рядом с машиной, увязая по колени в болоте.
     Земсков достал из кабины флаг, дал его Косотрубу:
     - Иди, Людмила, за ним. Прикрою.
     - Товарищ капитан,  отход  прикрою я,  и  машину взорву,  -  Косотруб
протянул ему брезентовый сверток, туго перетянутый кожаными тесемками.
     - Ты что, приказ не выполняешь?
     - Не  выполняю,  товарищ капитан.  Не имею полного права оставить вас
одного.
     Земсков схватил матроса за ворот:
     - Иди! Приказываю доставить Флаг миноносца в полк. Ясно?
     Косотруб повернулся и понуро побрел.
     Людмила вцепилась в плечи Земскова:
     - Андрей, я останусь, я не пойду, я с тобой...
     Резким движением Земсков сбросил ее руки:
     - Старшина  Шубина,  приказываю  тебе  идти.  Если  его  убьют,  флаг
понесешь ты!  -  он вдруг улыбнулся и добавил:  -  Не бойся, глупая, я вас
догоню...
     Когда шаги стихли,  Земсков погрузил руки до плеч в  болото,  нащупал
под рамой машины толовую шашку,  вытащил бикфордов шнур наружу.  Он  обтер
грязь о свой комбинезон и обмотал конец шнура вокруг дверной ручки.
     Белый якорь раскинул лапы на  дверке кабины.  Теперь машина стояла на
своей  последней якорной стоянке.  Первая  машина  первой  батареи первого
дивизиона, которая пронесла Флаг миноносца от Москвы до Таманских плавней,
закончила свой боевой путь.
     Земсков достал из-под комбинезона портсигар и закурил. Он ждал.
     Ждать пришлось недолго.  Послышался лязг гусениц по булыжнику. Черная
тень  заслонила луну.  Танк  остановился на  повороте и  дважды  выстрелил
наугад.  Земсков приблизил огонек папиросы к  концу  бикфордова шнура,  но
раздумал и  снова  зажал папиросу в  зубах.  Из-за  танка по  одному вышло
человек пятнадцать солдат.
     - Hieraus!* - воскликнул один из них.
     _______________
          * Отсюда! (нем.)

     Несколько  человек  приблизились  к  просеке,   проложенной  машиной.
Земсков затянулся в  последний раз,  прижал  огонек  папиросы к  пороховой
мякоти шнура и  пошел от  машины.  Немцы услышали его шаги.  В  автоматной
трескотне потонуло шипение бикфордова шнура.
     Уходить можно  было только вдоль дороги.  Земсков медленно пробирался
по болоту,  в то время как немцы могли идти по мостовой  гораздо  быстрее.
Скоро шесть человек обогнали его. Путь вперед был отрезан.
     Земсков  не  отрывал  глаз  от  светящейся  секундной  стрелки.   Еще
полминуты.   По  возгласам  немцев  он  понял:  те,  кто  остались  сзади,
приблизились к машине.
     Солдаты,  которые прошли вперед,  в нерешительности топтались посреди
дороги. Вдруг из кустов хлестнули автоматные очереди.
     - Это они! Не ушли, ждали!
     Трое  немцев упали  на  дорогу,  остальные,  отбежав несколько шагов,
залегли  на   противоположном  краю  мостовой  и   начали  поливать  кусты
автоматным огнем.  В  это  время раздался оглушительный взрыв.  Высоко над
кустами взлетели обломки.  Крики и стоны донеслись до Земскова.  Он понял,
что машина Шацкого и  Дручкова,  подобно ее хозяевам,  дорого отплатила за
свою гибель.
     Ломая кусты, Земсков бежал вперед.
     - Капитан, сюда!
     - Андрей,  сюда!  -  два  выкрика слились вместе.  Земсков уже  видел
сквозь кусты силуэты своих друзей, когда танк открыл огонь из пулемета.
     - Андрей! - крикнула снова Людмила.
     Земскова бросило в жар от этого крика.  Он рванулся вперед, раздвинул
руками кусты и выскочил на тропинку, невидимую с дороги.
     Людмила сидела на земле.  Косотруб поддерживал ее, обхватив за плечи.
Глаза девушки были широко раскрыты.  На  маскировочном комбинезоне справа,
повыше ремня, расплывалось темное пятно. Задыхаясь, она проговорила:
     - К мельнице... скорей... бегите! Я не могу...
     Танк начал стрелять из  пушки,  но  снаряды ложились далеко.  Земсков
подхватил Людмилу:
     - Косотруб, флаг! Беги вперед!
     На этот раз Валерка сразу понял,  что спорить с Земсковым бесполезно.
