ходства, портрет на месте, где покоятся кости его оригинала. Даже если какой-нибудь историк дерзнет с течением времени разлучить прах и камень. Отец Гейвина твердо настаивал на погребении вместо кремации. "А как же иначе! - частенько говорил он. - Как еще можно заставить других помнить о себе? Кому придет в голову идти к урне, чтобы поплакать?" Ирония заключалась в том, что поплакать к могиле тоже никто не ходил. Гейвин побывал там от силы пару раз с тех пор, как умер отец. Гладкий камень, имя, дата. Банально. Он не мог даже припомнить, в каком году это произошло.
     А вот о Флавине помнят. Люди, которые не знают ничего ни о нем, ни о его жизни, помнят его. Гейвин встал и потрогал неровные буквы имени знаменосца "FLAVINS", второе слово в латинской надписи.
     Внезапно шум с неистовством возобновился. Гейвин обернулся к двери, ожидая увидеть там Рейнольдса, пришедшего с объяснением. Никого.
     - Черт возьми!
     Шум продолжался. Кто-то где-то был очень зол. И теперь обмануться было уже невозможно. Барабанщик был где-то рядом, в нескольких шагах. Гейвина охватило любопытство. Разом осушив бокал, он вышел в прихожую.
     - Кен? - Слова, казалось, застыли на его губах.
     Прихожая была погружена в темноту. Лишь в конце коридора еле пробивался свет. Возможно, там находилась дверь. Гейвин рукой нащупал выключатель, но свет не зажегся.
     - Кен? - произнес он опять.
     На этот раз последовал ответ. Сначала стон, а потом странный звук, как будто раздавливаемого тела. Может, с Рейнольдсом что-нибудь случилось? Господи, может, он лежит без сознания там, совсем близко от Гейвина. Надо спешить. Но ноги почему-то отказывались его слушаться. Засосало под ложечкой - это напомнило ему детскую игру в прятки. Нервная дрожь охотника. Это было почти приятно.
     К черту! Разве можно уйти, так и не узнав, что случилось с хозяином? Смелее!
     Первая дверь была приоткрыта. Он толкнул ее. Вдоль всех стен стояли книжные шкафы. Комната служила, видимо, одновременно спальней и кабинетом. Через открытое окно на заваленный книгами стол падал лунный свет. Ни Рейнольдса, ни молотильщика. Немного успокоившись, Гейвин продолжил свой путь по коридору. Следующая дверь, в кухню, также была открыта, но света в ней не было. Руки покрылись потом. Когда Кеннет пытался стянуть перчатки, они словно прилипли к его ладоням. Чего он боялся? Это было не простое предложение выпить. В квартире есть кто-то еще! И у этого типа довольно дурной характер.
     Дыхание перехватило. На двери был отпечаток окровавленной руки.
     Он толкнул дверь, но что-то мешало ей открыться. Гейвин протиснулся в щель. Воздух в кухне был насыщен невыносимой вонью - то ли забытое мусорное ведро, то ли гниющие овощи. Скользнув рукой по гладкой стене, он нащупал выключатель. Лампа дневного света подала признаки жизни.
     Ботинок Рейнольдса высунулся из-за двери. Гейвин закрыл ее, и обнаружил свернувшегося в три погибели Кена. Он, безусловно, искал здесь спасения, сжавшись, как затравленное животное. Гейвин прикоснулся к нему и почувствовал, что бедняга дрожит как осиновый лист.
     - Все в порядке... Это - я.
     Гейвин отвел окровавленную руку, которой Рейнольдс прикрывал лицо. Через всю его щеку, от виска до подбородка, шли две глубокие кровоточащие царапины, как будто кто-то полоснул его двузубой вилкой.
     Кен открыл глаза. Ему потребовалась только секунда, чтобы сконцентрировать взгляд на юноше и внятно произнести: "Убирайся!"
     - Ты ранен.
     - Ради всего святого, убирайся! Быстро! Я передумал. Понятно?
     - Может вызвать полицию?
     Рейнольдс буквально взорвался.
     - Убирайся ко всем чертям! Слышишь, ты!!! Я передумал, чертов мальчишка!
     Гейвин поднялся, пытаясь хоть что-нибудь понять. Парню больно, это, видно, и есть причина его агрессивности. Проигнорировать оскорбления и принести что-нибудь, чтоб перевязать раны? Да, так будет лучше всего. Перевязать раны и оставить его в покое. Если он считает, что полиции здесь нечего делать, это - его собственная проблема. Возможно ему просто не хочется объяснять присутствие дружка в своей развеселой квартирке.
