орме?"
     Земсков  поднялся  на   крылечко  со  свежими  тесовыми  ступеньками,
приложил ухо к  двери.  В комнате слышался приглушенный разговор.  Земсков
тихонько постучал.  Голоса стихли. Он стукнул сильнее и услышал испуганный
женский голос:
     - Кто там?
     "Выдадут еще,  чего  доброго,  от  страха",  -  подумал  Земсков,  но
ответил:
     - Свои. Советский командир.
     За  дверью снова зашептались.  По  улице шли  немцы.  Их  голоса были
слышны издалека.
     Земсков вынул  пистолет,  прижал губы  к  замочной скважине и  сказал
негромко, но отчетливо.
     - Если не откроете - я пропал. Идут немцы.
     Дверь тихо распахнулась вовнутрь.  В глубине комнаты стояла женщина с
ребенком на  руках.  Земсков сделал шаг  вперед и  закрыл дверь.  За  нею,
прижавшись к стене,  стоял немолодой мужчина в нательной рубахе с поднятым
топором в руках.
     Земсков сунул пистолет в кобуру. Человек опустил топор. Крупная капля
скатилась по его лбу.
     - Ф-фу! Я думал, какой-нибудь предатель привел немцев.
     - Скорей  дайте  гражданскую одежду.  Здесь  в  городе  осталась наша
санитарная машина. Я должен разыскать людей.
     Земсков   расстегнул  гимнастерку.   Мужчина   в   нательной   рубахе
подозрительно посмотрел на него:
     - А может, хочешь спрятаться? Дезертир?
     Такого вопроса Земсков не ожидал. И действительно, как доказать этому
человеку, что он не дезертир?
     - Хорошо!  Вы  мне не верите?  Там по тротуару идут немцы.  Я  сейчас
выйду и  перестреляю их сколько успею.  Когда вернутся наши,  передайте им
мои документы, - он вынул из кармана партбилет и удостоверение личности.
     Хозяин неторопливо взял  документы и  пошел к  окну,  потому что  уже
темнело. Женщина загородила ему дорогу:
     - Не подымай штору! Сумасшедший! Зажги спичку.
     - И то верно!  -  При свете спички он прочел:  "Отдельный гвардейский
минометный дивизион моряков. Лейтенант Земсков Андрей Алексеевич. Командир
батареи ПВО -  ПТО".  Так...  А ну, подойди поближе. По фотографии похоже,
только это не доказательство, что ты не дезертир...
     - А  вы-то  кто  такой?  Может быть,  специально задерживаете,  чтобы
дождаться немцев!
     - Ну,  не сердись,  парень. Верю. Держи свои документы. Катя, дай ему
мою рубаху и брюки.  Будем знакомы.  Дорохов!  - он протянул руку. - Какую
машину разыскиваешь?
     - Санитарную, с белым якорем на дверке.
     - Видел.  Потому и поверил тебе сразу,  только хотел испытать. Машина
эта стояла направо за  углом,  у  скверика.  Видимо,  повреждена.  Пошли -
помогу.
     Женщина схватила его за руку:
     - Куда ты, горе мое?!
     Он ласково отстранил ее:
     - Терпи, Катенька. Еще не то будет. Сама знаешь...
     Когда совсем стемнело,  Земсков в  полосатой рубашке,  надетой поверх
гимнастерки,  и  в брюках навыпуск вышел вслед за Дороховым.  У сквера,  в
переулке,  действительно стояла санитарная машина. Она была пуста. Дорохов
быстро разобрался:  -  Бензобак пробит.  Вот  еще  дырки от  пуль.  Ясно -
бросили. А много было людей?
     - Четверо: военфельдшер, санитар, девушка-сестра и шофер.
     Земсков внимательно осмотрел все  вокруг  машины,  поднял с  тротуара
бинт в  бумажной обертке,  потом прошел несколько шагов налево,  вернулся,
пошел  направо.  Под  ногой  у  него  хрустнуло стекло.  Земсков нагнулся:
разбитый пузырек!  Он опустился на колени,  понюхал землю и  ощутил слабый
запах иода.  Видимо, убегая из машины, люди захватили с собой медикаменты.
Может быть, обронили еще что-нибудь? Дальше никаких следов не было.
     - Погоди,  парень!  -  сказал Дорохов,  остановившись у низкого окна,
выходящего на тротуар. Он тихонько постучал. Приоткрылась ставня.
     - Стрельцова, это я - Дорохов.
     Их немедленно впустили. Посыпались вопросы:
     - Товарищ Дорохов, вы здесь?
     - Корней Иванович, как же вы остались?
