- Тебе бы это не понравилось?
     - Нет, спасибо, папа.
     Лицо Юджина отвердело.
     - Хотелось бы мне посмотреть на это, Аарон. Что бы ты поделал, если бы я отворил тебя да поглядел бы, что там внутри, разок - другой.
     Что-то изменилось в играх отца, что-то, чего Аарон не мог понять: появилась новая угроза, новая близость. Хоть мальчик и чувствовал неловкость, он понимал, что боится не он, а его отец. Страх был дан Юджину по праву рождения, как Аарону - право наблюдать, и ждать, и страдать, пока не придет его время. Он знал (не понимая, как и откуда), что он послужит орудием расправы со своим отцом. А может, чем-то большим, нежели просто орудием.
     Гнев все нарастал в Юджине. Он уставился на мальчика, его коричневые кулаки были сжаты так сильно, что костяшки пальцев побелели. Мальчик был его поражением: непонятно как, он разрушил всю ту добрую жизнь, которой они жили с Люси до того, как он родился, - так, как если бы он убил обоих родителей. Едва сознавая, что он делает, Юджин стиснул руку на худенькой шее мальчика.
     Аарон не издал ни звука.
     - Я могу убить тебя, парень.
     - Да, сэр.
     - И что ты на это скажешь?
     - Ничего, сэр.
     - А нужно бы сказать, спасибо, сэр.
     - Почему?
     - Почему, парень? Да потому, что эта жизнь - не дерьмо свинячье и я, любя, помог бы тебе, как отец помогает сыну.
     - Да, сэр.

***

     В сарае за домом Люси перестала плакать. Это не приносит пользы, да и кроме того, сквозь дырявую крышу сарая она увидела небо, и что-то в этом небе вызвало воспоминания, осушившие слезы. Такое надежное небо: чисто-голубое, ясное.
     Юджин не сделает мальчику ничего плохого. Он не осмелится, никогда не осмелится сделать ребенку плохо. Он знает, что такое этот мальчик, хоть никогда не признается в этом.
     Она помнила день, шесть лет назад, когда небо источало такой же свет, как сегодня, а воздух был насыщен жаром. Юджин и она были распалены, как этот воздух, и целый день не отводили глаз друг от друга. Тогда, в расцвете, он был сильный, высокий, великолепный мужчина, его тело крепло от физической работы, а ноги, когда она гладила их, казались твердыми, как утесы. Она и сама была тогда прелестной: самый лакомый кусочек во всех окрестностях, крепкая и пухлая, а волосы везде у нее были такие мягкие, что Юджин не мог удержаться и целовал ее даже туда - в потайное место. Они развлекались каждый день, а иногда - и ночь, в доме, который они тогда строили, или на песке, под конец дня. Пустыня была удобной постелью, и они лежали, никем не потревоженные, под огромным небом.
     В тот день, шесть лет назад, небо потемнело очень быстро, несмотря на то, что до вечера было еще далеко. Казалось, что оно стало черным в один миг, и любовникам сразу стало холодно в их торопливой наготе. Глядя через его плечо, она видела, какую форму принимает небо - огромного грузного создания, которое наблюдает за ними. Он в своей страсти все еще трудился над ней, погружаясь в нее так, как она любила, когда рука свекольного цвета и величиной с человека ухватила его за шиворот и отняла от жениного лона. Она видела, как он болтался в воздухе, вереща, точно загнанный кролик, плюясь из двух ртов - южного и северного, ибо он в воздухе окончил свои труды. Потом его глаза на мгновение открылись, и он увидел свою жену внизу, на расстоянии двадцати футов, все еще нагую, с разбросанными в стороны ногами, и по бокам у нее были чудовища. Небрежно, без злобы, они отбросили его прочь от предмета их любования, и он потерял ее из виду.
     Она слишком хорошо помнила, как прошел следующий час, помнила объятия чудовищ. Они никоим образом не были отвратительными, не были грубыми или болезненными, а лишь любящими. Даже их органы размножения, которыми они вновь и вновь пронзали ее один за другим, не причиняли боли, хоть были огромными, точно кулак Юджина, и твердыми, точно кость. Сколько этих чужаков взяло ее в тот день - три, четыре, пять - смешав свое семя в ее теле, поделившись с ней радостью при помощи своих терпеливых толчков? Когда они ушли, ее кожи вновь коснулся солнечный свет, и она почувствовала, хоть и стыдилась этого воспоминания, утрату, так, словно жизнь ее миновала свой зенит и остаток дней ей предстоит лишь медленный путь к смерти.
