экзекуции.
     От этого зрелища Баллард застыл на месте, и русский, догнав его, схватил за руку и вытолкнул в коридор, что-то выкрикивая в лицо. Баллард не понимал бурного излияния русских фраз, но руки, сомкнувшиеся вокруг его горла, не требовали перевода. Русский был в полтора раза тяжелее и имел хватку профессионального душителя, но Баллард без труда почувствовал превосходство в силе. Он разжал руки нападавшего со своей шеи и ударил его по лицу. Удар был не очень сильным, но русский упал спиной на лестницу и затих.
     Баллард вновь оглянулся на красную комнату. Умирающий исчез, оставив комки внутренностей на пороге.
     Из глубины комнаты послышался смех.
     Баллард повернулся к русскому.
     - Ради бога, что здесь все-таки происходит? - спросил он, но тот только неотрывно смотрел на открытую дверь.
     Лишь только он это произнес, смех прекратился. По залитой кровью стене комнаты прошла тень, и кто-то сказал:
     - Баллард?
     Голос был грубым, как будто говорящий кричал день и ночь, но принадлежал он, несомненно, Мироненко.
     - Не стойте на холоде, заходите внутрь, - сказал он. - И прихватите с собой Соломонова.
     Русский кинулся было к входной двери, но не успел сделать и двух шагов, как Баллард крепко схватил его.
     - Вам нечего бояться, товарищ, - сказал Мироненко. - Собаки больше нет.
     Несмотря на эти заверения, Соломонов начал всхлипывать, когда Баллард заталкивал его в дверь.
     Мироненко оказался прав: внутри было действительно теплее. И никаких следов собаки. Хотя все было залито кровью. Пока Баллард воевал с Соломоновым, сюда снова притащили человека, который метался по этой комнате-бойне. С его телом обошлись с потрясающим варварством. Голова была размозжена, кишки валялись по всему полу.
     В тусклом освещенном углу этой жуткой комнаты на корточках сидел Мироненко. Судя по припухлостям на лице и верхней части торса, он был немилосердно избит, но его небритое лицо улыбалось своему спасителю.
     - Я знал, что ты придешь, - он перевел взгляд на Соломонова. - Они выследили меня, - продолжал он. - Думаю, они хотели меня убить. Вы ведь этого хотели, товарищ?
     Соломонов трясся от страха, не зная куда девать глаза. Его взгляд натыкался то на лунообразное, все в синяках, лицо Мироненко, то на обрывки кишок, разбросанные повсюду.
     - Что же им помешало? - спросил Баллард.
     Мироненко встал. Даже это безобидное движение заставило Соломонова нервно вздрогнуть.
     - Расскажите мистеру Балларду, - подсказал ему Мироненко. - Расскажите, что произошло.
     От страха Соломонов потерял дар речи.
     - Он, очевидно, из КГБ, - объяснил Мироненко. - Оба они - в курсе дела. Впрочем, не совсем в курсе, если эти идиоты их не предупредили. Вот их и послали убивать меня лишь с пушкой и молитвой, - он рассмеялся от этой мысли. - Хотя и то, и другое бесполезно в данных обстоятельствах.
     - Умоляю вас... - пролепетал Соломонов. - Отпустите меня. Я ничего не скажу.
     - Вы скажете все, что им нужно, товарищ, как требует от всех нас долг, - ответил Мироненко. - Верно, Баллард? Ведь мы рабы своей веры?
     Баллард внимательно изучал лицо Мироненко: в нем была какая-то полнота, не похожая просто на кровоподтеки. Казалось, что сползает кожа.
     - Нас заставили забыть, - сказал Мироненко.
     - О чем? - спросил Баллард.
     - О самих себе, - Мироненко вышел из своего темного угла на свет.
     Что сделали с ним Соломонов и его покойный напарник? Все его тело было покрыто ушибами, а на шее и висках виднелись кровавые вздутия, которые Баллард принял было за синяки, но они пульсировали, как будто какое-то существо дышало под кожей. Впрочем, они, кажется, не беспокоили Мироненко, который протянул руку к Соломонову. При его прикосновении убийца-неудачник пустил слюни, но намерения Мироненко не были кровожадными. Заботливо, так что мурашки побежали по коже, он вытер слезу со щеки Соломонова.
