и, - он практически слабоумный. Не может и двух слов связать.
     - А кто-нибудь видел зашедших в уборную? Или выходящих оттуда?
     - Люди ходили взад-вперед все время... - сказала Морин. Хотя это и звучало словно исчерпывающее объяснение, Элен так не казалось. Ни во дворе, ни в проходах никакой суеты не наблюдалось, отнюдь не наблюдалось. Возможно, торговая улица оживленнее, рассудила она, и под ее прикрытием можно совершить подобное преступление.
     - Значит, преступника не нашли, - сказала она.
     - Нет, - подтвердила Джози, пыл в ее глазах угас. Преступление и его последствия были целью рассказа, преступник и его поимка почти или вовсе не интересовали ее.
     - Мы не чувствуем себя в безопасности даже в собственных постелях, - заметила Морин. - Спросите любого.
     - Анни-Мари говорила то же самое, - ответила Элен. - Потому она и решила рассказать мне о смерти старика. Она говорила, что он был убит прошлым летом, здесь в Раскин Корте.
     - Что-то и вправду припоминаю, - сказала Джози. - Какие-то разговоры были, я слышала. Старик, его собака. Его забили до смерти, а собака докончила... Не знаю. Точно, это не здесь. Это в каком-то другом районе.
     - Вы уверены?
     Женщина казалась задетой таким недоверием.
     - Я думаю, если в это было тут, мы бы знали, так ведь?

***

     Элен поблагодарила за помощь и решила, как бы там ни было, побродить по четырехугольному двору, просто посмотреть, сколько домов не используется. Как и в Баттс Корте, занавески на многих окнах были задернуты, двери выглядели запертыми. Но если Спектор-стрит была в осаде маньяка, способного убить и изувечить, как рассказывали, что удивительного, если обитатели забрались в свои дома и сидят там. Во дворе разглядывать было нечего. Все незанятые здания недавно опечатали, судя по тому, что рабочие Городского совета разбросали гвозди у порогов. Но одна вещь по-настоящему привлекла ее внимание. Накарябанная на булыжниках мостовой, по которым она проходила, - и почти стертая дождем и ногами прохожих, - та же фраза, что видела она в спальне №14: "Сладкое к сладкому". Слова были так добродушны, почему же ей казалось - в них звучит угроза? Дело или в их избыточности, или в абсолютном сверхизобилии сахара на сахаре, меда на меду?
     Она продолжала идти, хотя дождь упорствовал и путь постепенно уводил ее прочь от кварталов в бетонные безлюдные пространства, где она раньше не ходила. Это было - или когда-то было - место для развлечения. Здесь находились игровые площадки для детей, обнесенные железом, аттракционы перевернуты, песочницы изгажены собаками, "лягушатник" опустел. И тут встречались магазины. Некоторые были заколочены, действующие - отталкивающе грязны, окна забраны крепкой металлической сеткой.
     Элен прошлась вдоль ряда и свернула за угол, и перед нею оказалось приземистое кирпичное здание. Общественная уборная, предположила она, хотя вывеска отсутствовала. Железные ворота закрыты и заперты на висячий замок. Стоя перед непривлекательным зданием, причем порывистый ветер крутился у ее ног, она не могла удержаться от мысли о происшедшем здесь. О мужчине-ребенке, истекавшем кровью на пату, неспособном позвать на помощь. Даже мысль об этом вызывала тошноту. Вместо этого она задумалась о преступнике. Как же выглядит, размышляла она, столь порочный человек? Она пыталась представить его, но ни одна рожденная воображением деталь не имела достаточной силы. Хотя монстры редкость, однажды такой показался при ясном дневном свете. Поскольку человек этот был известен только своими деяниями, он обладал неимоверной властью над воображением; однако, она знала, действительность, окутанная ужасным, оказывается мучительно разочаровывающей. Он не монстр, просто бледная апология человека, нуждающегося скорее в жалости, чем в благоговейном страхе.
     Очередной порыв ветра принес более сильный дождь. На сегодня, решила она, хватит приключений. Повернувшись спиной к общественным уборным, она заторопилась, пересекая дворы, чтобы укрыться в машине, а ледяной дождь хлестал по онемевшему лицу.

