросами туда, где нужно было навести порядок. Осколками авиабомбы
его  легко  ранило в  шею  и  левую руку.  Генерал несколько раз  говорил:
"Догоняй своих. Справлюсь без тебя", - но Рощин не уходил.
     Назаренко удалось  восстановить бесперебойное движение  на  переправе
после очередного налета "юнкерсов".  Уже  гораздо меньше народу оставалось
на правом берегу.
     - Кажется, справимся, - сказал генерал, - еще полчасика!
     В этот момент какой-то человек замахнулся на него сзади штыком. Рощин
стоял на  крыше кабины грузовика,  регулируя движение.  Он  даже не  успел
подумать,   что  делает,  но,  повинуясь  мгновенному  рефлексу,  выхватил
пистолет и  выстрелил,  не  целясь.  Человек с  винтовкой рухнул на  доски
переправы,  и  тогда протянутая рука  Рощина задрожала.  Сунув пистолет за
пазуху, он спрыгнул с кабины, растолкал людей и пробрался к генералу:
     - Чуть не застрелил вас, товарищ генерал...
     Один из  матросов наклонился над убитым,  вытащил у  него из  кармана
документы:  две красноармейские книжки и  партийный билет -  все на разные
имена.
     Диверсант?  Немецкий шпион?  Назаренко некогда было выяснять это.  Он
торопился протолкнуть через  переправу всех  оставшихся.  Сделать  это  не
удалось. Дробно застучали пулеметы. Немецкий авангард подходил к берегу.
     Пули уже свистели над водой,  когда генерал и  моряки отошли на левый
берег,  обрубив тросы.  Мост начал медленно вытягиваться по  течению реки.
Рощин пробежал последним по опустевшей переправе и,  обернувшись, бросил в
средний понтон противотанковую гранату.
     Уже сидя в машине,  генерал взглянул на часы. Стекло было разбито, но
часы шли. Они показывали без четверти девять.
     - А я думал, уже скоро вечер, - сказал Рощин.


                              ГїЛїАїВїАї VI

                             КОРАБЛЬ В СТЕПИ


                        1. КОРАБЛЬ УХОДИТ В СТЕПЬ

     Генерал Назаренко догнал дивизион в станице Кагальницкой. Здесь почти
не  оставалось воинских частей.  Унылый верблюд волочил свою веревку вдоль
тына,  пытаясь  заглянуть  на  ту  сторону,  чтобы  полакомиться отцветшей
сиренью.  За кустами сирени стояли заряженные уже боевые машины.  Артсклад
пришел  в  Кагальницкую на  несколько часов  раньше и,  отдав  свой  запас
снарядов дивизиону, двинулся дальше на восток.
     Назаренко, Арсеньев и Яновский уселись в тени на траве. Гуляев принес
котелки с  разогретыми консервами и сухари.  Арсеньев рассказал генералу о
полковнике, искавшем свою дивизию.
     - Таких командиров надо расстреливать на месте!  - сказал Арсеньев. -
Впрочем,  их слишком много.  Ни одной части, не охваченной паникой. Мы так
додрапаем до Владивостока.
     Назаренко опустил сухарь в котелок с водой:
     - Круто берешь,  Сергей Петрович.  Беспорядка и  паники много,  но не
думай,  что  ты  один воюешь,  а  остальные драпают.  Знаешь о  шахтерской
дивизии Поливанова?  Слышал, как дрались казаки генерала Кириленко? А наши
полки РС на соседних участках?  А тот батальон,  который остался в Ростове
после нас и, конечно, весь погиб?
     Арсеньев хмуро кивал головой:
     - Верно,  товарищ  генерал,  но  скажите  мне,  где  мы  остановимся?
Говорили о рубеже на Дону. Дон - далеко.
     - Вот  что,  Арсеньев,  -  генерал  решительно  отодвинул  котелок  и
потянулся за планшеткой, - этими разговорами не поможешь. Сразу остановить
отступление невозможно. Мне приказано возглавить на нашем фронте подвижную
ударную группу. В нее войдут три полка РС, ваш отдельный дивизион, бригада
мотопехоты.  Будем действовать!  Со  мной связь по  радио и  через офицера
связи. Назначьте Рощина.
