ный ты  парень,  Володя.  Разве об  этом говорят,  когда любят
всерьез?  Не  думал я,  что ты тоже...  Да так,  что не видишь самых явных
вещей.  Я с ней по существу ничем не связан.  Вот была бы она здесь, мы бы
ее спросили прямо.
     - Но ее нет.  Это все равно. И хватит об этом говорить. Ты мне можешь
верить, Андрей?
     - Вот что,  Володя, - сказал Земсков, опять посмотрев на часы, - я не
люблю разговоров о дружбе.  Это -  не солдатское дело.  Я к тебе отношусь,
как всегда, и ты ко мне тоже. Женщины здесь ни при чем. На этом закончим.
     - Закончим, - кивнул Сомин. - Теперь о главном. Тебе надо вернуться в
полковую разведку.  Это нужно для полка.  Ты обязан поговорить с Яновским.
Или я сам к нему пойду.
     - Не  о  чем  говорить,  Володя.  Я  при тебе сдал дела в  дивизионе.
Сегодня выхожу на задание, а сейчас надо бежать к капитану третьего ранга.
Опоздаю.
     Они быстро пошли по направлению к штабу. Сомину стало легко и хорошо:
     - Значит,  все в порядке, Андрей? Яновский тут. Этого пьяницу Дьякова
прогнали. Ты - на своем месте. Скоро мы начнем наступать - все хорошо!
     - Почти все,  Володя.  Самое главное - не терять свою верность. Это я
понял в день возвращения в полк.  А, честно говоря, было мне паршиво. Куда
ни кинь - всюду клин.
     У входа в штабной блиндаж Сомин вынул из кобуры пистолет:
     - Вот твой парабеллум. Не пришлось мне из него стрелять, но знаешь, с
ним я всегда чувствовал, будто ты рядом.
     Земсков взял в  руку тяжелый пистолет с длинной ручкой,  поставленной
слегка наискосок:
     - Хороший парабел.  Точный бой. Ты его оставь себе, Володя. Насовсем.
Я взял в дивизионе "ТТ". Уже пристрелял.
     Ночью Земсков ушел со своими разведчиками на передний край,  а  Сомин
долго ворочался в  землянке.  Оба  они думали друг о  друге и  о  девушке,
только не об одной, а о двух разных.
     Утром началась артиллерийская подготовка,  и  уже некогда было думать
ни о девушках, ни о чем другом, не имеющем прямого отношения к войне.
     С наблюдательного  пункта  Земсков  видел,  как  пошла  в наступление
дивизия пограничников.  Залпы морского полка прокладывали ей  путь.  Линию
немецкой  обороны  накануне  прорвали  на  соседнем  участке  -  у станицы
Эриванской. Противник отходил по всему фронту. Кое-где оставались заслоны.
Их глушили артиллерийским огнем, сметали атаками пехотных батальонов.
     Дивизион  Николаева  шел  вслед  за  наступающей  пехотой.  Вместе  с
дивизионом двигалась зенитно-противотанковая батарея Сомина.  Машины вышли
из  узкой  щели  Шапарко  и  с  ходу  развернулись на  равнине от  широкой
проселочной  дороги,  истерзанной сотнями  колес,  до  берега  реки  Абин.
Полковая разведка уже была здесь.
     Земсков и Николаев сели на край разрушенного немецкого блиндажа. Мимо
проходили подразделения пехоты. От одной из рот отделился курчавый капитан
с автоматом на груди. Он подбежал к Земскову:
     - Здорово, Андрей! Наступаем!
     - Литинский! Ты как в воду глядел. Встретились же!
     - И довольно скоро!
     Грохот рвущихся авиабомб прервал их  встречу.  Литинский стиснул руку
Земскова:
     - Еще встретимся!  Пока! - Он побежал к своим солдатам. Взметнувшаяся
земля и  дым  заслонили его.  Тонкобрюхие "юнкерсы" шли  в  пике.  По  ним
открыли огонь четыре орудия младшего лейтенанта Сомина.
     Когда воздушная атака была отбита,  пехота двинулась вперед. Через ее
голову Николаев дал залп по отступающему врагу.
     Земсков со своими разведчиками шел пешком вместе с  пехотой.  У  края
широкой воронки,  среди затоптанной прошлогодней травы, он увидел знакомую
курчавую голову.  Осколок попал Литинскому прямо в лицо. Земсков опустился
на колени около убитого и поцеловал его в лоб,  еще хранивший живое тепло.
