ов с носилками и красной простыней. Новые действующие лица радостно ухмылялись.
     Толпа зрителей начала таять: лучшая часть представления была уже закончена. Невелико удовольствие подбирать останки.
     - Погодите, погодите, - окликнул Рэдмен. - Или нам не нужны свидетели? Кто это сделал?
     Некоторые неопределенно пожали плечами, большинство решили притвориться глухими.
     Рэдмен сделал вторую попытку.
     - Мы все видели. Из окна.
     Ловерхол посмотрела в сторону здания.
     - Разве нет? - спросил он ее.
     - Думаю, с такого расстояния невозможно было разглядеть зачинщика. Но я не желаю принимать участие в подобных разбирательствах. Надеюсь, вы меня понимаете?
     Она увидела и узнала Лью. Почему же не разглядела его обидчика? Рэдмен упрекнул себя в несобранности: не ознакомившись заранее со своими будущими воспитанниками, он едва ли мог различить их по лицам. Слишком велика была вероятность ошибки - пусть даже он почти не сомневался в том, что нападавшим был паренек с кислым взглядом. Сейчас у него не было права на неверные обвинения, и поэтому оставалось лишь смириться со своей пассивной ролью в данной ситуации.
     Ловерхол не принимала никакого участия в происходящем.
     - Лью, - спокойно произнесла она. - Как всегда.
     - Он сам напрашивался на это, - встряхнув белокурой челкой, сказал один из мальчиков с носилками. - Он не понимает другого обращения.
     Проигнорировав его замечание, Ловерхол проследила за тем, как Лью положили на носилки, а затем в сопровождении Рэдмена направилась к главному зданию. Инцидент был исчерпан.
     - Не так уж он безобиден, этот Лью, - в качестве объяснения загадочно проговорила она и больше ничего не добавила. Никаких сожалений или обещаний наказать виновных.
     Рэдмен оглянулся на красную простыню, покрывавшую неподвижное тело Лью. И тогда - почти одновременно - случились две вещи.
     Первая: кто-то в толпе произнес слово "свинья".
     Вторая: Лью открыл глаза и посмотрел прямо на Рэдмена - ясным и чистым взглядом.

***

     Почти весь следующий день Рэдмен приводил в порядок мастерскую. Большинство инструментов оказались сломанными или пришедшими в негодность из-за неумелого обращения с ними: в пилах недосчитывалось зубьев, напильники были затуплены, на тисках была сорвана резьба. Чтобы восстановить рабочие места, требовалось немало денег, но время для претензий еще не наступило. Сейчас приходилось довольствоваться более скромными задачами. Просто ждать. Как и на прежней службе: в полиции тоже ни одно дело не решалось сразу, без проволочек и канцелярской волокиты.
     Приблизительно в четверть пятого начал звенеть звонок - можно было собираться домой. Сначала он проигнорировал его, но вскоре инстинкт взял верх. Звонок мог быть сигналом тревоги, а сигнал тревоги предназначался для того, чтобы настораживать людей. Он прекратил приборку и, заперев мастерскую, пошел туда, куда его вел собственный слух.
     Звонок доносился из места, издевательски называемого больничным отделением, которое на самом деле было двумя или тремя комнатами, отгороженными от основных помещений здания, а также условно декорированными парой дешевых картин на стенах и занавесками на окнах. Дымом не пахло, следовательно, причиной тревоги был не пожар. Тем не менее, слышались крики. Больше чем крики. Настоящие вопли.
     Он ускорил шаги и за поворотом одного из нескончаемых коридоров столкнулся с небольшой человеческой фигуркой, со всех ног бежавшей навстречу. Столкновение было неожиданным для обоих, но Рэдмен успел ухватить паренька раньше, чем тот смог снова дать деру. Пленник ответил незамедлительным ударом босой ноги по его голени. Удар достиг цели, но не подействовал.
     - Пусти меня, ты, паршивый...
     - Спокойно! Спокойно!
     Его преследователи были совсем близко.
     - Держи его!
     - Легавый! Свинья!
     - Держи его! Держи!
     Бороться с ним было не легче, чем с крокодилом: страх удесятерил силы подростка. Однако весь заряд ярости был почти истрачен. Из его подбитых глаз брызнули слезы, а изо рта вырвался плевок, растекшийся по лицу Рэдмена. В руках бывшего полицейского был Лью, все тот же небезобидный Лью, пострадавший во вчерашнем инциденте.