     Арсеньев и Яновский переглянулись.
     - Как он себя вел на переправе,  товарищ генерал? - с опаской спросил
Яновский.
     Генерал улыбнулся впервые за все время разговора:
     - Рощина представьте к награде.
     Теперь улыбались и  Арсеньев с  Яновским.  Решение оставить Рощина на
переправе оказалось правильным.
     Прощаясь, Назаренко сказал:
     - Очень надеюсь на  вас,  моряки.  Не исключена возможность,  что вам
придется  действовать  самостоятельно.   Заходите  во   фланг  наступающим
колоннам,  перерезайте дорогу танкам. Маневренность у вас высокая, огневая
сила большая,  люди -  сами знаете какие.  Одним словом,  действуйте,  как
корабль в степи!
     ...Корабль в  степи.  Яснее не скажешь.  Арсеньев и Яновский смотрели
вслед машине Назаренко,  пока она не скрылась. Множество гладко накатанных
грунтовых дорог разбегалось по степи. Они сходились и расходились, петляли
между  станицами  и  хуторами.   Тут  можно  было  передвигаться  с  такой
скоростью,  какую только позволяли моторы.  Но и немецкие механизированные
войска могли появляться внезапно,  совсем не с той стороны,  где их ждали.
Линии  фронта не  было.  На  огромном пространстве между  Доном и  Кубанью
лежало степное море с островками станиц и отмелями лесных посадок.
     Капитан-лейтенант повел свой "корабль" в первый степной бой. Немецкие
танки  двигались от  Батайска на  большую  станицу  Мечетинскую.  Арсеньев
внимательно всматривался в  карту.  Вот и  скрещение дорог,  где предстоит
дать бой.  Пехотных частей нет. Они не подошли или, скорее, ушли дальше на
юго-восток.
     - Опять без пехоты!  -  сказал Арсеньев. - Трудновато будет выдержать
лобовой удар.
     - А зачем? - спросил Яновский. Он что-то показал карандашом на карте.
Арсеньев мгновенно понял. Но на лице его появилось выражение недовольства.
В  первый момент ему захотелось возразить:  "Приказ -  есть приказ.  Врага
надо встретить на скрещении дорог". Но он тут же понял, что комиссар прав.
Если дивизион займет огневую позицию на  дороге из Ново-Кузнецовки,  то он
окажется позади немцев, когда их колонна повернет направо, в Мечетинскую.
     "Если меня убьют,  Яновский сумеет неплохо командовать дивизионом". -
Эта  ревнивая  мысль  только  на  мгновенье отвлекла капитан-лейтенанта от
плана боя. "Мы ударим по колонне с тыла!" Он тут же сообразил и другое:
     - Владимир Яковлевич,  на  этой дистанции эллипс рассеивания снарядов
вытянется в глубину. Мы накроем всю колонну!
     Яновский кивнул  головой.  Он  раньше  оценил  это  преимущество,  но
предпочел промолчать, чтобы не задеть еще раз самолюбие Арсеньева.
     Командир дивизиона уже отдавал приказания. Машины остановились. Сзади
раскинулись крайние домики станицы Ново-Кузнецовка.  Туда ушли дивизионные
тылы.  Боевые  машины заняли позицию в  поле,  у  самой  дороги.  Николаев
забрался на крышу сарая. Отсюда была хорошо видна дорога на Батайск.
     Машина Сомина стояла,  как обычно,  на фланге первой батареи. Сержант
следил за воздухом.  На душе у него было неспокойно. После ростовского боя
Сомин чувствовал себя увереннее.  "Если прошло "такое",  -  думал он, - то
теперь,  пожалуй,  не  испугаюсь ничего.  Вот  это действительно -  боевое
крещение".  Он  вспомнил,  как  ствол  раскалился  до  того,  что  снаряды
плюхались в  нескольких десятках метров от орудия.  Но сейчас пришла новая
тревога.  Как  быть без Земскова?  Он  утешал себя тем,  что и  в  бою под
Ростовом,  и  на  переправе действовал без  Земскова.  Но  там  Сомину  не
приходилось принимать никаких самостоятельных решений. Все шло само собой.