     Дорохов отрубил:
     - Остался,  как видите.  Так надо.  Сейчас речь о  том,  чтобы помочь
товарищу командиру.
     При  мигающем свете  керосиновой лампочки без  стекла  Земсков увидел
целую  семью:   двух  женщин,   старика  со  старухой,  внучат.  Негромкая
размеренная  речь  Дорохова  сразу  внесла  спокойствие.  Одна  из  женщин
рассказала,  что  мимо их  окна час  назад пробежала девушка с  санитарной
сумкой.
     - Вот что!  -  сказал Дорохов.  -  Надо бы  вам пройти по соседям,  в
сторону улицы Фурманова.  Может быть,  кто еще видел этих людей. А мы пока
подождем у вас. Не боитесь?
     - Боимся,  -  честно  ответила женщина  постарше,  но  тут  же  стала
надевать платок.  Она вернулась минут через десять:  - Нашла! Вашу девушку
увела Сидоркина, что работает завмагом "Культтовары".
     Земсков и  Дорохов пошли к  Сидоркиной,  но Людмилы там не оказалось.
Заведующая магазином  подтвердила,  что  действительно она  увела  к  себе
высокую девушку с якорьком на рукаве гимнастерки.
     - А где она сейчас? - спросил Земсков.
     - У Прохоровых в сарае, на чердаке.
     Дорохов попрощался с Земсковым:
     - Теперь ты  -  на  пути,  а  мне не стоит особенно много шататься по
городу. Как думаешь выбираться?
     - Выберусь,  товарищ Дорохов.  Пойду вверх по реке. Там меня ждет наш
матрос.
     Дорохов неожиданно обнял Земскова и хлопнул его ладонью по спине:
     - Счастливо,  парень!  Главное,  возвращайтесь  поскорее  -  вы  все.
Насовсем!
     Земсков проводил глазами смелого человека,  которого все здесь знали.
Кто он такой?  Может быть, через некоторое время мы услышим о партизанском
отряде в районе Майкопа,  а может,  погибнет сегодня же ночью,  как тысячи
безвестных героев.
     Сарайчик Прохоровых находился за  огородом,  среди  зарослей бузины и
лопуха.  В дом заходить не стали. Земсков сорвал с дверей сарая повешенный
для  пущей  верности  хозяевами жестяной замочек.  В  темноте  он  нащупал
лестницу. Сидоркина караулила у ворот.
     Когда  под  ногами  Земскова  заскрипели  хлипкие  ступеньки,  сверху
раздался срывающийся голос:
     - Стой! Ребята, гранаты к бою!
     - Людмила, это я - Земсков!
     Он  схватился  руками  за  раму  чердачного люка,  подтянулся и  влез
наверх. Людмила бросилась к нему:
     - Земсков,  Андрей!  -  Она обхватила его за шею и  громко заплакала,
всхлипывая и вытирая слезы о дороховскую полосатую рубашку.
     - Кто здесь с вами?
     - Никого. Это я так, чтоб испугались. Я - одна.
     - А где Горич? Где все?
     Оказалось,  что санитарная машина задержалась, так как Горича позвали
оказать помощь командиру танкистов.  Вместе с Юрой ушел санитар. Людмила и
шофер ждали долго,  потом поехали к мосту, но дорога была забита машинами,
и  шофер  решил  объехать пробку  переулками.  Внезапно началась стрельба.
Несколько пуль  попало  в  машину.  Когда  взорвали мост,  шофер  бросился
бежать,  а  Людмила  осталась.  У  нее  не  было  никакого  оружия,  кроме
ампутационного ножа.  Этот  длинный хромированный нож  и  сейчас торчал за
голенищем брезентового сапожка.
     Первое время Людмила не  очень боялась,  но  когда по  соседней улице
прошли  немецкие  танки,   она   растерялась,   схватила  что   попало  из
медикаментов и побежала в переулок. На ее глазах фашисты закололи широкими
штыками шофера  санитарной машины,  который пытался спрятаться в  газетном
киоске. Людмила не могла двинуться с места. Окаменев, она стояла под аркой
ворот.  Какая-то женщина отвела девушку к себе домой, а когда стемнело, ее
спрятали на этом чердаке.
     Свою гимнастерку Людмила зарыла в сене. Она не сообразила, что бриджи
и сапоги тоже доказывают ее принадлежность к армии.
     - Все ясно, - сказал Земсков, выслушав короткий рассказ.
     Густой запах свежего сена  наполнял узкое пространство между потолком
и толевой крышей.  Еле слышно доносились далекие выстрелы. Сидоркина вошла
в сарай и зашептала, задрав голову кверху:
     - Сидите там. На улице полно немцев. Утром вам принесут поесть.