Он подхватил драгоценный сверток и побежал вперед по узкой тропке.
     Земсков поднял Людмилу на руки и молча понес ее. Выстрелы слышались в
стороне. Очевидно, немцы потеряли след.
     Людмила тихо стонала.  Сознание ее помутилось. Земсков дважды окликал
ее,  но она не отзывалась. У гребли Земсков опустил Людмилу на землю. Руки
его  были  в  крови.  Он  вынул  нож,  осторожно  разрезал  комбинезон   и
гимнастерку Людмилы.  Пуля прошла навылет пониже правой груди. Промыв рану
водкой, он наложил повязку, но кровь проступала сквозь слой бинтов.
     По плотине Земсков шел из последних сил.  Скользя и задыхаясь, шаг за
шагом он  преодолевал путь через заболоченный ручей.  Мысли его оледенели.
Все плыло перед глазами -  черное здание мельницы на  том берегу,  кусты и
заросшая зеленью гладь.  Луна то  двоилась,  то снова сливалась в  неясный
расплывчатый круг. А он все шел через бесконечную греблю, прижимая к груди
свою ношу. Жирная лягушка сидела на листе. Она смотрела на человека до тех
пор, пока его не поглотила тень, падающая от мельницы.
     Земсков спустился по ступенькам в полуподвал. Луна ярко светила через
окно,  оплетенное по  углам  многолетней пушистой  паутиной.  По  неровной
кладке  каменных  стен  местами  стлались  белые  пятна  плесени.  Посреди
помещения лежали  один  на  другом  два  жернова.  Земсков положил на  них
Людмилу. Она открыла глаза:
     - Андрей... Это ты? Пить!
     Земсков поднес  фляжку  к  бледным губам  Людмилы.  Она  пила  жадно,
большими глотками.
     - Людмила,  Людмила!  - повторял Земсков. Только одним этим словом он
мог выразить свое отчаяние.
     - Андрей, где мы с тобой?
     - На Волчьей мельнице. Не говори! Я переменю повязку.
     - Не надо.  Мне хорошо...  - Она обвела взглядом мокрые стены.  - Еще
девчонкой хотела прийти сюда ночью.  И пришла - с тобой. Андрей, скажи мне
еще раз, как называется эта река?..
     - Какая река? - он не сразу понял, чего она хочет.
     - Та речка, что мы переходили вброд. Под Майкопом... Помнишь?
     - Курджипс она называется.
     - Курджипс...  -  повторила она,  - какое хорошее слово! Подыми меня,
Андрей. Я хочу сидеть рядом с тобой, как на сеновале в Майкопе.
     Земсков приподнял ее, осторожно придерживая за плечи. Луна светила им
прямо в лица.
     - Крепче,  крепче держи меня! - сказала Людмила. - Теперь не страшно.
Только почему так  темно?  Я  не  вижу тебя!  Ты  -  далеко.  Ты  уходишь,
Андрей?..
     - Я здесь, Людмила! Смотри же!
     - Поцелуй меня... - еле слышно попросила она.
     Губы Людмилы были еще  теплыми,  но  она  уже не  почувствовала,  его
поцелуя.  Он  положил ее  голову себе на  колени.  Дыхание становилось все
слабее. Луна уходила из окна. Вместе с ней уходила надежная душа Людмилы.
     Скоро  стало темно.  Только окно  светилось.  Ветерок качнул гирлянды
паутины,  пробрался в подвал. Волосы Людмилы зашевелились и коснулись руки
Андрея.
     Он  еще долго сидел на  холодном мельничном камне.  По шоссе,  лязгая
гусеницами,  двигались танки. Много танков. Земсков поднялся, взял автомат
и, не оглядываясь, вышел из подвала.
     По звукам,  доносившимся с дороги, по легким шорохам ночи, Земсков не
понял, а скорее почувствовал, что кольцо окружения сжимается вокруг полка.
Луна уже опускалась за лес. Неуклонно приближался рассвет нового дня. Этот
день нужно будет прожить без Людмилы, потому что ее нет нигде. Потом будут
другие дни, множество бесконечных дней, а ее нет нигде и не будет никогда.
Впервые в жизни Земсков понял ледяную твердость этого слова: "никогда!"
     Он не мог думать ни о чем,  кроме Людмилы.  Ее голос заполнял пустоту
ночи,  ее  шаги слышались рядом,  ее глаза светились перед его глазами,  и
все-таки Земсков видел, слышал и запоминал все.
     Пересекая луг,  он видел танки,  остановившиеся на дороге. А слева по
проселку шла другая колонна, и Земсков слышал ее тяжелый ход. Он запомнил,
в  каком  месте  донеслись до  него  голоса  немецких солдат,  и  в  каком
направлении прошли неуклюжие немецкие грузовики.