     - Где у тебя бинт?
     Гейвин снова вышел в прихожую.
     Из-за кухонной двери послышалось: "Не надо". Но он уже не слышал. Впрочем, если бы даже и услышал, вряд ли бы остановился. Ему нравилось непослушание. Отказ прозвучал бы для него как просьба.
     Рейнольдс оперся спиной о дверь и попытался встать, схватившись за дверную ручку. Кружилась голова. Карусель ужасов: круг, еще круг, одна лошадка отвратительнее другой. Ноги его подкосились, и он снова рухнул на пол. Черт. Черт. Черт.
     Гейвин слышал, как упал Кеннет, но был слишком поглощен поиском какого-нибудь оружия, чтобы немедленно броситься на кухню. Если подонок, ранивший Кена был все еще в квартире, стоило найти что-нибудь для самообороны. На столе в кабинете он наткнулся на заваленный книгами бумажный нож. Рядом возвышалась гора нераспечатанной корреспонденции. Господи благослови! Он схватил нож. Легкий. Лезвие тонкое и хрупкое, но если хорошо ударить, может и убить.
     Повеселев, он вышел в коридор. Здесь он остановился на секунду продумать свои действия. Перво-наперво - в ванную. Там может лежать бинт. В конце концов, даже чистое полотенце сойдет. Потом можно попытаться добиться чего-нибудь от парня, может, получится вытянуть из него объяснение.
     За кухней коридор резко сворачивал налево. Гейвин обогнул угол. Перед ним была еще одна дверь. Яркий свет ослепил его. Вода сверкала на кафеле. Ванная.
     Прикрывая левой рукой правую, в которой держал нож, Гейвин медленно пошел вперед. Мышцы напряглись от страха. Поможет ли в случае чего нож? Кто знает! Он чувствовал себя ни на что не способным, неуклюжим, глупым мальчишкой.
     На дверном косяке была кровь - отпечаток ладони Рейнольдса. Видимо, здесь все и произошло. Пытаясь укрыться от нападавшего, Кен выбросил вперед руку. Вот отпечаток. Если этот подонок все еще в квартире, он должен быть в ванной, больше спрятаться было негде.
     В нормальном состоянии ему, разумеется, не пришло бы в голову нагло нарываться на конфликт, пнув со всей силы дверь, но теперь было уже поздно - жалостливо скрипнув, она отлетела в сторону, предоставив взгляду Гейвина любоваться кровавой пеной, разбрызганной по кафелю. В любой момент могла появиться бросающая вызов всем своим видом крюкорукая фигура.
     Нет. Никого. Преступника не было и здесь. А значит, его и вовсе не было в квартире.
     Гейвин сделал долгий и медленный выдох. Рука, сжимающая нож, ослабела. Жизнь опять посмеялась над ним - выставила его за дверь, опять оставив ни с чем. Единственное, что оставалось - оказать медицинскую помощь раненому коллекционеру и, действительно, убраться отсюда ко всем чертям.
     Зеленоватый кафель в кровавых брызгах. Полупрозрачная занавеска душа, наивно хранящая на себе изображения беспечных рыбок и водорослей, была наполовину сорвана. Все это напоминало сцену из какого-то криминального фильма: слишком нереально. Кровь - чересчур красная, свет - чересчур яркий.
     Гейвин швырнул нож в раковину и открыл висевший на стене маленький зеркальный шкафчик. Он оказался наполненным изрядным количеством зубных щеток, паст и витаминных кремов, из медикаментов был только небольшой кусок пластыря. Закрывая шкафчик, он взглянул на свое изможденное лицо. Смертельно бледен. Открыв вовсю кран холодной воды, он подставил голову под обдающий ледяной свежестью поток, надеясь, что вода смоет с его лица печать опьянения и чуть подрумянит щеки.
     Вдруг сзади раздался непонятный шум. Гейвин выпрямился - безумно заколотилось сердце - и дрожащей рукой закрутил кран. Огромные капли падали с подбородка и ресниц.
     Нож был по-прежнему в раковине, на расстоянии вытянутой руки. Звук исходил из ванны. От безобидной грязноватой слякоти ванной.
