едственности, Минерва, ее простодушные  разговоры  казались  мне
куда интереснее,  чем  разговоры  взрослых,  всегда  тривиальные  и  редко
отличающиеся новизной.
     Элен Мейбери тоже заинтересовалась Дорой, и  оба  мы  неожиданно  для
себя оказались в роли родителей.
     Мы посовещались друг с другом и избавили девочку  от  присутствия  на
похоронах. С чем прощаться? С  обугленными  костями,  среди  которых  были
косточки не рожденного еще младенца? На отпевание мы ее тоже  не  пустили.
Через несколько недель, когда Дора как будто пришла в себя, и  после  того
как у меня нашлось время  поставить  могильный  камень  и  выбить  на  нем
подпись, я взял ее с собой на кладбище -  посмотреть.  Она  умела  читать:
прочла имена  и  даты  жизни  своих  родителей  и  единственную  дату  для
младенца.
     Скорбно так поглядела, а потом проговорила:
     - Значит, мама и папа никогда не вернутся. Да?
     - Да, Дора.
     - Выходит, ребята в школе правду говорили. А я надеялась.
     - Я знаю, дорогая. Тетя Элен сказала мне об этом. И  я  подумал,  что
тебе лучше все увидеть своими глазами.
     Она посмотрела на надгробие и серьезно сказала:
     - Вижу... я все поняла. Спасибо тебе, дядя Гибби.
     Она не плакала, поэтому у меня не было причин  брать  ее  на  руки  и
утешать. Я не смог ничего придумать.
     - Ну что ж, пойдем, дорогая?
     - Да.
     Мы приехали на Баке, которого я оставил у подножия  холма:  неписаное
правило запрещало ездить на мулах и прирученных прыгунах  среди  могил.  Я
спросил, не взять ли ее на руки или, может быть, на закорки.  Дора  решила
идти сама. Спустившись до половины склона, она остановилась.
     - Дядя Гибби?
     - Да, Дора.
     - Давай не будем рассказывать Баку об этом.
     - Хорошо, Дора.
     - А то он будем плакать.
     - Мы не скажем ему, Дора.
     Больше она ничего не сказала, пока мы не  вернулись  в  школу  миссис
Мейбери. А потом была очень тихой две недели и не  вспоминала  при  мне  о
родителях. Я думаю  -  при  других  тоже.  Она  никогда  не  просилась  на
кладбище, хотя мы ездили верхом почти каждый день и  часто  неподалеку  от
могильного холма,


     С опозданием на два земных года прибыл "Энди Джи", и капитан Зак, мой
сын от Филлис, прилетел на челноке, чтобы договориться о  высадке  третьей
волны эмигрантов. Мы выпили, я сказал, что остаюсь еще на  один  заход,  и
объяснил почему. Он смотрел на меня во все глаза.
     - Лазарус, ты свихнулся.
     - Не называй меня  Лазарусом,  -  негромко  попросил  я.  -  Это  имя
пользуется слишком большой известностью.
     - Ну хорошо. Впрочем, здесь никого нет, кроме нашей  хозяйки,  миссис
Мейбери, - так ты ее назвал?  Но  она  вышла  в  кухню.  Видишь  ли,  э...
Гиббонс, я подумываю, не слетать ли парочку раз на Секундус. Это  выгодно.
Учитывая нынешнее состояние дел, вкладывать капитал  на  Секундусе  теперь
безопаснее, чем на Земле.
     Я согласился, что он, безусловно, прав.
     - Да, - сказал он, - но в таком случае я вернусь сюда не раньше,  чем
через десять стандартных лет, а возможно, на путешествие уйдет  и  больше.
О, конечно, я тебе подчинюсь - ведь  ты  старший  партнер.  Но  ты  будешь
понапрасну тратить мои деньги, да и свои тоже. Видишь  ли.  Лаз...  Эрнст,
если ты считаешь, что должен позаботиться о ребенке - хотя я не  вижу  для
этого никаких оснований, - поедем все вместе. Девочку можно отдать в школу
на Земле, если дать расписку в том, что она покинет планету. Возможно, она
захочет поселиться на Секундусе - впрочем, я не знаю,  каковы  там  сейчас
иммиграционные правила, я уже давно там не бывал.
     Я покачал головой.
     - Что такое десять лет? Тьфу. Зак, я хочу увидеть, как вырастет  этот
ребенок, как встанет на ноги. Надеюсь выдать ее замуж, но это уже ее дело.
Я не хочу лишать ее корней: одно подобное потрясение  она  уже  передоила,
незачем подвергать ребенка новому.
