- Наверх побежал, наверх! - с волнением ответил Бобырь.
   Он так волновался, что даже его веснушки побагровели Мы  нашли  Котьку  в
конце пустого коридора третьего этажа Он шел из  уборной  к  нам  навстречу,
заложив руки в карманы.
   - Котька. послушай! - дрожащим голосом остановил его Сашка Бобырь
   - Ну? - насторожился Котька и вынул руки из карманов Он стоял перед  нами
в серой гимназической курточке, чуть
   нагнув вперед голову; в его недобрых блестящих глазах было
   опасение, тревога.
   - Котька, отдай бульдог! - решительно сказал Бобырь
   - Бульдог? - встревожился Котька - У меня его нет!
   - Не обманывай, есть! - прохрипел Бобырь. - Он у тебя в кармане.
   И в ту же минуту Котька прыгнул назад  к  окну.  Наперерез  ему  бросился
Петро и закричал:
   - Хватай его за ноги!
   Хорошее дело - хватай за ноги! Но ведь это  не  так  просто,  как  думает
Петрусь Котька размахивает ногами так быстро и сильно, что  подойти  к  нему
невозможно Спиной он отталкивает Маремуху, но тот крепко сжал Котькины  руки
и не отпускает. Григоренко кряхтит от злости, мотает головой,  но  вырваться
не может,
   - Да ну, хватай! Дай ему леща! Что вы боитесь! - подбодрил нас Петрусь.
   В эту минуту мне удалось поймать Григоренко за ногу. Я крепко ухватил его
за ботинок и потянул изо всей силы к  себе.  Бобырь  понатужился  и  швырнул
Котьку на пол, под самую печку, к ногам Маремухи.
   Теперь Григоренко нам не страшен. Сейчас мы его обыщем!
   - Пустите, сам отдам, - сквозь зубы прохрипел Котька.
   - Отдашь? - сидя верхом  на  Котькиных  плечах,  недоверчиво  переспросил
Бобырь.
   - Отдам... Ей-богу, отдам,- пообещал Григоренко.
   - А ну, пустите его, хлопцы! - приказал Бобырь и вскочил на ноги.
   Не очень  охотно  мы  выполнили  это  приказание.  Помятый,  взъерошенный
Котька, не глядя на нас, медленно поднялся и отряхнул со штанов пыль.  Потом
он полез в карман и неторопливо  вытащил  никелированный  бульдог.  Это  был
очень хороший бульдог - новенький, блестящий: видно, из него стреляли  очень
мало.
   Бобырь даже облизнулся.
   - Ну, дай сюда, - попросил он, протягивая свою длинную худую руку.
   - Дать? Что дать? Что ты  хочешь?..-  крепко  сжимая  рукоятку  бульдога,
удивленно спросил Котька.
   - Револьвер! - простонал Бобырь и протянул навстречу другую руку.
   - Револьвер? А,  дудки!  -  и  с  этими  словами  Котька,  размахнувшись,
вышвырнул бульдог в открытое окно. - Нате! - злобно прошипел  он,  и  в  эту
минуту внизу, на площади, хлопнул револьверный выстрел.
   Вот так штука! Это, видно, выстрелил, ударившись о камни, Сашкин бульдог.
Мы присели. А вдруг пулей убило кого-нибудь на площади? Маремуха попятился к
лестнице. А Котька, одернув рубашку, злобно улыбнулся и спросил:
   - Получили?
   Только сейчас мы пришли в себя, поняли, как ловко обманул нас Григоренко.
   - Ты... ты... к папе захотел? - выкрикнул, заикаясь,  побледневший  Сашка
Бобырь.
   - Подожди! - остановил Бобыря Петька. - Побежали на балкон, посмотрим!
   Мы помчались по коридору.
   - Он что у тебя - самовзвод? - догоняя Бобыря, с сочувствием спросил я.
   - Ну да, самовзвод...- жалобно ответил Сашка.
   Мы осторожно выглянули с балкона на улицу. На площади пусто.
   Желтые листья валяются на камнях. На самом углу гимназии, под тем  окном,
из  которого  только  что  выбросил  револьвер  Григоренко,  стоит  какой-то
красноармеец и смотрит вверх, на третий этаж, где ветер качает обе половинки
открытого окна.
   Постояв немного под  окном,  красноармеец  сунул  револьвер  в  карман  и
медленно, то и дело оглядываясь, пошел прочь.
   Сашка с тоской следил за каждым его  шагом.  Никогда  уж  не  видать  ему
своего бульдога! Да и мы все с сожалением смотрели вслед красноармейцу, а  я
подумал даже: "Не побежать ли за ним вдогонку?" Мне казалось, что,  если  бы
как следует попросить красноармейца, он бы отдал нам бульдог. Зачем он  ему,
этот маленький, пустяковый револьвер с мягкими  свинцовыми  пульками?  Ведь,
наверное, у красноармейца есть наган. Но  пока  я  думал  так,  красноармеец
скрылся за кафедральным собором. Бежать было поздно.
   Уже в классе Котька Григоренко, отойдя к учительской кафедре, погрозил:
   - Мы еще с вами поквитаемся! Погодите...
   - Ладно, ладно. Еще захотел? Гадюка петлюровская! -  со  злостью  ответил
Маремуха.
   В класс вошел с нотами под мышкой Чибисов, и  Котька,  озираясь,  сел  за
парту