     - О'кей. Он у нас...
     Отступив на шаг, Рэдмен поручил Лью надзирателю, который сжал локоть мальчика с силой, достаточной для перелома кости. Из-за угла появились трое других преследователей: двое подростков и воспитательница с малопривлекательной внешностью.
     - Пусти меня... Пусти... - Лью все еще кричал, но сил для борьбы уже не было. Его лицо исказила гримаса отчаяния, широко раскрытые глаза с беспомощным укором уставились на Рэдмена. Он выглядел моложе своих шестнадцати лет - почти ребенок. Вчерашние синяки и ссадины были смазаны йодом, на переносице белел плохо приклеенный пластырь, но лицо было совсем как у девочки. Как у невинной девочки. И с такими же невинными глазами.
     Показалась Ловерхол - слишком поздно, чтобы найти себе применение в этой сцене.
     - Что здесь происходит?
     Надзиратель шумно, всей грудью вобрал воздух. Погоня сбила его дыхание и отняла воинственный дух.
     - Он заперся в туалетной комнате. Пытался сбежать через окно.
     - Почему?
     Вопрос относился ко взрослому, не к ребенку. Надзиратель сконфузился. И смущенно пожал плечами.
     - Почему? - Рэдмен обратился к Лью.
     Тот смерил его таким взглядом, будто впервые столкнулся с необходимостью отвечать на чьи-либо расспросы.
     - Ты - свинья? - шмыгнув носом, внезапно проговорил он.
     - Свинья?
     - Он хотел сказать - полицейский, - недовольно произнес один из мальчиков. Это разъяснение было сделано таким тоном, каким обычно обращаются к слабоумным.
     - Спасибо, парень. Я знаю, что он хотел сказать, - проговорил Рэдмен, не сводивший глаз с Лью. - Я очень хорошо знаю, что он хотел сказать.
     - Неужели?
     - Не зарывайся, Лью, - подала голос Ловерхол, - у тебя и так достаточно неприятностей.
     - Хорошо, сынок. Я - свинья.
     Противоборство взглядов вступило в решающую фазу - поединок должен был чем-то закончиться.
     - Вы ничего не знаете, - сказал Лью. В его реплике не было никакой озлобленности. Он просто высказал свою версию истины, его глаза смотрели не мигая.
     - Ладно, Лью, пока хватит. - Надзиратель попытался увести подростка за собой; из-за пояса пижамы вылезла складка бледно-молочной кожи.
     - Пусть он договорит, - сказал Рэдмен. - Чего я не знаю?
     - Свою интерпретацию случившегося он сможет изложить директору, - произнесла Ловерхол прежде, чем успел ответить Лью. - Вас это не касается.
     Нет, это его очень даже касалось. Он почти непосредственно ощущал на себе взгляд Лью, отчаянный, затравленный, умолявший о защите и спасении.
     - Пусть он скажет, - повторил Рэдмен, властностью голоса отменяя распоряжение Ловерхол.
     Надзиратель немного ослабил свое объятие.
     - Лью, почему ты пытался убежать?
     - Потому, что он вернулся.
     - Кто вернулся? Имя, Лью! О ком ты говоришь?
     Несколько секунд Рэдмену казалось, что мальчик пробовал пересилить себя; затем встряхнул головой, разорвав незримую связь между ним и взрослым. Точно мысленно перенесся куда-то и затерялся там, на него напало какое-то оцепенение.
     - Не бойся, тебе ничего не будет.
     Лью нахмурился и принялся смотреть себе под ноги.
     - Я хочу вернуться в постель. Сейчас мне хочется спать, - тихо сказал он.
     - Тебе не сделают ничего плохого, Лью. Я обещаю.
     Это обещание не произвело немедленного эффекта, даже наоборот. Лью еще больше замкнулся в себе. Тем не менее, оно было обещанием, и Рэдмен надеялся, что позже Лью мог бы оценить его. Сейчас подросток выглядел изможденным усилиями, которые потратил на неудачное бегство, на попытку скрыться от погони и на битву взглядов. Его лицо побледнело. Он безропотно позволил надзирателю повернуть себя и повести за собой. Прежде чем исчезнуть за углом, он, казалось, внезапно передумал; попробовал высвободиться - не смог, но успел оглянуться на своего недавнего визави.