     - Спасибо,  товарищ,  - ответил Земсков, - большое вам спасибо! Утром
нас уже не будет.
     Женщина ушла,  а  они уселись на сене у  слухового окна,  из которого
видны были темные сады и  огни пожаров.  Людмила все еще дрожала.  Земсков
обнял ее одной рукой за плечи:
     - Ну,  чего дрожишь,  глупая? Я всегда думал - ты храбрая. А на самом
деле - трусишка.
     - Я - не трусишка. С тобой я ничего не боюсь. Людей жалко...
     Больше никто из них не говорил ни слова.  Так сидели они у  слухового
окна,  следя за бликами пожаров на черных кронах деревьев, прислушиваясь к
неясным шумам этой душной, тревожной ночи.
     Людмила уснула.  Она дышала ровно и глубоко. Земсков ощущал каждый ее
вздох  под  тонкой  тканью  полосатой тельняшки.  Закинутая голова девушки
лежала на его плече.
     Постепенно затих  шум  моторов.  Выстрелы глухо  доносились издалека.
Вероятно,  немецкое наступление передвинулось за реку Белую.  Пришло время
отправляться в путь.
     Земскову жалко  было  будить Людмилу.  Лицо спящей девушки показалось
ему не просто красивым - это он замечал  и  раньше,  -  а  каким-то  очень
родным,  словно он знал ее много лет. Он осторожно провел рукой по густым,
жестким от пыли волосам. Людмила открыла глаза.
     - Надо идти?  -  она быстро встала,  вытащила из-под вороха сена свою
измятую гимнастерку.
     Земсков высунулся через окошечко.  Все спокойно.  Ветер несет облака.
Луна то зарывается в них, то снова обнажается изогнутым серебристым мечом.
Ни одно окошко не светится. Ни звука шагов, ни человеческого голоса.
     - Пошли, Людмила.
     Она не двигалась с места.
     - Боишься?
     - Скажи, Андрей, мы можем не дойти? Правда?
     - Все может быть.
     - У меня к тебе просьба...
     - Какая?  -  он положил по гранате в карманы гражданских брюк,  вынул
пистолет, проверил его. - Какая просьба?
     - Поцелуй меня.
     В полутьме ее лицо казалось неясным светлым пятном. Только глаза, еще
большие, чем обычно, отражали отблеск далекого огня, и чуть заметно белели
зубы между полуоткрытых губ.
     Земсков  обнял  Людмилу.  Она  почувствовала между  лопатками холодок
пистолета,  который он держал в  руке,  прижалась всем телом к  Земскову и
сама поцеловала его:
     - Теперь пойдем!


                               4. КУРДЖИПС

     Они благополучно дошли до  реки,  не встретив ни одного человека.  От
воды веяло сырой прохладой. Как ни в чем не бывало квакали лягушки. На том
берегу из-за леса взлетали ракеты. Земсков шел неслышным скользящим шагом.
Людмила  легко  поспевала за  ним.  Узенькая  дорожка  свернула в  камыши.
Земсков,  не раздумывая,  вошел в  плотный строй шумящих стеблей.  Другого
пути вдоль берега не  было,  и  он  уверенно продвигался по  еле  заметной
тропке.
     Под  ногами  захлюпала вода.  Внезапно Земсков  остановился,  схватив
Людмилу за руку.  В тихом хоре камышей ему послышался какой-то посторонний
звук,  но  даже сейчас прикосновение к  ее  горячей руке было чем-то очень
значительным и хорошим.  Несколько секунд они простояли,  держась за руки.
Бархатные щеточки  колыхались над  их  головами.  Наконец Земсков отпустил
руку Людмилы и,  сделав ей знак стоять на месте,  двинулся вперед.  Справа
заблестела маслянистая черная вода.  Камыши отступили,  открывая крохотную
бухточку.  На  противоположной ее  стороне из  камыша  высунулась голова в
бескозырке.
     - Валерка!
     - Есть, товарищ старший лейтенант!
     Косотруб повел Земскова и  Людмилу вдоль берега.  Он  успел уже здесь
осмотреться и  даже  обнаружил рыбачий  челнок,  который предусмотрительно
отвел подальше.  Челнок рассчитан был на  одного человека,  от  силы -  на
двоих.
     - Ничего,  поместимся!  -  успокаивал Косотруб.  - Везет мне - второй
линкор заимел. Этот еще лучше того донского ящика!
     Весла  не  было,  но  Косотруб раздобыл где-то  доску.  Когда  челнок
глубоко осел под тяжестью троих человек, Валерка сам себе скомандовал:
     - На воду!