     - Ну как хочешь.  Значит,  мне  вернуться  через  десять  лет?  Этого
хватит?
     - Более или менее, но не торопись.  В  первую  очередь  позаботься  о
наших доходах. Если затратишь на  это  больше  времени,  в  следующий  раз
загрузишься здесь чем-нибудь получше, чем продукты и текстиль.
     - В наше время выгоднее всего привозить на Землю продукты питания. Но
скоро придется торговать, минуя Землю, напрямую прямо между колониями.
     - Неужели дела так плохи?
     - Очень плохи. Они не желают учиться. А что за неприятности у тебя  с
банком? Может, продемонстрировать силу, пока "Энди Джи" крутится наверху?
     Я покачал головой.
     - Благодарю, капитан, но так дела не  делаются,  иначе  мне  придется
отправиться вместе с тобой.  К  силе  следует  прибегать,  лишь  когда  не
остается ничего другого и овчинка стоит выделки. А я собираюсь остаться.
     Дела собственного банка Эрнста Гиббонса не беспокоили. Он никогда  не
позволял себя тревожить по вопросам менее  важным,  чем  вопросы  жизни  и
смерти, а все прочие дела, большие и малые, решал по мере их поступления и
наслаждался жизнью. И воспитанием Доры. Заполучив Дору и Бака  -  или  это
они заполучили его? - он выбросил дикарские  удила,  которыми  пользовался
Лимер, сохранив металлические части,  и  велел  седельщику  братьев  Джонс
переделать уздечку и недоуздок. Сделал ему заказ и на седло, сам  набросал
чертеж и обещал заплатить больше, если тот сделает быстро. Шорник  покачал
головой, разглядывая набросок, но тем не менее седло соорудил.
     После  этого  Гиббонс  разъезжал  с  девочкой  на   Баке   в   седле,
рассчитанном на двоих: его седло находилось на обычном месте, а перед  ним
располагалось небольшое седельце с крохотными стременами... как раз на том
месте, где у обычного седла бывает  лука.  В  передней  части  седла  была
обшитая кожей дужка, за  которую  мог  держаться  ребенок.  Гиббонс  также
снабдил свое усовершенствованное седло двумя подпругами - так было удобнее
мулу и спокойнее всадникам на крутом склоне. Так они  проездили  несколько
лет, обычно тратя на прогулку час или более после школы, долго  беседовали
втроем или пели все вместе, причем Бак громко фальшивил, но всегда отбивал
копытом правильный ритм. Гиббонс вел,  а  Дора  подпевала.  Часто  пели  о
ломбарде - эту песенку Дора считала своей  и  понемногу  добавляла  к  ней
новые куплеты, в том числе и о конюшне Бака, что возле школы.
     Дора росла и превратилась  в  высокую,  стройную  девушку.  Маленькое
переднее седельце сделалось ей мало. После двух неудачных попыток  Гиббонс
купил кобылу: одну Бак отверг, потому что она показалась ему бестолковой -
он так  и  сказал:  "луповата",  -  а  другую,  потому  что  она  пожелала
воспользоваться преимуществами, предоставляемыми недоуздкам, и  попыталась
удрать.
     Гиббонс позволил Баку выбрать третью. Советы давала Дора,  а  Гиббонс
молчал.  Так  у  Бака  появилась  подруга,  а  Гиббонсу  пришлось   делать
пристройку к конюшне. Пока еще Бак жил в платном стойле и  был  рад  тому,
что дома его ждала Бьюла. Петь она не научилась и  разговаривала  немного.
Гиббонс  подозревал,  что  кобыла  попросту  опасается  открывать  рот   в
присутствии Бака, потому  что  она  всегда  охотно  разговаривала  или  по
крайней  мере  отвечала  хозяину,  когда  он  ездил  верхом  один.  К  его
удивлению, ездить ему пришлось на Бьюле, а Дора разъезжала на  жеребце,  и
стремена большого седла пришлось укорачивать.
     Но вскоре их пришлось снова удлинять - Дора росла и становилась  юной
женщиной. Бьюла родила  жеребенка;  Гиббонс  оставил  кобылку  себе,  Дора
назвала ее Бетти и всячески занималась дитятей. Поначалу кобылка брела  за
всеми под пустым седлом, потом Дора научила ее  возить  всадника.  Настало
время, когда ежедневные прогулки совершались уже вшестером, поездки  часто
заканчивались пикниками; миссис Мейбери ездила на Баке, самом  крепком,  а
самая легкая, Дора, - на Бетти. Гиббонс же обычно садился  на  Бьюлу.  Это
лето было для Гиббонса одним из самых счастливых. Они с Элен ездили  рядом
на взрослых мулах, а Дора на нетерпеливой кобылке скакала  впереди,  затем
возвращалась, и длинные каштановые волосы девушки развевались на ветру.
