и отвезти домой, а потом вы с Тедом могли  бы  съездить
куда-нибудь.
     - Ничего, отец. Мы прокатились и очень неплохо; Вудро сидел на заднем
сиденье и вел себя тихо. А потом мы  повеселились  в  парке.  Если  бы  не
Вудро, мы бы туда не поехали.
     - Вудро в чем-то прав, - признал Лазарус. - Я ведь обещал повести его
в Электропарк, но не выполнил обещания.
     - Все равно следовало отшлепать.
     - Поздно, отец, поездка окончилась.  Там  мы  встретили  кое-кого  из
прихода. Лоретту и Клайда Симпсонов.
     - Эту старую ведьму? Ну теперь она станет сплетничать о тебе, Морин.
     - Едва ли. Мы с ней хорошо поболтали, пока Вуди  ездил  на  маленьком
поезде. А ты не забыл, что сержант Бронсон - сын твоей старшей сестры.
     Айра Джонсон поднял брови и усмехнулся.
     - Вот бы покойная Саманта удивилась. Тед, моя старшая сестра упала  с
лошади, когда ей было восемьдесят пять лет. Она помучилась немного,  потом
повернулась к стене и отказалась есть. Действительно, я вспомнил. Тед, это
лучше, чем во всем винить брата-кобеля, и еще труднее  проверить;  Саманта
жила  в  Иллинойсе,  уходила  троих  мужей,  и  один  из  них  вполне  мог
именоваться Бронсоном. Кто его знает. Ты не возражаешь? Ну и семейка  тебе
попалась.
     - Я не возражаю. И мне приятно считать вашу семью своей.
     - И нам приятно, сынок. Морин, наша юная леди уже явилась домой?
     - Как раз перед твоим приходом, отец.  Сейчас  они  на  кухне.  Нэнси
сказала, что Джонатану необходимо съесть сандвич, но я думаю, что от кухни
следует держаться подальше, и  если  тебе  что-нибудь  нужно,  скажи  -  я
принесу. Нужно только топать погромче, чтобы Нэнси успела спрыгнуть с  его
колен. Теодор, Нэнси помолвлена; мы просто еще официально не  объявили  об
этом. Я считаю, что будет лучше, если они поженятся  прямо  сейчас,  чтобы
Джонатан отправился в армию сразу же после свадьбы. А как вы считаете?
     - Едва ли мне позволено иметь мнение в данном вопросе,  миссис  Смит.
Надеюсь, они будут счастливы.
     - Возможно, так и будет, -  сказал  мистер  Джонсон.  -  Он  отличный
парень. Я хотел взять его к себе, в седьмой, но он решил дождаться  своего
дня рождения и записаться прямо в армию, хотя до призыва ему еще три года.
Вот это парень. Он мне нравится. Тед, когда пойдешь к себе, иди  вон  там,
мимо кухни.


     Через несколько минут  молодые  люди  вышли  из  кухни  и  не  садясь
поздоровались с  дедом.  Потом  Нэнси  попрощалась  на  крыльце  со  своим
нареченным, вернулась в гостиную и села за стол.
     Мистер Джонсон подавил зевок.
     - Пора зарываться в стог. И тебе тоже, Тед, если ты умный.  Выспаться
тебе не дадут: слишком шумно, особенно там, где находится твоя комната.
     - Я послежу, чтобы малыши вели себя потише, дедуля, - быстро  сказала
Нэнси. - Пусть дядя Тед выспится.
     Лазарус встал.
     - Спасибо, Нэнси. В поезде мне почти не  пришлось  поспать,  так  что
пойду-ка я в постель. Можешь не соблюдать утром тишину. Я все равно встану
рано. Привычка.
     Поднялась и миссис Смит.
     - Всем спать.
