.
     - Ты расстроилась, моя смелая Дора?
     - Немного. Не слишком. Ах... Стыдно сказать  -  мне  захотелось.  Это
извращение, да?
     - Длинноногая Лил, ты возбуждаешься от всего.  Да,  в  общем-то  твоя
реакция извращенная - она на удивление часто  встречается,  когда  человек
впервые сталкивается со смертью. Стыдиться  нечего.  Это  просто  рефлекс.
Кстати, брось комбинезон - смыть кровь с тела гораздо проще, чем с одежды.
- Он отодвинул брус и открыл ворота.
     - Мне  уже  случалось  видеть  смерть.  Когда  умерла  тетя  Элен,  я
расстроилась гораздо сильнее, но нисколько не возбудилась.
     - Я  хотел  сказать,  когда  впервые  встречаешься  с  насильственной
смертью. Дорогая, я хочу вытащить тела наружу, прежде чем кровь  впитается
в землю. А поговорить можно потом.
     -  Ты  не  сможешь  погрузить  их  один.  Я  в  самом  деле  не  хочу
расставаться с тобой сейчас, действительно не хочу.
     Лазарус остановился и посмотрел на жену.
     - А ты расстроилась гораздо больше, чем позволяешь себе показать. Это
тоже часто бывает: человек  машинально  действует  решительно,  а  реакция
приходит поздней. Так что перебори себя. Я не хочу надолго оставлять ребят
дома одних. А сажать их в фургон  рядом  с  этими  скверными  тушами  тоже
незачем. Убеди себя, что я отошел недалеко, метров на триста, а  сама  тем
временем поставь чайник. Когда я вернусь, придется помыться, даже если  на
меня не попадет ни капли крови.
     - Да, сэр.
     - Дора, в твоем голосе не слышно радости.
     - Я сделаю так, как ты хочешь. Но можно было бы разбудить  Заккура  и
попросить его посидеть с ребятами. Он уже привык.
     - Ну  хорошо,  дорогая.  Только  давай  сперва  их  погрузим.  Можешь
поддерживать их за ноги,  пока  я  буду  таскать.  Но  если  тебя  вырвет,
останешься с детьми, а я все сделаю сам.
     - Не вырвет. Я почти ничего не ела.
     - Я тоже. -  Продолжая  заниматься  этим  неприятным  делом,  Лазарус
сказал: - Дора, а ты превосходно среагировала.
     - Я заметила твой сигнал. У меня хватило времени.
     - Тогда я еще не был уверен, что он осмелится вытащить пистолет.
     - В самом деле, дорогой?  Я  знала,  что  они  хотели  убить  тебя  и
изнасиловать меня, - еще до того, как  они  если  за  стол.  Разве  ты  не
чувствовал этого? Поэтому я постаралась получше  накормить  их,  чтобы  им
стало трудно двигаться.
     - Дора, а ты действительно ощущаешь чужие эмоции?
     - Да ты только взгляни на его физиономию, дорогой. И дети его  ничуть
не лучше. Просто я не была уверена, что ты с ними справишься.  И  решилась
уже покориться насилию, если это могло бы спасти нас.
     - Дора, -  грустно  произнес  Смит,  -  я  допустил  бы,  чтобы  тебя
изнасиловали, только в том случае, если иначе мне  не  удалось  бы  спасти
твою жизнь. Сегодня, слава Богу, обошлось. Семейка  Монтгомери  показалась
мне подозрительной уже у ворот. Три пистолета на поясе, а мой под килтом -
могли возникнуть проблемы. Если бы он намеревался убить меня, незачем было
тянуть. Надежная моя, три четверти успеха  в  любой  схватке  обеспечивает
решительность, надо лишь уметь уловить момент. Поэтому я так горд тобой.
     - Но ты же все сделал сам, Лазарус. Дал мне сигнал,  остался  стоять,
когда он велел тебе садиться,  а  потом  отошел  к  другому  концу  стола,
стараясь держаться подальше, когда я начну  стрелять.  Спасибо  тебе.  Мне
оставалось только выстрелить, когда он достал пистолет.
     - Конечно, я старался не попасть тебе под руку, дорогая. В моей жизни
это уже не первый случай. Но лишь твой  точный  выстрел  избавил  меня  от
необходимости возиться с папашей, а дал возможность всадить нож в Дэна.  А
Леди занялась Дарби. Вы, девушки, не дали мне разорваться  натрое.  Это  я
всегда считал трудным делом.
     - Ты же учил нас обеих.
     - Ммм, да. Однако это не умаляет твоей заслуги. Когда он выдал  себя,
ты выстрелила, не потеряв даже доли секунды. Словно  ты  собаку  съела  на
пистолетной стрельбе. Обойди-ка фургон и подержи мулов - я  открою  дверцу
сзади.