     - Хенесси, - сказал он, в последний раз обменявшись взглядом с Рэдменом. Произнесенное слово тоже было последним. Он пропал из виду раньше, чем смог что-нибудь добавить.
     - Хенесси? - недоумевая, произнес Рэдмен. - Кто такой Хенесси?
     Ловерхол достала сигарету и закурила. У нее дрожали руки. Вчера он этого не заметил, но сейчас не удивился. Он еще не встречал такого блюстителя нравов, у которого не было бы своих личных проблем.
     - Мальчик врет, - сказала она. - Хенесси у нас нет.
     Короткая пауза. Рэдмен не торопил ее - любые расспросы сейчас были преждевременны.
     - Лью довольно умен, - продолжала она, поднеся сигарету к своим бесцветным губам. - Он всегда знает, где можно найти слабое место.
     - Мм?
     - Вы здесь новый человек, и он хочет создать у вас впечатление, будто у нас есть какая-то тайна.
     - Значит, это не тайна?
     - Хенесси? - фыркнула она. - Господи, конечно, нет. Он сбежал от нас в начале мая... (Она против воли замешкалась). Между ним и Лью что-то было. Мы так и не выяснили, что именно. Может быть, наркотики. Может быть, токсикомания или взаимная мастурбация - одному Богу известно.
     Она и в самом деле не испытывала удовольствия от этого разговора. Ее лицо выражало отвращение.
     - Как Хенесси удалось сбежать отсюда?
     - Мы до сих пор не знаем, - сказала она. - Однажды его просто не оказалось на утренней поверке. Были осмотрены все помещения и лазейки. Но он исчез. Бесследно исчез.
     - А может он вернуться?
     Снисходительная улыбка.
     - Боже! Конечно, нет. Он ненавидел это место. Да и как он смог бы пробраться сюда?
     - Выбрался же он наружу.
     Ловерхол задумчиво стряхнула пепел и вздохнула.
     - Он не был особенно отважен, но сообразительности у него хватало. В общем-то я не удивилась, когда он пропал. За несколько недель до своего исчезновения он полностью ушел в себя. Я не могла добиться от него ни слова, хотя до тех пор он был довольно общителен.
     - А Лью?
     - Был у него под пятой. Такое случается. Младшие мальчики нередко пресмыкаются перед старшими, более опытными и более яркими личностями. И у Лью несчастное семейное прошлое.
     Рэдмен подумал, что ситуация была изображена весьма доходчиво. Настолько доходчиво, что он не поверил ни единому слову. Нарисованные детали не были картинами на какой-нибудь выставке: педантично пронумерованными и расположенными в порядке возрастания важности, от именуемой "Сообразительный" до "Впечатляющий". Они скорее напоминали каракули - грязные настенные росписи с подтеками краски, непредсказуемые и хаотичные.
     А маленький мальчик Лью? Он был как картинка на воде.

***

     Занятия начались на следующий день. Солнце палило так, что к одиннадцати часам мастерская превратилась в раскаленную жаровню. Тем не менее, подростки быстро и охотно усваивали все, что объяснял им Рэдмен. Они признали в нем человека, которого могли уважать, не утруждаясь особой любовью или привязанностью. И не ожидая от него излишне дружелюбных чувств, они не удостаивались их. Это было чем-то вроде взаимного соглашения.
     Рэдмен заметил, что служащие и преподаватели Центра были менее общительны, чем их воспитанники. Каждый взрослый здесь держался в стороне от другого. Он решил, что среди них не было ни одного сколько-нибудь незаурядного человека. Казалось, рутинные порядки Тифердауна перемалывали их в серую, унылую массу. Вскоре он поймал себя на том, что стал избегать разговоров с равными по возрасту и социальному статусу. Его постоянным убежищем стала мастерская, манившая запахом свежей древесной стружки и ребячьих тел, разогретых дружной работой.
     Здесь он проводил большую часть своего времени: вплоть до следующего понедельника, когда один из мальчиков впервые упомянул о ферме.
     До тех пор никто не говорил ему, что на территории Центра расположена ферма, и сама идея ее существования поначалу представилась ему совершенно нелепой.
     - Туда мало кто ходит, - сказал Крили, один из тех подростков, кого Господь не наделил склонностями к столярному ремеслу. - Там смердит.