     - Возвращайся к ним, - сказал он дрожащему Соломонову. - Расскажи им все, что ты видел.
     Соломонов, казалось, не верил своим ушам, или, по крайней мере подозревал, как и Баллард, что это прощение было притворным, и что любая попытка покинуть здание будет иметь фатальные последствия.
     Но Мироненко не отступал.
     - Давай же, - сказал он. - Избавь нас от своего общества. Или ты предпочитаешь остаться на ужин?
     Соломонов нерешительно шагнул в сторону двери. Не дождавшись удара, он сделал еще один шаг, и еще, пока не добрался до двери и скрылся.
     - Расскажи им! - крикнул Мироненко ему вслед. Входная дверь хлопнула.
     - Рассказать им о чем? - спросил Баллард.
     - Что я вспомнил, - сказал Мироненко. - Что я нашел шкуру, которую они с меня стащили.
     Впервые после появления в этом доме Баллард почувствовал тошноту. Причиной ее была не кровь и не останки под ногами, а что-то во взгляде Мироненко. Он уже где-то видел этот блеск в глазах. Но где?
     - Вы... - сказал он спокойно. - Вы сделали это?
     - Безусловно, - ответил Мироненко.
     - Но как? - спросил Баллард. Он ощутил знакомый гром, нарастающий где-то из глубины головы. Чтобы отвлечься, он повторил вопрос, - Как, черт возьми?
     - Мы с тобой из одного теста, - ответил Мироненко. - Я чую это в тебе.
     - Нет, - сказал Баллард. Гул продолжал нарастать.
     - Все науки - просто слова. Это не то, чему нас учили, но то, что мы чувствуем своим костным мозгом, своей душой.
     Он уже говорил о душе раньше, о местах, устроенных его хозяевами, чтобы рвать человека на части. Тогда Баллард подумал, что эти разговоры - просто преувеличение; сейчас он не был в этом уверен. Что означали те похороны, если не подчинение какой-то скрытой части его самого? Его костного мозга, его души.
     Баллард еще не успел подобрать слова, чтобы выразить свои мысли, как вдруг Мироненко насторожился, его глаза засверкали еще ярче.
     - Они снаружи, - сказал он.
     - Кто?
     Русский пожал плечами.
     - Какая разница? - сказал он. - Ваши или наши. И те, и другие могут заставить нас замолчать - если смогут.
     С этим трудно было не согласиться.
     - Мы должны действовать быстро, - сказал он и устремился в коридор. Входная дверь оставалась полуоткрытой. Через несколько мгновений Мироненко был уже около двери, Баллард следовал за ним. Один за другим, они выскользнули на улицу.
     Туман сгущался. Он тяжело окутывал уличные фонари, делая их свет грязноватым, превращая каждый подъезд в укрытие. Баллард не стал дожидаться, пока преследователи появятся в поле зрения, а шел за Мироненко, который уже достаточно оторвался, двигаясь не по комплекции проворно. Балларду пришлось прибавить шагу, чтобы не упускать его из виду. Тот иногда показывался, иногда вновь скрывался в плотных клубах тумана.
     Теперь они двигались по жилым кварталам, вдоль каких-то зданий, возможно, складов, стены которых, не прореженные ни единым окном, круто взмывали в темное небо. Баллард окликнул Мироненко, чтобы тот сбавил шаг. Русский остановился и повернулся к Балларду, его неясные очертания колебались в призрачном свете. Было ли это причудливой игрой тумана, или состояние Мироненко действительно ухудшалось с тех пор, как они покинули здание? Его лицо казалось взмокшим, бугры на шее увеличились.
     - Нам не обязательно бежать, - сказал Баллард. - Они не идут за нами.
     - Они всегда идут за нами, - ответил Мироненко, и, как бы в подтверждение его слова, Баллард услышал приглушенные туманом шаги на прилежащей улице.
     - Не время разговаривать, - обронил Мироненко и, повернувшись на каблуках, побежал. Через несколько секунд он уже снова исчез в тумане.
     - Какое-то мгновение Баллард колебался. Несмотря на опасность, он хотел взглянуть на преследователей, чтобы знать их на будущее. Но теперь, когда мягкая поступь Мироненко стихла, он заметил, что и другие шаги исчезли. Может быть, они знают, что он ждет их? Он задержал дыхание, но не услышал ни звука, и никто не появился.