     Однажды Гиббонс спросил:
     - Элен, а мальчики уже начинают крутиться возле нее?
     - Ах ты, старый жеребец, ни о чем другом думать не можешь?
     - Ну что ты, дорогуша, просто я хочу знать.
     - Конечно, мальчики обращают на нее внимание, Эрнст. А она на них. Но
пока твое беспокойство излишне. Она девочка разборчивая  и  товар  второго
сорта не выберет.
     На следующее лето эти счастливые семейные  выезды  не  возобновились:
миссис Мейбери вдруг почувствовала возраст  и  теперь  влезть  на  мула  и
спуститься с него могла только с чьей-либо помощью.
     Когда пошли слухи о его монополии в банковском деле, Гиббонсу хватило
времени, чтобы подготовиться к разговору. Коммерческий  банк  Новых  Начал
был временным учреждением; они с Заккуром всегда учреждали подобный банк в
той колонии, которую заселяли. Чтобы  колония  росла,  необходимы  деньги:
бартером пользоваться неудобно.
     Поэтому Гиббонс не  удивился,  когда  его  пригласили  на  встречу  с
депутацией горожан, намеревавшихся обсудить именно этот  вопрос;  подобное
рано или поздно случалось повсюду. В тот вечер, причесывая свою шевелюру и
добавляя к ней  седины,  как  и  к  вандейковской  бородке  клинышком,  он
готовился к столкновению и освежал в памяти уже слышанные в прошлом  идеи:
как заставить воду течь в гору, как остановить  солнце  и  что  одно  яйцо
можно считать за два. Чем-то его порадуют сегодня, может быть,  чем-нибудь
новеньким? Он надеялся на это.
     Гиббонс выщипывал волосы из якобы отступающей назад шевелюры. Черт, с
каждым годом стареть все трудней и трудней. А затем  надел  свой  походный
килт... юбка не только впечатляла, но и позволяла лучше  укрыть  оружие  и
быстро достать его. Он почти не сомневался, что не успел  досадить  никому
настолько, чтобы обиженный решил взяться за оружие, однако когда-то - один
только раз  -  он  проявил  неоправданный  оптимизм  и  с  тех  пор  решил
придерживаться  верного  пессимистического  подхода.  Потом   он   кое-что
спрятал, запер, установил кое-какие устройства из тех, что Заккур доставил
с последним рейсом, - их не продавали в фактории "Доллар ребром", - открыл
дверь, запер ее снаружи и  пошел  своим  обычным  путем,  через  бар,  где
сообщил бармену, что вернется через несколько минут.
     Через три часа Гиббонс сумел выяснить одно: никто из  собравшихся  не
смог придумать нового способа снизить курс валюты, все их  предложения  он
слышал по меньшей мере пять сотен лет назад,  а  скорее  всего  тысячу,  и
каждое уходило корнями в глубокую историю.  В  самом  начале  собрания  он
попросил председателя дать указания писарю записывать каждый вопрос, чтобы
ответить сразу: он любил рассматривать дела в целом - и ему это позволили.
     Наконец председатель собрания Джим "герцог" Уорвик проговорил:
     - Стало быть, так, Эрни. Мы хотим национализировать, - надеюсь, я  не
ошибся в слове - коммерческий банк Новых Начал. Ты не относишься  к  числу
выборных, однако, как все понимают, являешься заинтересованным лицом  -  и
мы хотим услышать твое  мнение.  У  тебя  есть  возражения  против  нашего
предложения?
     - Нет, Джим, валяй дальше.
     - Что? Боюсь, я не понял тебя?
     - У меня нет никаких возражений против национализации банка. Если это
все, давайте разойдемся и отправимся спать.
     Кто-то среди собравшихся выкрикнул:
     - Эй, я задал вопрос и хочу, чтобы на  него  ответили:  что  будет  с
деньгами из Нового Питтсбурга?
     - А я о процентах! Процент дело скверное - так в Библии говорится!
     - Так как, Эрни? Ты же обещал ответить на вопросы.
     - Да, я обещал. Но если вы национализируете мой банк, лучше  задавать
вопросы вашему государственному казначею - или как  вы  его  там  захотите
назвать? Новому главе банка. Кстати, кто он? Следовало бы посадить  его  в
президиум.
