ете! - засмеялся он, остановившись у порога.
   Петька Маремуха сразу присмирел и оставил ложку.
   - Слушайте, молодцы, кто из вас знает дорогу в Нагоряны? - вдруг  спросил
нас Полевой.
   - Я знаю. А что?
   -  Хорошо  знаешь?  -  пытливо  посмотрел  на   меня   Нестор   Варнаевич
Широкоплечий, лохматый, он стоял в дверях, загородив собой весь проход Ворот
его гимнастерки был расстегнут, на груди  алели  три  остроконечные  красные
полоски - их звали "разговорами".
   - А как же? Хорошо знаю! У меня там дядька живет,- сказал я, предчувствуя
какое-то интересное дело
   - Мне надо за фуражом съездить,-  медленно  объяснил  Полевой.  -  Хочешь
прокатиться со мной?
   Еще бы! Как не хотеть! Но я спокойно, безразличным тоном ответил:
   - Верхом поедем или как? - Нет. На бричке. Наши лошади останутся здесь.
   - А Петьке можно? - показал я на Маремуху. Он, бедняга, жалобно, с тоской
смотрел на Полевого. А тот, поглядев на Маремуху, сказал:
   - Ну что ж, хорошо, езжайте вдвоем!
   Петька чуть не подпрыгнул от радости.  Подумать  только,  какое  счастье:
проехать столько верст на казенных лошадях, да еще вместе с  красноармейским
командиром!
   И вот после обеда мы прибежали к Полевому в епархиальное училище.
   У бревенчатой конюшни во дворе училища мы увидели запряженную парой сытых
лошадей  желтую  полковую  бричку.  Полевой  стоял  у  входа  в  конюшню  Он
внимательно следил, как маленький белобрысый красноармеец запрягал лошадей в
забрызганную  грязью  подводу.  На  плечах  у  Полевого   была   длиннополая
кавалерийская шинель, а на голове - барашковая с малиновым  верхом  кубанка.
Увидев нас. Полевой строго спросил:
   - Не оделись почему?
   - Так сегодня же не холодно, дядя Полевой! - удивленно ответил я.
   - Да, не холодно. Ночью в поле очень холодно. Бегите-ка домой и  возьмите
пальто. Только побыстрее - одна нога здесь, другая там!
   Что делать? Ведь бричку  уже  запрягли.  Пока  мы  побежим  до  Успенской
церкви, ездовой приготовит и  подводу.  Разве  станут  они  дожидаться  нас?
Возьмут и покатят сами в Нагоряны. Нет, бежать домой за пальто никак нельзя.
   - Нестор Варнаевич, у нас нет пальто! Мы так поедем!  И  не  простудимся,
честное слово, не простудимся! - сказал я.
   - Ах вы лентяи, лентяи, -  покачал  головой  наш  квартирант.  -  Неохота
бежать? Правда? Ну, ладно! - и, запахнув шинель, он ушел в конюшню.  Немного
погодя он вынес оттуда потрепанную и обсыпанную соломенной трухой кавказскую
бурку с приподнятыми плечами.
   - Это моя собственная, старинная, - сказал Полевой. - Ездила когда-то  со
мной в обозе. Я уж не думал, что будет нужна, а сейчас  пригодится.  Ею  еще
пять таких мальцов, как вы, закутать можно. Ну, залезайте в бричку, живо!
   Я уселся рядом с Полевым, а Петька полез на облучок к Кожухарю. Свернутая
черная бурка лежала у ног Полевого. От нее пахло  лошадиным  потом.  Полевой
уложил на бурку две винтовки с ремнями и несколько обойм русских патронов  с
белыми острыми пулями.
   - Поехали! - приказал он Кожухарю.
   Тот подобрал вожжи и чмокнул губами; лошади тронулись, и  мы  выехали  со
двора епархиального училища  прямо  на  Успенский  спуск.  Дорога  предстоит
немалая, ехать  будет  хорошо.  Бричка  весело  подпрыгивает  по  булыжникам
мостовой.  Низенькие  пожелтевшие   липы,   пестро   размалеванные   вывески
парикмахерских, деревянные будочки медников, жестянщиков мелькают  по  обеим
сторонам дороги.