     Тревога выплеснула в кровь поток адреналина, чувства до безумия обострились. Он ощутил тонкий запах лимонного мыла, блеск бирюзовой рыбки, плывущей между бурых листьев ламинарии на занавеске, холод водяных капель - все, что он всегда ленился видеть и чувствовать, нахлынуло вдруг.
     "Ты живешь в реальном мире, - сказал он самому себе (экое откровение!), - будь осторожен, иначе - смерть".
     Почему он не заглянул в ванну?!! Кретин! Почему?!
     - Кто здесь? - спросил он.
     Может у Рейнольдса живет крыса, которая тоже не прочь принять душ? Тщетная надежда. Господи, там же кровь.
     Он отвернулся от зеркала. Шума уже не было слышно. Ну же! Ну!! Занавес на пластиковых крючках со всеми своими ангелоподобными рыбками отлетел в сторону. В порыве разрешить эту загадку он совсем забыл про нож. Слишком поздно... Ванна была полна воды.
     От наполняющей ее почти до краев мутной воды исходил какой-то животный запах, напоминающий запах мокрой собачьей шерсти. На поверхности плавала бурная пена. Вода была спокойна.
     Гейвин нагнулся, стараясь разглядеть дно. Его отражение было наполовину скрыто пеной. Нагнувшись еще ниже, он увидел руку с грубыми пальцами. Перед ним, в грязной воде, лежала, свернувшись, как зародыш, несомненно человеческая фигура.
     Он протянул руку, чтобы очистить поверхность воды от грязи, - отражение задрожало и рассыпалось - и ясно увидел лежащую неподвижно фигуру. Это была статуя спящего человека, только голова почему-то была повернута вверх и глядела на Гейвина нарисованными глазами. Два выпученных яблока на небрежно изваянном лице. Прямые губы, смешно торчащие уши на абсолютно лысой голове. Одним словом - работа неумелого подмастерья. В некоторых местах краска, возможно от воды, стала отваливаться серыми закругленными лепестками, обнажая деревянную основу.
     Бояться было нечего. Обыкновенная деревяшка с откисающей краской. А звук, которого он так испугался, был, конечно, вызван выходящими из нее пузырьками воздуха. А он, глупышка, так испугался! Паниковать было нечего. "Поддержи во мне жизнь", - как частенько говаривал бармен из "Амбассадора", когда на сцене появлялась новая малышка.
     Гейвин иронично улыбнулся. Да, этот чурбан мало напоминал Адониса.
     - Забудь об этом.
     Рейнольдс стоял у двери. Кровотечение уже остановилось, хотя он продолжал прижимать к щеке замаранный платок. В ярком свете ванной его кожа приобрела желчный оттенок, который напугал бы и мертвеца.
     - Ты в порядке? По тебе этого не скажешь.
     - Все будет просто чудно... уйди, ради Бога.
     - Что случилось?
     - Я поскользнулся. Понимаешь, вода на полу. Вот и поскользнулся.
     - Но стук...
     Гейвин оглянулся на ванну. Что-то в статуе на этот раз поразило его. Может, ее нагота. И эти сползающие одна за другой полоски краски. Последние полоски... или кожи.
     - Соседи.
     - Что это? - спросил Гейвин, по-прежнему рассматривая распухшее кукольное лицо в воде.
     - Тебя это не касается.
     - Почему он такой скрюченный? Он умирает, что ли?
     С кислой улыбкой на губах Гейвин обернулся.
     - Ты ждешь, когда я расплачусь с тобой?
     - Нет.
     - Черт возьми! Ты на работе или нет? Там, за кроватью, лежат деньги. Возьми, сколько посчитаешь нужным. За потерянное время... - он оценивающе посмотрел на Гейвина, - и молчание.
     Статуя. Гейвин уже не мог оторвать взгляд. Его собственное распухшее лицо, смутившее разум неизвестного художника, медленно разрушалось водой.
     - Не удивляйся, - произнес Кен.
     - Что происходит?
     - Тебя это не касается!
     - Ты это украл... так? Это, верно, стоит немалых денег, и ты украл?
     Рейнольдс, казалось, в конце концов устал лгать.
     - Да, я это украл.
     - И сегодня за этим кто-то приходил.
     Кеннет пожал плечами.
     - Не так ли? Кто-то за этим приходил?
     - Да. Да, я это украл, - механически повторил он за Гейвином, - и кто-то за этим приходил.
     - Это - все, что я хотел узнать.