   Вскоре после этого случая от  Яшки  Тиктора  мы  узнали,  что  во  второй
трудовой школе на Тернопольском спуске в старших  классах  изучают  какой-то
новый, незнакомый нам предмет - политграмоту.
   - Это про политику, наверное, - важно объяснил Бобырь.
   - Откуда ты знаешь? - недоверчиво спросил Маремуха.
   - Вот и знаю... я все знаю...- запрыгал Сашка.- Мой старший брат посещает
комсомольскую ячейку у печатников, он мне говорил такое самое слово.
   - А почему у нас нет этой... как, Яшка? - спросил Маремуха.
   - Политграмоты, - подсказал Тиктор.
   - Почему нет? А разве ты не знаешь почему? - ответил Бобырь. - Учителя не
хотят, вот почему! Разве у них политика на уме? Вот пойдемте пожалуемся...
   - Куда ты пойдешь, куда? - затоптался около Сашки Маремуха. За  это  лето
он почернел и даже немного подрос.
   - А в тот красный дом, что за Новым бульваром! - смело предложил  Бобырь.
- Мой брат говорил, что в том доме все начальники жалобы от людей принимают.
   - Ну, в красный дом...  -  испугался  Маремуха.  -  Зачем  туда?  Надо  у
Лазарева просить...
   - Чудак, - сказал я, - Лазареву самому трудно нам помочь. Он пока один, а
этих гадов, вроде Родлевской, много. Они его и так заедают.

   На следующий день после уроков мы возвращались к себе домой на Заречье. У
меня на душе было легко и радостно - уроки нам задали пустяковые,  на  дворе
стояла хорошая погода. Ярко светило солнце, оно заливало весь наш  старинный
город своими ясными лучами, освещая сухие, чуть синеватые  плиты  тротуаров,
отражаясь в лужицах воды, не просохшей еще после ночного случайного дождя.
   Я щурился, глядя на солнце, и думал: как бы хорошо было, если бы  круглый
год стояло  лето!  А  ведь  скоро  наступит  зима;  начнется  она  с  легких
заморозков, крыши по утрам будут седые, завянет зеленая  трава  на  огороде,
упадет, мертвая, на землю, а потом пойдут морозы один другого сильнее и река
вдруг остановится под Старой крепостью.  Бросишь  бабку,  она  запрыгает  по
льду, заскользит и даже следа не оставит:
   таким гладким, скользким, прозрачным будет первый, еще очень тонкий  лед.
Но тут же я представил себе,  как  хорошо  будет  бегать  утром,  на  первой
перемене, по школьному двору да проламывать затянутые с ночи  тонкой  коркой
льда лужицы.
   Это очень приятно, когда в ясное, морозное утро  ноги  будто  сами  несут
тебя по мерзлым кочкам! Попадешь с разгона носком в такую  лужицу  -  лед  с
хрустом проломится, зазвенит, а ты уж помчался дальше, и  подошвы  сухие.  А
потом как хорошо после переменки, с холода, вбежать в светлый класс да, пока
не вошел учитель, прижаться животом к  теплой,  чуть-чуть  пахнущей  краской
натопленной печке! И мне стало совсем не жалко, что  уходит  осень  и  скоро
наступит зима. Это даже лучше. Наточу свои нурмисы...
   Но вот впереди раздался сильный и дрожащий голос Сашки Бобыря.
   Сашка вдруг запел:

   Мы дети тех, кто выступал
   На бой с Центральной радой,
   Кто паровоз свой оставлял,
   Идя на баррикады...

   Пел Сашка плохо,  по  козлиному,  совсем  не  так,  как  пели  эту  песню
красноармейцы, что стояли в епархиальном  училище.  Я  хотел  было  крикнуть
Сашке, чтобы он замолчал, как вдруг с ним вместе запел и Маремуха.