     Светало,  когда  Земсков вышел  на  развилку дорог.  Дальше шла  одна
дорога на  хутор Кеслерово,  где находился полк,  вернее,  два дивизиона и
батарея  Сомина.   Эта  дорога  пересекала  равнину,   позволяющую  танкам
развернуться широким фронтом.  Значит нельзя их пропустить сюда. Командир,
корректирующий огонь, должен находиться на самой развилке или лучше - чуть
подальше,  в  кустах,  лежащих  в  пространстве  между  двумя  сходящимися
дорогами. Вот отличное место для НП!
     Невдалеке,  в  жиденькой  посадке  у  дороги,  ведущей  в  Кеслерово,
раздавались выстрелы.  Взорвалось  несколько  гранат.  "Это,  может  быть,
Косотруб",  - подумал Земсков и побежал к посадке. Навстречу ему выскочили
из-за  деревьев двое немецких солдат.  Земсков поднял автомат,  но раньше,
чем  он  успел нажать на  спуск,  прогремели две очереди.  Один из  солдат
кубарем скатился в  канаву,  другой упал посреди дороги.  Из посадки вышли
двое в таких же комбинезонах, как у Земскова. Он узнал своих разведчиков -
Иргаша  и  Журавлева.  Час  назад  они  вышли  в  разведку  по  приказанию
подполковника Будакова.  Группу  возглавлял Бодров.  В  посадке разведчики
столкнулись с  группой  немецкой  разведки.  Результаты боя  были  налицо:
Бодров и двое разведчиков -  ранены,  трое,  в том числе и радист - убиты.
Один вражеский солдат захвачен в плен, остальные истреблены.
     Бодров так обрадовался,  увидев Земскова, что забыл о своих ранениях.
Он  кинулся  обнимать капитана,  но  застонал от  боли  и  сел  на  траву,
схватившись здоровой рукой за шею. Другая рука висела у него на перевязи.
     Бодров рассказал Земскову о  том,  какой шум поднял Будаков после его
исчезновения, а скоро обнаружилось, что исчезли Косотруб и Людмила.
     - Косотруб вернулся? - с тревогой спросил Земсков.
     - Нет. Мы вышли час назад. Он не появлялся. Чего ты так побледнел?
     Земсков рассказал обо всем, что с ним произошло. Он говорил с трудом,
словно ворочал камни.
     - Вот  и  все,  -  закончил Земсков,  -  Людмила осталась на  Волчьей
мельнице, а я пошел вперед и встретил вас.
     Все молчали.  Даже раненый боец,  которому было очень плохо, перестал
стонать.
     Земсков стер рукавом гимнастерки пот и грязь с лица.
     - Теперь надо думать о полке. Что приказал Назаренко?
     - Он  не  мог  сообщить часа,  но  сегодня  утром  здесь  будут  наши
мотомехчасти. Надо продержаться. Я вышел, чтобы корректировать огонь, если
противник будет наступать,  да вот задело гранатой, а радист убит. Паршиво
получается!
     Земсков  подошел  к   пленному.   Это   был   рослый  молодой  солдат
мотомеханизированных  войск,   видимо  из   того  самого  полка,   который
расположился в  Павловском.  Его  оглушило разрывом гранаты,  а  когда  он
пришел в себя, то был уже связан.
     - Журавлев!  Развяжи ему  ноги.  Von  welchem Regimente sind Sie?*  -
спросил Земсков. Немец демонстративно отвернулся.
     Земсков почувствовал, что им овладевает незнакомая до сих пор ярость:
- Aufstehen!**
     - Ich werde nicht antworten***.
     _______________
          * Из какого вы полка? (нем.)
          ** Встать! (нем.)
          *** Я не буду отвечать (нем.)

     Говорить ему все же  пришлось.  От пленного узнали,  что этой ночью в
Павловский пришел еще  один танковый полк.  Он  обогнул Ново-Георгиевскую,
где уже были русские. Больше ничего путного от немца не добились.
     - Иргаш, пристрели его! - сказал Бодров.
     - Отставить! Возьмите его с собой в полк, - распорядился Земсков, - я
обещал не расстреливать, если он будет говорить.
     - Черт с ним! - согласился Бодров. - Его счастье, что встретили тебя,
капитан. Теперь будем принимать решение, как действовать дальше.
     Но Земсков уже принял решение:
     - Ты,  Бодров, вместе с остальными ранеными, возвращаешься в полк. Со
мной остаются Иргаш и Журавлев. Давай бинокль, карту.