     Прощаясь, мистер Джонсон пожал руку гостю. Миссис  Смит  символически
"клюнула" Лазаруса в щеку, как в тот  раз,  когда  он  впервые  переступил
порог этого дома, поблагодарила  его  за  приятный  вечер  и  посоветовала
все-таки не вскакивать спозаранку. Взрослые пошли вверх по лестнице. Нэнси
отстала от них и тоже поцеловала Лазаруса на прощание.
     Лазарус отправился в свою  комнату.  Там  он  открыл  саквояж,  вынул
маленький сверток и пошел  с  ним  в  ванную,  где  тщательно  заперся  на
задвижку.
     Это была маленькая плоская коробочка, в которой лежали  подвязки:  он
осторожно открыл ее.
     Ах, эти подвязки! Старые, как она и обещала, выцветшие и... О да! Они
пахли неповторимым ароматом ее тела. Как  долго  продержится  этот  запах?
Удастся ли дома его усилить, зафиксировать и исследовать? Вероятно. Ведь с
помощью компьютера опытный специалист  сумеет  отделить  запахи  сатина  и
каучука и усилить аромат ее  кожи.  Однако  ради  такой  квалифицированной
помощи придется отправиться  на  Секундус  -  но  результат  будет  стоить
затраченного труда! А теперь посмотрим  эти  "неприличные"  фразы...  Одна
гласила: "Открыто всю ночь, желающего  просят  звонить";  на  другой  было
написано: "Приветствую вас. Входите и разжигайте огонь". Милая моя,  разве
это неприлично? Под подвязками лежал конверт. Лазарус отложил  подвязки  и
открыл конверт. В нем оказалась простая фотокарточка с подписью: "Лучшей у
меня нет, любимый. М."
     Это  была  любительская  фотография,  на  редкость  качественная  для
нынешнего "здесь и сейчас".  На  фоне  густых  кустов,  освещенная  яркими
солнечными лучами, стояла Морин в изящной позе и улыбалась прямо в камеру.
Она была одета... как  на  французской  открытке.  Лазарус  ощутил  прилив
страсти. Щедрая, доверчивая моя, наверняка это не единственный  экземпляр.
Конечно, Брайан носит с собой такой же. Этот снимок ты хранила  у  себя  в
спальне. Без корсета твоя грудь кажется меньше, к тому же  она  совсем  не
обвисла. Очаровательная грудь. Не сомневаюсь, что именно  поэтому  ты  так
радостно смеешься. Спасибо тебе, спасибо!
     К фотографии была приложена небольшая плоская упаковочка  из  той  же
волокнистой бумаги. Лазарус осторожно  открыл  ее:  там  оказалась  густая
прядь рыжих вьющихся волос, перевязанная зеленой ленточкой.
     Лазарус посмотрел на нее. Морин, возлюбленная  моя,  этот  дар  самый
драгоценный из всех - однако, надеюсь, что  ты  срезала  его  осторожно  и
Брайан ничего не заметит.
     Он вновь пересмотрел подарки, уложил все как было и  убрал  коробочку
на самое дно саквояжа, закрыл его,  выключил  воду,  разделся  и  залез  в
ванну.


     Однако в теплой воде  его  не  разморило.  Он  долго  лежал  потом  в
постели, вспоминая прошедшие часы.
     Ему казалось, что он понял Морин: ей нравилось быть такой, какая  она
есть. Она любит себя, думал  Лазарус,  а  любить  себя  необходимо,  иначе
невозможно любить других. Она  не  испытывала  чувства  вины,  потому  что
никогда не делала ничего такого, отчего могла чувствовать себя  виноватой.
Она не лгала себе и сама себя судила, не считаясь  с  чужим  мнением.  Да,
себе она не лгала - но без колебаний обманывала других, если считала,  что
так будет лучше. Она не  желала  подчиняться  правилам,  которые  не  сама
придумала.


     Лазарус понимал ее. Он сам так поступал. Теперь понятно, от  кого  он
унаследовал такую привычку. От Морин - и от дедуси. И от папули  тоже.  Он
чувствовал себя счастливым, несмотря на напряжение чресел.  Или  благодаря
ему, поправился он: ощущение было все же приятным.