     Туман не спеша продолжал скрадывать все вокруг. Балларду показалось, что он совершенно один в тумане. С неохотой, он повернулся и побежал вслед за русским.
     Через несколько ярдов он увидел, что дорога раздваивается. Невозможно было определить, по которой из них шел Мироненко. Проклиная себя за медлительность, Баллард отправился по той, что была больше скрыта туманом. Улица оказалась короткой, и упиралась в стену с остриями наверху, за которой был своего рода парк. Там туман был еще гуще, цепляясь за мокрую землю, и Баллард мог видеть лишь пять-шесть ярдов травы за стеной. Но интуиция подсказывала ему, что он на правильном пути; что Мироненко перелез через эту стену и теперь поджидает его где-то поблизости. Позади него был только слепой туман; или преследователи потеряли его, или сбились с пути, или и то, и другое. Он взобрался на стену, ругнувшись сквозь зубы на острия, и спрыгнул по другую сторону.
     Тишина на улице казалась абсолютной, но это, очевидно, было не так, потому что в парке было еще тише. Туман здесь был еще более сырым, и еще больше давил на него, когда он шел по мокрой траве. Стена за спиной - единственный ориентир в этой пустыне - превратилась в призрак, потом исчезла совсем. Практически на ощупь, он прошел еще несколько ярдов, не уверенный даже, что двигается по прямой. Внезапно туман уплыл в сторону, и впереди возникла фигура поджидающего его человека. Вздутия так исказили лицо, что Баллард никогда не подумал бы, что это может быть Мироненко, если бы не его пылающие глаза.
     Тот не стал дожидаться Балларда, а повернулся и снова шагнул в молоко, предоставляя англичанину возможность следовать за ним и проклинать и бегущего, и догоняющего. Через несколько шагов он почувствовал движение где-то совсем рядом. Органы чувств были бесполезны в плотных объятиях тумана и ночи, но он видел другими глазами, он слышал другими ушами и знал, что он не один. Может быть, Мироненко остановил свой бег и вернулся? Он произнес его имя, сознавая, что выдает себя всем и каждому, хотя не сомневался, что уже обнаружен, кто бы там за ним ни крался.
     - Говори, - сказал он.
     Туман не ответил.
     Снова движение. Простыни тумана немного раздвинулись, и между ними мелькнула фигура. Мироненко! Баллард еще раз окликнул его и сделал несколько шагов сквозь белесую мглу в его сторону, и тут что-то выступило ему навстречу. Он видел призрак только мгновение, впрочем, этого было достаточно, чтобы разглядеть раскаленные добела глаза, и зубы, такие длинные, что они исказили рот в постоянную гримасу. Глаза и зубы он видел отчетливо. В других подробностях - щетине на коже и звериных лапах - он был менее уверен. Возможно, его истощенный шумом и болью мозг отказался в конце концов воспринимать реальный мир, привлекая ужас, чтобы пугливо спрятаться за ним в неведение.
     - Проклятье, - бросил он, пытаясь не поддаваться ослепляющему гулу, вновь поднимающемуся в его голове, хотя с этими призраками лучше быть слепым. Как бы проверяя его здравое восприятие, туман впереди заколыхался и расступился, и что-то напоминающее человека - только живот до земли - смутно проступило сквозь туманную завесу. Справа он услышал рычание, слева еще одна неясная форма то показывалось, то вновь исчезала. Он был, по-видимому, окружен сумасшедшими людьми и дикими собаками.
     А Мироненко? Что с ним? Стал ли он членом этой компании или ее жертвой? Заслышав голос за спиной, он резко обернулся и увидел, как кто-то, похожий на русского, скрылся в тумане. На этот раз он не пошел вслед, он побежал, и его проворность была вознаграждена. Фигура вновь проступила перед ним, и он, рванувшись, схватил ее за пиджак. Его добычей оказался Мироненко, который вертелся вокруг него, изрыгая рычание, а лицо было таким, что Баллард чуть не закричал: рот напоминал рваную рану; зубы чудовищной величины; глаза, как щели, залитые расплавленным золотом; вздутия на шее еще больше разбухли, так что голова русского уже не возвышалась над туловищем, но срослась с телом без какой-либо оси.
     - Баллард, - улыбнулось чудовище.