   Вот мы проехали дворик Стародомских. Как жалко, что Куница уехал в  Киев.
Подождал бы еще денька два - мы бы и его захватили сегодня в Нагоряны.
   Мимо нас в новых буденовках проходит рота  курсантов  военно-политических
курсов.  Ротой  командует  пожилой  сутулый  командир   в   темно-коричневой
гимнастерке.
   Курсанты поют:

   Гей, нумо, хлопцi, ви комсомольцi
   Треба нам в спiлку †днаться!
   Пану гладкому, богу старому
   Годi вже нам покоряться!

   В Черному морi панство топили,
   Гади й в Парижi дрнжали...
   Рейдом зарвались глибоко в Польшу,
   Чули. "Дайош!" - пiд Варшавой.

   Я знаю эту песню. Ее всегда поют комсомольцы.
   Мы проезжаем Успенский базар. Дощатые, крытые жестью рундуки  закрыты  на
тяжелые засовы. Мальчишки с удивлением поглядывают на нас. Как  мы  гордимся
тем, что едем на полковой бричке  вместе  с  командиром  Полевым!  Смотрите,
смотрите! А вот вас не возьмут на бричку, как бы вы ни просились!
   Бричка взбирается на гору. Мы выезжаем на Житомирскую  улицу.  Вдоль  нее
тянутся рядами молодые акации, каштановые деревья и высокие грабы. А  вот  и
усадьба доктора Григоренко! Над резными дубовыми  дверями  докторского  дома
колышется белый флаг с красным крестом посредине.  Теперь  здесь  помещается
дивизионный лазарет. На столбе у ворот можно заметить светленькое пятно: оно
напоминает прохожим, что когда-то здесь висела  медная  дощечка  с  фамилией
Котькиного отца.
   Бричка въезжает на Тюремную улицу. Влево  от  нас  белеет  тюрьма.  Перед
нашими глазами расстилается широкое поле с уходящим к горизонту  Калиновским
трактом. Мы  уже  за  городом.  Где-то,  за  высокими  подсолнухами,  кричит
"пить-пилить" запоздалый перепел. Пахнет чабрецом, мятой и полынью.
   Полевой закуривает трубку. Синий дымок вьется  над  бричкой  и  сразу  же
уносится вольным полевым ветром.
   До  нагорянского  кладбища  оставалось  совсем  немного  -   каких-нибудь
полверсты, как вдруг у нашей брички лопнула задняя ось. Полевой спрыгнул  на
землю. Он осмотрел лопнувшую ось и, крякнув с досады, достал из брички  свою
шинель, винтовки, патроны, черную бурку и бросил их на траву.
   - Вот петрушка приключилась,  будь  ты  неладна!  -  с  сердцем  произнес
Кожухарь.
   Подвода,  которая  ехала  сзади,  догнала  нас.  Белобрысый  красноармеец
спрыгнул  с  облучка  и  подошел  к  Кожухарю.  Вдвоем  они  ощупывают  ось,
советуются.
   Из села нам  навстречу  идет  сутулый  крестьянин  в  коричневой  свитке.
Поравнявшись с нами, он снимает шапку и кланяется.
   - Добрий день!
   - Здравствуй, папаша, -  ответил  Нестор  Варнаевич.  -  Скажи,  где  тут
кузница?
   - Кузня? А он, за церквою, на горбку!
   - А Манджура в селе сейчас? Вы его знаете? - спросил
   я у старика.
   - Авксентий? В сели, в сели. Вин у нас голова сильрады!
   - Кто, кто? - заинтересовался Полевой. - Манджура? Он  что,  председатель
сельсовета?
   - Эгеж! - подтвердил крестьянин.
   - Твой Дядя? - тихо спросил у меня Полевой. Я кивнул головой.