     Внезапно ручка двери повернулась. Лазарус мгновенно вскочил с кровати
и замер. Дверь открылась - и Морин, теплая, благоухающая, очутилась в  его
объятиях. Потом она на миг отстранилась, сбросила на пол  одежду  и  снова
придралась к нему, жадно ища его губы.
     - Как ты осмелилась? - хрипло прошептал Лазарус.
     Она тихо ответила:
     - Я поняла, что не могу иначе. Здесь я рискую гораздо меньше, чем под
каштаном. Когда у нас кто-нибудь гостит, дети никогда не спускаются  ночью
вниз. Возможно, отец что-то подозревает,  но  именно  поэтому  никогда  не
станет проверять. Не беспокойся, дорогой. Возьми меня. Немедленно.
     Так он и сделал.


     Она блаженно вздохнула и, обнимая его руками и ногами, шепнула ему на
ухо:
     - Теодор, ты так напоминаешь моего мужа,  что  я  с  нетерпением  жду
окончания войны, чтобы рассказать ему о тебе.
     - Ты хочешь обо всем рассказать ему?
     - Обожаемый Теодор, конечно, я  сделаю  это.  Кое-что  из  того,  что
говорила тебе сегодня, смягчу, а кое о  чем  умолчу.  Брайан  не  требует,
чтобы я признавалась ему во всем. Но подобное его не смущает;  мы  уладили
этот вопрос еще пятнадцать лет  назад.  Он  действительно  доверяет  моему
суждению и вкусу. - Она очень тихонько хихикнула ему в ухо. - Мне  стыдно,
что так редко приходится в чем-то признаваться, ведь он  любит  слушать  о
моих приключениях. И велит мне рассказывать о них снова  и  снова,  словно
перечитывает любимые книги. Мне бы хотелось рассказать ему обо всем  прямо
завтра. Но я не стану этого делать. Но все запомню.
     - Он приедет завтра?
     - Завтра. К концу дня. И вряд ли даст мне уснуть. - Она улыбнулась. -
По телефону он велел мне  л.в.п.и.у.р.н.,  чтобы  он  мог  р.м.с.н.о.  Это
означает  "лечь  в  постель  и  уснуть,  раздвинув  ноги",  чтобы  он  мог
"разбудить меня самым наилучшим образом". Но я только делаю вид, что сплю,
несмотря на то что он всегда старается прокрасться в комнату тихо-тихо.  -
Она хихикнула. - А потом мы с ним играем. Когда он "таким  образом"  будит
меня, я делаю вид, что просыпаюсь, и произношу  имя,  но  не  его  имя.  Я
постанываю: "О, Альберт, дорогой, я думала, что ты никогда не придешь!"  -
или что-нибудь в этом роде. А потом  наступает  его  очередь;  он  говорит
что-то вроде: "Это Буффало Билл, миссис Молли [Молли -  имя,  обозначающее
проститутку], молчи и принимайся за дело". Тогда я умолкаю, и мы  начинаем
трудиться, не произнося ни слова.
     - Великолепно, миссис Молли. Это лучшее, на что ты способна?
     - Я стараюсь изо всех сил, Буффало Билл. Но сейчас я так  возбуждена,
что  плохо  соображаю  и,  возможно,  что-нибудь  напутала.  Хотелось   бы
повторить. Вы не намереваетесь предоставить мне такую возможность, сэр?
     - Только если ты пообещаешь не очень стараться. Если  это  не  лучший
пример твоих трудов, боюсь, лучший образец сразит меня наповал.
     - Ты рассуждаешь, как мой муж, и даже на ощупь такой же,  особенно  в
этом месте... И пахнешь, как он.
     - А запах твоей кожи похож на Тамарин.
     - В самом деле? А в постели я напоминаю ее?