     Наконец она поднялась и прошла туда, где Юджин без сознания лежал на песке, одна нога у него была сломана при падении. Она поцеловала его и села на корточки. Она надеялась, что у нее будет плод от этого семени целого дня любви и что он будет хранилищем ее радости.

***

     В доме Юджин ударил мальчика. Нос Аарона был разбит, но мальчик не издал ни звука.
     - Говори, парень.
     - Что я должен сказать?
     - Я отец тебе или нет?
     - Да, отец.
     - Врешь!
     Он ударил вновь, без предупреждения, на этот раз удар швырнул Аарона на пол. И когда его маленькая ладонь, на которой не было мозолей, оперлась на кафельный пол кухни, он кое-что почувствовал сквозь пол. Там, в земле, слышалась музыка.
     - Врешь! - все еще говорил его отец.
     Будут еще удары, подумал мальчик, больше боли, больше крови. Но все это можно было перенести, а музыка была обещанием того, что после долгого ожидания уже никогда не будет больше никаких ударов.

***

     Дэвидсон брел по главной улице городка Белкам. Был самый полдень, полагал он (его часы остановились, возможно, из-за невнимания), но городок, казалось, был пуст. Наконец его взгляд уперся в черную дымящуюся тушу посредине улицы за сто ярдов от него.
     Если такое возможно, кровь в его жилах похолодела.
     Невзирая на расстояние, он опознал эту гору обгорелой плоти, то, чем она была раньше, и голову его стиснул ужас. Значит, все же все это было на самом деле. Он сделал еще пару запинающихся шагов, борясь при этом с тошнотой, пока не почувствовал, что его поддерживают сильные руки, и не услышал сквозь шум крови в голове чей-то успокаивающий голос. Слова не имели смысла, но по крайней мере голос был мягким и человечным. Он мог больше не притворяться, что с ним все в порядке. Он упал, но через миг окружающий мир появился вновь, такой же надежный, как обычно.
     Его занесли в дом, уложили на неудобной софе, и на него глядело сверху вниз женское лицо, лицо Элеоноры Кукер. Она увидела, что он пришел в себя, и сказала:
     - Этот парень выживет.
     Голос у нее был жесткий, как терка.
     Она еще сильнее наклонилась вперед.
     - Видели эту тварь, верно?
     Дэвидсон кивнул.
     - Давай-ка сначала успокоимся, - ему в руку сунули стакан, и Элеонора щедро наполнила его виски.
     - Пей, - велела она, - потом расскажешь нам, что ты там собирался.
     Комната была набита людьми, будто в гостиной у Кукер сгрудилось все население Велкама. Большой прием, но он заслужил его своим рассказом. Виски расслабило его, и он начал рассказывать, ничего не преуменьшая и не преувеличивая - слова лились сами по себе. В ответ Элеонора рассказала про случай с шерифом Паккардом и телом потрошителя машины. Паккард тоже был в комнате и выглядел не лучшим образом, поглотив огромное количество виски и болеутоляющих; его искалеченная рука была так обмотана бинтами, что больше напоминала шар.
     - И это не единственный дьявол, который побывал здесь, - сказал Паккард, когда с рассказами было покончено.
     - Это ты так говоришь, - в быстрых глазах Элеоноры отнюдь не было убежденности.
     - Так говорил мой папа, - сказал Паккард, уставившись на свою перевязанную руку. - И я уверен в этом, черт, я верю во все это!
     - Тогда нам лучше что-нибудь предпринять на этот счет.
     - Например? - спросил кислого вида тип, устроившийся около камина. - Что можно сделать с такими тварями, которые пожирают автомобили?
     Элеонора выпрямилась и одарила оратора презрительной гримасой.
     - Может, наконец извлечем пользу из твоей мудрости, Лу, - сказала она. - Что, по-твоему, мы должны делать?
     - Я думаю, надо залечь и дать им пройти.
     - Я - не страус, - сказала Элеонора, - но если ты захочешь зарыть голову в песок, Лу, я одолжу тебе лопату. Я даже вырою для тебя ямку.
     Общий смех. Смущенный скептик замолчал и начал разглядывать свои ногти.