***

     Гости, приглашенные на обед, выглядели приятно устрашенными рассказом, а Тревор, судя по выражению лица, разъярился. Однако сделанного не воротишь. Также не могла она отрицать, что приятно удовлетворена, заставив за столом смолкнуть болтовню на университетские темы. Именно Бернадет, ассистентка Тревора на Историческом факультете, прервала мучительное молчание.
     - Когда это случилось?
     - Этим летом, - ответила Элен.
     - Не помню, чтобы я читал об этом, - сказал Арчи самое лучшее, произнесенное им за два часа пития; даже речь его, в иной раз неискренняя от самолюбования, смягчилась.
     - Возможно, полиция замалчивает, - высказал мнение Дэниел.
     - Тайный сговор? - сказал Тревор с неприкрытым цинизмом.
     - Такое происходит постоянно, - парировал Дэниел.
     - Почему они должны это замалчивать? - спросила Элен. - Какой смысл?
     - С каких это пор в действиях полиции появился смысл? - произнес Дэниел.
     Бернадет вмешалась до того, как Элен успела ответить.
     - Больше мы не затрудняем себя даже читать о таких вещах, - сказала она.
     - Говори за себя, - начал кто-то, но она не обратила внимания.
     - Мы ослеплены жестокостью, - продолжала она. - Мы ее больше не видим, даже когда она перед самым носом.
     - Каждую ночь на экране, - ввернул Арчи. - Смерть и трагедии в полный рост.
     - Тут нет ничего нового, - сказал Тревор. - Елизаветинцы видели смерть постоянно. Публичные казни были популярным развлечением.
     Страсти разгорелись. После двухчасовых вежливых сплетен вечеринка внезапно оживилась. Прислушиваясь к яростному спору, Элен пожалела, что у нее не хватило времени проявить и напечатать фотографии, граффити подлили бы масла в огонь этого пьяного гвалта. Именно Парселл под конец, как обычно, выдвинул свою точку зрения, и, как обычно, она была разрушительной.
     - Конечно, Элен, моя дорогая, - начал он, что подчеркивало скуку, рожденную предчувствием возражений, - все твои свидетельницы могут лгать, не так ли?
     Разговоры за столом утихли, лица повернулись к Парселлу. Он упрямо игнорировал всеобщее внимание и отвернулся, чтобы что-то шепнуть на ухо мальчику, приведенному с собой, - своей новой пассии, которую в конце концов, отставят, дело нескольких недель, ради другого хорошенького мальчика.
     - Лгут? - переспросила Элен. Она почувствовала гнев, а Парселл произнес только дюжину слов.
     - Почему бы и нет? - ответил тот, поднося стакан вина к губам. - Возможно, они плетут ту или иную искусную фантазию. История о неожиданном изувечении в общественном туалете. Убийство старика. Даже этот крюк. Все детали знакомые. Ты должна знать, что в таких зверских историях присутствует нечто традиционное. Ими постоянно обмениваются, в них содержится определенная эмоциональная дрожь. В попытке отыскать новую деталь для расцвечивания коллективной фантазии есть элемент соревнования; новый поворот делает повествование чуть более устрашающим, и это исходит от тебя.
     - Может, тебе видней, - сказала Элен, обороняясь. Ее раздражало, что Парселл всегда такой уравновешенный. Даже если его рассуждения обоснованны, хотя Элен сомневалась, будь она проклята, если уступит. - Я прежде никогда не слышала подобных историй.
     - Неужели? - сказал Парселл таким тоном, будто она призналась в собственной необразованности. - А как насчет любовников и бежавшего умалишенного, слышала ты эту байку?
     - Я слышал, что... - начал Дэниел.
     - Возлюбленная выпотрошена - обычно человеком с рукой-крюком, - тело оставлено на крыше машины, а жених в то время прячется внутри. Фантазия, предостерегающая от порока неистовой гетеросексуальности. - Шутка вызвала взрыв смеха у всех, кроме Элен. - Такие выдумки чрезвычайно распространены.
     - Итак, ты утверждаешь, что они мне лгали, - запротестовала она.
     - Это не совсем ложь...
     - Ты сказал - ложь.