     Переезд на  другой берег занял не более десяти минут.  Челнок ткнулся
плоским днищем в  песок.  Недалеко от берега,  подымающегося круто в гору,
темнел лес.  Земсков повел  своих  спутников напрямик между деревьями,  по
компасу.  По  его  расчету к  утру они должны были выйти на  магистральное
шоссе  в  районе  станицы  Апшеронской..   Редкая  стрельба  доносилась  с
северо-востока.  Это  давало  Земскову надежду  достичь Апшеронской раньше
немцев. Ночью они обычно не наступали.
     Идти  становилось все  труднее.  Земсков скинул  с  себя  гражданскую
одежду,  мысленно еще раз поблагодарив Дорохова. Стало немного легче. "Как
же трудно,  должно быть,  Людмиле!" - думал он. Девушка не жаловалась. Она
молча шла между Земсковым и  Косотрубом.  Дорогу преградил не широкий,  но
быстрый поток, шумящий по камням. Валерка попробовал палкой глубину.
     - Можно перейти. Здесь не больше метра.
     Он  первым  перебрался на  другой  берег.  Земсков без  труда  поднял
Людмилу на  руки.  Совсем близко от  ее уха его губы произнесли непонятное
слово: "Курджипс". Она осторожно, но решительно высвободилась из его рук:
     - Я - тяжелая, не надо. Ты мне только дай руку.
     Мокрые по  пояс,  они вышли на  другой берег.  Здесь начинались поля.
Вдали виднелись какие-то строения.
     "Если  это  поселок Садовый,  значит  мы  забрались слишком далеко на
север",  -  соображал Земсков.  Ориентироваться ночью по местным предметам
было трудно.  Решили обойти поселок с юга.  Когда он остался позади, пошли
по   проселочной  дороге.   Людмила  еле  передвигала  ноги.   Она  брела,
спотыкаясь,  как во сне. Земсков объявил привал. Валерка достал из кармана
банку консервов и кусок хлеба.  Разделив еду на три части,  он быстро съел
свою долю, растянулся под деревом и тут же уснул. Земскова тоже неудержимо
клонило ко сну.  Ему не мешала даже мокрая одежда. Глаза слипались, голова
тянулась к земле. Уже в полудремоте он услышал вопрос Людмилы:
     - Что значит курджипс?
     - Курджипс? Это - речушка, в которой мы недавно вымокли.
     - А! Я думала - совсем другое.
     - Что?
     - Спи, Андрюша. Я покараулю.
     Как было сказать, что она приняла название реки за ласковое слово, на
каком-то чужом и милом языке.
     Усилием воли Земсков отогнал сонливость,  но  она все же  была где-то
близко,  готовая в любой момент снова его опутать. Он прислонился спиной к
дереву:
     - Попробуй поспать полчасика, Людмила.
     - Не могу.
     - Тогда пошли.
     И  снова  они  шагали по  лесной дороге,  все  время  в  гору,  минуя
котловины, опушки и просеки.
     Ночь  медленно  отступала.   Небо  над  дорогой  посветлело.  В  лесу
проснулись птицы.  Они высвистывали,  пиликали,  щелкали на разные голоса,
радуясь наступлению дня.  Чем светлее становилось,  тем громче пели птицы.
Людмила насчитала больше десяти различных птичьих голосов.  Теперь впереди
шел Косотруб,  за ним Людмила, а Земсков - последним. Лесная дорога вывела
на широкий проселочный тракт. Здесь уже были следы повозок и автомобильных
шин.
     - Хорошо бы попалась попутная машина, - сказал Косотруб.
     - Навряд ли,  -  Земсков присмотрелся к следам протектора.  -  Прошла
одна машина "ЗИС-5" часа два назад. Наверно, с того хутора.
     - А откуда ты знаешь,  что именно "зис" и два часа назад?  -  Людмила
остановилась,  обернувшись к  Земскову.  Только теперь он увидел,  как она
устала.  Темные,  глубокие полукруги охватывали ее глаза,  губы запеклись,
растрепанные волосы висели грязными космами,  прилипая ко лбу и  к вискам.
Сейчас Людмила вовсе не  выглядела красивой,  но  Земскову она  показалась
куда милее,  чем в  те  дни,  когда девушка производила переполох во  всем
дивизионе и покоряла всех своей жизнерадостной и броской красотой.
     "Ее  самоуверенный тон,  вольные словечки,  строптивость и  резкость,
нагловатая,  излишне свободная манера поведения в  мужском обществе -  все
это -  внешнее,  наносное,  -  думал Земсков, - а в действительности она -
сердечная, простая, надежная душа. Именно надежная!"
