ем собственном саду?
     Я  уже чувствовал себя тут хозяином,  и  потому мне стало очень обидно,
что этот петлюровский прохвост появился в таком месте,  как совпартшкола.  А
может, ему разрешили курсанты, может, они не знают ничего о нем?
     Ну хорошо, курсанты могут не знать, зато я знаю!
     Если  бы  мы  встретились с  Котькой  на  улице,  я  не  стал  бы  даже
разговаривать с  ним,  но здесь,  в  саду,  я понял,  что обязан выгнать его
немедленно.
     - А ну, положи обратно! - крикнул я, быстро подходя к Григоренко.
     Котька вздрогнул, но, заметив меня, принялся снова обчищать рубашку.
     Он даже не смотрел в мою сторону, собака!
     - Ты что, глухой? - закричал я, останавливаясь. - Тебе говорят!
     Котька,  все так же  медленно и  не глядя на меня,  стряхивал ладонью с
полотняной рубахи шелуху.
     - Слышь?! - закричал я, свирепея.
     Котька выпрямился и,  ловко выплюнув на  ладонь пять мокрых яичек серой
птицы вертиголовки, удивленно сказал:
     - Это вы ко мне?
     - А ты думаешь...
     - Я-то думаю: кто это пищит здесь? И никак не могу понять...
     - Ты зачем гнездо разорил?  Ведь из них не сегодня-завтра должны птенцы
вылупиться.
     - Серьезно или шутишь? - прищурившись, спросил Котька.
     - Полезай на дерево и положи обратно яйца... - скомандовал я.
     - Не много ли ты, сопляк, на себя берешь? - ехидно сказал Котька.
     - Я... сопляк? Я...
     - Ты чего в этот сад залез?
     Вопрос Котьки заставил меня поперхнуться.
     - Как - чего? Я свой... Мой отец здесь... А ты не имеешь права!
     - Ну, будет! - неожиданно громко сказал Котька. - Сейчас я тебе прощаю,
потому что у  меня нет настроения учить тебя уму-разуму.  Но имей в виду,  в
следующий раз мы можем поговорить в другом тоне...  -  И,  словно невзначай,
Котька вынул  из  кармана правую руку.  Солнце блеснуло на  его  пальцах.  Я
увидел,  что Котька,  пока мы  с  ним разговаривали,  успел насадить на руку
тяжелый никелированный кастет.
     Поиграв кастетом и  оставляя меня одного,  оторопевшего,  под  деревом,
Котька быстро пошел к выходу.
     Будь у  меня в  руках хоть палка -  другое дело.  А  так  я  знал,  что
вооруженный кастетом Котька куда сильнее меня.
     Котька быстро шагал по дорожке.  "А может,  все-таки догнать его?  Нет,
сейчас уже поздно!"
     Самая удобная минута была  упущена.  Надо  было,  не  вступая с  ним  в
разговоры,  бить его с  налету по лицу,  потом вырвать кастет.  Посмотрел бы
тогда, чья взяла!


        "НАД ВОДОПАДОМ"

     По обеим сторонам реки, как высокие коричневые стены, подымались скалы.
Сжатая  этими  отвесными  ржавыми  стенами,  река  текла  здесь  по  мелкому
каменистому дну.  Я  шел  по  узенькой тропинке,  и  острый щебень колол мне
пятки.  За поворотом реки я  увидел белые стены хаты,  в  которой жила Галя.
Низенькая,  крытая камышом, эта хата стояла на отшибе, прислоненная к скале.
Вблизи домиков больше не было.  Только на самом верху, на скале, где чернели
остроконечные,  с зубчатыми венчиками башни Старой крепости, виднелись белые
хатки предместья Подзамче,  стога желтой соломы, длинные кирпичные постройки
паровой мельницы.  Нижний пустынный берег реки, по которому я шел, назывался
Выдровка.  Раньше тут было много выдря.  Они селились в  скалистых норах над
самой рекой.