   Наш паровоз, вперед лети!
   В коммуне остановка
   Другого нет у нас пути,
   В руках у нас винтовка,

   пели они уже вдвоем, маршируя по круглым булыжникам.
   Теперь было трудно удержаться и мне. Мы пошли прямо посреди мостовой, как
настоящие военные. Мы шли и пели:

   И много есть у нас ребят,
   Что шли с отцами вместе,
   Кто подавал патрон, снаряд,
   Горя единой местью...

   Прохожие останавливались и глядели нам вслед. А мы  не  обращали  на  них
никакого внимания. Кто нам мог что сделать? Кто мог нам запретить петь? Так,
с веселой песней, мы вышли на Новый бульвар. Рядом,  по  узенькой  тропинке.
ведущей в глубь бульвара, идти было трудно. Мы пошли гуськом, и песня  сразу
оборвалась. На бульваре было совсем  как  в  лесу:  просторно,  много  голых
деревьев, а вокруг ни одного камешка, только холмы да канавы.
   Ветер гнал по бульвару желтые, сухие листья. Ноги вязли в  листьях,  даже
когда мы шли по тропинке. Бобырь с  разбегу  прыгнул  в  усыпанную  листьями
канаву. Он растянулся там, как жаба.
   - Вот мягко, хлопцы, поглядите! - позвал он нас, барахтаясь в листьях.
   Мы, как в воду, бросаемся за ним в канаву, разрываем листья, подбрасываем
их горстями кверху, осыпаем золотым дождем друг  друга.  Листья  летают  над
нами, как огромные красноватые бабочки, и, виляя кривыми хвостиками,  устало
падают на пожелтевшую землю.
   Наконец мы покидаем Новый бульвар и выходим на улицу.
   - Ты про этот дом говорил, Сашка? - спросил Маремуха,  показывая  пальцем
на красный двухэтажный дом, который стоял рядом с почтой.
   - Про этот, про этот, - заволновался Бобырь. - Вот сюда и надо бы пойти.
   - А у меня в этом доме знакомый служит, - похвастался Петька.
   - Ну, не бреши ... знакомый,- ответил я Маремухе.
   - Что - не бреши? - окрысился Петька. - А Омелюстый не тут  работает?  Ты
что, забыл?
   А ведь Петька прав! Омелюстый действительно  тут  работает.  Мне  и  отец
говорил об этом.  Сейчас  Омелюстый  живет  где-то  в  городе,  в  общежитии
горсовета, и мы встречаем его очень редко.
   - Тогда давай пойдем к Омелюстому, - сразу решил Бобырь.  -  Вот  сейчас.
Пошли!
   - Нет, зачем сейчас, - полез на  попятный  Маремуха.  -  Потом  пойдем...
после.
   - Ага, ага! - обрадовался Бобырь. - Никого у тебя в этом доме,  наверное,
нет. И ты наврал нам про знакомого.
   - Я наврал, а? Тогда пойдем... Вот увидишь! - закипятился Петька и шагнул
в сторону кирпичного дома.
   На коричневых дубовых дверях этого дома прикреплена картонная надпись:


