думаю, я уже тогда безумно влюбился в нее.
     Но трудно припомнить, как и с чего началось возникновение интереса к чужому тебе человеческому существу и когда этот интерес начал перерастать в напряженную страсть. Может, я пытаюсь преувеличить то влияние, которое она на меня оказала с самого начала, просто для того, чтобы найти оправдание моим поздним безумствам. Не знаю. Во всяком случае, когда бы и как бы это ни началось - быстро или медленно, - я влюбился в нее и наш роман разгорелся.
     Я не чрезмерно любопытен там, где это касается моих друзей или любовниц. Я ведь юрист, который проводит свое время, копаясь в грязном белье чужих людей, и, честно, этого для меня более чем достаточно. Когда я выхожу из своей конторы, мне доставляет удовольствие принимать людей такими, какими они хотят казаться. Я ничего не выясняю, ничего не вскрываю. Я просто не сомневаюсь в их самооценке.
     И Жаклин не была исключением из этого правила. Она была женщиной, которую я счастлив был бы иметь рядом с собой, что бы там ни пряталось в ее прошлом. У нее был великолепный темперамент, она была остроумна, вызывающа, уклончива. Никогда я не встречал столь очаровательной женщины. И не мое дело, как она жила с Беном, на что был похож их брак и т.д. Это уже было ее прошлым, а я рад был жить в настоящем, а прошлое пусть умирает своей смертью. Я даже думаю, что убедил себя в том, что если она перенесла какие-то страдания, я смогу помочь ей забыть о них.
     Конечно, во всем, что она рассказывала, были темные места. Как юрист я привык замечать сфабрикованную ложь, и как бы я ни пытался отбросить эти предчувствия, я понимал, что она со мной не вполне откровенна. Но у каждого есть свои секреты - и я знал об этом. Так пусть же у нее будут свои, думал я.
     Только однажды я поймал ее на мелочах ею придуманной истории. Когда она говорила о смерти Бена, у нее проскользнуло что-то вроде того, что он получил по заслугам. Я спросил ее, что она имела в виду. Она улыбнулась этой своей улыбкой Джоконды и сказала, что ей кажется, что между мужчинами и женщинами нарушилось какое-то равновесие и оно должно быть восстановлено. Я пропустил все это мимо ушей. К тому времени я был уже безумно увлечен ею, и что бы она ни говорила, я рад был принять это.
     Она была так прекрасна, понимаете ли. Ничего шаблонного: она не была молода, она не была невинна и в ней не было той бездумной правильности черт, которую так любят рекламщики и фотографы. Ее лицо было именно лицом женщины за тридцать, оно часто плакало и смеялось, и это оставило на нем свои отметки. Но у нее была власть преображаться самым тончайшим образом, и лицо ее было так же изменчиво, как небо. Вначале я думал, что это какие-то фокусы с гримом. Но мы все чаще и чаще спали вместе, и я видел ее по утрам, когда глаза у нее были сонными, и вечерами, когда они тяжелели от усталости, и я вскоре понял, что на костях ее черепа была лишь плоть и кровь. То, что преображало ее, шло изнутри - это были фокусы, но не с гримом, а с желанием.
     И, понимаете ли, все это заставило меня еще больше влюбиться в нее.
     Потом, однажды ночью, я проснулся, когда она спала рядом со мной. Мы часто спали на полу - там ей нравилось больше, чем на постели. Кровати, говорила она, напоминают ей о ее браке. Так или иначе, она спала под пледом на ковре в моей комнате, и я, просто из обожания, наблюдал за ее лицом, пока она спала.
     Если кто-то безумно влюблен, то, глядя на лицо спящей возлюбленной, он может приобрести нелегкий опыт. Может, кое-кому из вас известно, как трудно отвести пристальный взгляд от этих черт лица, которые закрыты для вас, словно вы стоите перед чем-то, куда вы никогда ни за что не можете войти, - в разум другого человека. И, как я сказал, для нас, тех, кто отдал себя без остатка, это ужасное испытание. Может, вы знаете, что в такой миг вы существуете лишь как нечто, связанное с этим лицом, этой личностью. Так что, когда это лицо замыкается в себе, погружается в свой, неизвестный вам мир, вы теряете свою личность и смысл существования. Планета без солнца, затерянная во тьме.