     Я остановился у плетня и, постояв так минуты две, крикнул:
     - Галя!
     Наверху у крепости заскрипели колеса подводы. В Галиной хате было тихо.
     - Галя-а-а! - сложив лодочкой ладони, чуть погромче крикнул я.
     В сенях звякнула клямка,  и на пороге хаты появился Галин отец -  лысый
Кушнир.
     Мне сразу захотелось спрятаться под плетнем. Но было уже поздно. Кушнир
спускался по двору ко мне.
     Подойдя к калитке,  он облокотился на деревянную перекладину, вынул изо
рта прокуренную трубку и тихо спросил:
     - Чего кричишь?
     - Да мне Галю нужно.
     - Галю?  -  удивился Кушнир.  -  Смотри ты! Кавалер! Плохо, брат, дело.
Гали нет!
     - А где же она?
     - Где?..  - Кушнир помолчал, затянулся, выпустил носом две струйки дыма
и затем,  выколачивая о плетень трубку,  спокойно сказал: - А по воду пошла.
На ту сторону.  Вот если ты настоящий кавалер и  не лентяй,  беги навстречу.
Поможешь ей воду нести...
     Не  оглядываясь на  старика,  я  перебрался по  камням через  быструю и
мелкую реку,  которая сразу же за Галиной хатой сворачивала и затем, пенясь,
мчалась в  черный тоннель под крепостным мостом,  чтобы вырваться на  другой
стороне белым, кипящим водопадом.
     Перебравшись через  реку,  я  подбежал к  лестнице.  Она  подымалась по
скалам к мосту.
     Наконец я  взобрался на  улицу,  что спускалась из города на крепостной
мост.   Гали  наверху  не  было.  Я  отдышался,  перешел  мощенную  круглыми
булыжниками улицу и  посмотрел вниз.  Отсюда я  увидел другую часть города -
Карвасары, белый пенящийся водопад, переброшенную через него рядом с высоким
крепостным мостом  деревянную кладочку,  широкий  спокойный разлив  реки  за
водопадом,  скалистые,  поросшие желтой медуницей и дерезой берега Смотрича.
Внизу,  к водопаду, вела выщербленная лесенка без перил. Гали на лестнице не
было.  Наверное,  она  еще  возится около  колодца.  А  колодец отсюда разве
увидишь -  он по другую сторону водопада, и его заслоняет деревянная церковь
с погостом, усаженным высокими тополями.
     "Что же делать?  Ждать Галю здесь или сбежать вниз?..  А,  сбегу, пусть
узнает, какой я добрый! Подсоблю тащить ей ведра от самого колодца".
     И  я  побежал  вниз,   к  реке.  Я  так  разбежался,  что  было  трудно
остановиться. С разгона я влетел на деревянную кладочку, и меня сразу обдало
холодной водяной пылью.  Белые брызги подлетали вверх,  до самых досок. Вода
шумела и  грохотала внизу,  я  видел ее сквозь щели в кладке,  и этот грохот
водопада сливался с грохотом наверху: там по деревянному настилу крепостного
моста быстро ехала подвода.  Я  уже  почти пробежал всю  кладку,  как  вдруг
сквозь шум воды и громыхание телеги услышал свое имя.
     - Василь! Вася-а-а! - донеслось издали.
     Я задрал голову и посмотрел на мост. Но у перил моста никого не было. С
моста мне в  глаз упала соринка,  и  глаз заслезился.  Я стал растирать глаз
кулаком, но тут снова послышалось:
     - Василь! Вася!.. Сюда!
     Я оглянулся.
     В  стороне,  над самой скалой,  сидела Галя и с ней еще кто-то,  но кто
именно - я сперва не разобрал.
     - Иди сюда! - крикнула Галя и поманила меня рукой.
     "Кто ж  это,  интересно,  с  ней сидит?"  -  думал я,  пробираясь между
кустами к Гале. Фу-ты, что такое! Я чуть было не наткнулся на ведра с водой,
которые Галя оставила здесь под кустами.