     Уорвик стукнул молотком и сказал:
     - Так далеко мы еще не  зашли,  Эрни.  В  настоящее  время  совет  из
выборных образует финансовый комитет, раз мы намереваемся  продолжать  это
дело.
     - Что ж, продолжайте, я умолкаю.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Именно то, что сказал: я пас. Человеку не  нравится,  когда  соседи
недолюбливают его. Жителям поселка не нравится, что  я  делаю,  иначе  это
собрание никогда бы не состоялось. Поэтому я кончаю с делом. Банк закрыт и
завтра  не  откроется.  Он  закрыт  насовсем,  и  я  не  буду  больше  его
президентом. Поэтому я спросил вас: кто будет вашим казначеем? Как и  всем
остальным, мне бы хотелось узнать: что у нас впредь будет деньгами и  чего
они будут стоить?
     Наступила   мертвая   тишина.   Но   вскоре   председателю   пришлось
основательно  постучать  молотком,  да  и  сержанту  нашлось  дело  -  зал
взорвался криками: "Что будет с моим кредитом на семена?", "Ты должен  мне
деньги!", "Я продал Хенку Бродски мула под расписку - что я получу?",  "Ты
не имеешь права обращаться с нами подобным образом!"
     Гиббонс спокойно сидел, стараясь, чтобы  никто  не  заметил,  как  он
напряжен. Наконец Уорвик заставил всех успокоиться.  А  потом  проговорил,
вытирая пот со лба:
     - Эрни, я полагаю, ты должен предоставить какие-то объяснения.
     - Безусловно,  мистер  председатель.  Ликвидацию  будем  проводить  в
соответствии  с  вашими  распоряжениями.  Вклады  будут   выплачены   теми
банкнотами, в которых были внесены. Что же касается долгов перед банком  -
ну не знаю, все зависит от политики, которой решит  придерживаться  совет.
Да, кстати - кажется, я банкрот. Но уточнить детали смогу лишь после того,
как вы мне объясните, что все это значит и каким  образом  вы  собираетесь
национализировать мой банк.
     Кстати, вынужден сделать  следующий  шаг:  фактория  "Доллар  ребром"
более не принимает банкноты, поскольку они могут  превратиться  в  простые
бумажки. Каждая сделка будет бартерной. Но покупать мы  по-прежнему  будем
за банкноты. Впрочем, я снял прейскурант, прежде чем идти сюда сегодня,  -
мой товар  в  настоящее  время  является  единственным  обеспечением  этих
банкнот. А значит, я могу поднять цены. Все будет зависеть от одного -  не
является ли ваша национализация просто замаскированной конфискацией.


     Несколько   дней   подряд   Гиббонсу   пришлось   объяснять   Уорвику
элементарные принципы банковского и валютного дела, терпеливо и остроумно.
Выбор пал  на  Уорвика  случайно,  потому  что  остальные  члены  комитета
обнаружили,  что  чересчур  заняты  делами  на  собственных   фермах   или
предприятиях и не могут  принять  на  себя  ответственность.  Впрочем,  на
должность национального банкира или государственного казначея - в названии
еще не сошлись - нашлась одна кандидатура: свои услуги предложил фермер по
фамилии Лимер,  однако  его  самовыдвижение  на  сей  пост,  подкрепленное
ссылками на унаследованный банковский опыт и ученую  степень,  успехом  не
увенчалось.
     Первое  потрясение  Уорвик  испытал,  описывая  вместе  с   Гиббонсом
содержимое сейфа (других сейфов на Новых Началах, кажется, не было,  и  уж
во всяком случае только он был изготовлен на Земле).
     - Эрни, а где же деньги?
     - Какие деньги, "герцог"?
     - Он еще спрашивает, какие деньги! Судя по расходным книгам,  у  тебя
тысячи тысяч долларов. Твоя собственная торговая фактория  имеет  доходный
баланс в миллион. Кроме того, я знаю, что ты получаешь залоговые платежи с
трех или четырех дюжин ферм и в течение года не выдал ни одной ссуды.  Вот
тебе одна из основных причин для жалоб, Эрни. Поэтому  выборные  и  решили
действовать: деньги в банк стекаются, а из него ничего не  выходит.  Денег
не хватает повсюду. Итак, говори: куда ты их дел?
     - Сжег, - невозмутимо ответил Гиббонс.
     - Что?