     Вот как я чувствовал себя той ночью, глядя на ее незаурядные черты, и пока я мучился, растворяясь в ее личности, она начала меняться. Она явно спала, но что же это были за сны! Казалось, вся ткань ее лица шевелится: мышцы, волосы, подбородок - все двигалось, точно захваченное каким-то глубинным приливом. Губы выпятились вперед, потянув за собой складки кожи, волосы разметались вокруг головы так, словно она лежала в воде, на гладких щеках появились продольные борозды, точно ритуальные шрамы воина, и все это вздымалось и опадало, менялось, лишь успев сформироваться, - ужасное зрелище! Оно испугало меня, и я, должно быть, издал какой-то звук. Она не проснулась, но как будто подплыла ближе к поверхности сна, покинув глубокие воды, где скрывался источник этих сил. Черты ее лица немедленно разгладились и стали обычными, мирными чертами спящей женщины.
     Это был, как вы понимаете, необычный опыт, хоть я и пытался несколько последующих дней убедить себя, что я этого не видел.
     Но это усилие было бесполезным. Я знал, что с ней что-то не то, но тогда я был уверен, что она об этом ничего не знает. Я был убежден, что что-то в ее организме развивается неправильно и что лучше бы узнать ее историю прежде, чем я расскажу ей о том, что видел.
     Теперь, задним числом, все это кажется жутко наивным. Думать, что она не знала о том, что в ней хранятся такие силы! Но для меня легче было воображать ее жертвой этих сил, а не хозяйкой их. Так всегда мужчина думает о женщине, и не просто я, Оливер Васси, и не просто о ней, Жаклин Эсс. Мы, мужчины, не можем поверить, что в женском теле может располагаться власть и сила - разве что если она носит плод мужского пола. Сила должна быть в мужской руке, богоданная. А для женщин - никакой силы. Вот то, что нам рассказали наши отцы. Ну и идиотами же они были!
     Тем не менее, я подробно, но очень осторожно исследовал прошлое Жаклин. У меня были связи в Йорке, где жила эта супружеская чета, и было нетрудно предпринять кое-какие расследования. Чтобы связаться со мной, мой поверенный потратил неделю, потому что он раскопал кучу дерьма и полиция могла узнать правду, но я получил новости, и эти новости были плохими.
     Бен был мертв - по крайне мере это было правдой. Но он никоим образом не умер от рака. Мой поверенный дал мне лишь самое общее описание трупа Бена, но подтвердил, что на теле были множественные увечья. А кто был основным подозреваемым? Моя возлюбленная Жаклин Эсс. Та самая невинная женщина, которая поселилась в моей квартире и каждую ночь спала рядом со мной.
     Так что я сказал ей, что она что-то от меня скрывает. Не знаю, что я рассчитывал услышать в ответ. То, что я получил, было демонстрацией ее силы. Она делала это свободно, без напряжения и злобы, но я же не настолько дурак, чтобы не понять скрывающегося за этим предупреждения. Сначала она рассказала мне, как она поняла, что обрела свой уникальный контроль над материей человеческих тел. В отчаянии, на краю самоубийства, она обнаружила, что в глубине ее природы пробудились силы, о которых она и не подозревала. И силы эти, когда она пришла в себя, выплыли на поверхность, как рыбы всплывают к свету.
     Потом она показала мне самую малую из этих сил, выдернув, один за другим, волосы на моей голове. Всего лишь дюжину - просто, чтобы продемонстрировать мне свою потрясающую власть. Я чувствовал, как они выдергиваются. Она просто говорила: вот этот из-за уха, - и я чувствовал, как кожа резко натягивалась, когда она бестелесными пальцами своей воли выдергивала волосок. Потом еще один, и еще один. Это было потрясающее зрелище - она довела свою силу до уровня тонкого рукоделия, выдергивая волоски с моей головы, словно при помощи пинцета.
     Если честно, то я сидел парализованный страхом, понимая, что она просто играет со мной. И раньше или позже, я был уверен, настанет время, когда она захочет, чтобы я замолчал навеки.