     - Это ты брось, товарищ Земсков! - возмутился Бодров.
     Земсков продолжал:
     - Тяжелораненого -  на шинель.  С вами - двое здоровых. Донесете... -
Он посмотрел на часы. Было уже около четырех утра. - Журавлев, бери рацию!
Пошли!
     Бодров поднялся с земли:
     - Я тоже пойду. Мне приказано...
     - Лейтенант Бодров!  - оборвал его Земсков. - Здесь приказываю только
я!
     Бодров встретился с  холодным взглядом Земскова.  Лицо  капитана было
землисто-серым,  щеки ввалились, кожа натянулась на скулах. Это измененное
горем,  спокойное лицо  с  жесткой  бороздой  между  бровями,  напряженные
желваки, плотно стиснутые губы напомнили Бодрову кого-то хорошо знакомого,
близкого и дорогого, но кого?
     - Ну?! - повернулся к нему Земсков.
     Бодров поднял здоровую руку к козырьку своей старой мичманки:
     - Есть,  товарищ  гвардии капитан!  -  Он  снял  с  себя  планшетку и
бинокль.
     Только отойдя километра на полтора от посадки, Бодров понял, что лицо
Земскова напомнило ему Арсеньева.
     Земсков с  разведчиками быстро дошел до  развилки дорог.  Со  стороны
Кеслерово  слышались  очереди  автоматических  пушек.   "Сомин   бьет   по
самолетам,  -  подумал Земсков,  -  а может,  атакуют с тыла? Ну, если там
началось, сейчас полезут с фронта. Надо торопиться!"
     Углубившись метров на сто в пространство, замкнутое двумя сходящимися
дорогами,  Земсков приказал отрыть щель и  замаскировать ее ветвями.  Пока
Иргаш  и  Журавлев  работали  шанцевыми  лопатками,   Земсков  внимательно
осматривал местность.
     Солнце еще не  взошло,  но было уже совсем светло.  Две дороги лежали
перед  Земсковым  среди  равнины,   поросшей  редким  кустарником.   Вдали
виднелось строение,  не  то  амбар,  не  то летний полевой стан.  Правее -
развесистая старая липа.  На  планшете Бодрова эти  точки были обозначены,
как рубеж ј  1.  Все координаты указаны.  НП  Земскова находится там,  где
Бодров обозначил рубеж ј 2.  Планшет грамотный,  по-видимому,  точный. Все
ориентиры намечены. Теперь можно заняться рацией.
     Матросы уже  отрыли окопчик длиной в  метр  и  глубиной чуть побольше
человеческого  роста.   Земсков  развернул  рацию   и   передал  позывные,
сообщенные ему Бодровым:
     - Я -  "Клотик"!  Я -  "Клотик"!  Я -  "Клотик"! "Рубка" - отвечайте!
Прием...
     Командный пункт полка не отвечал.  Журавлев тронул Земскова за плечо:
- Товарищ капитан, идут!
     Земсков снял наушники и  взялся за бинокль.  Танки появились сразу на
обеих дорогах. Впереди шла разведка на мотоциклах. Мотоциклисты пронеслись
с обеих сторон мимо наблюдательного пункта Земскова, доехали до развилки и
повернули обратно.  Танки  уже  подходили к  рубежу  ј  1.  Земсков  снова
принялся вызывать полк:
     - Я -  "Клотик"!  Я - "Клотик"! Вызываю "Рубку". "Рубка" - отвечайте!
Прием.
     Ни  звука  в  ответ.  Уже  видны были  простым глазом белые кресты на
башнях. Всходило солнце. Начинался новый день.


                            4. ЗАЛП - НА МЕНЯ!

     По  приказанию Будакова командный пункт полка разместили на невысоком
холме с восточной стороны хутора Кеслерово. По склонам холма среди вянущих
листьев  стлались по  земле  толстые  стебли  арбузов  и  тыкв.  Дивизионы
располагались на западной окраине. До них было километра два. Когда взошла
луна,  с командного пункта можно было отчетливо различить глубокие каналы,
проложенные в подсолнечном поле боевыми машинами.
     С тыла  КП  охраняла  батарея  Сомина.  Она находилась совсем близко,
среди деревьев,  подступавших к холму с восточной стороны. Будаков оставил
при себе взвод автоматчиков Горича. Мало ли что может произойти ночью? Эта
ночь - первая после смерти Арсеньева - страшила  его.  Далеко  на  востоке
грохотала канонада. С запада донесся залп гвардейских минометов. "Наверно,
дивизион Ермольченко под Ново-Георгиевской", - подумал Будаков. Немцы были
и спереди и сзади.  Больше всего Будаков боялся танков, от которых ушел из
Павловского. Видимо, противник решил нанести сильный контрудар. "Скорее бы
прошла   эта   ночь!  Утром  подойдут  наши..."  И  вдруг  он  понял,  что
подсознательно страшится встречи  с  наступающими  советскими  частями  не
меньше,  чем немецкого контрудара.  Флаг! Будаков не сообщил о его потере.