   - Хорошо я, значит, сделал, что взял тебя, - улыбнулся Полевой.  -  Давай
тогда искать твоего дядьку.  -  И,  подойдя  к  Кожухарю,  Нестор  Варнаевич
приказал: - Вот тебе, Петро. винтовка, патроны. Езжай полегонечку к кузнице.
Как-нибудь дотащишься. А потом шпарь в город один - мы на подводе  доедем...
Ну, садитесь, ребята.
   Миновав кладбище, мы заезжаем прямо во двор к Авксентию. Дядьки нет дома,
и Оська мчится за ним в сельсовет.
   Авксентий радостно встречает нас. Я знакомлю его с Полевым.
   В хате дядька рассказывает:
   - А в селе у нас новостей, новостей!  Староста  наш  прежний,  Сигорский,
удрал  с  петлюровцами,   пес   поганый.   Мельницу   водяную   у   помещика
Тшилятковского мы отобрали. Главный мельник у нас теперь Прокоп Декалюк - вы
ж его наверное, знаете? А я, кто я - как бы вы думали? - смеется  дядька.  -
Такая шишка, не дай бог! Я голова сельрады! Верное слово! Был сход - беднота
меня и выбрала. "Ты, говорят. Авксентий, пострадал от петлюровцев, так  будь
теперь у нас за главного". Ясное дело, куркули  ой  как  недовольны.  Знают,
лихо им в бок, что я покажу им бенефис! Они  уж  мне  записки  бросали:  "Не
загибай, Авксентий,- подожжем!" Так я и испугался! Одно  плохо,  что  они  с
бандитами снюхались, а те немалую шкоду могут  селу  сделать.  Их  же  много
теперь по лесам шляется.
   Тем временем жена Авксентия ставит на  стол  миску  с  зеленым  борщом  и
каравай хлеба. За едой Нестор Варнаевич договаривается с дядькой о  поставке
фуража.
   - К четвергу подготовлю тебе десяток  возов,  а  сейчас  дам  подводу,  -
обещает Авксентий.
   Оксана разостлала на столе  вышитое  полотенце.  Она  приносит  в  подоле
яблоки-цыганки и высыпает их на стол. Яблоки твердые и чуть продолговатые.
   - Ну как, племянничек, много ты стекол побил за это время?  -  спрашивает
Авксентий, видя, как я уплетаю вместе с Маремухой яблоки.
   - Он - герой, дорогу нам сюда показал, - хвалит меня Полевой.  -  Мы  вот
его скоро в комсомол определим, пусть только подрастет немного.

   Темнеет. В горницу входит Оксана, шлепая по глиняному полу босыми ногами.
Она зажигает коптилку.
   - О, да мы заговорились! - сказал Полевой.  -  Ну,  спасибо,  хозяин,  за
яблоки да за сено. В четверг я пришлю к вам обоз. - И, встав из-за стола, он
протянул руку Авксентию.
   Пока мы прощались. Полевой надел  шинель  и  туго  застегнул  ее  на  все
крючки. Потом перебросил через плечо  ремень  своего  тяжелого  маузера.  На
дворе уже прохладно. Хорошо, что Полевой захватил для нас бурку.
   Мы еще раз попрощались с Оксаной, с Оськой  и  Авксентием  и  полезли  за
Полевым на самый верх подводы. Легли животами  на  мягкое,  упругое  сено  и
укрылись буркой. Полевой улегся рядом с нами на сено - большой, чубатый,  от
него здорово пахнет табаком.
   Ездовой - низенький красноармеец - примостился с винтовкой в руках где-то
внизу, на облучке; он почти закрыт нависающей над ним  копной  сухого  сена.
Нам видно только, как дрожат внизу туго натянутые им вожжи.  Лошади,  почуяв
дорогу домой, упрямо мотают головами, - крепкие постромки то и дело трут  их
шелковистую кожу.
   Мы глядим вперед на дорогу, по которой, подскакивая и качаясь, едет  наша
подвода.
   За березовой балкой всходит луна. Чем дальше  мы  едем,  тем  сильнее  ее
голубоватый свет заливает окрестности.