     - Да, дорогой.
     Не успела она подойти к передней паре мулов и  ласково  заговорить  с
ними, как Смит окликнул ее:
     - Дора! Иди скорей сюда!
     Она вернулась.
     - Погляди-ка. - Смит вытащил из фургона  плоский  кусок  песчаника  и
опустил на землю рядом с трупами. На камне было написано:

                                   БАК
                             РОДИЛСЯ НА ЗЕМЛЕ
                              в 3031 от Р.Х.
                         УМЕР НА ЭТОМ САМОМ МЕСТЕ,
                            НЕ ДОЖИВ ДО 37 ЛЕТ.
                            ОН ВСЕ ДЕЛАЛ ХОРОШО.

     - Что это,  Лазарус?  Понятно,  что  они  хотели  изнасиловать  меня:
наверное, много недель не видели женщин. Понятно даже,  зачем  они  хотели
убить тебя: они готовы были на все, чтобы добраться до меня. Но  зачем  им
понадобилось красть камень?
     - Не ломай голову, дорогая. Люди, не уважающие  чужой  собственности,
способны на все. Они украдут что угодно, даже если вещь прибита  гвоздями.
Даже если она не нужна им. - Смит помолчал и добавил: - Если бы я знал  об
этом раньше, то не  дал  бы  им  шанса.  Таких  людей  следует  уничтожать
немедленно. Проблема только в том, как быстро распознать их.
     Минерва,  Дора  была  единственной  женщиной,  которую  я  любил   до
самозабвения. Я знаю, что не сумею объяснить почему. Я не  любил  ее  так,
когда женился на ней; тогда у Доры еще не было времени показать мне, какой
может быть истинная любовь. О, конечно, я полюбил ее  сразу,  но  то  была
любовь дряхлеющего отца к любимому ребенку  или  нечто  подобное  чувству,
которое можно испытывать к любимому домашнему животному. Я женился на  ней
не по любви, а потому,  что  восхитительное  дитя,  которое  подарило  мне
столько радостных часов, хотело  иметь...  моего  ребенка.  И  существовал
единственный способ подарить ей  то,  что  она  хотела,  и  потешить  свое
самолюбие. Поэтому я почти хладнокровно рассчитал цену и  решил,  что  все
обойдется мне настолько дешево, что я вполне могу  сделать  Доре  подобный
подарок. Подумаешь, она же эфемерка. Пятьдесят, шестьдесят, семьдесят,  от
силы восемьдесят лет - и она умрет.  Можно  пожертвовать  такой  малостью,
чтобы украсить прискорбно короткую жизнь моей приемной  дочери,  -  так  я
думал тогда. Это немного, и я могу принести такую жертву. Да будет так!
     Остальное попросту следовало из того, что я  не  признаю  полумер,  -
продвигаясь к цели, следует идти на все. Я рассказал тебе о  некоторых  из
возможностей; вероятно, я не упомянул, что подумывал на время  жизни  Доры
остаться капитаном "Энди Джи", а Заккур Бриггс  мог  бы  заняться  земными
делами или выкупить свою долю, если это его не устроило бы.  Но  если  для
меня восемьдесят лет в космическом корабле - пустяк, то для Доры это целая
жизнь, и она могла  бы  не  согласиться.  К  тому  же  корабль  отнюдь  не
идеальное место для воспитания детей. А что с  ними  делать  потом,  когда
вырастут? Высаживать на первых попавшихся планетах? Это не дело.
     И я  решил,  что  мужу  эфемерки  следует  самому  стать  эфемером  -
насколько  это  возможно.  И  следствия  такого  решения  привели  нас   в
Счастливую долину.
     Счастливая долина - самая счастливая  во  всех  моих  жизнях.  И  чем
больше я жил с Дорой, тем больше любил ее. Своей любовью  она  учила  меня
любить, и я учился - правда, медленно, ибо не был  прилежным  учеником.  Я
увяз в своих привычках и не имел ее природного дара. Но я учился. И понял,
что  наивысшее  удовлетворение  состоит  в  том,  чтобы  подарить  другому
человеку покой, тепло и счастье, и тебе повезло, если у  тебя  есть  такая
возможность.
     Но чем глубже познавал я любовь,  проживая  день  за  днем  вместе  с
Дорой, и чем счастливее становился, тем больше ныло  сердце  при  мысли  о
том, что недолгое счастье скоро  закончится.  А  когда  ему  действительно
настал конец, я прожил холостяком почти целый век. А потом женился, потому
что Дора научила меня примиряться со смертью. Она тоже знала, что короткая
ее жизнь неминуемо закончится смертью... знала, как и  я.  Но  учила  меня
жить сегодняшним днем, не оставлять ничего на завтра... С трудом преодолел
я скорбь приговоренного к жизни.