   - Ну, заходим? -  прочитав  эту  надпись,  нерешительно  спросил  у  всех
Маремуха.
   Сашка Бобырь молча толкнул Маремуху первого в широкую дубовую  дверь.  Но
Маремуха сразу же уперся руками в косяк двери.
   - Ну, иди, иди, чего же ты? - сказал я. - Назад только раки лезут.
   Гулко захлопнулась за нами тяжелая дверь.
   Мы подымаемся по узкой мраморной лестнице, а  направо,  в  глубь  первого
этажа, уходит полутемный коридор. Куда идти?
   Пойдем лучше по коридору.
   В его далеком углу стучит пишущая машинка. Мы делаем  несколько  шагов  в
полутьме коридора и останавливаемся у какой-то двери. За ней  слышен  чей-то
громкий голос. Неожиданно дверь открывается, и в коридор выходит наш  бывший
сосед Омелюстый. Он в высоких брезентовых сапогах, в вышитой косоворотке,  в
синих брюках галифе.
   -  Вы  чего  здесь,  мальчики?  -  удивленно  оглядывая  нашу   компанию,
спрашивает Омелюстый.
   - А это мы, дядя Омелюстый ... Здравствуйте! - И,  отстраняя  хлопцев,  я
первый подхожу к Омелюстому.
   - Васька? А я тебя  не  узнал.  Ну,  заходите,  раз  в  гости  пришли,  -
приглашает Омелюстый.
   И мы входим следом за  нашим  соседом  в  большую  комнату  с  изразцовым
камином.
   В комнате, сидя на  столах,  беседуют  какие-то  люди.  Увидев  нас,  они
замолкают. В комнате очень накурено. Голубые облачка дыма плывут к  потолку.
У камина, прижавшись друг к дружке, стоят три винтовки.
   - Вот делегация ко мне пришла, - смеется Омелюстый.
   - А чем угощать будешь? - отзывается на его слова лысый коренастый старик
в защитной гимнастерке. - Ты бы хоть бубликов для них принес.
   - А где я их достану? - разводя руками, говорит Омелюстый и приглашает: -
Садитесь, ребята, на подоконник
   Я рассказываю Омелюстому о нашей школе, об учкоме. Он внимательно слушает
меня и только изредка почесывает
   подбородок.
   - Директор-то у нас хороший, но вот новый учитель пения Чибисов в  церкви
поет, в бога верит! - вмешался в разговор Петька Маремуха.
   - Да погоди ты, - огрызнулся я.  -  Вот  Родлевская  совсем  не  признает
учком. Она говорит, что в учкоме только одни нахалы и дерзкие.
   - А нам нужна политграмота... В первой школе есть, почему у нас  нету?  -
вдруг храбро выпалил Сашка.
   Омелюстый улыбнулся. Засмеялись и его  товарищи,  сидящие  на  письменных
столах, а один из них вынул из кармана тетрадочку, записал в нее что-то.
   - Ладно, хлопчики, все  будет:  и  политграмота,  и  учителя  хорошие,  и
завтраки, и грифельные доски. Погодите только немного, - обещает  Омелюстый,
потирая лоб. - Сейчас всем нам много надо учиться. Вот я  тоже  собираюсь  в
совпартшколу поступать.
   Уже когда мы уходим, я отзываю Омелюстого в сторону.
   - А нас вызывали в Чека. Вы Кудревич знаете?
   - Знаю, Васька, знаю, - подмигнул  мне  Омелюстый  и  посоветовал:  -  Не
болтай только много!

   Ровно через неделю после второй перемены в нашем классе появился  высокий
паренек в простой коричневой рубашке, в грубых  зеленых  брюках,  в  тяжелых
военных  ботинках  на  лосевой  подошве.  Мы  бегали  по  классу  и,  увидев
вошедшего, остановились: кто у доски, кто у  печки,  а  Маремуха  застыл  на
кафедре.
   - Садитесь, - неожиданно предложил нам этот молодой паренек. -  Садитесь,
- повторил он и откашлялся. Мы, недоумевая, как попало усаживаемся за парты.
   - Ребята, - хрипло говорит молодой паренек и опять кашляет.-  Товарищи...
Давайте  познакомимся.  Моя  фамилия  Панченко,  меня  прислал  к  вам  уком
комсомола. А заниматься я буду с вами политграмотой. Вы  знаете,  что  такое
политграмота?
   В классе тихо. Что ответить? Мы молча и с удивлением разглядываем  нашего
нового,  не  похожего  на  остальных  и   какого-то   уж   очень   скромного
преподавателя.



        Владимир Павлович Беляев.
        Старая крепость. Дом с привидениями


                                   Роман


                                Книга вторая

                             Дом с привидениями


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: В.Беляев. "Старая крепость". Кн. первая и вторая
     Издательство "Юнацтва", Минск, 1986
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 15 августа 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------


     В  первой  и  второй  книгах  романа  известного  советского  писателя,
лауреата   Государственной  премии   СССР   и   премии   имени   Т.Шевченко,
рассказывается  о  жизни  ребят  маленького  пограничного  городка  Западной
Украины в годы гражданской войны. Юные герои становятся свидетелями, а порой
и участниками революционных боев за Советскую власть.
     Для старшего школьного возраста.


                                 Содержание

                         Мы переезжаем
                         Котька чинит посуду
                         На новой квартире
                         Над водопадом
                         Первый матч
                         В нас стреляют
                         Ревность
                         У ювелира
                         Дождь прошел
                         Кафе Шипулинского
                         Тревога
                         Колокольный звон
                         Все пропало
                         Мастер стального зажима
                         В путь-дорогу
                         Кто убежал?
                         Никита из Балты
                         Буржуазные предрассудки
                         Верхом на Каштане
                         Страшная ночь
                         Как Марущак ловит белую монахиню
                         Меня навещает Галя
                         Даем бой!
                         Чугун течет



        "КНИГА ВТОРАЯ"

        "ДОМ С ПРИВИДЕНИЯМИ"