     - Я дерзил, - ответил Парселл. Его умиротворяющий тон сейчас приводил в еще большую ярость, чем обычно. - Не стану утверждать, что тут присутствовала осознанная злонамеренность. Но ты должна признать - покуда ты не встретила ни единого свидетеля. Все случилось в какое-то точно не установленное время с неопределенными людьми. Сообщается через несколько передаточных звеньев. Все происходит в лучшем случае с братьями друзей дальних родственников. Пожалуйста, допусти возможность, что эти события могли и не происходить в реальности, а просто игрушка для скучающих домохозяек...
     Элен не стала приводить очередных доводов по той обыкновенной причине, что не имела их. Ссылка Парселла на отсутствие свидетелей была совершенно здравой, Элен сама удивлялась тому же. Странным было и то, как быстро женщины из Раскин Корта переадресовали убийство старика, назвав другое место, будто зверства всегда происходили не на виду, а за следующим углом, дальше по следующему проходу - и никогда здесь.
     - Тогда почему? - спросила Бернадет.
     - Почему - что? - заинтересовался Арчи.
     - Выдумки. Почему рассказывают жуткие истории, если это неправда?
     - Да, - сказала Элен, начиная новый круг. - Почему?
     Парселл сознавал, что его вступление в спор сразу все изменило, и гордился собой.
     - Не знаю, - ответил он, радуясь. Он хотел покончить с игрой теперь, когда показал, на что способен. - Ты действительно не должна воспринимать меня слишком всерьез, Элен. Я так и стараюсь поступать.
     Мальчик возле Парселла хихикнул.
     - Может, это просто табуированный материал, - предположил Арчи.
     - Замалчиваемый, - подсказал Дэниел.
     - Не то, что ты подразумеваешь, - парировал Арчи. - На политике свет клином не сошелся, Дэниел.
     - Какая наивность.
     - Что есть табу в сравнении со смертью? - сказал Тревор. - Бернадет уже отмечала: смерть перед нами все время. Телевизор, газеты.
     - Может, это недостаточно близко? - спросила Бернадет.
     - Никто не возражает, если я закурю? - вмешался Парселл. - Однако десерт, мне кажется, отложен на неопределенный срок...
     Элен пропустила замечание мимо ушей и спросила Бернадет, что та подразумевает под "недостаточно близко"?
     Бернадет пожала плечами.
     - Точно не знаю, - откровенно сказала она, - может, только то, что смерть рядом, мы должны знать, что она за соседним углом. Телевидение недостаточно близко.
     Элен нахмурилась. Замечание имело для нее некоторый смысл, но в суматохе момента она не могла постигнуть, что это значит.
     - Ты думаешь, там тоже выдумки? - спросила она.
     - Эндрю подчеркнул, - ответила Бернадет.
     - Милейшие, - сказал Парселл, - есть у кого-нибудь спичка? Мальчик заложил мою зажигалку.
     - ...что свидетели отсутствуют.
     - Единственное доказанное - это то, что я не встретила никого, кто что-нибудь действительно видел, - возразила Элен, - а не то, что свидетелей не существует.
     - Ладно, - сказал Парселл. - Найди хоть одного. Если ты сможешь мне доказать, что твой истязатель на самом деле живет и дышит, я угощаю всех обедом в Аполлинере. Ну как? Великодушен ли я чрезмерно или просто знаю, что не могу проиграть? - Он засмеялся и постучал костяшками пальцев от удовольствия.
     - Звучит, кажется, неплохо, - сказал Тревор. - Что скажешь, Элен?

***

     Она не возвращалась на Спектор-стрит до следующего понедельника, но мысленно все время была там: стояла перед заброшенными зданиями под ветром и дождем или ходила по комнате, где неясно вырисовывался портрет. Все ее мысли сосредоточились только на этом. Когда в субботу, ближе к вечеру, Тревор отыскал какой-то хороший повод для дискуссии, она не отреагировала на выпад, и наблюдая, как он осуществляет знакомый ритуал самопожертвования, ни в малейшей степени не была тронута. Ее безразличие еще больше разъярило Тревора. Он бушевал, глубоко возмущенный, и отправился к какой-то очередной бабе. Элен было приятно видеть его подлинную сущность. Когда он не соизволил вернуться той ночью, Элен и не подумала из-за этого огорчиться. Пустой и глупый человек. В его глазах никогда не отражалось ни тревоги, ни мучительного переживания, а что может быть хуже человека, которого ничего не волнует?