     - Мы же не можем сидеть тут и позволять им бродить по улицам города, - сказал помощник шерифа, надувая пузыри из жвачки.
     - Они шли к горам, - сказал Дэвидсон. - Прочь от городка.
     - Как же сделать так, чтобы они не переменили своих проклятых планов? - спросила Элеонора. - Ну что?
     Нет ответа. Кое-кто кивнул, кое-кто помотал головой.
     - Джедедия, - сказала она, - ты выбран помощником шерифа. Что ты думаешь обо всем этом?
     Юноша с шерифским значком и со жвачкой слегка покраснел и пощипал свои усики. Он явно не знал, что делать.
     - Я ясно вижу, какая получается картина, - женщина отвернулась от него прежде, чем он придумал, что ответить. - Ясно как день. Вы все слишком наложили в штаны, чтобы выкурить их из своих нор, верно?
     По комнате вновь прокатился виноватый шепот, многие вновь затрясли головой.
     - Вы просто собираетесь сидеть тут, и пусть всех женщин пожрут.
     Хорошее слово: пожрут. Производит гораздо большее впечатление, чем просто: съедят. Элеонора остановилась для пущего эффекта. Потом мрачно сказала:
     - Или что похуже.
     Хуже, чем пожрут? Бедняги, что может быть хуже?
     - Да мы не дадим этим дьяволам прикоснуться к вам, - сказал Паккард, вставая со своего места с некоторым затруднением. Обращаясь к присутствующим, он слегка покачнулся.
     - Мы поймаем этих дерьмоедов и линчуем их.
     Этот призыв на битву не слишком воодушевил мужскую половину присутствующих: после своего приключения на Главной улице шериф явно терял доверие избирателей.
     - Осторожность - лучшая доблесть, - прошептал Дэвидсон себе под нос.
     - Сколько вокруг лошадиного дерьма, - сказала Элеонора. Дэвидсон пожал плечами и прикончил виски. Никто вновь не наполнил его стакан. Он вспомнил, что ему нужно благодарить небо за то, что он остался в живых. Но все его рабочее расписание полетело к черту. Ему нужно добраться до телефона и нанять автомобиль, если необходимо, заплатить кому-нибудь, чтобы его подбросили. Эти "дьяволы", кем бы они ни были, не его ума дело. Может, он с интересом прочитал бы о них колонку-другую в "Ньюсуик", когда вновь будет на востоке и расслабится с Барбарой, но теперь все, чего он хотел, это покончить со своими делами в Аризоне и вернуться домой как можно скорее.
     У Паккарда, однако, были свои идеи.
     - Ты - свидетель, - сказал он, указывая на Дэвидсона. - И как шериф этой общины я приказываю тебе остаться в Велкаме, пока я не буду удовлетворен твоими ответами на допросе, который я собираюсь тебе учинить.
     Странно было слышать официальную речь из этого слюнявого рта.
     - У меня дела... - начал было Дэвидсон.
     - Так пошли им телеграмму и отложи все дела, мистер занятой Дэвидсон.
     Парень подпортит ему репутацию, подумал Дэвидсон, мало ли что подумают на востоке, но все же Паккард представлял закон, и с этим ничего нельзя было поделать. Он кивнул, вложив в этот жест как можно больше покорности. Позже, когда он будет дома в тепле и безопасности, он сможет возбудить формальный процесс против этого местечкового Муссолини. А сейчас лучше послать телеграмму и пусть его деловая поездка рушится дальше.
     - Так каков ваш план? - требовательно спросила Элеонора у Паккарда.
     Шериф надул свои красные от виски щеки.
     - Мы разделаемся с дьяволами, - сказал он. - Ружья, женщина.
     - Вам понадобится нечто большее, чем ружья, если они такие, как он говорит.
     - Именно такие, - сказал Дэвидсон. - Поверьте, такие.
     Паккард фыркнул.
     - Возьмем весь наш гребаный персонал, - сказал он, нацелив свой уцелевший палец в Джедедия. - Вытащи все наше тяжелое вооружение, парень. Противотанковое. Базуки.
     Общее удивление.
     - У вас есть базуки? - спросил Лу, каминный скептик.
     Паккард выдавил снисходительную улыбку.
     - Военный арсенал, - сказал он. - Остался после мировой войны.