     Дорогу мне преграждала глыба гранита. Я полез на нее, цепляясь за пучки
травы, и, взобравшись наверх, остановился.
     Рядом с  Галей сидел Котька Григоренко.  Плохо у меня стало на сердце в
эту минуту.  Ведь они еще могут подумать, что я нарочно пришел подсматривать
за ними. Удрать разве?
     - Спускайся,   Василь,   ну,   быстро!   -   потребовала  Галя,  и  мне
волей-неволей пришлось спрыгнуть с глыбы и подойти к лужайке, на которой они
сидели.
     Не глядя на Котьку, я протянул руку Гале.
     - Где же ты пропал? Я уже думала... Садись! - сказала Галя.
     Я, посапывая, опустился на мягкую траву.
     - А  мы ж  позавчера переехали отсюда!  -  И я кивнул головой в сторону
Заречья.
     - Куда переехали? - заинтересовалась Галя.
     Пришлось рассказать Гале о нашем переезде в совпартшколу.
     - Там  сад  какой!  Большущий.  Я  к  тебе  за  черешнями  теперь  буду
приходить! - сказала Галя.
     - Приходи, - ответил я неуверенно.
     - А я несла воду, несла и заморилась. Вижу - навстречу Котька. Вот мы и
решили посидеть. А ты куда шел?
     - Да мне надо туда...  - соврал я, кивая в сторону деревянной церкви. -
На Подзамче! К хлопцу одному.
     - К хлопцу? - протянула Галя. - А разве... - И она запнулась.
     "Ничего,  ничего,  правильно!  Нехай думает, что я шел к хлопцу, а не к
ней".
     Котька в  это  время встал,  потянулся,  поправил свою белую батистовую
косоворотку,  одернул  кавказский ремешок с  тяжелыми серебряными язычками и
поднял с земли камень.
     Широко  раздвинув  ноги,  он  размахнулся,  -  и  круглый  камень  упал
далеко-далеко, посреди запруды.
     - Здорово! - сказала Галя, и ее слова обожгли меня.
     А Котька схватил еще один камень и сказал Гале важно:
     - Ну, это еще не здорово. Вот смотрите, куда закину!
     Он примерился и  размахнулся.  Но камень вырвался у  него из рук и упал
совсем близко от нас, под скалу.
     "Ага, ага, так тебе и надо! - чуть не закричал я. - Не задавайся зря!"
     Галя засмеялась, и Котька, желая оправдаться, объяснил:
     - Ну,  это случайно.  Сухожилие сорвал!  -  Он даже сморщился, будто от
боли, и сказал: - Вы остаетесь, Галя, или идете?
     На меня Котька не смотрел.
     Галя встала, оправила платье. Втроем мы перелезли через каменную глыбу.
Галя нагнулась к ведрам.
     - Давайте я помогу вам!  -  сказал Котька,  отстраняя Галю и хватая оба
ведра.
     - Ну нет, зачем? Я сама!
     Но Котька уже потащил ведра к лестнице.
     - А тебе обязательно надо на Подзамче, Василь?.. Как того хлопца звать?
- спросила меня Галя.
     - Какого хлопца?
     - Ну того... к которому ты идешь?
     - Того? Тиктор! - выпалил я наугад.
     - Тиктор? Да ведь Тиктор не на Подзамче живет. Он возле вокзала живет.
     - Ну да,  но сейчас он у  знакомых на Подзамче,  вот мы и  договорились
встретиться, - кое-как выпутался я.
     - А  может...  ты  с  ним  другим разом встретишься?  -  И  Галя  робко
посмотрела мне в глаза.
     Но здесь я  решил быть жестоким до конца!  Я  хотел наказать Галю за ее
встречу с Котькой и сказал сухо:
     - Нет, другим разом нельзя. Я должен встретиться с Тиктором сегодня!
     Мы  подошли к  лестнице.  На  площадке меж  ведер стоял,  поджидая нас,
Григоренко.