     - Не возвращайся сюда, Гейвин, или как тебя там. И не выдумывай ничего, меня здесь не будет.
     - Ты боишься вымогательства? Я - не вор!
     Взгляд коллекционера стал презрительным.
     - Вор ты или нет, будь, во всяком случае, благодарен за то, что он - в тебе.
     Рейнольдс отступил, давая Гейвину пройти. Но тот даже не шелохнулся.
     - Благодарен за что???
     Слова Кена явно разозлили его. Он был оскорблен тем, что его выставляют с какой-то небылицей, не удостаивая даже мало-мальски толкового объяснения.
     У Рейнольдса же просто уже не было сил для объяснений. В изнеможении он облокотился о дверь.
     - Уходи, - тихо сказал он.
     Гейвин кивнул и вышел. Когда он был уже в прихожей, от статуи, видимо, отвалился изрядный кусок краски. Было слышно, как заплескалась вода в ванной. Можно даже было представить, как заколыхались на статуе световые блики.
     - Спокойной ночи, - произнес ему вслед Кен.
     Гейвин не ответил. Даже не вспомнив о деньгах, он вышел. Будь проклят этот дом со всеми его надгробиями и тайнами.
     На пороге он обернулся. Через открытую дверь гостиной на него взглянуло лицо Флавина-Знаменосца. "Должно быть, герой", - подумал он. Только героя могли почтить подобным образом. С ним такого не произойдет. Его лицо умрет вместе с ним.
     Он закрыл за собой входную дверь. Тут же напомнил о себе больной зуб. И тут же возобновился стук. Стук кулака по стене.
     Или внезапная ярость пробуждающегося сердца.

***

     Утром зубы выли уж невыносимо, и он отправился к дантисту, надеясь уговорить секретаршу принять его немедленно. Но очарование покинуло его, глаза не сверкали таким обаянием, как обычно. Она сказала, что придется подождать неделю. Он - что дело срочное, на что она заметила, что ей так не кажется. Начинался не самый хороший день: зубная боль, секретарша-лесбиянка, снег хлопьями, ворчливые женщины на каждом углу, безобразные дети, безобразное небо.
     В тот день началось преследование.
     Поклонники преследовали Гейвина и до этого, но не до такой степени. Бывало, его по-собачьи сопровождали целыми днями, из бара в бар, с улицы на улицу, и это просто выводило из себя. Ночь за ночью видеть одно и то же надоевшее лицо, никак не решающееся купить ему выпивку, а может, даже предложить часы, кокаин, неделю в Тунисе или что-нибудь еще. Он очень быстро проникся отвращением к этому липкому обожанию, скисающему еще скорее молока, вонь от которого стояла, казалось, до самых небес. Один из его наиболее пылких обожателей, как ему говорили, прославленный актер, никогда не пытался подойти близко, просто ходил за ним повсюду, и все смотрел и смотрел. Вначале это внимание льстило Гейвину, но вскоре удовольствие сменилось беспокойством, и однажды, случайно наткнувшись на этого парня в одном из баров, он пригрозил проломить ему череп. А в тот вечер он был так взвинчен, так раздражен бесконечными пожирающими взглядами, что этому жалкому человечку непременно досталось бы, не пойми он намека. Возможно, он вернулся домой и повесился.
     На этот раз все обстояло совсем не так. Не преследование, а, скорее, ощущение слежки. Не было никаких доказательств того, что кто-то висит у него на хвосте, просто чертовски дурное чувство. Каждый раз, когда он оглядывался, ему казалось, что кто-то отступает в тень. Иногда на ночной улице случайный прохожий вдруг начинал идти с ним в ногу, аккомпанируя каждому удару его каблука, каждому срыву шага. Это напоминало паранойю, исключая, может быть, то, что сам он не был параноиком. Если бы это было так, думал он, ему бы уже давно об этом сказали.
     Кроме того, стали происходить совершенно необъяснимые вещи. Однажды утром старуха-кошатница, жившая над ним, поинтересовалась лениво, что за чудак приходил к нему поздно ночью и прождал, поглядывая на дверь, несколько часов. Ни один из его знакомых не подходил под описание.
     В другой день на людной улице он отделился от толпы, отойдя к двери закрытого магазина, чтобы прикурить сигарету. Когда он зажег спичку, в засаленном дверном стекле вдруг застыло чье-то отражение. Пламя обожгло пальцы. Гейвин выронил спичку и опустил глаза. А когда он повернулся, людское море уже скрыло его преследователя.