     Но у нее все еще были на свой счет сомнения. Она рассказала мне, что ее сила, пусть и желанная, мучила ее. Она нуждалась, сказала она, в ком-то, кто бы учил ее использовать эту силу как можно лучше. А я не был этим кем-то. Я был всего лишь мужчиной, который любил ее, любил до этого признания и все еще любит теперь, несмотря на это признание.
     Вообще-то, после этой демонстрации, я быстро привык смотреть на Жаклин по-новому. Вместо того, чтобы бояться ее, я еще больше привязался к этой женщине, которая позволяла мне владеть ее телом.
     Работа моя превратилась в помеху, которая стояла между мной и моей возлюбленной. Я начал терять репутацию - и уважение, и кредитоспособность. Всего лишь за два или три месяца моя профессиональная жизнь свелась практически к минимуму. Друзья махнули на меня рукой, коллеги избегали меня.
     Не то чтобы она высасывала из меня все жизненные силы. Я хочу честно пояснить вам это. Она не была вампиром, не была суккубом. То, что со мной случилось, мой уход из обычной, размеренной жизни, был, если хотите знать, делом моих собственных рук. Она и не предавала меня - все это романтическая ложь, чтобы оправдать свою ярость. Она была морем, и мне пришлось пуститься в плавание. Был ли в этом хоть какой-то смысл? Всю свою жизнь я прожил на берегу, на твердой земле закона, и я устал от этой земли. Она была бездонным морем, заключенным в женское тело, оазисом в крохотной комнате, и я бы с радостью утонул в ней, если бы она позволила мне это. Но это было моим собственным решением. Поймите это. Я все решал сам. Я сам решил прийти в эту комнату сегодня ночью и быть с ней еще один, последний раз. По своей доброй воле.
     Да и какой мужчина отказался бы? Она была (и есть) грандиозна. Около месяца после того, как она продемонстрировала мне свою силу, я жил в постоянном экстазе. Когда я был с ней, она показывала мне пути любви, лежащие за пределами возможностей живых существ на нашей Господней земле. И когда я был вдали от нее, очарование не спадало, потому что она, кажется, изменила мой мир.
     Потом она меня оставила.
     Я знаю почему: она нашла кого-то, кто мог учить ее, как пользоваться силой. Но понимание причин не сделало это более легким. Я сломался: потерял работу, потерял свою личность и тех немногих друзей, которые у меня еще остались в мире. Я едва замечал это - что это были за потери в сравнении с тем, что я потерял Жаклин...

***

     - Жаклин.
     Боже мой, - подумала она, - и это в самом деле самый влиятельный человек в стране? Он выглядит так неброско, так безобидно. У него даже нет мужественного подбородка.
     Но сила у Титуса Петтифира была.
     Он владел большим числом монополий, чем смог бы сосчитать, его слово в мире финансов могло рушить компании, как карточные домики, погребая надежды сотен и карьеры тысяч. Состояния за одну ночь возникали в его тени, целые корпорации падали, стоило лишь ему на них дунуть - они были капризами его воли. Уж этот человек знает, что такое сила, если хоть кто-то это знает. У него и нужно учиться.
     - Не возражаете, если я буду звать вас "Джи", нет?
     - Нет.
     - Вы ждали долго?
     - Достаточно долго.
     - Обычно я не заставляю красивых женщин долго ждать.
     - Да нет же, заставляете.
     Она уже знала, что он такое, двух минут в его присутствии хватило, чтобы найти к нему подход: он быстрее заинтересуется ею, если она будет вести себя с ним как можно более дерзко.
     - И вы всегда зовете женщин, которых вы не встречали до этого, по их инициалам?
     - Вы же не намекаете на какие-то чувства, как вы полагаете?
     - А уже это зависит...
     - От чего?
     - Что я получу в обмен на то, что предоставлю вам определенные привилегии.
     - Например, привилегию звать вас по имени?
     - Да.
     - Ну... я польщен. Разве что, может, вы слишком широко пользуетесь раздачей этой привилегии.
     Она покачала головой. Нет, он должен понять, что она не раздаривает свое внимание.
     - Почему вы ожидали так долго, чтобы увидеть меня? - спросил он. - Мне все время докладывали, что вы измотали моих секретарей требованиями встретиться со мной. Вам нужны деньги? Если так, вы уйдете отсюда с пустыми руками. Я стал богатым, потому что был скупым, и чем богаче я делаюсь, тем более скупым становлюсь.