     - Ну,  спасибо,  Котя,  -  очень ласково сказала Галя.  - Теперь я сама
донесу.
     - Да бросьте стесняться! Я вам помогу, - сказал Котька басом.
     - Нет,  нет, Костя, спасибо. Вы же идете в другую сторону, вот с ним по
пути, - кивая на меня, сказала Галя.
     - Давай, Галя, я тебе помогу! - сказал я.
     - Не надо мне помогать,  -  ответила Галя.  -  Сама не донесу,  что ли?
Идите себе вместе. Ну, до свидания!
     - Нет,  спасибо.  Я  не имею большого желания идти в такой компании!  -
сказал Котька и отвернулся.
     У меня перехватило дыхание.
     - Ты молчи... ты... ты!.. - почти выкрикнул я.
     А Галя глянула сперва на меня, потом на Котьку и засмеялась.
     - Ой,  я ж дура! - сказала она, смеясь. - Вы не разговариваете? Да? А я
думаю: чего вы все молчите? Вы что - в ссоре?
     - Так,  у нас счеты! - сказал Котька и, подхватив оба ведра, потащил их
вверх по лестнице.
     - А я не заметила.  Ну что ж,  до свидания,  Василь.  - И Галя медленно
протянула мне руку.
     Я пожал ее холодную ладошку,  и она,  крепко ступая и чуть покачиваясь,
пошла по ступенькам вслед за Котькой.
     Я стоял посреди лестницы и смотрел им вслед.  А что, если Галя или, еще
хуже,  Котька обернутся? Мне стало стыдно, и я быстро спустился и перешел по
кладке через водопад.  Ну и ругал же я себя в эту минуту! "Эх ты, - думал я,
- трус.  И зачем выдумал Тиктора?  Надо было остаться с Галей, спровадить от
нее Котьку.  Не  мог надавать Котьке или просто взять ведра да  понести сам.
Тогда бы  Котька ушел.  Упустил такой случай.  А  так смотри:  шел-шел сюда,
чтобы повидать Галю,  из самой совпартшколы шел,  и  вот радуйся -  повидал!
Теперь, наверное, они вместе пойдут. И Котька станет хвастаться перед Галей,
какой он сильный,  скажет,  что я его испугался, будет наговаривать про меня
всякое. Обязательно будет наговаривать".
     Я  обогнул деревянную церковь.  В  луже  возле колодца размокала желтая
коробочка  папирос  "Сальве".  Тисненая  этикетка  с  нарисованной дымящейся
папироской отклеилась и  плавала  поверх  лужи.  Я  посмотрел  на  плавающую
этикетку,  вспомнил, как несколько лет назад мы собирали коллекции таких вот
коробочек от  папирос,  и  быстро  пошел  по  горной крутой дороге,  которая
огибала Старую крепость со стороны Карвасар.  Я  шел на Подзамче и  никак не
мог сообразить, зачем я иду туда.
     Уже  в   городе,   по  дороге  домой,   я   остановился  возле  витрины
парикмахерской Мрочко. Там, за толстым бемским стеклом, торчали на болванках
восковые лица тонконосых красавиц. На каждой был приклеенный парик. А сбоку,
по  обеим сторонам нарядной и  устланной разноцветной бумагой и  журнальными
вырезками витрины,  блестели два зеркала. Я делал вид, что рассматриваю лица
восковых красавиц с  каплями клея на висках,  а сам искоса глядел в зеркало.
Мне стало стыдно смотреть на себя в зеркало просто так.  Прохожие еще станут
смеяться:   такой  здоровый  парень  и,   как  девчонка,   в   зеркало  себя
рассматривает.  Я смотрел украдкой и думал:  "Котька шире меня в плечах -  и
только".  Я  видел  в  боковом зеркале свое  сердитое лицо,  глаза навыкате,
рубашку  апаш,   подпоясанную  ремнем,   целые,  без  единой  латки,  черные
молескиновые штаны.  Серая кепка была  слегка заломлена назад.  Худо только,
что я  был босиком.  Надо было надеть сандалии.  "Эх ты!" -  поругал я себя.