Потом  он  встал  и  огляделся вокруг.  Санитары подбирали раненых.  Новые
пехотные роты  спешили вслед за  теми,  что  уже  продвинулись вперед.  По
дороге,  подымая каскады грязевых брызг,  шел первый морской дивизион.  На
головной машине развевался Флаг  миноносца.  В  кабине рядом  с  водителем
сидел Яновский. Он увидел Земскова и махнул ему рукой.
     Вслед  за  боевыми  установками и  машинами  с  боезапасом  двигалась
зенитно-противотанковая батарея. Сомин стоял на крыле, держась одной рукой
за дверку кабины, подавшись всем корпусом вперед.
     Грузовики с  пехотой  и  тягачи,  полевые орудия,  полковые минометы,
фургоны,  радиостанции,  снова грузовики с пехотой -  все это двигалось по
дороге в несколько рядов - сплошная человеческая река. Рядом бежала другая
река -  мутный,  всклокоченный Абин.  Обе реки катились прямо на север - к
станице  Абинской.  Горы  остались позади.  Они  подымались величественной
синей  грядой  за  спиной  наступающей армии,  а  впереди лежал  свободный
простор равнины. Ворота в кубанские степи были открыты.


                              ГїЛїАїВїАї XI

                             "ГОЛУБАЯ ЛИНИЯ"


                           1. КУБАНСКАЯ СТОЛИЦА

     Кубанская  столица  -  Краснодар  -  переживала первые  месяцы  после
освобождения.  Город,  еще заваленный щебнем,  изрытый воронками, медленно
приходил в  себя от  пережитых потрясений.  Многие большие дома на главной
улице  -  Красной  -  были  взорваны  при  отступлении гитлеровских войск.
Тавровые балки,  причудливо изогнутые и исковерканные, торчали из провалов
стен.  Обвалившиеся  перекрытия  и  простенки  лежали  внутри  разрушенных
зданий,  уже поросшие травой,  которая как будто стремилась скрыть от глаз
эти  безобразные груды.  Трава  рвалась отовсюду.  Она  пользовалась любым
промежутком между  штукатуркой и  ржавым железом,  чтобы выскочить наружу.
Бледно-зеленые  стебельки  вставали  щеточкой  над   булыжником  и   между
тротуарными плитами.  Бурьян вымахнулся по верхам стен, лишенных кровли, и
над искореженными крышами, лежащими прямо на земле.
     Может  быть,  именно  благодаря обилию  зелени  и  цветов  мрачная  и
жестокая картина раздавленного,  окровавленного города  казалась не  такой
страшной.  За зеленью бульваров не видны были обшарпанные фасады и  черные
дыры окон.  Белая акация, которая так украшает южные русские города, цвела
и  здесь.  По  вечерам ее  сильный медвяный аромат брал  верх над  запахом
бензина и  горелого машинного масла,  характерным для  любого  населенного
пункта, лежащего на пути к фронту.
     Еще не пришло время, когда дома обрастут дощатыми помостами и розовый
свежий  кирпич ляжет  на  изломы почерневшего старого кирпича,  опаленного
войной.  Однако уже сейчас город пытался наладить нормальную жизнь. С утра
гудела рыночная площадь.  Полотняные полосы,  прибитые четырьмя гвоздями у
дверей домов,  сообщали наскоро написанными неуклюжими буквами о том,  что
здесь  находится  булочная  или  столовая,  юридическая  консультация  или
аптека. По расчищенным рельсам улицы Красной прошел первый трамвай. За ним
бежали мальчишки, а сердитый кондуктор совсем по-мирному грозил им пальцем
с задней площадки.
     С  утра до вечера люди переполняли главные улицы,  магазины,  скверы,
недавно открывшиеся советские учреждения,  где подчас не хватало не только
столов,  но  и  сотрудников.  У  каждого  из  жителей города  обнаружилось
множество   неотложных  дел.   Люди   вышли   из   состояния  скованности,
освободились от страха,  вырвались на свежий воздух, как та зеленая трава,
что пробилась среди развалин. Женщины, молодые и пожилые, мужчины постарше
и  подростки обоего пола торопились наверстать время,  вырезанное из жизни
многомесячным оцепенением  фашистской  оккупации,  рамками  комендантского
часа,  распоряжениями властей,  всегда  заканчивавшимися одной  и  той  же
угрозой: "Расстрел". Клочки этих белых листков, которыми были заклеены все
углы  и  афишные тумбы,  еще  оставались кое-где,  как  пятна  смертельной
болезни на теле выздоравливающего.