     Он не вернулся и вечером в воскресенье, и когда Элен на следующее утро парковала машину в самом центре района, ей пришло на ум, что она могла бы затеряться здесь на несколько дней и никто бы не узнал. Так же, как и о старике, про которого рассказывала Анни-Мари, лежавшем в своем любимом кресле, с выколотыми глазами, пока пировали мухи, а на столе горкло масло.
     Ночь Костров приближалась, и к концу недели небольшая горка топлива значительно выросла. Конструкция выглядела шаткой, но это не помешало мальчикам и юношам, что помоложе, забираться и наверх и внутрь. Основная масса состояла из мебели, несомненно утащенной из заколоченных домов. Элен сомневалась, сможет ли все это даже загореться, а если и будет гореть, то наверняка удушливо. Четырежды, на пути к дому Анни-Мари, ее перехватывали дети, выпрашивающие деньги на фейерверк.
     - Пенни на чучело, - говорили они, хотя ни у одного не было чучела, чтобы его продемонстрировать. К тому времени, как она достигла входной двери, в карманах ее совсем не осталось мелочи.
     Анни-Мари оказалась сегодня дома, хотя радушная улыбка на ее лице отсутствовала. Она просто уставилась на посетительницу, словно загипнотизированная.
     - Я надеюсь, вы не против, что я зашла...
     Анни-Мари не ответила.
     - ...я только хотела спросить.
     - Я занята, - наконец отозвалась женщина. Элен не пригласили войти, не предложили чаю.
     - О... это займет одну минуту.
     Задняя дверь распахнулась, и сквозняк прошелся по дому. Обрывки бумаги летали в заднем дворе. Элен видела, как они взлетают, словно громадная белая моль.
     - Чего вам надо? - спросила Анни-Мари.
     - Только спросить о старике.
     Женщина нахмурилась. Она выглядит так, будто больна, подумала Элен, - лицо женщины по цвету и виду напоминало перестоявшее тесто, волосы были гладкими и сальными.
     - Что еще за старик?
     - Когда я была здесь в последний раз, вы рассказывали мне об убитом старике, помните?
     - Нет.
     - Вы сказали, что он жил в соседнем дворе.
     - Не помню, - сказала Анни-Мари.
     - Но вы точно рассказывали мне...
     В кухне что-то упало на пол и разбилось. Анни-Мари вздрогнула, но не двинулась с места, она стояла на пороге и загораживала дорогу в дом. В прихожей были разбросаны детские игрушки, погрызенные и побитые.
     - С вами все в порядке?
     Анни-Мари кивнула.
     - У меня дела, - сказала она.
     - Вы не помните, как рассказывали мне о старике?
     - Должно быть вы неправильно поняли, - ответила Анни-Мари, затем понизила голос: - Вы не должны были приходить. Все знают.
     - Что знают?
     Женщина задрожала.
     - Вы не поняли, нет? Думаете, люди не замечают?
     - О чем вы? Я только спросила...
     - Я ничего не знаю, - повторила Анни-Мари. - Чего бы я ни говорила, я соврала.
     - Ну, в любом случае, благодарю, - сказала Элен, сбитая с толку глухими намеками Анни-Мари. Почти в тот же миг, как она повернулась спиной к двери, она услышала щелчок замка.

***

     Разговор был не единственным разочарованием в это утро. Она вернулась на улицу с магазинами и посетила супермаркет, о котором рассказывала Джози. Там она спросила об уборных и о недавней истории. Супермаркет всего месяц назад перешел в другие руки, и новый хозяин, неразговорчивый пакистанец, утверждал, что ничего не знает о том, когда и почему были закрыты уборные. Задавая вопросы, она почувствовала, что прочие посетители магазина внимательно ее рассматривают, она чувствовала себя отверженной. Это ощущение усилилось, когда, покинув супермаркет, она увидела Джози, выходящую из прачечной самообслуживания, Элен окликнула ее, но женщина только прибавила шагу и нырнула в лабиринт проходов. Элен двинулась за ней, однако быстро потеряла из виду.