     Он  так  и  не  ответил,  каким  образом  определить по  следу  время
прохождения машины  и  ее  марку.  Разъяснения пришлось давать  Косотрубу.
Земсков уже давно научил моряка элементарной азбуке дороги.
     - Смотри здесь, Людмила!
     - Сюда, а не здесь, - устало поправила девушка.
     - Не все равно?  Учительница нашлась!  Надо знать ширину колеи каждой
машины.  Вот  здесь -  сто  шестьдесят семь сантиметров,  а  ширина шины -
семнадцать сантиметров. Ясно? Значит, "зис". Теперь время. След протектора
целый,  на нем роса.  Роса -  мы видели - выпала часа полтора назад, когда
пересекали овражек. Оттуда - полчаса хода. Всего - два.
     - Ну, и что из этого?
     - Как что?  Если б машина прошла по росе,  не было бы капелек. Так? А
прошла бы много раньше, ветерком загладило бы рисунок по пыли. Дошло?
     Попутные машины так  и  не  догнали их,  но  скоро  донеслось гудение
моторов.
     - Через десять минут - шоссе, - уверенно определил Косотруб.
     Они сошли с дороги и осторожно продвигались лесом. Кто его знает, чьи
машины  идут  сейчас  по  шоссе?  Земсков пожалел о  брошенной гражданской
одежде.  Но опасения оказались напрасными. На шоссе они увидели "газики" и
"зисы".  Гудронированная автострада лежала  жирной  маслянистой лентой под
утренними лучами. День обещал быть жарким.
     - Ну, вот и пришли! - весело сказал Земсков.
     - Пришли!  -  кивнула головой Людмила. Она едва держалась на ногах от
усталости,  и  все же ей было немножко жалко,  что кончился этот трудный и
опасный путь.
     - А ты говорила - не дойдем!
     Людмила прекрасно помнила, при каких обстоятельствах были сказаны эти
слова. "Неужели ему жалко, что он поцеловал меня? - она покраснела от этой
мысли.  -  Напоминает. Странный он человек. Гордый. Другой бы на его месте
давно понял и,  пожалуй,  не пропустил бы то,  что само идет в руки. А он?
Может быть, именно за это я так его люблю".
     Не прошло и  пяти минут,  как их подобрала попутная машина.  В кузове
четырехтонного   "доджа"   сидели    солдаты-артиллеристы   с    эмблемами
противотанкового истребительного полка на рукавах гимнастерок. К грузовику
была прицеплена 76-миллиметровая пушка.  Земсков первым делом спросил,  на
каком рубеже идут бои.  Оказалось, что за ночь немцы продвинулись мало, но
наши войска уже отошли к Апшеронской.  До нее оставалось не более двадцати
километров.
     Косотруб немедленно завел новые знакомства. Поражая слушателей лихими
морскими словечками, он шутил и смеялся, как всегда, будто не пришлось ему
этой ночью пройти по лесам без малого сорок километров.
     Земсков развернул карту и погрузился в ее изучение,  а Людмила уснула
на  ворохе  серых  шинелей,  сломленная  тяжкой  усталостью  и  волнениями
последних суток.
     В  станице  Апшеронской Косотруб  сразу  же  заметил  знакомые машины
морского  дивизиона.  Он  радостно  застучал кулаком  по  кабине.  Земсков
спрыгнул с  высокого кузова еще на ходу.  Ему не терпелось скорее в часть.
Валерка попрощался с  новыми  знакомыми,  причем,  конечно,  было  сказано
неизменное:  "гора с  горой не сходится...",  -  и тоже соскочил на землю.
Людмила сошла последней.  Ее  спасители тут же  забыли о  ней,  как только
миновала последняя тень опасности.
     Первое,  что  узнал  Земсков в  дивизионе,  было  известие о  ранении
комиссара.  Еще у Белой, по дороге на огневую позицию, "виллис", в котором
ехали  Арсеньев  и  Яновский,  обстреляли автоматчики.  Шофер  и  вестовой
командира полка погибли.  Арсеньев сам сел за  руль и  с  трудом доехал на
поврежденной машине до штаба дивизиона.
     Комиссар лежал  в  задней комнате дома,  где  разместился штаб.  Пуля
пробила ему  правое плечо  навылет,  чуть  пониже ключицы.  Утром сознание
вернулось к  нему.  Преодолевая боль,  Яновский  давал  последние указания
комиссарам батарей.  Он говорил тихо,  но отчетливо,  отдыхая после каждой
фразы.  Рядом стояли врач - майор из медсанб