   Когда мы выезжаем с проселочной дороги на  ровное  шоссе,  Полевой  легко
поворачивается  на  бок  и  вынимает  из   кобуры   свой   маузер.   Щелкает
предохранитель
   Вдоль шоссейной дороги тянется частый сосняк. Все реже  и  реже  мелькают
случайные просеки, полянки. Чем ближе  мы  подъезжаем  к  городу,  тем  гуще
становится лес. Теперь плотная стена деревьев уже окружает  с  обеих  сторон
Калиновский тракт.
   Вдруг, когда мы, перевалив через бугор, спускаемся вниз,  из  придорожной
канавы, наперерез нам, выскакивают три человека.
   - Кто это? Неужели бандиты? Ну да, бандиты!
   - Сто-ой, холер-ра!..
   Это закричал бандит, изо всей силы ухватив под уздцы наших лошадей.
   Испуганные кони, захрапев, подмяли бандита и круто повернули в сторону.
   Подвода стала поперек дороги. От неожиданного поворота я чуть  не  слетел
вниз.
   - А ну, слезай, холера тебе  в  живот!  -  скомандовал  ездовому  бандит,
остановивший лошадей. Два других медленно, опустив  револьверы,  подходят  к
лошадям. Они, наверное, думают, что ездовой на телеге один.
   - Тащи его оттуда, паскуду! -  хрипло  выругавшись,  потребовал  один  из
бандитов.
   И в эту минуту около нас  хлопнул  сухой,  резкий  выстрел.  Маремуха  от
испуга схватил меня обеими руками за плечи.
   Выстрелил Полевой. Он чуть приподнялся над сеном. Его каракулевая кубанка
слетела. Почти к глазам прижав длинный  маузер,  он  стреляет  по  бандитам.
Видно, как из тонкого ствола маузера вылетают остренькие лучики огня. Кто-то
из бандитов, крикнув, тяжело повалился. Остальные два метнулись  в  сторону.
Вот они с размаху, один за другим, перепрыгнули канаву  и  пропали  в  лесу.
Внизу, под нами, грохнул выстрел.  Это  пальнул  из  винтовки  по  убегающим
бандитам ездовой. Эхо прокатилось над безмолвной листвой и замерло.
   Как тихо стало сразу вокруг. Слышно только, как слева  от  нас,  в  лесу,
куда убежали бандиты, трещит валежник. Кажется,  будто  какой-то  полуночный
встревоженный зверь, меняя свое логово, мчится среди  деревьев.  Внизу,  под
колесами, застонал подстреленный Полевым бандит.
   - Погоди, Степан, не стреляй! - громко, но совершенно  спокойно  приказал
ездовому Полевой. Потом с маузером в руке он спрыгнул на землю.
   - Гляди по сторонам! - тихо приказал ездовому Полевой. а  сам  подошел  к
бандиту.
   Нам с Петькой стало жутко оставаться на подводе.
   - Слезем, а, Петька? - шепнул я Маремухе, кивая на дорогу.
   Тихонько, цепляясь руками за веревку, мы спрыгнули на дорогу и подошли  к
Полевому. Он опустился на корточки перед подстреленным бандитом и обыскивает
его. Страшно, но и мне хочется посмотреть на бандита. Пересиливая  страх,  я
наклонился.
   Бандит уже не шевелится. Его лицо залито кровью. Левая  рука  запрокинута
далеко назад, точно он хочет схватить камень.
   Я вздрогнул... Нет... не может быть... я ошибся...
   Я наклонился к бандиту совсем близко, и снова мурашки забегали у меня  по
коже. Бандит очень похож на Марко Гржибовского.
   - Петя, это  не  Марко?  -  толкнул  я  под  бок  Маремуху.  Петька  тоже
наклонился к бандиту, но тотчас же отпрянул.
   - Марко!.. - испуганно прошептал он и попятился от  трупа.  Ну,  конечно,
это Марко, широколобый, курносый Марко, сын  колбасника  пана  Гржибовского.
Это его упрямый лоб, его крутая шея. Да ведь и френч-то на нем, кажется, тот
самый, английского покроя, с высоким стоячим воротником, в котором мы видели
Гржибовского последний раз в Нагорянах.
   - Дядя Полевой! Это Марко Гржибовский! Мы его знаем! -  сказал  я  нашему
квартиранту.
   Но Полевой вместо ответа строго приказал:
   - А ну, пошли на сено! Без вас разберутся!
   Он, видимо, не хотел, чтобы мы смотрели на убитого. Мы отошли в сторону и
только было собрались лезть вверх, на сено, как в эту  минуту  за  перевалом
громко застучали колеса какой-то подводы.
   Едут к нам.
   А что, если это спешат на  выручку  приятели  Марко  Гржибовского?  Мы  с
Петькой  сразу  запрятались  в  тень,  под  сено.  Мне  кажется,   что   лес
подкрадывается к нам  со  всех  сторон,  с  голенастыми  своими  соснами,  с
ветвистой ольхой, с низеньким кустарником.  Лошадиный  топот  и  дребезжание
колес раздаются все громче. Внезапно из-за бугра вылетает запряженная  парой
коней бричка и, не доехав шагов пяти до нашей подводы, останавливается.
   - Кожухарь, ты? - негромко окликнул Полевой, подняв навстречу маузер.
   - Товарищ начальник, я тебя малость не признал, - радостно откликнулся  с
брички Кожухарь и, спрыгнув на землю
   с винтовкой в руке, побежал к Полевому, но,  чуть  не  наступив  на  руку
Марко, отпрыгнул и растерянно протянул:
   -  Э-э,  да  у  вас  тут...-  но  не  договорил.  Он  с  изумлением  стал
разглядывать освещенное луной мертвое лицо Гржибовского.
   - Ладно, поехали! - коротко  распорядился  Полевой  и  спрятал  маузер  в
деревянную кобуру.
   И вот через несколько минут мы едем дальше, к городу. Мы с Петькой  лежим
на сене, едва дыша, не шевелясь. Я пристально вглядываюсь в  лесную  чащобу.
Теперь мне кажется, что из-за каждого ольхового ствола  выглядывает  бандит.
Тень деревьев хорошо скрывает бандитов, а мы,  наоборот,  освещены  луной  и
видны отовсюду отлично. Зачем только ездовой так быстро гонит лошадей?  Ехал
бы потише! Ведь подковы так звонко цокают по камням!
   Стук лошадиных подков и громыхание колес разносятся эхом по  всему  лесу.
Наверное, услышав этот  грохот,  приятели  Марко  Гржибовского  -  страшные,
волосатые бандиты - уже подползают к дороге, чтобы отомстить нам. В руках  у
них бомбы, обрезы. В этом дремучем  лесу  они  хозяева  -  каждая  тропа  им
знакома...
   Но вот заискрились за  лесом  далекие  огни  епархиального  училища.  Уже
близок город. Там стоит полк Полевого, там живет мой отец. В городе горят на
улицах электрические фонари, а на мосту возле крепости стоит  часовой.  Если
бандиты погонятся за нами, он не пустит их в город.  На  радостях  я  крепко
прижался к Петьке Маремухе. А хорошо ехать  здесь,  на  сене!  Теплая  бурка
греет нас, как одеяло. Мы все ближе подъезжаем к  городу.  А  впереди  нашей
подводы,  на  желтой  бричке,  мой  приятель  Кожухарь   везет   в   уездную
Чрезвычайную комиссию труп Марко Гржибовского.
   РАДОСТНАЯ ОСЕНЬ
   Занятия в школе  начинаются  поздней  осенью.  Уже  облетают  с  деревьев
последние желтые листья. Многие зареченские хозяйки ворохами собирают  их  в
мешки на Новом бульваре. Будет чем зимой растапливать плиту и кормить коз.