     (Тамаре известны тысячи способов, дорогая, но она редко  прибегает  к
чему-нибудь необыкновенному.  Любовь,  моя  милая,  это  не  техника,  это
отношение к делу. Желание сделать кого-то счастливым и умение это  делать.
Но меня поразило твое владение  техникой;  на  Искандаре  за  тебя  дорого
заплатили бы.)
     - Напоминаешь. Но не это делает тебя похожей на нее,  а  отношение  к
делу. Тамара чувствует, что происходит в уме другого человека, и дает  ему
то, в чем тот нуждается. Она дает ему именно это.
     - Значит, она умеет читать мысли? Тогда я не похожа на нее.
     - Нет, Тамара не умеет читать мысли. Она чувствует другого человека и
понимает, что ему нужно. И это не всегда секс. А у вас  разве  не  бывает,
что Брайану необходимо совсем другое?
     - Конечно, бывает. Если он устал или понервничал. Тогда  я  сдерживаю
свои желания и начинаю растирать ему спину и голову.  Или  просто  обнимаю
его и заставляю уснуть, чтобы проснувшись он мог разбудить меня "наилучшим
образом". Если он не хочет меня, я не пытаюсь съесть его заживо.
     - Нет, ты очень похожа на Тамару. Морин, когда Тамара лечила меня, то
поначалу даже не пыталась лечь со мной в постель. Просто спала со  мной  в
одной комнате;  мы  вместе  ели  и  разговаривали  -  когда  мне  хотелось
поговорить. А потом дней десять просто спала в моей постели, рядом со мной
- и ночные кошмары перестали мучить меня. Но однажды ночью я проснулся,  и
Тамара молча отдалась мне. Мы занимались любовью  всю  ночь,  а  наутро  я
понял, что здоров. Моя душа перестала болеть.
     Ты такая же, Морин... Ты тоже все знаешь и делаешь как  надо.  Я  так
тосковал по дому, меня так тревожила  эта  война  -  но  все  исчезло.  Ты
прогнала все мои тревоги. Сказки мне, что  ты  почувствовала  в  ту  ночь,
когда впервые увидела меня в своем доме?
     - Влюбилась в тебя с  первого  взгляда...  как  глупая  школьница.  И
хотела немедленно лечь с тобой в постель. Я тебе уже говорила об этом.
     - А как по-твоему, что чувствовал я?
     - Что? Да ты торчал от меня.
     - Да, верно. А я думал, что никто ничего не заметил.
     - Конечно, я не видела, как у тебя вздувались брюки или что-нибудь  в
этом роде. Теодор, для этого не нужно  приглядываться.  Мужчины  смущаются
так легко. Просто я видела, что ты ощущаешь то же, что и  я  -  а  я  была
возбуждена, как собачка-девочка в пору. То есть как сучка в пору - не хочу
быть жеманной в постели. И когда ты взглянул на меня в гостиной - я  сразу
поняла, что мы нужны друг другу; ужасно  смутилась  и  убежала  на  кухню,
чтобы успокоиться.
     - Ты убежала на кухню? Ты выплыла изящно и гордо, как парусник.
     - Но парусник тот летел на всех парусах. Я  взяла  себя  в  руки,  но
успокоиться не смогла. Более того, все время, пока ты у нас был, мои груди
болели. Но этого ты не заметил. Я боялась, что заметит отец  и  больше  не
пригласит тебя в гости - а мне так хотелось вновь  увидеть  тебя.  Отец-то
меня знает, он мне говорил. Он как-то  сказал  мне:  надо  принимать  себя
такой, какая ты есть, и любить себя, однако свою чувственность  необходимо
сдерживать. Я пыталась - но той ночью мне  было  очень  трудно  не  выдать
себя.
     - Однако ты сделала это.
     - Брайан тоже советует мне держать себя в узде. Но той ночью мне было
так трудно, что я... Теодор, некоторые мальчики, а иногда и  мужчины,  при
жестоком разочаровании занимаются... Ну... руками.