     Дэвидсон безнадежно вздохнул. Этот человек - псих с его маленьким устаревшим арсеналом, который, возможно, более опасен для стрелков, чем для потенциальных жертв. Они все умрут. Господи, помоги им, они же все умрут!
     - Может, ты и потерял пальцы, - сказала Элеонора Кукер, потрясенная этой демонстрацией храбрости, - но ты единственный мужчина в этой комнате, Джош Паккард.
     Паккард оскалился и рассеянно почесал промежность. Дэвидсон больше не мог выносить царившую в комнате атмосферу мужского превосходства.
     - Послушайте, - встрял он, - я рассказал вам все, что знаю. Пусть дальше этим займутся ваши парни.
     - Никуда ты не уедешь, - сказал Паккард, - если ты под это копаешь.
     - Я только сказал...
     - Сынок, мы слышали, что ты тут сказал. Но я тебя не слышал. Если я увижу, что ты собираешься нарезать, я притяну тебя за яйца. Если они у тебя есть.
     Ублюдок, он это может, подумал Дэвидсон, несмотря на свою одну руку. Ладно, пусть все идет, сказал он себе, стараясь, чтобы губы у него не дрожали. Если Паккард выберется и отыщет этих чудовищ, а проклятая базука разорвется при стрельбе, то это - его личное дело. Пусть так.
     - Там их целое племя, - спокойно указал Лу, - если верить этому человеку. Так что, как вы собираетесь справиться с таким количеством?
     - Стратегия, - сказал Паккард.
     - Да они нас просто затрахают, шериф, - заметил Джедедия, вынимая с усов взорвавшийся пузырь жвачки.
     - Это наша территория, - сказала Элеонора. - Мы завоевали ее, мы ее и удержим.
     Джедедия кивнул.
     - Да, ма, - сказал он.
     - Ну а если они просто исчезнут - и все? Предположим, мы их больше никогда не встретим, - возразил Лу. - Мы что, не можем просто дать им уйти под землю?
     - Точно, - сказал Паккард. - А мы останемся и будем все время ждать, что они вернутся и пожрут все женское население.
     - Может, они не хотят ничего плохого, - предположил Лу.
     Паккард в ответ поднял свою перевязанную руку.
     С этим спорить было трудно.
     Паккард продолжал хриплым от избытка чувств голосом:
     - Вот дерьмо, я так хочу с ними разделаться, что пойду туда, с помощью или без. Но нужно их как-то переиграть, перехитрить, мы же не хотим никого потерять.
     Что-то в этом есть, подумал Дэвидсон. Да и вся комната тоже была под впечатлением. Отовсюду, даже от камина, раздался шепот одобрения.
     Паккард вновь повернулся к своему помощнику.
     - Так что подними свой зад, сынок. Я хочу, чтобы ты позвал этого ублюдка Крамба и его патрульных и притащил их всех сюда вместе со всем их оружием. А если он спросит, зачем, скажи ему, что шериф Паккард провозгласил особое положение, что я реквизирую любой ствол, который можно засунуть в задницу в радиусе пятидесяти миль отсюда, и любого человека, который болтается на другом конце этого оружия. Шевелись, сынок.
     Теперь вся комната явно обмирала от восторга, и Паккард знал это.
     - Мы разнесем этих ублюдков, - сказал он.
     На какой-то момент его красноречие, казалось, оказало свое магическое воздействие и на Дэвидсона, и он почти поверил, что это возможно, но потом он вспомнил подробности процессии: хвосты, зубы и все остальное - и храбрость его исчезла без следа.

***

     Они подошли к дому очень тихо - не крадучись, но такой мягкой поступью, что никто их не услышал.
     К этому времени гнев Юджина несколько угас. Он сидел, положив ноги на стол, перед ним стояла пустая бутылка виски, а молчание в комнате было таким тяжелым, что казалось удушающим.
     Аарон, чье лицо распухло от отцовских ударов, сидел у окна. Ему не нужно было глядеть, чтобы увидеть тех, кто шел по песку в направлении к дому, ибо их приближение отзывалось эхом в его венах. Его лицо в кровоподтеках хотело осветиться приветственной улыбкой, но он подавил это желание и просто ждал, замкнувшись в молчании, пока они не подошли почти к самому порогу. Только когда их массивные тела заслонили свет в окне, только тогда он встал. Движение мальчика вывело Юджина из транса.