     Всеобщий смех.
     - Спокойнее, ребята. Ну-ка, угомонитесь.
     Смех затих, уступив место каким-то негромким перешептываниям.
     - Где же находится эта ферма, Крили?
     - Это даже не совсем ферма, сэр, - пожевав губами, объяснил Крили. - Это просто несколько старых бараков. И они очень смердят, сэр. Особенно сейчас.
     Он показал за окно, в сторону деревьев за игровой площадкой. С того дня, когда Рэдмен рассматривал их вместе с Ловерхол, пустырь от засухи разросся. Теперь в отдалении виднелась часть кирпичной стены, окруженной почти облетевшим кустарником.
     - Видите, сэр?
     - Да, Крили, вижу.
     - Это хлев, сэр.
     Снова приглушенное хихиканье.
     - Что здесь смешного? - строго оглядев класс, проговорил он.
     Две дюжины голов тотчас склонились над работой.
     - Я бы не пошел туда, сэр. Там очень нечистый дух.

***

     Крили не преувеличивал. Даже в сравнительно прохладную предвечернюю пору запах, доносившийся от фермы, грозил вывернуть желудок. Миновав игровую площадку, Рэдмен всего лишь пошел вслед за указаниями своего носа. Постройки, часть которых он разглядел из окна мастерской, появились довольно скоро. Несколько обветшалых бараков, поднимавшихся из груды искореженной металлической арматуры и гнилых деревянных досок, загородка для цыплят да кирпичный хлев - вот и все, что представляла собой эта ферма. И, как сказал Крили, на самом деле она едва ли была фермой. Скорее она была небольшим Дахау для домашних животных, заброшенным и запустевшим. По всей видимости, кто-то еще кормил нескольких содержавшихся в нем узников - кур, полдюжины гусей, свиней, - но, казалось, никто не заботился об уходе за ними. Отчего и был весь этот тошнотворный смрад. Свиньи лежали на подстилке из собственного навоза, на солнце запекались горы отбросов, над ними роились тысячи мух.
     Сам хлев состоял из двух отделений, разгороженных высокой кирпичной стенкой. Прямо у входа в луже нечистот валялся поросенок, его бок шевелился от полчищ клещей и блох. Другой, более крупный, виднелся поодаль, на куче изгаженного сена. Ни один из них не проявил ни малейшего интереса к Рэдмену.
     Второе помещение казалось пустым, в нем не было экскрементов и почти не слышалось жужжания мух над соломой. Тем не менее, застоявшийся смрад старых фекалий здесь был ничуть не слабее, а потому Рэдмен едва не отпрянул, когда внутри что-то шумно зашевелилось и в проеме показалась огромная свинья. Грузно ступая, она приблизилась к невысоким воротам с висячим замком.
     Животное вышло, чтобы посмотреть на него. Оно было в три раза крупнее любых своих сородичей и могло быть родительницей поросят, обитавших в смежном помещении, но если помет прозябал в грязи, то сама она содержалась в безукоризненной чистоте, ее сияющие розовые бока дышали отменным здоровьем. Рэдмена поразили исполинские размеры свиньи. Она, как ему показалось, должна была весить в два раза больше, чем он: весьма впечатляющая туша. По-настоящему великолепный экземпляр. С нежной кожей на рыле, переходящей в лоснящуюся щетину вокруг оттопыренных ушей, с загнутыми рыжими ресницами и сытыми, маслянистыми глазами.
     Горожанин, Рэдмен не часто имел возможность видеть одушевленные мясные изделия. Этот превосходный живой окорок был для него открытием, почти откровением. Представление о нечистоплотности свиней, создавшее им такую скверную репутацию, казалось варварским заблуждением.
     Эта хавронья была просто чудом - от похрюкивавшего пятачка до штопором завитого хвостика и соблазнительных ляжек.
     Ее глаза разглядывали его как равного - он не сомневался в этом - и восхищались им гораздо меньше, чем он восхищался ею.
     Она была по-своему уверена в своей безопасности, он по-своему знал свою силу. И оба были равны под этими знойными августовскими небесами.
     Даже вблизи она не издавала никакого дурного запаха. Очевидно, кто-то приходил утром и заботливо мыл ее. Рэдмен заметил, что корыто, стоявшее за перегородкой, было до краев наполнено помоями, остатками вчерашнего ужина. Она не притрагивалась к нему: она не была обжорой.