     Молодые мужчины в  гражданской одежде почти не  встречались на улицах
Краснодара.  Война уже давно надела на них гимнастерки и кирзовые сапоги и
забросила с  берегов Кубани  в  другие  города,  к  другим рекам.  Зато  в
Краснодаре можно  было  увидеть тысячи мужчин в  гимнастерках и  кителях -
уроженцев Сибири и Ленинграда,  Баку и Алма-Аты,  Кавказа,  Алтая и других
мест нашей большой земли.  Попадались и женщины в военной форме -  главным
образом  врачи  и  сестры  из  многочисленных госпиталей.  Их  узнавали по
маленькой золотой чаще  на  погонах,  из  которой аллегорическая змея пила
напиток мудрости.
     Статная черноволосая девушка,  остановившаяся у  центрального сквера,
не   имела  этой  эмблемы.   Ее   помятые  полевые  погоны  были  украшены
стремительными молниями -  знаком военных связистов.  Девушка не  отрывала
взгляда  от  дома  на  противоположной стороне улицы.  На  воротах чернели
острые готические буквы:  "Feldskommandatur",  перечеркнутые накрест двумя
энергичными мазками красной краски.  Повыше той же  краской было написано:
"Хозяйство Назаренко".
     Когда у  открытого окна второго этажа появился смуглый,  нестарый еще
человек с генеральскими погонами на летней гимнастерке,  девушка рванулась
вперед и побежала через улицу.  Она хотела что-то крикнуть, но в это время
окно  закрылось.  Тогда  она  решительно подошла  к  калитке  в  воротах и
стукнула по  ней  кулаком.  Калитка приоткрылась.  Пожилой солдат вышел на
тротуар и укоризненно покачал головой:
     - Ну,  сколько раз тебе надо объяснять?  Генерал занят.  Шестнадцатый
раз говорю. И какие у тебя могут быть дела к генералу?
     - Да поймите вы, - начала девушка, наступая на солдата, - мне надо...
     - Ничего я не обязан понимать!  Не имею права пускать посторонних, да
еще, так сказать, женского рода.
     - Вот чудак!  Какая же я посторонняя?  Вы хоть выслушайте меня, а то,
честное слово, будет хуже!
     Лицо солдата выразило неподдельное страдание:
     - И что за напасть на меня навалилась!  Уйди,  говорят тебе, а будешь
скандалить - прямо в Особый отдел! Ясно?
     У  ворот затормозил изрядно потрепанный "виллис",  весь в комуфляжных
желто-коричневых пятнах.  Из машины вышли двое моряков:  высокий капитан 2
ранга с Золотой Звездой Героя и коренастый подполковник береговой обороны.
     - Людмила! - радостно закричал подполковник. - Вот так встреча!
     - Владимир Яковлевич!  Вы здесь?!  -  девушка кинулась к морякам, но,
круто  остановившись на  полдороге,  резким движением оправила гимнастерку
под флотским ремнем и поднесла руку к пилотке:  -  Товарищ гвардии капитан
второго  ранга!   Радист   третьего  класса  сержант  Шубина  прибыла  для
прохождения службы.
     Арсеньев пожал руку девушки и быстро прошел в калитку.  Вероятно,  он
очень спешил.
     - Ты  как  сюда  попала?   -   спросил  Яновский,   который  искренне
обрадовался встрече со своей верной сиделкой. Людмила от волнения не могла
вымолвить ни  слова.  Окно  второго этажа  снова  распахнулось,  и  оттуда
прозвучал голос Назаренко:
     - Заходи, Владимир Яковлевич! Что, знакомую встретил?
     - Иду, товарищ генерал! - отозвался Яновский. - Ты меня жди, Людмила.
Мы быстро. И поедем с нами в полк. Документы оформим потом. Хочешь?
     Не дожидаясь ответа, он прошел во двор, по-молодому взбежал на второй
этаж и вошел в кабинет генерала.
     Разговор с генералом Назаренко был действительно краток.
     - Участок у вас нелегкий,  - сказал генерал,  подходя к карте.  - Как
обычно!  - добавил он с едва заметной усмешкой. - "Голубая линия" проходит
так...
     Широкая синяя полоса на карте отмечала систему долговременной обороны
противника, прикрывающую Таманский полуостров.
     - Западнее станицы Крымской - первая линия. Будете действовать здесь!
     Арсеньев и Яновский вынули свои карты.
     - Поддерживаете старых знакомцев - поливановцев, - продолжал генерал.
- Противник  располагает  крупнокалиберной  артиллерией.   Много  авиации.
Против вас -  тоже старые знакомые -  танковая дивизия СС  -  та самая,  с
которой имели дело под Егорлыком.  Начало артподготовки назначено на  пять
ноль-ноль.