     - Да. Это мастурбация. Мальчики говорят "спустить".
     - Брайан тоже так говорит. А ты знаешь, что девушки  и  женщины  тоже
могут делать что-то вроде этого?
     - Знаю. В том, что одинокий человек таким образом удовлетворяет себя,
нет ничего страшного. Но это не заменяет секс.
     - Не заменяет... Совершенно не заменяет. Но я рада, что ты не  видишь
в этом ничего особенного. В тот вечер  я  поднялась  наверх  и  залезла  в
ванну. Мне это было нужно - хоть я и купалась перед обедом. И стала делать
это прямо в воде. А потом улеглась  в  постель  и  уставилась  в  потолок.
Полежала-полежала, встала, заперла дверь, сняла ночную рубашку и  еще  раз
сделала это... и еще! Думая о тебе, Теодор,  вспоминая  твой  голос,  твой
запах, прикосновение твоей руки. Прошло  не  меньше  часа,  прежде  чем  я
успокоилась и уснула.
     (У меня на это ушло куда больше времени, дорогая.  Мне  бы  следовало
тоже воспользоваться твоим бесхитростным методом. Но я наказывал  себя  за
идиотское поведение. Какой я был дурак, дорогая, - ведь любить никогда  не
глупо. Но я не видел, каким образом мы можем проявить нашу любовь.)
     - Как жаль, что меня не было с тобой, дорогая. Всего в какой-то  миле
от тебя я страдал от этой же боли и думал о тебе.
     - Теодор, я надеялась, что ты чувствуешь то же, что и я. Ты был нужен
мне, и я хотела, чтобы ты  испытывал  то  же  чувство.  И  мне  ничего  не
оставалось, как закрыть дверь и заняться этим, думая о  тебе.  Рядом  была
только Этель в колыбельке, но она еще слишком мала, чтобы что-то замечать.
Ой! Я потеряла тебя, дорогой!
     - Ты потеряла не меня, а лишь презренную часть моей взыгравшей плоти.
Скоро она вновь обретет должное положение: ведь ты обещала дать мне вторую
возможность. Изменим позицию? Подушку под плечо? Налево или  направо?  Мне
бы не следовало лежать на тебе так долго, но я не хотел шевелиться.
     - И я не хотела - пока могла  удержать  часть  тебя  в  себе.  Ты  не
слишком тяжел, а у меня  широкие  бедра...  Вы,  сэр,  позволяете  женщине
вздохнуть. Хочешь, ляжем на бок? На какой?
     - Тебе так нравится?
     - Как тебе удобно.  Ох,  Теодор,  мне  кажется,  что  я  любила  тебя
давным-давно и ты вновь возвратился ко мне.
     (Лучше не трогать эту тему, мама Морин.)
     - Я буду любить тебя вечно, моя дорогая.
     (Опущено.)


     ...и сказал прямо, что не женится на ней, если она будет  против  его
вступления в армию.
     - И что же ответила ему Нэнси?
     -  Сказала,  что  рассчитывала  услышать  такой   ответ,   а   потому
намеревается во что бы то ни стало забеременеть, прежде чем он  отправится
служить. Нэнси обожает военных, как и ее мать. Ночью она пришла ко  мне  в
спальню и рассказала обо всем, поплакала, но не  очень  горько,  поскольку
все-таки "вскочила на пушку".
     Потом мы поплакали вдвоем - от радости. И я все объяснила  Брайану  и
Везерелам. У Нэнси вовремя не начались месячные - а это было месяц  назад,
- и венчание будет завтра или послезавтра.
     (Опущено.)
     - Дорогая, я бы хотел увидеть тебя.
     - О, дорогой. Лучше не включать лампу. Шторы не очень плотные,  да  и
из-под двери будет выбиваться свет. А вдруг отец спустится?
     - Хорошо, Морин. Я  не  стану  просить.  Мне  не  хочется,  чтобы  ты
рисковала. К тому же я отлично "вижу" тебя кончиками пальцев, а они у меня
очень чувствительные.