     Вскоре она составила какое-то мнение о нем и, повернувшись на проворных ногах, вернулась в прохладу своего жилища. Аудиенция завершилась.

***

     В тот же вечер Рэдмен пошел навестить Лью. Мальчика уже выписали из больничного отделения и поместили в убогую комнатенку на втором этаже. В спальне его все еще задирали остальные ребята, и единственной альтернативой было это одиночное заключение. Рэдмен застал его сидевшим на ворохе старых комиксов и уставившимся в обшарпанную стену. По сравнению с яркими книжными обложками его лицо выглядело даже более бледным, чем раньше. Пластырь на носу отсутствовал, синяк на щеке отливал желтизной.
     Он слегка потряс Лью за плечо, и мальчик поднял на него взгляд. Со времени их последней встречи в нем произошла очень заметная перемена. Лью был на редкость спокоен и покорен. На рукопожатие Рэдмена он ответил вяло и равнодушно.
     - Ну как? Тебе лучше?
     Мальчик кивнул.
     - Тебе нравится быть одному?
     - Да, сэр.
     - Когда-нибудь тебе придется вернуться в спальню.
     Лью покачал головой.
     - Но ты же знаешь, что не сможешь оставаться здесь вечно.
     - Знаю, сэр.
     - Ты должен будешь вернуться.
     Лью кивнул. Логические доводы, казалось, не действовали на него. Он открыл один из комиксов и уставился в страницу, не разглядывая ее.
     - Послушай, Лью. Я хочу, чтобы мы правильно поняли друг друга. Да?
     - Да, сэр.
     - Я не смогу помочь тебе, если ты не скажешь мне правды. Не смогу?
     - Нет, сэр.
     - Почему ты на прошлой неделе упомянул о Хенесси? Я знаю, что его здесь больше нет. Он ведь убежал, разве не так?
     Лью смотрел на трехцветного супермена, занимавшего полстраницы комикса.
     - Разве не так?
     - Он здесь, - очень спокойно произнес Лью.
     Внезапно им овладело какое-то недеятельное помешательство. Оно было в его голосе и в отрешенном выражении лица.
     - Если он сбежал, то зачем ему возвращаться? Мне это кажется довольно бессмысленным, а тебе?
     Лью замотал головой. У него к горлу подступили слезы, они мешали ему говорить, но глаза оставались сухими.
     - Он никуда не убегал.
     - Как? Что значит, никуда не убегал?
     - Он умный, сэр. Вы не знаете Кевина. Он умный.
     Он закрыл комикс и взглянул на Рэдмена.
     - В каком смысле умный?
     - Он все спланировал заранее, сэр. Он все предвидел.
     - Ты не можешь говорить яснее?
     - Вы не поверите мне. Со мной все кончено, потому что вы не поверите мне. Вы не знаете - он все слышит, он всюду. Стены для него не имеют значения. Для мертвых ничего не имеет значения.
     Мертвый. Короткое слово, всего два слога. Но оно заслонило все остальные.
     - Он может прийти и уйти, - сказал Лью, - тогда, когда захочет.
     - Ты говоришь, Хенесси мертв? - тихо произнес Рэдмен. - Осторожней, Лью!
     Мальчик заколебался: он знал, что шел по натянутому над пропастью канату без единой возможности как-нибудь подстраховаться.
     - Вы обещали, - вдруг сказал он ледяным голосом.
     - Обещал, что тебя не накажут. Я не нарушу своего слова. Но, Лью, это не значит, что ты можешь лгать мне.
     - Лгать о чем, сэр?
     - Хенесси не умер.
     - Умер, сэр. Об этом все знают. Он повесился. В хлеву, сэр.
     Рэдмену не раз приходилось слышать ложь, изрекаемую куда более опытными устами, и он думал, что научился распознавать лжецов. Ему были известны все признаки умышленного обмана. Но мальчик не проявлял ни одного из них. Он говорил правду. Рэдмен кожей ощущал это.
     Правда, полная правда, ничего, кроме правды.
     Это не значило, что слова мальчика соответствовали истине. Он высказывал то, что считал ею. Он верил в смерть Хенесси. Это ничего не доказывало.
     - Если Хенесси умер...
     - Он умер, сэр.
     - Если так, то ка