     Это было правдой, и сказал он об этом, не стараясь казаться лучше.
     - Мне не нужны деньги, - сказала она тоже без всякого выражения.
     - Это обнадеживает.
     - Есть люди и побогаче вас.
     Его брови удивленно поднялись - она могла жалить, эта красотка.
     - Верно, - сказал он.
     В этом полушарии было по крайней мере полдюжины богатых людей.
     - Но мне не нужны мелкие ничтожества. Я пришла не потому, что меня привлекло ваше имя. Я пришла потому, что мы можем быть вместе. У нас есть многое, что мы можем предложить друг другу.
     - Например? - спросил он.
     - У меня есть мое тело.
     Он улыбнулся. Это было самое прямое предложение за долгие годы.
     - А что я могу предложить вам в обмен за подобную щедрость?
     - Я хочу учиться.
     - Учиться?
     - Как пользоваться властью.
     Она казалась все более и более странной, эта женщина.
     - Что вы имеете в виду? - спросил он, выигрывая время. Он не мог понять, что она из себя представляет, - она все время сбивала его с толку.
     - Мне все это повторить снова, по буквам? - спросила она, вновь разыгрывая высокомерную дерзость, с улыбкой, которая опять влекла его к себе.
     - Нет нужды. Вы хотите узнать, как использовать власть? Полагаю, я мог бы научить вас.
     - Наверняка можете.
     - Но понимаете, я женатый человек. Виржиния и я - мы вместе уже восемнадцать лет.
     - У вас три сына, четыре дома и горничная, которую зовут Мирабелла. Вы ненавидите Нью-Йорк, любите Бангкок, размер воротничка ваших рубашек 16,5, а любимый цвет - зеленый.
     - Бирюзовый.
     - И с возрастом вы похудели.
     - Я не так уж стар.
     - Восемнадцать лет в браке. Это вас преждевременно состарило.
     - Не меня.
     - Докажите.
     - Как?
     - Возьмите меня.
     - Что?
     - Возьмите меня.
     - Здесь?
     - Задерните шторы, заприте двери, выключите терминал компьютера и возьмите меня. Я вызываю вас на это.
     Сколько времени прошло с тех пор, как кто-то бросал ему вызов?
     - Вызываете?
     Он был возбужден - уже лет с десять он не чувствовал такого возбуждения. Он задернул шторы, запер двери и выключил дисплей с данными о своих доходах.
     Боже мой, - подумала она, - я поимела его.

***

     Это не была легкая страсть - не то что с Васси. Во-первых, Петтифир был неуклюжим, грубым любовником. Во-вторых, он слишком нервничал из-за своей жены, чтобы полностью отдаться интрижке. Ему казалось, он везде видит Виржинию - в холлах отелей, где они снимали комнату на сутки, в машинах, проезжающих мимо места их встречи, даже однажды (он божился, что сходство было полным) он признал ее в официантке, моющей полы в ресторане. Все это были вымышленные страхи, но они несколько замедляли ход их романа.
     И все же она многому научилась у него. Он был таким же блестящим дельцом, как никуда не годным любовником. Она узнала, как применять власть, не показывая этого, как уверять всех в своем благочестии, не будучи благочестивым, как принимать простые решения, не усложняя их, как быть безжалостным. Не то чтобы она нуждалась в значительном образовании именно в этой области, возможно, честнее будет сказать, что он научил ее никогда не сожалеть об отсутствии инстинктивного взаимопонимания, но оценивать один лишь интеллект, как заслуживающий внимания.
     Ни разу она не выдала себя ему, хоть и использовала свое умение самыми тайными путями, чтобы доставить наслаждение его стальным нервам.
     На четвертой неделе своего романа они лежали рядом в сиреневой комнате, а снизу доносился гул дневного автомобильного потока. Это был неудачный день для секса - он нервничал и ни одним из трюков она не могла расслабить его. Все окончилось быстро, почти бесстрастно.
     Он собирался ей что-то сказать. Она знала это: чувствовалось напряжение, притаившееся в глубине его горла. Повернувшись к нему, она мысленно массировала ему виски, побуждая его к речи.
     Он испортил себе день.