Налюбовавшись  собой  вдоволь,  я  широко  расправил  плечи  и,  как  борец,
размахивая согнутыми в  локтях руками,  зашагал по мостовой к  совпартшколе.
Городские тротуары были гладкие и теплые от солнца.


        "ПЕРВЫЙ МАТЧ"

     На зеленой лужайке во дворе совпартшколы курсанты гоняли мяч.
     Часовой  у  ворот,  молодой черномазый парень  с  раскосыми глазами,  в
голубой буденовке,  опираясь на винтовку, следил со своего поста за игрой. Я
остановился возле турника.
     Турник -  водопроводная труба, до блеска отполированная ладонями, - был
закреплен одним  концом в  развилке клена.  Другой конец  трубы  был  прибит
скобками к врытому в землю столбу. Столб да брошенная на траву одежда и были
воротами для  играющих.  Вторые ворота -  два пенька -  виднелись под самыми
окнами нашего флигеля. Там в голу стоял, полусогнувшись, мой старый знакомый
Полевой,  секретарь партийной ячейки  совпартшколы.  После  демобилизации из
Красной Армии он решил не возвращаться к  себе на родину в Екатеринослав,  а
остался  у  нас,  в  Подолии,  и  уездный  комитет  партии  направил Нестора
Варнаевича в совпартшколу.
     В  тех  воротах,  что  были возле меня,  суетился лектор политэкономии,
стриженный под  машинку Картамышев в  широченных синих  галифе  и  оранжевой
майке-безрукавке.  Вчера  я  услышал,  что  это  Картамышева  и  лектора  по
естествознанию Бойко называли "братьями-разбойниками".  Они были похожи друг
на  друга -  носили синие костюмы и  каракулевые папахи с  красным бархатным
верхом.
     Теперь "брат-разбойник" Бойко суетился в  центре.  Я сперва не мог даже
разобрать,  кого он играет - центрфорварда или левого края. Он бегал посреди
лужайки в своих брюках с кожаными блестящими леями и,  наконец,  вырвав мяч,
повел его в мою сторону, к турнику. Тогда я понял, что "братьев-разбойников"
назначили в разные команды и что они играют друг против друга.
     Не добежав до ворот шагов пяти, Бойко рванулся вперед, крикнул и хватил
по мячу так, что мяч чуть не распоролся. Вертясь волчком в воздухе и задевая
траву,  мяч пролетел в ворота и, скользнув мимо самых моих ног, подпрыгивая,
покатился  к  часовому,  а  довольный Бойко,  утирая  пот  с  лица,  крикнул
растерявшемуся голкиперу:
     - Поймал зайца?
     Картамышев ничего не ответил и,  тяжело дыша,  помчался в своих тяжелых
кованых сапогах вдогонку за мячом к будке часового.
     Злой  оттого,  что  ему  забили  гол,  Картамышев возвращался обратно к
воротам шагом, опустив стриженую голову.
     Бойко, все не отходя от чужих ворот, подсмеивался:
     - А  еще говорите:  мы,  мы -  сильная команда!  А  у  нас двух игроков
недостает, и то голы вам забиваем.
     - Кто  же  вам  мешает?  Возьмите себе  игроков еще!  -  хмуро  ответил
Картамышев.
     Все игроки,  переминаясь с ноги на ногу,  нетерпеливо ждали продолжения
игры.
     - А где ж их возьмешь еще, игроков? - сказал Бойко и оглянулся.
     Мне хотелось,  чтобы он заметил меня. Но Бойко безразлично скользнул по
мне взглядом и,  привстав на цыпочки,  посмотрел в  палисадник.  Там,  около
здания, за кустами подстриженной сирени, читали газеты два курсанта.
     - Эгей, Бажура, идите в футбол играть! - крикнул через весь двор Бойко.
     - Не хочу! - донеслось из-за кустов.
     Я уже знал здесь некоторых курсантов, но попроситься в игру не решался.