     Почти до слез расстроенная, она стояла среди раскуроченных мусорных мешков и чувствовала, как накатывает волна презрения к собственной глупости. Она чужая здесь, ведь так? Сколько раз она критиковала других за самонадеянность: они утверждали, что понимают людей, которых разглядывали только издалека. И вот теперь она совершила тот же самый проступок, пришла сюда со своим фотоаппаратом и своими вопросами, используя жизнь и смерть этих людей как материал для разговора на вечеринке. Она не винила Анни-Мари за то, что женщина отвернулась от нее, заслуживала ли она лучшего?
     Усталая и продрогшая, она решила - настал момент признать правоту Парселла. Все рассказанное ей было выдумкой. Ее разыграли, чувствуя, что она не прочь послушать о каких-нибудь ужасах. И она, словно круглая дура, верит разным нелепостям. Пора заканчивать со своей доверчивостью и отправляться домой.
     Однако одну вещь необходимо сделать до того, как она вернется к машине: в последний раз она хотела взглянуть на изображение головы. Не как ученый смотрит на объект исследования, а как смотрит обычный человек, чтобы почувствовать прилив нервного возбуждения. Но добравшись до №14, она испытала последнее и самое сокрушительное разочарование. Дом был заколочен добросовестными рабочими Городского совета. Дверь закрыта, фасадное окно забито опять.
     Но она решила так легко не сдаваться. Она обошла задворки Баттс Корта и путем несложных арифметических вычислений определила №14. Ворота были изнутри заклинены, приложив силу, она надавила, и створки распахнулись. Груда мусора - сгнившие ковры, ящик с журналами, мокрыми от дождя, осыпавшаяся рождественская елка - все это мешало воротам открываться.
     Она пересекла двор, подошла к заколоченному окну и заглянула в щель между досок. Внутри было еще темнее, чем снаружи, и картину, нарисованную на стене спальни трудно было разглядеть. Элен прижалась лицом к доскам, страстно желая в последний раз взглянуть на изображение.
     Тень двинулась через комнату, мгновенно перекрыв ей обзор. Элен отшатнулась от окна, испуганная, не уверенная, правда ли она что-то видела. Может, просто ее собственная тень упала на окно? Но она не двигалась, а там было движение.
     Она опять, более осторожно, подошла к окну. Воздух дрожал, она слышала откуда-то тихое повизгивание, хотя и не знала, откуда это доносится, изнутри или снаружи. Снова она приблизила лицо к необструганным доскам и внезапно что-то прыгнуло на окно. Теперь она вскрикнула. Изнутри раздавался царапающий звук, словно скребли ногтями по дереву.
     Собака! И большая, если прыгает так высоко.
     - Дура, - произнесла Элен, обращаясь к себе самой. Неожиданно она вспотела.
     Царапанье прекратилось так же быстро, как и началось, но она не могла заставить себя вернуться к окну. Очевидно, рабочие, заколачивавшие дом, не потрудились осмотреть его и по ошибке заперли там животное. Оно проголодалось, Элен слышала, как оно пускает слюну, и была рада, что не попыталась войти. Собака, голодная, может, даже взбесившаяся, в зловонной темноте могла вцепиться ей в горло.
     Элен посмотрела на заколоченное окно. Щели между досками были едва ли в полдюйма шириной, но она чувствовала, что животное встало на задние лапы с другой стороны, следя за нею сквозь щель. Теперь, когда ее дыхание стало ровным, она слышала чужое разгоряченное дыхание; она слышала, как когти скребут подоконник.
     - Проклятая тварь... - сказала она. - Черт с тобой, оставайся там.
     Она попятилась к воротам. Мириады мокриц и пауков, спугнутые со своих мест перемещением ковров у ворот, суетились под ногами и отыскивали для нового дома местечко потемнее.
     Элен затворила за собой ворота. Проходя вдоль фасадной стороны квартала, она услышала рев сирен; отвратительный двойной, то возвышающийся, то опадающий звук, от которого шевелились волосы на затылке. Сирены приближались. Она прибавила ходу и попала в Баттс Корт как раз тогда, когда несколько полисменов шагали по траве, обогнув костер, а скорая помощь, въехав на тротуар, покатила в конец двора.
     Люди появлялись и