     Это было дурное, очень дурное чувство. И самое ужасное - не было понятно, чем оно вызвано.

***

     Гейвин никогда не разговаривал с Преториусом, хотя они и обменивались небрежными кивками при встрече на улице и каждый справлялся о другом у общих знакомых, как будто они были друзьями. Преториус был негром, возраст между сорока пятью и смертью. Известный сводник, утверждавший, что происходит от Наполеона. Под его началом довольно успешно работало множество женщин и три или четыре мальчика. Когда Гейвин только вышел на улицу, ему советовали попросить покровительства у Преториуса, но он был слишком горд, чтобы просить о такого рода помощи. В результате теперь он не пользовался расположением Преториуса и его клана, однако, поскольку он стал довольно заметной фигурой, никто не решался бросить вызов его праву быть самим по себе. Поговаривали даже, что Преториус выражал несколько недоброжелательное восхищение его жадностью.
     Восхищение или нет, но в один из адских холодных дней Преториус вдруг нарушил молчание и первым заговорил с ним.
     - Эй, белый!
     Было около одиннадцати, и Гейвин шел из бара на Сент-Мартин-Лейн в клуб на Ковент-Гарден. Улицы были еще достаточно людны, и среди многочисленных посетителей театров и кино можно было найти хорошего клиента, хотя у него в тот вечер к этому не было никакой охоты. В кармане лежала сотня, заработанная накануне. Достаточно, чтобы твердо стоять на ногах.
     Первое, что пришло в голову при виде загородивших дорогу Преториуса и его головорезов, было: им нужны деньги.
     - Послушай, белый.
     Преториус добродушно улыбался. Нет, он не был уличным вором. Не был и не будет.
     - Белый, мне нужно переговорить с тобой.
     Преториус достал из кармана орех, расколол его в руке и отправил содержимое в огромный рот.
     - Догадываешься о чем?
     - Что тебе нужно?
     - Я уже сказал: немного переговорить. Кое о чем расспросить. Идет?
     - Хорошо. О чем?
     - Не здесь.
     Гейвин взглянул на когорту Преториуса. Это не были гориллы, не в стиле черных. С другой стороны, это были и не пятидесятикилограммовые хиляки. Обстановка в целом складывалась довольно нездоровая.
     - Благодарю.
     Спокойным, насколько он был способен, шагом Гейвин прошел мимо троицы, последовавшей за ним. Он мысленно умолял их отвязаться, но они не отставали. Преториус положил руку ему на плечо.
     - Послушай. До меня дошли неприятные новости о тебе.
     - Не может быть!
     - Боюсь, что может. Мне сказали, что ты напал на одного из моих ребят.
     Гейвин прошел шесть шагов, прежде чем ответить.
     - Нет, вы ошиблись. Это - не я.
     - Он узнал тебя, белый, ты доставил ему кучу неприятностей.
     - Говорю вам, это - не я!
     - Ты - псих, слышишь? Тебя стоит поскорее упечь за решетку.
     Преториус все больше сердился. Прохожие обходили их стороной.
     Гейвин молча свернул с Сент-Мартин-Лейн на Лонг-Акр и тут же осознал, какую ошибку совершил. Здесь прохожих почти не было и требовалось проделать изрядный путь, чтобы достичь другого людного места. Ему следовало, безусловно, свернуть не налево, а направо, тогда он быстро вышел бы на Чарринг-Кросс-роуд. Там нетрудно было бы затеряться. Черт возьми, он не мог развернуться и пойти в обратную сторону. Все, что ему оставалось - идти прямо (именно идти, и ни в коем случае не бежать от бешеных псов, наступающих на пятки) и надеяться, что удастся оставить разговор в прежнем русле.
     - Ты влетаешь мне в копеечку, - бросил ему в спину Преториус.
     - Не вижу причин.
     - Ты вывел из строя одного из моих мальчишек. Судя по всему, довольно надолго. Он дьявольски напуган, слышишь?
     - Повторяю, я ничего такого не делал.
     - Почему ты врешь мне, белый? Неужели ты не считаешь меня достойным услышать правду?
     Преториус нагнал его и пошел рядом, оставив своих дружков позади.
     - Послушай... - шепнул он Гейвину на ухо, - такого рода ребят легко соблазнить, не так ли? Я это пон