     Мы удивительно хорошо жили с ней! Работали до  упаду,  поскольку  дел
всегда хватало, и наслаждались каждой минутой.  Но  никогда  не  искали  в
жизни только удовольствий. Иногда, пробегая через  кухню,  я  хлопал  Дору
пониже спины и гладил ее грудь, а она быстро улыбалась в ответ; иногда  мы
целый час бездельничали на крыше, глядя, как заходит  солнце,  как  встают
луны, зажигаются звезды, и не пренебрегая при этом  "эросом",  -  и  жизнь
наша становилась прекраснее.
     Наверное, ты думаешь, что в течение многих лет секс был  единственным
нашим активным развлечением. Да, это занятие всегда было у нас  на  первом
месте, потому что Дора в семьдесят лет оставалась такой же пылкой, как и в
семнадцать. Обычно я здорово уставал,  чтобы  играть  в  шахматы,  хотя  и
сделал набор фигурок и доску. Других игр мы не имели, да  и  некогда  было
играть; всегда были очень заняты. Мы развлекались иначе: часто один из нас
читал вслух, а другой вязал, или готовил, или занимался другим делом.  Или
пели хором, кидая в такт зерно или навоз.
     Мы  работали  вместе,  когда  это  было  возможно;  разделение  труда
обусловливалось лишь  естественной  необходимостью.  Я  не  могу  выносить
младенца или  выкормить  его  грудью,  но  нянька  из  меня  великолепная.
Кое-чего Дора просто не могла делать, потому что сил не хватало,  особенно
на  последних  месяцах  беременности.   Она   готовила   лучше   меня   (я
совершенствовался  несколько  столетий,  но  так  и   не   достиг   такого
мастерства). И при этом ухаживала за младенцем и приглядывала за младшими,
теми, кто был еще слишком мал, чтобы помогать мне в  поле.  Я  чаще  всего
готовил ужин, пока она возилась с детьми, а она помогала мне  работать  на
ферме и в особенности в саду. Дора ничего не знала о фермерском  деле,  но
она училась.
     Не умела она и строить, но и тут выучилась кое-чему. Я большей частью
работал на высоте, а она лепила сырцовые кирпичи, всякий  раз  безошибочно
добавляя необходимое количество соломы. Сырец не слишком хорош  для  этого
климата, здесь слишком часто бывают дожди, и нередко наша  стена  оплывала
от дождя раньше, чем я успевал навести крышу.
     Но строить приходилось из того, что под рукой. Наше  счастье,  что  у
нас были пологи фургонов. Ими мы прикрывали стены, пока я не  сумел  найти
способ их защиты от воды. О хижине из бревен я  даже  не  думал:  лес  рос
слишком далеко.  Мне  с  мулами  приходилось  тратить  целый  день,  чтобы
привезти  два  бревна;  строительство  в  здешних  условиях  -   вещь   не
рациональная.  И  я  приспособился  обходиться  более  мелкими  деревьями,
росшими вдоль берегов реки Бака, толстые бревна шли только на  перекрытия.
Кроме того, я не хотел возводить дом, который может сгореть. Ребенком Дора
едва не погибла в огне, и я не хотел снова рисковать жизнью Доры и детей.
     Но как защитить крышу сразу и от дождя, и от пожара?
     Мимо ответа я проходил раз сто, прежде чем сумел заметить его.  Когда
ветер и непогода, тление, прыгуны  и  насекомые  разделывались  с  мертвым
драконом, оставался совершенно несокрушимый скелет. Я обнаружил это, когда
попробовал сжечь останки чудовища, лежавшие слишком близко от нашего дома.
Я не понял, почему так происходит. Быть может, биохимию  этих  драконов  и
исследовали за прошедшие с тех пор века, но тогда у меня для этого не было
ни оборудования, ни времени, да и особого интереса; я  был  слишком  занят
делами домашними. Поэтому я просто обрадовался находке. Шкуру на  брюхе  я
превратил в водостойкие  и  огнестойкие  листы,  бока  и  спина  пошли  на
черепицу. Позже я обнаружил много способов использовать и кости.