        "МЫ ПЕРЕЕЗЖАЕМ"

     Мне очень хотелось до прихода Петьки установить новую голубятню посреди
двора. Острый, хорошо отклепанный заступ все глубже уходил во влажную землю,
перерезая на ходу дождевых червей, корни травы. Когда нога вместе с загнутой
кромкой заступа касалась земли, я обеими руками тянул на себя гладкую ручку.
Целая груда земли взлетала наверх. Я ловко отбрасывал ее в сторону - черную,
местами проросшую белыми жилками корней.
     Вскоре  глубокая  яма  зачернела  посреди  нашего  небольшого  дворика.
Поддерживая голубятню одной рукой,  я  набросал в  нее несколько булыжников,
окружил ими столб и,  когда голубятня перестала шататься, быстро засыпал яму
свежей землей. Мне оставалось разровнять ее, как за домом скрипнула калитка.
     "Ну вот и Петька!" - подумал я.
     Издали  голубятня выглядела еще  лучше.  Сколоченная из  тонких  досок,
выкрашенная охрой,  она заметно выделялась среди старых сараев. Славно будет
житься в  этом домике моим голубям.  Позавидует мне  сейчас Петька Маремуха.
Как бы он ни пыхтел,  никогда не сделать ему такой голубятни. Вот уже слышны
позади шаги.  Я  медленно обернулся.  Ко  мне подходил отец.  Он остановился
рядом и сказал:
     - Голубятня приличная, а вот зря.
     - Почему зря?
     - Завтра отсюда переезжаем, - ответил отец. - Пойдем в хату - расскажу.
     До  прихода Петьки  Маремухи я  уже  знал  все.  Уездный комитет партии
направлял отца  на  работу  в  совпартшколу.  Отец  должен  был  устроить  в
совпартшколе маленькую типографию и  печатать в ней газету "Голос курсанта".
А  так как все сотрудники совпартшколы жили на казенных квартирах,  то и мой
отец должен был переехать туда вместе с нами.
     А  что же будет с новой голубятней?  Не оставлять же ее здесь в подарок
тому, кто поселится в нашей квартире.
     - Тато, а голубятню я возьму туда! - сказал я отцу.
     - Еще  чего не  хватало!  -  Отец усмехнулся.  -  Все курсанты только и
ждали,  когда ты заведешь у  них голубей!  -  И,  снимая со стены фотографию
Ленина, добавил серьезно: - Не дури, Василь, голубятню оставишь тут.
     - Да, оставишь! А где ж я голубей буду держать?
     - А кто тебе позволит держать голубей?
     Совсем тихо я пробормотал:
     - А там разве нельзя?
     - А ты думал?  -  сказал отец.  -  Пойми ты,  чудак,  там люди учатся -
тишина должна быть, а ты голубей станешь гонять по крышам...
     - Не стану, тато, честное слово, не стану. Я тихо...
     - Знаю,  как  тихо:  сам голубей когда-то  водил.  Голубь воздух любит,
простор. Это не курица. Курицу можно в чулане держать, да и та заскучает...
     В эту минуту во дворе скрипнула калитка, и кто-то осторожно крикнул:
     - Василь!
     Я  сразу узнал голос Петьки Маремухи и схватил кепку.  Выглянув в окно,
отец сказал:
     - Приятель твой пришел.  Вот отдай ему голубей на  попечение -  и  весь
сказ.
     Когда я  рассказал Петьке Маремухе,  что мы переезжаем,  он отмахнулся.
Он, слушая мой рассказ, недоверчиво заглядывал мне в глаза, думая, что я его
обманываю.
     Лишь  когда  мы  подходили к  главной улице  города,  Почтовке,  Петька
наконец поверил моим словам и  -  было видно по  всему -  огорчился,  что  я
покидаю Заречье.
     - Петро, давай меняться на твой зауэр, - предложил я.
     - Выдумал! - сразу встрепенулся Маремуха. - Пистолет я ни на что менять
не буду. Он мне нужен самому.
     - "Нужен,  нужен"!  -  передразнил я Маремуху.  -  Все равно его у тебя
отымут.
     - Кто отымет? - переполошился Маремуха.
     - Известно кто: милиция.
     - Кому он нужен? Он же ржавый.
     - Ну и что ж такого? Все равно оружие.
     - Какое там оружие! Ты же знаешь, что на Подзамче у каждого хлопца есть
по десяти таких пистолетов. Обрезы прячут, и то ничего.
     Петька  говорил  правду.   После  гражданской  войны,   после  гетмана,
петлюровцев и  си