     Генерал сел за стол:
     - Попрошу вас  поближе.  Садитесь.  Вот  общая  схема огневых средств
противника.    Схему   вашего   участка   возьмете   в   штабе.   Надеюсь,
моряки-разведчики уточнят ее в ходе боя.
     Получив боевую задачу,  Арсеньев и  Яновский вышли  к  своей  машине.
Людмила ждала их.
     - Ну,  теперь рассказывай по  порядку,  -  Яновский уселся на  заднее
сиденье, - садись сюда! Вещи твои где?
     - Какие там вещи!  -  рассмеялась Людмила. - Я сама себе не верю, что
встретила вас.
     Она рассказала,  как пошла учиться в школу связи на бодистку, а потом
перешла на отделение, готовящее полевых радистов.
     - И вот закончила наконец. Скучища там жуткая!
     - Как же ты попала к штабу ГМЧ?  -  спросил Яновский.  - Случайно или
специально пришла?
     - Если по-честному, то специально, Владимир Яковлевич.
     - Ах,  да!  Ведь  у  тебя тут  старый знакомый -  Рощин,  -  вспомнил
Яновский.
     Людмила вспыхнула:
     - От вас не ожидала, Владимир Яковлевич!
     - Ну,  не  сердись!  А  что плохого,  если бы  ты действительно шла к
Рощину?  - Яновский смотрел весело и лукаво. - Что брови насупила? Глазища
так и горят!
     - Я в полк хотела обратно,  вот что!  -  выпалила Людмила.  -  Думала
обратиться прямо к генералу. Третий день его караулю, все никак не поймаю,
а внутрь не пускают. Наставили идолов! И тут вы подъехали... - Ее сердитое
лицо вдруг осветилось радостной улыбкой, - к счастью!
     Капитан 2  ранга,  сидевший рядом с  шофером,  обернулся назад и тоже
улыбнулся. Это бывало с ним не часто.
     Машина шла полным ходом по гладкому шоссе. Арсеньев торопил водителя.
Ему  хотелось прибыть в  часть еще  дотемна,  чтобы успеть подготовиться к
выходу на  передовую.  Мимо  промелькнули дома  и  сады станицы Северской,
дробно  прогрохотал  мост   над   речкой  Убинка.   Коротенький  "виллис",
подпрыгивая,  мчался вслед за  солнцем,  которое опускалось все ниже.  Вот
проехали  уже  Ильскую,  Холмскую,  Ахтырскую.  Шоссе  перерезало обширную
станицу Абинскую.  Суровой шапсугской зимой эта  станица,  находившаяся на
расстоянии каких-нибудь пятнадцати километров от переднего края,  казалась
недостижимой.  Теперь ее проскочили без остановки.  Солнце уже село, когда
"виллис"  остановился  в  густом  лиственном  лесу,  где  размещался  полк
моряков.  Командир и  начальник политотдела скрылись в штабной палатке,  а
Людмила вдруг поняла,  что у  нее-то,  собственно,  нет места в  полку.  В
санчасти -  чужие  люди,  и  потом  какое  она  сейчас  имеет  отношение к
медицине?
     Вокруг не было ни души, кроме часового у штаба, который приветствовал
Людмилу по-ефрейторски,  как  высокое начальство.  Но  Людмиле было не  до
шуток. Больше всего она боялась встретить Земскова. Этой встречи она ждала
много месяцев,  потом специально уехала,  чтобы не  видеть его,  а  сейчас
Андрей мог попасться на каждом шагу.
     Людмила инстинктивно поправила волосы,  обдернула гимнастерку и пошла
по  широкой просеке между деревьями.  Просека вывела ее на большую поляну.
Здесь в  полумраке девушка увидела знакомые силуэты автоматических пушек с
поднятыми вверх тонкими стволами.
     - Кто идет? - окликнул ее часовой.
     Она,  не задумываясь,  назвала свое имя,  будучи уверенной, что все в
полку ее знают.
     - Стой!  -  скомандовал часовой.  Это был новый боец, попавший в полк
уже после прорыва в предгорьях.  Из шалаша, крытого ветвями, вышел офицер.
Людмила сразу узнала его:
     - Володька,  хороший  мой!  Как  я  соскучилась по  вас  по  всех!  А
возмужал,  здоровый  какой  бугай!  А  помнишь,  какой  был  несчастный  в
Шапсугской?
     Она засыпала его вопросами,  не давая сказать ни слова. Из землянок и
шалашей  вышло  несколько  бойцов.  Людмила  встречала  каждого  радостным
восклицанием:
     - Писарчук! Тютькин! Гришин! До чего ж здорово, что я снова в полку!