Сначала стреляли.  Посчастливилось сбить самолет. Потом ждали у переправы.
А здесь,  в степи, каждую минуту подстерегает неожиданность. И не только в
этом дело.  Права Людмила:  "Таких,  как Андрей,  больше нет!" Мысленно он
называл лейтенанта Андреем,  хотя никогда не позволил бы себе обратиться к
нему  по  имени.  Теперь  временно  всеми  тремя  автоматическими  пушками
командовал Клименко.  У Сомина были с ним неважные отношения,  но командир
есть командир.
     К  орудию подошел Земсков.  Сомин  подал команду "Смирно!"  Лейтенант
поздоровался с бойцами и подошел к Сомину.
     - Товарищ лейтенант, почти сутки я вас не видел!
     - Что, соскучился? Как рука?
     Рука,  конечно,  болела,  но не очень. Сомин временами забывал о ней.
Только неудобно было смотреть в бинокль. Но что об этом говорить?
     - Заживет, - сказал Сомин. - Без вас будет трудно.
     - А мне в разведке легко?  Ничего не поделаешь,  Володя.  Да,  я и не
поздравил тебя со сбитым самолетом!
     Сомин слабо улыбнулся. Он не считал, что сбитый самолет его заслуга.
     - Вы не забывайте о нас, товарищ лейтенант. Ладно?
     Земсков хлопнул его по плечу:
     - Веселей,  Володя!  Смотри,  там  Николаев что-то  заметил с  крыши.
Пойду.
     Николаев  уже  сообщил  командиру  дивизиона  о  приближении  колонны
противника.  Впереди двигались мотоциклисты,  за ними танки и мотопехота в
грузовиках.  Вздымая густые  облака пыли,  колонна прошла на  Мечетинскую,
повернув по шоссе направо.
     Залп  дивизиона обрушился на  голову колонны.  Николаеву было  хорошо
видно,  как  загорелись и  остановились передние  танки.  На  них  с  ходу
налетали  задние.  На  дороге  началась настоящая кутерьма.  В  грузовиках
взрывался боезапас,  солдаты выскакивали из  машин.  А  моряки давали один
залп за другим. Обескураженные немцы даже не помышляли о сопротивлении. Их
машины  толкались на  дороге,  не  рискуя  возвратиться назад  и  не  имея
возможности двигаться вперед.  В  конце концов оставшиеся в  живых солдаты
разбежались по степи кто куда.
     - Недурно получилось!  -  сказал Арсеньев, когда Николаев спустился с
крыши. - Ну, теперь надо дать людям отдохнуть. Пойдем в Ново-Кузнецовку.
     Яновский был  тоже доволен.  Первый бой  в  степи прошел удачно.  Это
имело  огромное  значение  для  настроения  людей.  Но  впереди  были  бои
посложнее.  Вслед за  этим  отрядом двигались главные силы  врага.  А  кто
знает, сколько войск прошло по параллельным дорогам?
     Словно в  ответ на мысли комиссара,  появился Рощин.  Он примчался со
стороны станции Атаман  на  "виллисе" генерала Назаренко.  На  Рощине была
новенькая  армейская  форма,  хромовые  сапоги,  светло-желтые  ремни.  Из
старого обмундирования он  оставил только  мичманку.  Раньше  всего  Рошин
заглянул в санитарную машину.  Юра Горич даже крякнул от удивления,  увидя
его.
     - Привет морякам! - поздоровался Рощин, победоносно глядя на Людмилу.
Она не упустила случая поиздеваться:
     - Слышали,  слышали о  твоих подвигах.  Говорят,  едва  унес  ноги от
немцев под Ростовом.
     - Ты бы лучше перевязала, чем скалить зубы, - Рощин начал разматывать
повязку на руке.
     - Ну,  ясно,  -  подмигнул Юра Горич,  -  в  штабе группы не  нашлось
медсестры. Специально за этим приехал.
     - Вот так всегда,  из-за нее,  -  Рощин указал на девушку,  - чуть не
забыл передать приказ.