Ведь я  неплохо играю в  футбол.  Ну позови меня,  позови!  Я  прямо чуть не
прыгал на месте от волнения -  так мне хотелось играть.  А  главное -  такая
подходящая наступила минута, чтобы войти в игру, но она сейчас пройдет, лишь
только Картамышев зашнурует мяч.  И я следил теперь, как голкипер заталкивал
под  кожу  остаток  сыромятного хвостика.  Ну  вот...  хвостик спрятался под
кожаной покрышкой.  Все,  значит,  кончено.  Картамышев приготовился и,  уже
подняв перед собою мяч,  чтобы бросить его на ногу, искоса глянул на меня. И
остановился.
     - Слушай, капитан! - крикнул Картамышев. - Возьми вот себе парня. Пусть
не скучает.
     Бойко медленно посмотрел на  меня.  Видно было -  он  колебался.  Потом
нехотя спросил:
     - Эй, хлопчик! Умеешь играть?
     - Умею,  только не особенно!  -  ответил я дрожащим голосом, все еще не
веря, что меня возьмут в игру.
     - Да мы все тут не особенно,  -  засмеялся Бойко и  приказал строго:  -
Беги к воротам. Беком будешь. Понял?
     Ну еще бы не понять!
     И, задевая босыми ногами влажный подорожник, я помчался к Полевому. Уже
пошла  игра,  и  мяч  заухал у  меня  за  спиной.  Полевой стоял в  воротах,
наклонившись, и следил за мячом.
     - Я буду беком! - крикнул я, подбегая.
     Полевой, не глядя, сказал:
     - Ладно, становись! - и продолжал смотреть на середину поля.
     Я стал перед воротами, поправил кепку и приготовился бить.
     Теперь я  уже чувствовал себя здесь своим.  Если я хорошо сыграю,  меня
будут брать в игру каждый вечер. Я буду по воскресеньям ходить с командой на
широкое поле к  провиантским складам.  Молодец Бойко,  что позвал меня сюда.
Важно только играть хорошо.  Бить  крепко,  сильно.  Хоть  бы  мяч  сюда кто
послал! Но игра по-прежнему шла на центре. Вот Бойко снова повел мяч к чужим
воротам.  Ему наперерез бросился бек в  белых трусах и  блестящих сапогах до
коленей.  Бойко,  обманывая бека,  придержал мяч.  Вот он  бьет по  воротам.
Сейчас будет гол.
     Ах,  черт!  Голкипер Картамышев выручает команду.  Он легко взял мяч на
носок сапога, и мяч взлетел вверх. Хорошая "свечка"! Мне бы, пожалуй, так не
ударить.  Я,  задрав голову,  следил за полетом мяча. Он падает вниз и сразу
достается центру чужой,  картамышевской,  команды,  Марущаку.  Этот  Марущак
здорово играет.  Видно,  как  мелькает между  игроками его  военная фуражка,
красно-желтая,  с  вогнутым лакированным козырьком.  Марущак бежит  прямо на
меня,  высокий,  тяжелый.  Мокрый мяч катится перед Марущаком. Он все ближе,
ближе,  этот бурый мяч,  похожий на  ежа.  Марущак ударил.  Мяч оторвался и,
шурша по траве, такой хороший, низкий, мчится на меня.
     Сейчас я его...
     Я сразу засуетился, запрыгал, подняв навстречу мячу ногу... и промазал.
     Полевой не  ждал мяча.  Казалось,  вот-вот будет гол.  Но в  ту минуту,
когда  мячу  оставалось пролететь до  ворот каких-нибудь два  шага,  Полевой
вдруг  сразу  бросился на  землю и  принял мяч.  И  сразу Полевой вскочил и,
подбросив мяч, сильно ударил по нему кулаком. Мяч снова полетел на середину.
     На  белых  трусах  Полевого зеленело теперь  большое круглое пятно.  Он
стряхнул с трусов стебельки мятой травы и недовольно крикнул: