то хлеб с брынзой! - запыхавшись,  объяснил  он.  -  У  тебя,  Петька,
большие карманы, на, возьми. Петька сунул сверток в карман.  Куница  взял  у
Петьки удилище, и мы тронулись в путь.

   Ближе к полудню мы подходили уже к Нагорянам. За  перевалом,  где  дорога
круто сворачивала вниз, я узнал знакомую березовую рощу.
   Ну да, это она, милая березовая роща! Здесь мы сделаем
   привал!
   Высокие белостволые березы шуршат прозрачной глянцевитой листвой,  сквозь
нее просвечивает ясное небо. Внизу, в лощине,  под  глинистыми  осыпающимися
склонами рощи журчит  родник.  Обнаженные  коричневые  корни  берез  омывает
лесная вода.
   Юзик Стародомский с размаху  бросил  в  ручей  камень.  Раздался  звонкий
всплеск воды, и брызги упали в прибрежную траву.
   - Хлопцы, полежим! - предложил  Петька.  Пятнадцать  верст  не  такая  уж
большая дорога, но у Петьки на спине намокла от  пота  рубашка.  Он  здорово
устал.
   - Только недолго! - предупредил я, опускаясь на мягкую траву.
   Куница улегся рядом со мной. Длинное Петькино  удилище  он,  точно  пику,
поставил под маленькой березкой.
   Я перевернулся на спину и рассказал ребятам, как мы в прошлом году весной
вместе с моим двоюродным братом Оськой пили здесь  березовый  сок.  Сок  был
замечательный. Штопором перочинного ножа  я  продырявил  тогда  вязкую  кору
почти у корней вон той, самой старой березы, что склонилась над родником.  К
пробуравленному отверстию я  прикрепил  желобок  из  белой  жести,  а  Оська
подставил коричневую бутылку. Не успели мы отойти, как из дерева  в  бутылку
закапал чуть желтоватый березовый сок. Пока бутылка  наполнялась  соком,  мы
кувыркались, пугая зябликов, на мокрой еще  лужайке,  покрытой  прошлогодней
листвой,  и  фуражками  ловили   на   первых   весенних   цветках   мохнатых
черно-красных шмелей.
   Шмели жалобно гудели у нас в фуражках, мы осторожно убивали  их  сосновой
щепочкой и, убив, доставали из шмелиных животов белый жидкий мед.
   Мы запоминали, где какая птица начинает вить гнезда, чтобы  потом  прийти
поглядеть на ее детенышей. Так,  кувыркаясь  и  удивляя  друг  друга  новыми
находками, мы наконец усталые, вот как сейчас, упали в траву.
   А потом, когда березового сока натекло в бутылку много, мы выпили его тут
же на поляне. Он булькал у нас в горле, чуть горьковатый первый  сок  весны!
Облизываясь, мы следили друг за другом, чтобы, чего доброго, никто не  отпил
лишнего.
   Как жаль, что сейчас нельзя было наточить соку из этих берез, - весь  сок
давно уже ушел в листья, - а то мы напились бы его вдоволь.
   - Да, это было бы здорово! - сказал Куница. - Ну ладно, пошли, что ли?
   - Верно, пойдем, тут ведь пустяк осталось дойти, - согласился я.
   Куница быстро вскочил на ноги, оставив после себя вмятину на лужайке.
   Петька Маремуха встал нехотя, потягиваясь, как сытый кот.  Он  ленивый  у
нас, этот коротышка.
   -  Пойдем,  пойдем,  нечего  тебе  потягиваться.   Там   отдохнешь.   Ишь
раззевался, - сказал Куница, и мы покинули березовую рощу.
   В НАГОРЯНАХ
   Далеко от главного Калиновского тракта,  который  ведет  на  Киев,  около
узенькой, но  глубокой  реки,  на  глухой  проселочной  дороге,  лежит  село
Нагоряны. Очень неровное, с крутыми пыльными улицами, это  село  раскинулось
на буграх, над скалистыми обрывами.
   Перевалив через Барсучий холм, мы увидели  соломенные  крыши  нагорянских
хат. Мой дядька Авксентий жил на окраине села, возле кладбища.
   Около его хаты сохли на плетне глиняные, с почерневшими донышками  горшки
и мокрое потрепанное рядно. Три курицы рылись под крыльцом, вздымая  облачка
серой пыли.
   - Подождите тут. Я схожу в хату, вызову  дядю,  -  сказал  я  Маремухе  и
Кунице.
   В последнюю минуту у меня екнуло сердце: а не влетит  мне  от  дядьки  за
непрошеных гостей? Но не успел  я  переступить  порог  крыльца,  как  дядька
Авксентий, услышав говор  на  дворе,  появился  на  пороге  сам.  Рослый,  в
свисающих штанах, в холстинной сорочке, с недовязанным остроносым постолом в
руках, он пошел нам навстречу.  Лицо  у  дядьки  Авксентия  было  смуглое  и
обветренное.
   - Ото, та це Василь! Откуда? Ну, здравствуй! Вот  не  ожидал!  Счастливый
день будет, если с вечера гостей встречаю.  А  хлопцы  возле  тына  твои?  -
спросил дядька, пожимая шершавыми, жесткими пальцами мою руку.
   - Мои, мои, дядя! Добрый вечер! Мы вот пришли к вам рыбу ловить...
   - Ну что же, заходите, рыбы на всех хватит. Мы с Оськой вчера целый вечер
лазили по воде, даже я застудился. Хриплю, слышишь как! Ну,  чего  ж  вы  на
дворе стоите? Заходьте в хату.
   - Дядя, а тато где? - осторожно спросил я, переступив порог.
   Задымленная комната с широкой постелью в углу была пуста.
   - Мирон?.. А его здесь нет... Мирон пошел с Оськой  в  Голутвинцы...  Там
ярмарка... - как-то нескладно ответил дядька.
   Значит, мы разминулись с отцом? Ведь Голутвинцы под городом. А может,  он
зайдет оттуда домой, в город? Вот будет жалко!
   - Да садитесь, хлопцы! Ну, чего ж вы стоите?  -  пригласил  Авксентий.  -
Рассказывайте, что нового в городе. Как там петлюровцы поживают?  У  нас  их
тут мало. Проскочит один-другой по шляху, а в село заезжать боятся.
   Я  уселся  на  треногий  стульчик  и  рассказал  дядьке,  как  петлюровцы
обыскивают жителей каждую  ночь,  как  попы  служат  в  кафедральном  соборе
молебны за здоровье Петлюры, рассказал я и о том, как закрыли наше  училище.
Петька Маремуха вместе с Куницей уселись на лавочке. Маремуха с любопытством
оглядывал задымленную печь, набитую  желтой  соломой.  Возле  печи  на  полу
лежала кучка сыромятных, покрытых шерстью ремешков, из которых  дядька  плел
себе постолы.
   Осмотрев комнату, Петька выглянул в окно, видно, побаиваясь,  как  бы  не
украли бамбуковое удилище и сетку. Зря боится - не утащат: здесь  не  город,
все люди знакомые, все на примете.
   Куница исподлобья поглядывал на дядьку. Потом  тихонько  дернул  меня  за
локоть и прошептал:
   - Про крепость расскажи... И про губернаторский дом. И про партизан,  что
листовки по ночам расклеивают на столбах.
   - Хорошо, хорошо, не мешай! - отмахнулся я и торопливо рассказал дядьке о
том, что мы видели в крепости.
   Морщинистое  лицо  Авксентия  нахмурилось.  Об  атамане  Драгане  и   его
черножупанниках я рассказать не успел. Дядька сразу поднялся и перебил меня:
   - Вот что, хлопцы, я сейчас, пожалуй, схожу к  одному  человеку,  у  него
хороший бредень есть. Договорюсь с ним, чтобы завтра с утра ловить рыбу всем
разом. Он живет тут близенько.
   Я увидел, как сразу заблестели от удовольствия глаза у Куницы и Маремухи.
   Хорошо, что я уговорил их зайти в Нагоряны. Понемногу я начинаю  забывать
о городе, о тяжелых воспоминаниях и волнениях, которые связаны с ним.
   - Хлопцы, - сказал я, - завтра, как половим рыбу, в лес пойдем. Я  покажу
вам Лисьи пещеры!
   - Куда, куда? В Лисьи пещеры? А где же они есть такие? - вдруг нахмурился
дядька.
   - Как - где? Вы же сами меня водили! Помните, прошлым летом?
   - Я? Ну да, верно... А я и позабыл... Ох, какие  непоседы!  Не  успели  в
гости прийти, а уж нечистая сила тащит вас  в  какие-то  пещеры.  Не  ходите
туда, ну вас! Гадюк теперь там развелось уйма! Еще ужалит какая!
   - Ну, тогда мы пойдем на речку, к сломанному дубу,-  нерешительно  сказал
я, про себя соображая, что от сломанного дуба к Лисьим пещерам рукой подать.
   - На речку можно, - согласился дядька и надел свой соломенный капелюх.
   У двери он обернулся и позвал меня:
   - Василь! Поди-ка сюда!
   Я вышел вслед за Авксентием во двор. Молча мы зашли в клуню.  Меня  сразу
же обдало запахом сухого сена
   - Василь, - тихо и строго спросил дядька, - а кто эти хлопцы, что с тобой
пришли? Ты их хорошо знаешь?
   Смущенный строгим голосом Авксентия, я рассказал, кто такие мои приятели.
   - Батько Маремухи живет в усадьбе Григоренко? - спросил дядька.
   - Ну да! - обрадовавшись, подтвердил я.
   - Он мне в позапрошлом году чеботы  чинил,  -  вспомнил  Авксентий.  -  А
второй кто?
   - А это Юзик Стародомский. Его  отец  собак  ловит.  Он  возле  Успенской
церкви живет.
   - Слухай, Василь! - сказал тогда Авксентий и взял меня за плечо. - Завтра
я тебя поведу к батьке. Он никуда не  уходил.  Это  я  нарочно  про  ярмарку
сказал. А ты никому не смей говорить, что батько в  Нагорянах.  А  то  сразу
приедут петлюровцы и схватят его, да и  меня  вместе  с  ним.  На  меня  они
косятся с прошлого года, и до Мирона у них тоже дело есть. Приказ об  аресте
- понимаешь? Слух прошел, что это не  без  его  участия  листовки  партизаны
печатают. Понятно тебе? Я вам ничего  не  запрещаю,  можешь  водить  хлопцев
везде, завтра мы на рыбалку пойдем вместе, только обо всем молчок. Хлопцы-то
знают, что батька здесь?..
   - Да, я говорил...
   - И что у меня живет, тоже знают?
   Я виновато молчал.
   - Эх, ты, шалопут. Все успел выболтать...- с укором сказал дядька.
   - Да ведь мы...- с жаром сказал я  и  остановился.  Хорошо  бы,  конечно,
рассказать дядьке, что мы собрались к большевикам, но тогда надо  рассказать
и об исключении из гимназии. Нет, уж лучше помолчу...
   - Ну? - дядька опять строго посмотрел на меня. - Говори, чего замялся?
   Стараясь избежать неприятного разговора, я промямлил:
   - Мы... мы...- Потом выпалил: - Да мы  сами  ненавидим  петлюровцев!  Нам
тоже сала за шкуру налили петлюровцы! Мы тоже ждем красных! Вы  не  бойтесь,
дядя!
   Лицо дядьки Авксентия сразу подобрело. Он улыбнулся.  А  я  отважился  и,
вспомнив о хлопцах, которые дожидаются меня в хате, спросил:
   - Дядя, а нельзя нам сегодня рыбу половить?
   - Рыбу? Сегодня? Вот далась вам эта рыба.  Ну  ладно  -  рыба  так  рыба!
Теперь, правда, время такое, что бомбы переводить жалко, ну да ладно  -  для
гостей не пожалею. Видал, как рыбу  бомбами  глушат?  Ну,  ничего,  еще  раз
поглядишь! Только вот вы померились, наверно, с дороги? Голодны. небось?
   - Нет, нет, мы ели дорогой...
   - Ну, тогда подождите меня, а я до соседа заскочу. Я быстро.
   Я побежал в хату, предупредил хлопцев, что мы пойдем на рыбу. Пока дядька
ходил в соседний двор, мы отдохнули с дороги в низенькой прохладной хате,  а
потом вышли на улицу. Я насилу уговорил Маремуху не брать сетку.  Зачем  она
сдалась, когда одной бомбой можно наглушить втрое больше?
   Вскоре из соседнего огорода вышел дядька, держа  на  ладонях  две  ржавые
круглые бомбы.
   Маремуха с опаской взглянул на них. Да и мы с Куницей шли рядом с дядькой
не без волнения. "А вдруг он споткнется и  упадет?-  думал  я.-  Ведь  бомбы
тогда могут взорваться". Но дядька и не  собирался  падать;  держа  в  руках
пустое ведро, он спокойно шагал под гору - широкоплечий, кряжистый. Бомбы он
положил в карманы.

   Место, куда привел нас дядька, было пустынное, тихое. Среди деревьев, над
обрывистым берегом реки, зеленела небольшая полянка.
   Нагоряны остались где-то позади, за  лесом.  Старые  яворы,  кривостволые
дубы и целые заросли бузины отделяли  нас  от  села.  Внизу,  под  скалистым
обрывом, текла река. Отсюда, с высоты, вода в речке казалась черной.
   На берегу, усыпанном камнями, я  увидел  опрокинутую  вверх  дном  лодку.
Сбоку, где скалы обрывались не так круто, белела тропинка.
   - Слухайте, хлопцы, - поглядев вниз, приказал дядька.  -  Я  в  речку  не
полезу, брошу бомбы, а рыбу вы уж сами будете ловить. А теперь марш  отсюда!
Прячьтесь вон за те деревья.
   Мы побежали вверх по  течению  реки  на  бугор,  поросший  густым  лесом.
Прячась за высокий ясень, Маремуха крепко обнял  его  руками.  Казалось,  он
собирается валить дерево. Куница присел на  корточки  за  дубом  и,  высунув
из-за ствола голову, следил за Авксентием. Стоящий на краю обрыва дядька был
хорошо виден нам отсюда.
   Отшвырнув в траву капелюх, дядька полез в карман, вынул бомбу и осторожно
положил ее на траву около капелюха. Потом он достал вторую и, сразу выдернув
из нее  шпильку,  бросил  бомбу  далеко  на  середину  речки.  Только  бомба
отлетела, как дядька упал на траву. Прижавшись к ней  лицом,  он  лежал  как
убитый. Не успели разойтись и подкатиться к берегу вздрагивающие круги,  как
вдруг с самого дна тихой и  спокойной  речки  вырвался  ослепительный  белый
столб закипающей воды. Он взлетел почти на высоту обрыва, и,  казалось  мне,
еще немного - и брызги этой белой воды упадут на лежащего ничком дядьку.
   Гул от взрыва прокатился далеко за лесом. Чудилось, вот-вот повалятся  на
нас высокие дубы, а полянка, с дядькой вместе, рухнет с обрыва в реку.
   Но не успело еще смолкнуть эхо от взрыва, как дядька не спеша,  точно  он
отдыхал, поднялся и взял вторую бомбу.
   Он долго выдергивал из нее шпильку, - наверное, проволочка заржавела и не
поддавалась,- а мне не терпелось. "Ну, ну, скорее, а то  разорвет!"  Наконец
дядька освободил рычажок и швырнул бомбу вниз. Эта  упала  ближе,  где-то  у
самого берега.
   Взрыв второй бомбы показался нам уже не таким страшным.  Подумаешь,  я  и
сам бы мог бросить бомбу!
   По крутой белой тропинке, цепляясь руками за камни, мы помчались вниз,  к
речке.
   Дядька уселся на берегу и закурил, а мы мигом сорвали  с  себя  одежду  и
полезли в воду.
   Но дядька тоже не утерпел - он положил недокуренную цигарку на камешек  и
стал раздеваться; а потом легко перевернул лодку-плоскодонку, достал  из-под
нее куцее весло и, столкнув лодку на воду, с разбегу прыгнул на корму.
   Авксентий сидел  на  корме,  загребая  узеньким  веслом  воду.  Вихляя  и
покачиваясь, лодка выплыла на середину реки.
   Мы бросились за ней вдогонку. Каждому из  нас  хотелось  доплыть  первому
туда, на середину реки, где белела всплывшая рыба. Больше всего было марен и
линей.
   Скользкие, покорные, словно неживые, рыбины то и дело выскакивали у  меня
из рук.
   Я ловил их снова то под самым носом у Петьки, то  у  Куницы  и  швырял  в
лодку.  Рыбины  шлепались   к   волосатым   ногам   дядьки,   блестящие,   с
серебристо-синей чешуей. Глаза у них были пьяные от страха.
   Я кувыркался в пахнущей тиной воде,  наотмашь  хлопал  по  ней  ладонями,
кверху подлетали прозрачные брызги. Мне было очень радостно. Тогда я еще  не
понимал, что так глушить рыбу - преступление.
   - Тише ты, шалопут, не брызгайся! - закричал мне дядька, которого я обдал
водой.
   Держа марену в зубах. Куница схватил у меня  щуку  и  окуня  и  поплыл  к
лодке, шлепая по воде свисающими рыбьими хвостами.
   Бросив дядьке добычу. Куница перевернулся на  спину,  оскалил  на  солнце
зубы и, отдыхая, почти не шевелясь, медленно поплыл вниз.
   Рыбы много. Собрав самую крупную в ведро, дядька выбросил мелкую  обратно
в реку.
   - Нехай растет! - улыбнулся он, заметив, что мы с  сожалением  наблюдаем,
как рыбы уплывают по течению. - Подрастет - опять словим.  От  меня  еще  ни
одна рыба не убегала.
   Мы возвратились в село с богатым уловом.
   Жена дядьки, Оксана, быстро растопила печь. Она выпотрошила нашу рыбу  и,
вымыв ее, вываляв в муке, бросила на сковородку, в растопленное масло.
   Поев как следует жареной рыбы, - уху Оксана пообещала сварить  завтра,  -
мы отправились в клуню усталые и сытые.
   -  Василь,  а  у  тебя  дядька  отчаянный,-  ворочаясь  рядом,  прошептал
Маремуха.
   - Ловко он бомбу бросил, а? - с завистью вспомнил и Куница,  зарываясь  в
сено.
   - Ну, бомба - это что, вы бы посмотрели, как он  из  винтовки  по  зайцам
палит! - обрадовавшись, что мой дядька понравился хлопцам, похвастал  я.  И,
прежде чем заснуть, я долго рассказывал Петьке и  Кунице  все,  что  знал  о
дядьке Авксентии.
   Зимой из обыкновенной русской  винтовки,  принесенной  с  фронта,  дядька
подшибал на полях длинноногих зайцев.
   Как-то раз он при мне из этой  самой  винтовки  подстрелил  ширококрылого
ястреба. Ястреб, который несколько минут назад, высматривая  добычу,  плавно
кружился над деревьями, вдруг затрясся там наверху, в небе, и  точно  рваная
серая тряпка, полетел вниз.
   Падая, ястреб застрял в ветвях старого явора. Я уж было полез за  ним  на
дерево. Но только я ухватился за первую ветку, как ястреб сорвался оттуда и,
хлопая слабеющими крыльями, упал на покрытую прелыми  листьями  землю.  Я  с
опаской ловил подстреленную птицу,  а  дядька  хитро  улыбался  и  скручивал
цигарку...
   В первый приход  петлюровцев,  прошлым  летом,  когда  полицейские  стали
выкачивать по селам оружие, нагорянский поп, с которым Авксентии  давно  был
не в  ладах,  донес  петлюровцам,  что  у  дядьки  есть  винтовка.  Винтовку
петлюровцы нашли в скале над хатой, а патроны - в пустой собачьей  будке  на
дядькином дворе.
   Сперва Авксентия выпороли на выгоне у  сельской  церкви,  выпороли,  как,
смеясь, говорили петлюровцы, "на  початок,  щоб  добрый  був",  а  потом  на
реквизированной в этом же селе подводе повезли в  город.  По  дороге,  когда
подвода проезжала Калиновским  лесом,  дядька  Авксентий  ударил  одного  из
охранников своим тяжелым кулаком меж глаз и скрылся в лесной чаще.
   Возница, который вез моего дядьку  и  его  конвоиров  в  город,  был  наш
знакомый, односельчанин Авксентия. В этот же день вечером он пришел  к  моей
тетке и рассказал, как убежал Авксентии. Петлюровцы, которые  везли  дядьку,
не ожидали побега.  Один  из  них  дремал,  а  тот,  кого  дядька  ударил  в
переносицу, закуривал  папироску.  От  дядькиного  удара  все  лицо  у  него
залилось кровью, и  нос  сразу  вспух,  как  бульба.  Возница  говорил,  что
петлюровцы, не слезая с  телеги,  не  целясь,  наобум  стреляли  в  лес,  по
деревьям.
   А у нас в то время гостил сын дядьки, мой двоюродный  брат  Оська.  Тетка
ничего не сказала ему об этом происшествии. Только потом  от  односельчанина
дядьки мы узнали, что Авксентии благополучно удрал от  петлюровцев,  что  он
жив-здоров, но живет не в селе, а прячется где-то в лесу.
   Односельчанин передал нам от дядьки Авксентия подарок  -  кусок  сотов  с
медом диких пчел. Бродя по лесу, дядька нашел в  дупле  возле  Лисьих  пещер
пчелиное гнездо, пчел выкурил дымом, а мед забрал.
   Теперь о побеге узнал и Оська. Он очень гордился  подвигом  отца  и  этим
медом.
   - Василь! А Лисьи пещеры далеко отсюда? - толкнул меня Петька Маремуха.
   - Близко. Ну ладно, давай спать, - сказал я. - Завтра утром я  сведу  вас
туда. Посмотришь сам.
   ЛИСЬИ ПЕЩЕРЫ
   Мы спали очень долго, а когда проснулись, дядьки уже не было. Он пошел за
солью на другой конец села. Мы позавтракали без него.
   Надо хоть снаружи, пока нет дядьки дома, осмотреть Лисьи пещеры.  Я  веду
ребят туда тропинкой, которая вьется по каменистому берегу реки.
   Река  чуть-чуть  дымится.  Жирные  лягушки,  услышав  наши  шаги,  громко
шлепаются одна за другой в воду. Скалы бросают тень на  берег.  Вдали  видна
обросшая доверху лесом Медная гора, за ней, у поворота реки. Барсучий холм и
еще дальше - белеющие в зеленом лесу, выщербленные ветрами "товтры".
   Далеко на юго-запад, к отрогам Карпатских  гор,  к  Галиции,  уходит  эта
белая  гряда  известковых  каменистых  холмов,  которые   здесь   называются
"товтрами". В этих "товтрах" скрыто немало ущелий и пещер.
   Местные жители боятся забираться далеко в "товтры" и при  случае  обходят
их стороной. Многие из них верят, что в "товтрах" живет "нечистая сила": она
хватает человека, как только он переступит порог ущелья или пещеры, и  тащит
его дальше, под землю, в пекло. Мой дядька Авксентий,  пожалуй,  лучше  всех
нагорянских крестьян знает Лисьи пещеры. Верст на пять вокруг нет  ни  одной
приметной щели в скалах, которая не была бы ему известна. А если камни возле
такой щели задымлены, покрыты копотью, так и знай: выкурил отсюда мой дядька
желтую пышнохвостую лисицу, выследив ее убежище по чуть заметному  на  белом
снегу следу...
   ...На опушке леса, в орешнике, мы выломали  длинные  сучковатые  палки  и
ободрали с них зеленые листья.
   Мы пошли вверх по устланному прелыми  листьями  и  сухим  валежником  дну
оврага. Хворо