   Погода стоит ровная: свежие холодные дни, небо синее, ясное, целыми днями
не увидишь ни тучки, ни облачка. Воронье в эти прозрачные осенние дни целыми
стаями кружится  над  Старой  крепостью,  над  пожелтевшими  ее  бастионами.
Черноголовые снегири уже  качаются  на  ветвях  рябин  около  доминиканского
костела. Одну за другой они хватают своими крепкими толстыми клювами терпкие
рябиновые ягоды. Пунцовые брюшки снегирей мелькают  по  садам  и  у  нас  на
Заречье. Много их налетело к  нам  в  эту  осень!  Скоро  начнем  ловить  их
западнями, силками, обмазанными клеем прутьями.
   Над  балконом  нашей  бывшей  гимназии,  за  голыми  ветвями   каштановых
деревьев, краснеет новая вывеска:


   С гимназией покончено навсегда! Я пришел в класс,  как  старый  знакомый:
заново составляли классный журнал, и меня вместе со всеми  моими  товарищами
вписали туда. Новостей в нашей школе  уйма!  Скоро,  говорят,  будет  выбран
ученический комитет.
   Пани Родлевская - учительница пения - ходит по коридорам скучная-скучная.
Не придется уж, видно,  ей,  караморе.  больше  разучивать  с  нами  "Ще  не
вмерла...". А новые наши песни петь она еще  не  научилась.  Ее  перевели  в
соседний  класс.  Говорят,  что,  когда   ученики   называют   ее   "товарищ
учительница", она  морщится  так,  будто  ей  наступили  на  платье.  Вместо
Родлевской в учителя пения нам дали Чибисова - того самого,  который  раньше
преподавал в высшеначальном училище. Чибисов очень худой  и  носит  дымчатые
очки.  Так  он  учитель  ничего,  смирный,  не  кричит,  когда,   случается,
разгуляешься на его уроке, - беда вот только, что каждый день  после  уроков
он ходит в кафедральный собор. Чибисов - регент:  он  командует  на  клиросе
соборными певчими. Он весь прокоптился в церковном дыму, от него за  версту,
словно от попа, пахнет ладаном и палеными свечами. Учитель украинского языка
Георгий Авдеевич Подуст  бежал  за  границу  вместе  со  своими  дружками  -
петлюровцами.
   А вот природовед Половьян доволен! Он бегает по лестницам  как  угорелый.
Он сам снял в актовом зале портреты всех петлюровских министров,  выдрал  из
рамок и водворил на их место под стекло старые фотографии своих животных и в
первую очередь портрет знаменитого муравьеда.
   Тощего Цузамена что-то не видать.  Я  слышал,  он  все  болеет  -  видно,
соскучился по своим немцам. А может быть, он просто боится  большевиков?  Но
самая   главная   и   радостная   новость,   особенно   для   нас,   прежних
высшеначальников, это та, что  заведующим  нашей  трудовой  школой  назначен
Валериан Дмитриевич Лазарев.
   В первый же день занятий он собрал нас в актовом зале и сказал:
   - Вы не смейтесь, ребята, что я  плохо  говорю  по-украински.  Я  хоть  и
украинец, но  учился  в  русском  университете  -  тогда  царь  не  разрешал
студентам заниматься на их родном украинском  языке.  Конечно,  я  кое-какие
слова перезабыл. Но сейчас-то мы с  вами  живем  в  Советской  Украине,  где
большинство населения говорит по-украински. Вот и  наша  советская  трудовая
школа будет поэтому школой украинской. И вы будете  основательно  учить  наш
родной украинский язык, чтобы знать  его  хорошо.  Давайте,  хлопчики,  жить
дружно, не ссориться. Война окончилась, и теперь мы сможем учиться спокойно.
Наша школа названа именем великого украинского  поэта  Тараса  Шевченко.  Не
забывайте никогда его мудрые, простые слова:

   Учiесь, читайте:
   I чужому научайтесь,
   Й свого не цурайтесь...

   Мы рады были услышать после  долгого  перерыва  мягкий,  спокойный  голос
любимого учителя, да и те,  которые  его  увидели