Он все еще надеялся на чудо,  на то,  что этот флаг будет снова  в  полку,
хотя не предпринимал ничего для его спасения. Сколько мечтал Будаков о том
времени,  когда он заменит Арсеньева.  И вот он - командир полка.  Но  при
каких обстоятельствах?! Теперь Будаков готов был бы отдать год - нет - два
года  жизни,  чтобы  снова  оказаться  начальником  штаба,   чтобы   опять
ответственность за полк нес Арсеньев,  чтобы флаг лежал на месте и не было
бы этого сосущего мучительного предчувствия неизбежной катастрофы. Ведь за
потерю флага ответит в первую очередь он - Будаков. Когда Будаков запретил
Николаеву предпринимать какие-либо шаги для спасения  флага,  это  вызвало
такое   возмущение  среди  офицерского  состава,  что  подполковник  начал
опасаться открытого  неповиновения.  Но  вскоре  по  непонятной  для  него
причине это возмущение улеглось. Видимо, мысли каждого были заняты гибелью
Арсеньева. А главное все думали о том, в каком положении оказался полк.
     "Я поступил правильно,  -  убеждал он себя,  -  полк сохранен, потери
невелики.  Как  только  подойдут наши,  можно  будет  продвигаться вперед.
Планомерно,  уверенно, без нелепого арсеньевского маневрирования. Арсеньев
за   несколько  минут  до  своей  смерти  принял  решение  прорываться  на
Ново-Георгиевскую.  Может быть,  это и  удалось бы  ему.  Арсеньеву всегда
везло.  Даже,  когда он действовал вопреки всем уставам и наставлениям. Но
это  везение  не  могло  продолжаться  бесконечно.   Теперь  он  -   труп.
Наконец..."
     Будаков поймал себя на этой мысли. Конечно, так: "Наконец..." С самим
собой можно быть откровенным.  При Арсеньеве он не имел решительно никаких
перспектив,  даже сейчас, во время наступления, когда звездочки на погонах
растут,  как грибы после дождя. Каких бы успехов ни добился полк, все было
бы отнесено за счет талантов покойного командира.  Яновский уж позаботился
бы  об  этом!  Для него Арсеньев -  все равно,  что флаг -  символ морской
доблести.
     "Опять этот флаг!  - он зябко поежился, представив себе на мгновенье,
как генерал Назаренко срывает с него погоны перед строем.  -  Сейчас самое
главное выполнить приказ генерала, сохранить часть и удержать рубеж".
     Будаков  поправил  булавкой фитиль  коптилки,  освещавшей блиндаж,  и
перечел свою шифровку командующему опергруппой:
     "В 17.50 убит командир полка Арсеньев.  Приняв командование,  я отвел
два   дивизиона  в   Кеслерово,   где   сдерживаю  контрнаступающие  танки
противника.  Докладываю о  дезертирстве бывшего  ПНШ-2  капитана Земскова,
который  находился  под  арестом.   Одновременно  дезертировали  разведчик
Косотруб  и  радистка  Шубина.  Исполняющий  обязанности  командира  полка
подполковник Будаков".
     В ответ на эту радиограмму была получена шифровка:
     "Приказываю держать  рубеж.  При  первой  возможности поддержу огнем.
Расследуйте обстоятельства исчезновения Земскова. Назаренко".
     "Генерал сомневается!  -  подумал Будаков.  - Однако против фактов не
попрешь!  С Земсковым необходимо было покончить.  Он сам помог  мне  своим
побегом  из-под  ареста.  Независимо  от  того,  как  высшее  командование
расценит мое сообщение  о  ложных  разведданных,  сейчас  Земсков  уже  не
начальник разведки и не капитан, а просто дезертир".
     Будаков посмотрел на часы.  Близился рассвет. В углу спал около рации
дежурный  радист.  У  входа  в  блиндаж  храпел  штабной  писарь.  Младший
лейтенант -  шифровальщик,  недавно  присланный в  полк,  спал  на  земле,
подложив под  голову свою  заветную сумку с  таблицами.  Снаружи вышагивал
часовой.
     Будаков отвинтил крышечку фляжки  и  сделал несколько глотков.  Водка
ободрила его.  Откусив полпомидора,  он  крутнул ручку полевого телефона и
взял трубку.