     Его голос воспринимался с большим трудом, но Баллард уловил в нем отзвуки Мироненко. Чем больше он вглядывался в бьющее энергией тело, тем страшнее ему становилось.
     - Не бойся, - сказал Мироненко.
     - Что это за болезнь?
     - Единственная болезнь, которой я когда-либо болел, была забывчивость, и теперь я от нее вылечился.
     Он гримасничал, как будто каждое слово находилось в противоречии с инстинктами его звукового аппарата.
     Баллард коснулся пальцами виска. Несмотря на его внутренний протест, шум все нарастал и нарастал.
     - ...Ты ведь тоже помнишь, так ведь? Ты такой же.
     - Нет, - выдавал Баллард.
     Мироненко дотронулся до него щетинистой лапой.
     - Не бойся, - сказал он. - Ты не один. Нас много - братьев и сестер.
     - Я тебе не брат, - ответил Баллард. Шум в голове был страшным, но лицо Мироненко еще страшней. Баллард брезгливо отвернулся и пошел, но русский не отставал.
     - Ты знаешь, какова на вкус свобода, Баллард? А жизнь? Просто улет.
     Баллард не останавливался, у него пошла кровь носом. Он не обращал на нее внимания.
     - Только поначалу больно, - продолжал Мироненко. - Потом боль проходит...
     Баллард шел, опустив голову, глаза в землю. Мироненко, видя, что его слова не производят действия, отстал.
     - Тебя не примут обратно! - крикнул он. - Ты слишком много видел.
     Гул вертолетов не смог совсем заглушить этих слов. Баллард понимал, что в них есть правда. Он шел, спотыкаясь, и сквозь какофонию в голове до него доносился голос Мироненко:
     - Посмотри...
     Туман немного рассеялся, и сквозь его лоскуты просматривалась парковая стена. Сзади вновь послышался голос Мироненко, понизившийся до рычания:
     - Посмотри, во что ты превратился.
     Турбины ревели. Балларду казалось, что ноги сейчас подкосятся, но он продолжал идти к стене. Когда до нее оставалось несколько ярдов, снова раздался голос Мироненко но слов было уже не разобрать, только глухой рык.
     Баллард не удержался, чтобы не взглянуть на него, хоть раз. Он посмотрел через плечо.
     И вновь туман окутал его, но в какие-то мгновения - долгие, как вечность, и все же слишком короткие - он видел то, чем был Мироненко во всем великолепии, и тогда вой турбин переходил в визг. Он прижал ладони к лицу. И тут прогремел выстрел, затем другой, и дальше целая серия. Он упал на землю - и от слабости, и чтобы спастись от пуль. Открыв глаза, он увидел несколько человеческих фигур, движущихся в тумане. Хотя он уже забыл о преследователях, они не забыли о нем. Они шли за ним в парк и вступили в гущу этого сумасшествия: люди, полулюди и нелюди потерялись в тумане, и всюду было кровавое смятение. Он видел стрелка, ведущего огонь под прикрытием тени и награждающего пулей в живот каждого, кто выскакивал из тумана; видел существо, которое появилось на четырех ногах и удрало на двух; и как еще какая-то тварь пробежала с раскрытой в хохоте пастью, держа за волосы человеческую голову.
     Шум приближался. Опасаясь за свою жизнь, он поднялся на ноги и попятился к стене. Рычание, крики и визги продолжались, каждую секунду он ожидал, что его настигнет либо пуля, либо какая-нибудь из тварей. Но он добрался до стены живым и попробовал вскарабкаться на нее. Однако, координация покинула его. Ему ничего не оставалось, как идти вдоль стены до калитки.
     За его спиной продолжался карнавал масок, превращений и обманчивой внешности. Его ослабленное сознание обратилось на мгновение к Мироненко. Переживет ли он, или кто-нибудь из его стаи, эту бойню?
     - Баллард, - сказал голос из тумана. Он не мог видеть говорящего, но узнал голос. Он слышал его в том бреду, когда голос пытался сказать ему ложь.
     Он почувствовал укол в шею, человек, подойдя сзади, вводил иглу.
     - Спи, - сказал голос, и с этими словами пришло забытье.

***

     Поначалу он не мог вспомнить имени этого человека. Его мысли блуждали, как потерявшийся ребенок ищет родителей, хотя говорящий постоянно взывал к его вниманию, обращаясь к нему, как к старому другу. И вправду, было что-то знакомое в его механическом глазу, который двигался значительно медленнее своего напарника. Наконец, вспомнилось и имя.