     Он чуть не испортил себе карьеру.
     Он чуть не испортил, храни его Боже, всю свою жизнь.
     - Я должен прекратить видеться с тобой, - сказал он.
     Ему все равно, - подумала она.
     - Я не уверен в том, что я знаю о тебе, или, по крайней мере, думаю, что знаю о тебе, но все это заставляет меня... заинтересоваться тобой, Джи. Ты понимаешь?
     - Нет.
     - Боюсь, я подозреваю тебя в... преступлениях.
     - Преступлениях?
     - У тебя есть прошлое.
     - Кто это копает? - спросила она. - Уж конечно не Виржиния?
     - Нет, не Виржиния, она выше этого.
     - Так кто же?
     - Не твое дело.
     - Кто?
     Она слегка надавила на его виски. Это было больно, и он вздрогнул.
     - Что случилось? - спросила она.
     - Голова болит.
     - Напряжение, это всего лишь напряжение. Я могу его снять, Титус. - Она дотронулась пальцами до его лба, ослабляя хватку. Он облегченно вздохнул.
     - Так лучше?
     - Да.
     - Так кто же копает, Титус?
     - У меня есть личный секретарь, Линдон. Ты слышала, как я говорил о нем. Он знает о наших отношениях с самого начала. Вообще-то это он заказывает нам гостиницу и организует прикрытие для Виржинии.
     В его речи было что-то мальчишеское, и это было довольно трогательно. Хоть он и намеревался оставить ее, это не выглядело трагедией.
     - Линдон просто чудотворец. Он провернул кучу дел, чтобы нам с тобой было легче. Тогда он о тебе ничего не знал. Это случилось, когда он увидел одну из тех фотографий, что я взял у тебя. Я дал их ему, чтобы он разорвал их на мелкие кусочки.
     - Почему?
     - Я не должен был брать их, это было ошибкой. Виржиния могла бы... - он помолчал, потом продолжил: - Так или иначе, он узнал тебя, хоть и не мог вспомнить, где видел тебя до этого.
     - Но в конце концов вспомнил.
     - Он работал в одной из моих газет, в колонке светской хроники. Именно оттуда он пришел, когда стал моим личным помощником. И он вспомнил твою предыдущую реинкарнацию - ты была Жаклин Эсс, жена Бенджамина Эсса, ныне покойного.
     - Покойного.
     - И он принес мне еще кое-какие фотографии, не такие красивые, как твои.
     - Фотографии чего?
     - Твоего дома. Тела твоего мужа. Они называют это телом, хотя. Бог свидетель, там осталось мало человеческого.
     - Его и для начала там было немного, - просто сказала она, думая о холодных глазах Бена, его холодных руках. - На одно лишь он и был годен - заткнуться и кануть в безвестности.
     - Что случилось?
     - С Беном? Он был убит.
     - Как?
     Дрогнул ли хоть чуть-чуть его голос?
     - Очень просто.
     Она поднялась с кровати и стояла около окна. Мощный солнечный летний свет прорвался сквозь жалюзи и, прорезав тень, очертил контуры ее лица.
     - Это ты сделала.
     - Да. - Он учил ее говорить просто. - Да. Это я сделала.
     Еще он учил ее, как экономно расходовать угрозы.
     - Оставь меня, и я вновь сделаю то же самое.
     Он покачал головой.
     - Ты не осмелишься.
     Теперь он стоял перед ней.
     - Мы должны понимать друг друга, Джи. Я обладаю властью, и я чист. Понимаешь? В общественном мнении меня ни разу не коснулась даже тень скандала. Я могу позволить себе завести любовницу, даже дюжину любовниц - и никто не сочтет это вызывающим. Но убийцу? Нет, это разрушит мне жизнь.
     - Он что, шантажирует тебя? Этот Линдон?
     Он уставился в яркий день сквозь жалюзи, на его лице застыло болезненное выражение. Она увидела, как на его щеке, под левым глазом, подергивается нерв.
     - Да, если хочешь знать, - сказал он невыразительно. - Этот ублюдок хорошо прихватил меня.
     - Понимаю.
     - А если он смог догадаться, другие тоже могут. Понимаешь?
     - Я сильна и ты силен. Мы можем расшвырять их одним мизинцем.
     - Нет