     - Что там такое, парень?
     Ребенок уже повернулся спиной к окну и теперь стоял посредине комнаты, спокойно улыбаясь. Его худенькие руки были раскинуты, как солнечные лучи, пальцы от возбуждения сжимались и разжимались.
     - Что там такое с окном, парень?
     Аарон услышал сквозь бормотание Юджина голос одного из его настоящих отцов. Точно собака, бросившаяся приветствовать хозяина после долгой разлуки, мальчик подбежал к двери и начал дергать засов, пытаясь открыть ее. Однако дверь была заперта.
     - Что там за шум, парень?
     Юджин оттолкнул сына в сторону и повернул ключ в замке, тогда как отец Аарона звал своего ребенка из-за двери. Голос его был похож на журчание воды, прерываемое тихим писком. Это был знакомый голос, любящий голос.
     И тут Юджин начал понимать. Он ухватил ребенка за волосы и оттащил его от двери.
     Аарон взвизгнул от боли.
     - Папа! - взмолился он.
     Юджин решил, что этот вопль адресуется к нему, но настоящий отец Аарона тоже услышал голос мальчика. В его ответном зове явно звучали настойчивые ноты сочувствия.
     Снаружи дома Люси услышала перекличку голосов. Она вышла из-под защиты сарая. Она знала, что увидит на фоне сияющего неба, но тем не менее голова ее закружилась при виде массивных созданий, собравшихся вокруг дома. Ее пронзила мука при воспоминании об утерянной тогда, шесть лет назад, радости. Все они были здесь, незабываемые создания, невероятное сочетание форм...
     Пирамидальные головы на нежно-розовом классическом торсе, задрапированном в ниспадающие складки просторной плоти. Безголовый серебристый красавец, чьи шесть рук расходятся в стороны от алого пульсирующего рта. Создания, похожие на рябь на поверхности ручья, устойчивую, но непрерывно меняющуюся, при этом издающие чистый, нежный звук. Создания, слишком фантастичные, чтобы быть реальными.
     Слишком реальные, чтобы в них не верить, ангелы порога и очага. У одного была голова, которая двигалась взад-вперед на тонкой, как паутинка, шее, словно какой-то изысканный флюгер, голубая, точно позднее вечернее небо, и утыканная глазами, точно сияющими звездами. Еще один отец, чье тело напоминало веер, открывающийся и запахивающийся от возбуждения, его оранжевая плоть вспыхнула еще ярче, когда вновь раздался голос мальчика.
     - Папа!
     А у двери дома стояло существо, которое Люси всегда вспоминала с наибольшей благодарностью - тот, кто первым коснулся ее, тот, кто утешил ее страхи, первым проник в нее, необычайно мягко. Когда оно выпрямлялось в полный рост, в нем было, вероятно, футов двадцать росту. Теперь оно склонилось к двери, его могучая безволосая голова, точно у нарисованной шизофреником птицы, прижалась к дому, пока он говорил с ребенком. Оно было обнажено, и его широкая темная спина блестела от пота.
     Внутри дома Юджин прижал ребенка к себе, точно щит.
     - Что ты знаешь, парень?
     - Папа?
     - Я сказал, что ты знаешь?
     - Папа!
     В голосе Аарона звучало торжество. Ожидание закончилось.
     Фасад дома был вдавлен внутрь. В отверстие просунулась похожая на крюк конечность и сорвала дверь с петель. Взлетели и осели обломки, в воздухе было полно щепок и пыли. Там, где раньше была спасительная темнота, теперь слепило солнце, обволакивая крошечную фигурку человека среди обломков.
     Юджин смотрел из-за пелены пыли. Руки гигантов стащили крышу, и там, где раньше были потолочные балки, теперь виднелось небо. Над ним, куда ни погляди, возвышались конечности, тела и морды невероятных существ. Они растаскивали уцелевшие стены, сокрушая его дом так небрежно, как он бы разбил бутылку. Он выпустил мальчика из рук, не понимая, что он делает.
     Аарон побежал к существу на пороге.
     - Папа!
     Оно подхватило его, точно отец, встречающий ребенка из школы, и запрокинуло голову в экстазе. Из его груди вырвался длинный, неописуемый вопль радости. Этот гимн подхватили остальные создания, точно празднуя великий праздник. Юджин заткнул уши ру