     - Вы Криппс, - сказал он.
     - Безусловно, я - Криппс, - ответил тот. - Что, память пошаливает? Не волнуйся. Я ввел тебе кой-какие успокоительные, чтобы ты не свихнулся. Хотя, думаю, это излишне. Ты держался молодцом, Баллард, несмотря на явные провокации. Когда я думаю о провале Оделла...
     Он вздохнул.
     - Ты что-нибудь помнишь из последней ночи?
     Сначала перед его мысленным взглядом было лишь слепое пятно; потом воспоминания стали всплывать, одно за другим. Огромные фигуры, движущиеся в тумане.
     - Парк, - сказал он наконец.
     - Я вытащил тебя оттуда. Одному Богу известно, сколько там погибло.
     - Еще один... русский?..
     - Мироненко? - подсказал Криппс. - Я не в курсе. Я отстранен от должности, ты же знаешь. Рано или поздно, мы снова понадобимся Лондону. Особенно теперь, когда они знают, что у русских есть служба типа нашей. Мы, конечно, разведали об этом, а потом, после того, как ты встретился с Мироненко, заинтересовались им. Поэтому я устроил встречу. И когда я встретился с ним лицо к лицу, я уже знал. Что-то было в его глазах. Какой-то голод.
     - Я видел, как он переменился...
     - Да, зрелище не для слабонервных, верно? Раскрепощенная энергия. Вот поэтому мы разработали программу, чтобы обуздать эту энергию, чтобы заставить ее работать на нас. Но здесь трудности с контролем. Нужны годы подавляющей терапии, шаг за шагом истребляющей, желание к трансформации, так чтобы в результате получился человек со способностями зверя. Волк в овечьей шкуре. Мы думали, что справились с задачей, что если система убеждения не удерживает человека в подчинении, должен возникнуть болевой отклик. Но мы ошиблись. - Он встал и подошел к окну. - Теперь все придется начинать сначала.
     - Саклинг сказал, что вы ранены.
     - Нет. Просто понижен в должности. Меня снова вызывает в Лондон.
     - Но вы ведь не собираетесь?
     - Теперь собираюсь, после того, как нашел тебя. - Он оглянулся на Балларда. - Ты - мое алиби, Баллард. Ты живое доказательство того, что моя методика жизнеспособна. Ты носитель знания о своем состоянии, хотя терапия еще не завершена.
     Он снова повернулся к окну, дождь хлестал в стекло. Баллард почти физически ощущал его на голове, на спине: холодный, свежий дождь. В один счастливый миг ему показалось, что он льется вместе с ним, до самой земли, и воздух наполняется запахами, поднятыми ливнем с тротуаров.
     - Мироненко сказал, что...
     - Забудь Мироненко, - сказал Криппс. - Он мертв. Ты последний из прежней команды. И первый из новой.
     Внизу раздался звонок в дверь. Криппс посмотрел из окна на улицу.
     - Все в порядке, - сообщил он. - Делегация. Прибыли умолять нас вернуться в Лондон. Ты должен быть польщен.
     Он пошел открывать дверь.
     - Оставайся здесь. Не нужно, чтобы тебя видели сегодня. Ты утомлен. Пусть подождут, а? Пусть попотеют.
     Баллард слышал, как тот спускается по лестнице. В дверь снова звонили. Он встал и подошел к окну. Свет предвечернего неба казался Балларду таким же утомленным, как и он сам; несмотря на нависшее над ним проклятье, он и его город все еще оставались в гармонии. Внизу, на улице, из-за машины появился человек и подошел к входной двери. Наблюдая под острым углом, Баллард все же узнал Саклинга.
     В прихожей послышались голоса, с появлением Саклинга обстановка, кажется, стала накаляться. Баллард подошел к двери и прислушался, но его отупевший от медикаментов мозг не воспринимал смысл разговора. Он молил Бога, чтобы Криппс сдержал свое слово и не выдал его. Он не хотел стать таким же монстром, как Мироненко. Какая же это свобода, если ты столь ужасен? Это просто другой вид тирании. Но в таком случае он не желает быть первым в новой ударной группе Криппса. Он не принадлежит никому, даже самому себе. Он безнадежно потерян. И разве не