     - А что? Куча росла, становилась слишком большой, и, хотя у нас здесь
не слишком много воров, я не решился держать деньги  вне  сейфа.  Ведь  их
могли бы украсть. Поэтому последние три года, как только в банк  поступали
деньги, я их сжигал, чтобы чувствовать себя спокойно.
     - Боже милостивый!
     - В том-то и дело, "герцог", что это просто бумажки.
     - Как бумажки? Это деньги!
     - А что такое деньги, "герцог"? У тебя  есть  с  собой?  Ну,  скажем,
десятидолларовая бумажка? - Уорвик с потрясенным видом  протянул  Гиббонсу
одну бумажку. - А ну-ка, почитай, "герцог"! - велел Гиббонс. - Дело  не  в
красивых рисунках, не в бумаге, которую здесь не сделаешь; ты почитай, что
на ней написано.
     - На ней написано, что это десять долларов.
     - Так оно и есть. Но главное в том, что банк примет твою банкноту  по
номинальному достоинству в качестве выплаты долга.  -  Гиббонс  извлек  из
сумки тысячедолларовую банкноту - Уорвик с ужасом следил за его движениями
- и поджег ее, потом вытер пальцы о стул. -  Пустая  бумажонка,  "герцог",
пока она у меня в руках. Но если я пускаю  ее  в  оборот,  она  становится
векселем, который я должен  беречь.  Подожди-ка,  запишу  номер  серии;  я
учитываю то, что сжигаю, чтобы знать, сколько еще  осталось  в  обращении.
Достаточно много - но я могу сказать тебе с точностью до доллара,  сколько
именно. А ты принимаешь векселя? Кстати, о долгах перед банком. Кто  будет
их получать? Ты или я?
     Уорвик казался озадаченным.
     - Эрни, я не знаю. К черту, ведь я механик по  профессии.  Но  ты  же
слыхал, что они говорили на собрании.
     - Ага, слыхал. Люди, даже весьма смышленые, всегда ожидают  чудес  от
правительства. Давай-ка  закроем  эту  железку,  отправимся  в  "Уолдорф",
возьмем пивка и поговорим.


     ...или должна быть, "герцог", простой  учетной  службой  и  кредитной
системой, в которой средства обмена стабильны. Еще немного - и  ты  будешь
разорять людей: грабить Петера, чтобы заплатить Полу.
     "Герцог", я всеми силами старался поддерживать стабильность  доллара,
удерживая на постоянном уровне основные цены,  в  частности,  на  семенную
пшеницу. В течение двадцати лет "Доллар ребром" платил одну и ту  же  цену
за первоклассное семенное зерно, а потом  продавал  его  за  те  же  самые
деньги, порой даже в убыток себе. Семенное зерно  не  слишком-то  пригодно
для денежного обеспечения, оно может иссякнуть.  Но  у  нас  нет  пока  ни
золота, ни урана, а какая-то база для денежного обращения необходима.
     А теперь смотри, "герцог". Когда ты откроешь свою  сокровищницу,  или
правительственный центральный банк, или  как  хочешь  зови  его,  на  тебя
начнут  давить.  Снижай  величину  процента.  Увеличивай  денежный  запас.
Гарантируй фермеру высокие цены на то, что он продаст, низкие - на то, что
покупает. Но несмотря ни на что, тебя, брат, будут  обзывать  еще  худшими
словами, чем меня.
     - Эрни, ничего другого мне не остается - ты знаешь, как это делается,
значит, тебе и быть общественным казначеем.
     Гиббонс расхохотался от души.
     - Ты рехнулся. Я страдал этой головной болью более  двадцати  лет,  а
теперь твоя очередь. Раз хватанул мешок, так и держи  его.  Если  я  снова
подставлю свою спину, мы добьемся одного: линчуют нас вместе,


     Произошли перемены. Элен Мейбери вышла за вдовца Паркинсона  и  стала
жить с ним в небольшом новом доме на ферме, где работали теперь  двое  его
сыновей.  Дора  Брендон  стала  директором  начальной  школы,  по-прежнему
называвшейся школой миссис Мейбери. Эрнст Гиббонс отошел от банковских дел
и  сделался  номинальным  компаньоном  на  главном  складе  Рика,  а   его
собственные амбары лопались от товара, припасенного для  "Энди  Джи".  Ему
хотелось, чтобы корабль не опоздал, поскольку на новый  налог  приходилось
тратить деньги, отложенные для торговли, а инфляция съедала  покупательную
силу этих денег. Торопись, Зак, а то нас разорят!
     Наконец в небе Новых Начал появился корабль, и капитан Заккур  Бриггс
спустился с пе