     По соседней просеке прошумела машина. Кто-то из бойцов сказал:
     - Разведка прошла. Дело будет.
     Людмила посмотрела в  ту  сторону,  откуда донесся шум мотора,  но не
увидела ничего, кроме темных ветвей.
     В  маленькой палатке Сомина при  свете  коптилки из  37-миллиметровой
снарядной гильзы  -  обычное  фронтовое освещение -  Людмила  заметила  на
Сомине лейтенантские погоны с  двумя звездочками.  Это вызвало новый взрыв
восторга:
     - Ты так, пожалуй, до маршала дойдешь!
     Напоив гостью остывшим чаем с  наперченной консервированной колбасой,
Сомин уложил ее  отдыхать на  своем месте и  отправился спать к  матросам.
Людмила задула коптилку,  блаженно вытянулась на свежих листьях,  покрытых
соминской щинелью.
     Сон уже подступал к ее  отяжелевшим  векам,  когда  снаружи  раздался
окрик:   "Боевая  тревога!"  -  и  ожил,  зашумел  тихий  лес.  Замелькали
трехцветные фонарики,  загудели десятки моторов.  Ломая сучья,  громоздкие
боевые  машины выкатывались на дорогу и тут же исчезали в майской росистой
темноте.


                           2. НА МЕРТВЫХ ЯКОРЯХ

     Майская ночь  коротка.  Арсеньев беспокойно поглядывал на  светящийся
циферблат часов.  До  рассвета полк должен был  так устроиться на  огневых
позициях,  чтобы  противник  не  заметил  никаких  изменений в  степи.  За
последние полтора года  капитану 2  ранга  приходилось вести бои  в  самых
различных условиях: в степи и на водных рубежах, в ущельях и на перевалах.
Во всех случаях он решал задачу с  помощью маневра.  Даже в Шапсугской,  в
узком  пространстве между гор,  можно было  выдвигать вперед и  оттягивать
назад боевые установки по мере надобности.  Арсеньев мастерски использовал
эту  возможность.   Потери  в  личном  составе  всегда  были  относительно
невелики.  Сейчас предстояло нечто новое. Много дней, а возможно и месяцев
придется   провести   в   совершенно  открытой  степи,   которая   отлично
просматривается с высот, занятых противником. Пока фронт не будет прорван,
нечего и думать о маневрировании.  Здесь нужно зарыться в землю,  стать на
мертвые якоря и не трогаться с места, несмотря ни на какой огонь.
     Матросы рыли  укрытия.  Для  каждой  боевой  машины  копали  глубокие
аппарели.  Рядом -  щели  для  расчетов,  ниши  для  боезапаса,  небольшие
окопчики, в которых будут находиться командиры дивизионов.
     Лопаты  безостановочно поднимались  и  опускались,  выкидывая  жирную
землю,   переплетенную  крепкими  корнями  степной  травы,   уже  успевшей
пожелтеть и  поблекнуть за  первые недели мая.  Кроме этой травы,  не было
никаких  других  средств  маскировки.   Куски  дерна,   влажные  от  росы,
складывали рядом, чтобы прикрыть ими оголенную почву.
     Арсеньев подошел к  одному из орудийных расчетов.  Аппарель здесь уже
была готова.  Боевая машина осторожно вкатилась в  нее по пологому спуску,
погрузившись вместе  с  кабиной.  Над  землей виднелись только спарки,  на
которых  лежали  светлые  снаряды.  Их  прикрыли  маскировочными сетями  и
забросали травой.
     - Глубже ройте  щели  для  личного состава!  -  тихо  сказал Арсеньев
командиру батареи Баканову.
     - Есть рыть щели поглубже, - шепотом ответил Баканов.
     Младший лейтенант Шацкий,  который недавно возвратился из  госпиталя,
работал  вместе  с  матросами.   Сноровка  кочегара  пригодилась.   Шацкий
переходил от расчета к расчету.  Он не говорил почти ничего. Молча отбирал
лопату у того,  кому было трудно, и показывал, как надо выбрасывать землю,
чтобы тратить поменьше сил.
     - Дай лопату! Смотри! Понял? Делай, как я.
     Бесшумная  работа  продолжалась  уже  много  часов.  Матросы  скинули
гимнастерки.   Мокрые  спины  приятно  обвевал  ночной  ветерок.  Хрупкая,
непрочная  тишина  стояла  в  степи.   Только  время  от  времени  коротко
посвистывали пули,  долетавшие из траншей противника. На западе вспыхивали
и рассыпались ракеты.
     Арсеньев  пошел  дальше.  Дивизионы  располагались широкой  дуг