     - Это на тебя похоже!  - рассмеялась Людмила. - Ну, не сердись, Геня.
Передашь приказ, приходи обратно.
     Прочтя записку генерала,  Арсеньев приказал готовить колонну в поход.
Предстояло перерезать дорогу между Мечетинской и  железнодорожной станцией
Атаман.
     Рощина окружили командиры.
     - Я теперь за адъютанта у Назаренко,  -  рассказывал он.  -  Адъютант
генерала ранен, так что дел хватает.
     - Известно -  адъютантская работа! - заметил командир третьей батареи
Пономарев. - Ремешки-то какие отхватил. Чистая работа!
     Рощин  не  обижался.  Он  рассказал  о  том,  что  мотомехчасти врага
несколькими параллельными колоннами движутся на  юго-восток.  Натыкаясь на
нашу оборону,  они пытаются смести ее с  ходу,  а если это не получается -
идут в обход.  Теперь нелегко разобрать -  где немцы,  где свои.  -  Одним
словом, слоеный пирог! - завершил его объяснения Пономарев.
     Рощин уехал,  не  попрощавшись с  Людмилой.  Но  она и  не ждала его.
Людмила уже в третий раз выходила на край села,  чтобы посмотреть, не идет
ли машина Земскова.  А когда Земсков появился,  он промчался мимо, даже не
взглянув    на    девушку.    Земсков    доложил    результаты    разведки
капитан-лейтенанту,  захватил несколько банок  консервов и  тут  же  уехал
снова. Вскоре отправился и дивизион.


                           2. КОЛХОЗ "СЕЯТЕЛЬ"

     Машины шли полным ходом по хорошему шоссе,  вдоль железной дороги. На
путях было пусто. Взорванный паровоз стоял поперек рельсов. Вагоны сбились
в кучу,  как стадо перепуганных овец. Ветер донес удушливый трупный запах.
Поодаль догорала будка  стрелочника.  В  ярком  солнечном свете пламя было
незаметно,  только серая  струйка дыма  текла  в  степь  и  растворялась в
горячем воздухе.  До позиции,  назначенной генералом, оставалось несколько
километров,  когда возвратился Земсков. Он доложил, что с севера наперерез
шоссе идет колонна танков.
     Арсеньев не  стал  терять времени.  Батарея Сотника зашла за  насыпь,
поросшую травой.  Вдоль откоса белыми камешками было выложено: "Уберем..."
- следующие слова вместе с дерном начисто смел разрыв снаряда,  обнаживший
желтое нутро насыпи.  Дальше снова шли  буквы:  "...в  срок,  без потерь".
Вероятно,  посередине было написано:  "богатый урожай", но Яновский прочел
надпись по-своему:
     - Смотрите,  товарищи, что написано: "Уберем фашистские танки в срок,
без потерь".
     Усталые  бойцы  смеялись.   Комбат  Сотник  -   желтолицый,  с  четко
проступившими морщинами -  взглянул на  насыпь.  Для  него она была сейчас
только естественным прикрытием.
     - Главное -  в срок!  - проговорил он и кряхтя полез на насыпь, чтобы
наблюдать за танками.
     - И без потерь!  -  твердо повторил Яновский.  -  У нас еще много дел
впереди.
     Потерь на  сей  раз действительно не  было.  После нескольких залпов,
которые дал дивизион, танки пошли в обход.
     "Теперь  бы  снова  перерезать им  дорогу!"  -  подумал Арсеньев.  Но
снарядов было уже мало.  Люди валились с  ног от  усталости,  и  надо было
подумать об отдыхе.
     Солнце уже опускалось,  когда Арсеньев привел свой дивизион в  колхоз
"Сеятель".  Издали  главная  усадьба  казалась кудрявым зеленым островом в
степи.  Среди деревьев белели стены добротных каменных построек.  Ветряной
двигатель подымал свою круглую голову над красной черепицей.  Чуть поодаль
выстроились веселые домики -  белые,  голубые,  розовые.  В  лучах  заката
золотились оконные стекла.
     - Хорошо! - сказал Бодров. - Сейчас славно бы баньку.