     - Они нежно ласкают меня, как ветерок.  Теодор,  когда  откроешь  мой
подарок, пожалуйста, будь осторожен.  Никому  его  не  показывай.  Там  не
только пара подвязок.
     - Я уже открыл его.
     - Тогда ты видел, какая я.
     - Неужели эта прекрасная девушка действительно ты?
     - Не дразнись, Брайан велел мне смотреть прямо в камеру.
     - Дорогая, если ты не любишь  смотреть  вниз,  то  мужчины  не  любят
смотреть вверх. Особенно я.  Особенно  когда  вижу  фотографию  прекрасной
обнаженной женщины.
     - Обнаженной! Да это моя лучшая шляпка!
     - Морин, из всех фотографий, что когда-либо попадали мне в руки,  эта
- самая очаровательная. Я всегда буду хранить ее.
     - Так-то лучше. Конечно, трудно поверить, но слышать  приятно.  А  ты
развернул маленькую бумажку?
     - С детским локоном? Ты его у Мэри срезала?
     - Теодор, я привыкла, что  меня  дразнят.  Ты  все  больше  и  больше
напоминаешь мне Брайана. Но когда  он  забывается,  я  кусаю  его  -  куда
попало. Могу и сюда.
     - Ой, не надо!
     - Тогда скажи, чей это локон.
     - Он вырос на твоем цветке, моя очаровательная, и я буду  носить  его
возле сердца. Поэтому-то я и хотел тебя видеть. Ты отхватила такой  локон,
что Брайан может заметить пропажу и спросить, куда он делся.
     - Скажу, что отдала мороженщику.
     - Он не поверит и поймет, что с тобой произошло новое приключение,  о
котором надо рассказать.
     - И потому не станет требовать, чтобы я выложила  все  немедленно,  а
просто переменит тему разговора. Но мне хочется рассказать ему  все  прямо
сейчас. Я мечтаю остаться с вами обоими, под открытым небом,  днем...  Эта
мысль не дает мне  покоя.  Милый,  там  на  комоде  свеча...  Я  не  люблю
электрического света. А свечка горит так тускло, что я не буду нервничать.
Можешь смотреть на меня при свече, если хочешь...
     - Да, дорогая! А где спички?
     - Давай-ка лучше я сама зажгу. Я отыщу в темноте  все  что  нужно.  А
можно мне тоже посмотреть на тебя?
     - Конечно. Какой контраст: красавица и чудовище.
     Она хихикнула и поцеловала его в ухо.
     - Скорее всего, козел. Или жеребец. Если бы я так  много  не  рожала,
Теодор, ты бы во мне не уместился.
     - Ты, кажется, говорила, что я напоминаю тебе Брайана?
     - Но он не жеребец. Пусти меня.
     - Выкуп!
     - О Боже, дорогой, не сейчас. А то мне вряд ли удастся зажечь спичку.
     Они встали с кровати и начали изучать друг друга при свете  свечи.  У
Лазаруса дух перехватило от ослепительной красоты Морин. Почти два года он
был лишен возможности наслаждаться видом обнаженного женского  тела  и  не
понимал, как обходился без такой великой привилегии. Дорогая, понимаешь ли
ты, как это важно для меня? Мама Морин, разве никто не говорил  тебе,  что
зрелая  женщина  прекрасней  девы?  Конечно,  твои  очаровательные   груди
частенько были наполнены молоком; но ведь для этого они и созданы. А я  не
хочу, чтобы они казались мраморными... Не хочу!
     Она тоже внимательно  изучала  его.  Ее  лицо  было  серьезно,  соски
напряглись.
     - Теодор-Лазарус, странная любовь моя, ты догадываешься, что я зажгла
лампу, чтобы увидеть тебя? Женщине не пристало проявлять подобный интерес,
но мне хочется видеть своего мужа обнаженным. Как, во  имя  сатаны  и