     - Какая тут баня?  Скорее спать,  -  возразил Ефимов, наводчик второй
батареи. - Вот примощусь тут под деревом, пока снова не заиграют тревогу.
     Странное впечатление производила эта усадьба.  Все было на месте.  Ни
одного сожженного дома,  ни одной сломанной штахетины в  заборе,  а  людей
нет.
     - Фу ты пропасть! Неужто никого нет? - удивился Бодров. - Немцам, что
ли, они оставили всю благодать?
     Матросы разбрелись кто  куда.  Сомин  с  Белкиным вошли в  просторный
коровник. В стойлах было пусто. Из крана гулко капала вода в эмалированную
раковину.
     - Смотри,  в каждом стойле поилка.  Вот толково! - Белкин нажал ногой
на  клапан  в  глубине поилки,  и  из-под  его  сапога брызнули прозрачные
струйки.  -  Понимаешь, как ловко! Захочет корова пить, ткнется мордой - и
вода идет.  У нас в Калининской области таких и не видели. А это - кабинка
для дежурной доярки.  И шкафчик с аптечкой есть!  -  восхищался Белкин. Он
забыл в этот момент о том, что все это образцовое хозяйство будет сожжено,
раздавлено гусеницами, разворочено снарядами и останется на месте зеленого
острова только дымное пепелище.
     Из  коровника они  прошли на  птицеферму.  Здесь тоже не  было людей.
Сетчатые,   выкрашенные  зеленой  краской  вольеры  стояли   распахнутыми.
Легчайший белый пух носился в воздухе.  А в кустах и на дорожках кудахтали
белоснежные леггорны.  Их было множество -  сотни,  а может быть,  тысячи.
Куры не боялись людей.  Наоборот,  они сбегались шумными стайками,  увидев
человека.
     - Есть хотят!  -  сказал Белкин.  Он нагнулся,  чтобы поднять важного
красноглазого петуха,  но  тут  же  махнул  рукой  и  выругался  длинно  и
нецензурно.
     Сомин знал,  что Белкин,  не  в  пример прочим,  никогда не ругается.
Видно, уж очень накипело на сердце.
     - Пойдем, сержант. Не могу я на это смотреть, - сказал боец.
     Они  прошли мимо  пчелиного городка.  Ульи  стояли под  яблонями,  на
которых уже  висели  твердые зеленые плоды.  Вернувшись на  орудие,  Сомин
увидел,  что  его  бойцы развели костер.  Над костром в  ведре клокотало и
подпрыгивало что-то белое. Он наклонился над ведром;
     - Яйца! Откуда вы взяли?
     - Тут их сотни! - сказал Писарчук. - И мед есть - сколько хочешь.
     - Кто же вам позволил брать?
     - А у кого спрашивать?  -  ответил Лавриненко.  -  Хозяева драпанули,
значит все наше.
     Сомину  было  противно  с  ним  спорить.  Он  наскоро  поел  и  пошел
разыскивать капитана Ропака -  начальника боепитания дивизиона, потому что
на орудии оставалось мало снарядов.
     Проходя  через  знакомую  уже  птицеферму,   Сомин  увидел  босоногую
загорелую девушку  лет  семнадцати,  которая сидела  на  траве  и  кормила
хлебными крошками большого петуха-леггорна.
     Девушка чем-то напомнила Сомину Маринку. Такие же светлые, выгоревшие
от  солнца волосы.  Пожалуй,  больше ничего общего,  а  все-таки похожа...
Кроме нее, Сомин не видел здесь никого из колхозников.
     - Здравствуйте, - сказала девушка. Она поднялась и оправила юбку.
     - Почему вы здесь? - спросил Сомин. - Ведь ваши все ушли.
     - Ушли, - грустно кивнула она. - А я осталась. Птицу жалко. Столько к
ней приложено работы!
     - Сами вы птица! - рассердился Сомин. - Скоро сюда придут немцы, а вы
возитесь.
     Лицо девушки преобразилось, полные губы сжались, брови нахмурились;
     - Без вас знаю. Драпаете, как зайцы, и еще учите!
     Что  он  мог ей  ответить?  Девушка внезапно