     Оба мы преподавали как дома, так  и  вне  его.  Наверное,  дети  наши
получили странное  образование.  Но  на  Новых  Началах  девушку,  умеющую
сделать удобное и красивое седло из шкуры  мертвого  мула,  решить  в  уме
квадратное уравнение, точно стрелять из ружья или лука, приготовить легкий
и вкусный омлет, читать наизусть  Шекспира,  зарезать  свинью  и  вылечить
свинью, нельзя было назвать невежественной. Кроме этого все наши  девчонки
и мальчишки  умели  делать  и  многое  другое.  Вынужден  признаться:  они
разговаривали на достаточно сочном английском, особенно  после  того,  как
организовали театр "Новый Глобус" и одну за другой ставили  пьесы  старины
Билла. Конечно, они имели неточное  представление  о  культуре  и  истории
старой Земли, но, по-моему, это их не задевало. Мы располагали несколькими
книгами в переплете - в основном это  были  справочники  -  да  дюжиной  с
небольшим развлекательных книг,  зачитанных  до  смерти.  Наши  ребята  не
видели ничего странного в том, что учиться читать им приходилось  по  "Как
вам это понравится" [пьеса В.Шекспира]. Никто не говорил им, что пьеса для
них слишком сложна, и они пожирали  ее,  обнаруживая  "языки  у  деревьев,
книги в бегущих ручьях, молитвы в камнях и добро в каждой вещи".  И  никто
не находил странным, когда пятилетняя  девочка  говорила  стихами,  изящно
декламируя сложный текст.  Я  решительно  предпочитал  Шекспира  различным
поэтическим новшествам типа разных там "Боэбоби... гзигзи-гзэо".
     Вторыми по популярности после книг Шекспира (и первыми, когда Дора  в
очередной раз начинала полнеть) шли мои медицинские книжки:  по  анатомии,
гинекологии и акушерству. Любые роды были  событием  -  котята,  поросята,
жеребята, щенки, ягнята, - но рождение очередного ребенка Доры всегда было
суперсобытием. И на той иллюстрации, где изображалась мать  с  ребенком  в
разрезе, всякий раз появлялись новые отпечатки пальцев. В конце концов эту
картинку и несколько других, иллюстрирующих нормальный ход родов, пришлось
вырвать и повесить на стену, чтобы спасти книги. После  этого  я  объявил,
что желающие могут изучать картинки в свое удовольствие,  но  запретил  их
трогать, пригрозив трепкой. После чего, приводя угрозу в исполнение, я был
вынужден  отшлепать  Изольду.  Экзекуция  причинила  куда   больше   вреда
старенькому отцу, чем младенческой попке. Впрочем, девчонка  помогала  мне
сохранить  лицо,  сопровождая  слабое  похлопывание  громкими  воплями   и
слезами.
     Мои медицинские книги произвели один странный  эффект.  Наши  дети  с
детства  знали  английские  термины,  описывающие   анатомию   и   функции
человеческого организма. Элен  Мейбери  никогда  не  прибегала  к  сленгу,
разговаривая с  беби  Дорой,  Дора  тоже  всегда  разговаривала  с  детьми
корректно. Но чтение моих книг ввергло их в  интеллектуальный  снобизм,  и
сложные латинские слова просто очаровывали их. Если я, как обычно, говорил
"матка", то какой-нибудь шестилетка, непременно  невозмутимо  информировал
меня, что в книге написано  "утерус".  Или  же  в  дом  врывалась  Ундина,
извещая всех, что козел Борода "копулирует" с Шелковинкой. Ребята  тут  же
бросались  к  козам,  чтобы  понаблюдать  за  процессом.  Обычно   лет   в
четырнадцать-пятнадцать они избавлялись от этой ерунды  и  вновь  начинали
говорить на обычном английском, как и их родители. Впрочем, полагаю, вреда
от этого не было.
     То, что наши отношения не интересовали детей, как отношения животных,
понемногу вошло у них в привычку.  Дору,  по-моему,  не  очень  беспокоили
случавшиеся иногда нарушения нашего уединения, потому что остаться  вдвоем
становилось все сложнее и сложнее. Лет  через  двенадцать  или  тринадцать
после того, как мы пришли в долину, я наконец выстроил большой дом.  Такое
долгое строительство объяснялось тем, что я лишь время от  времени  уделял
ему внимание. Мы переселились в еще не законченное сооружение, потому  что
в старом уже не помещались, да и очередной младенец (Джинни) уже находился
на пути в этот мир.
     Отсутствие  уединения  Дору  не  волновало,  потому  что   ее   милое
сладострастие  было  целомудренным.  На  мне  же  оставило  отпечаток   то
общество, в котором я вырос, - общество, свихнувшееся на всем, а  на  этом
особенно. Дора во многом помогла мне исцелиться,  но  я  так  и  не  сумел
достигнуть ее ангельской невинности.
     Невинностью я именую не детское невежество -  я  говорю  об  истинной
невинности умной, опытной взрослой женщины, не таящей  в  себе  зла.  Дора
была столь же прямодушна, сколь и чиста. Она знала, что за  поступки  надо
отвечать. Она понимала, что "вместе со шкурой слезет и хвост", что "нельзя
быть немножко беременной" и что, вешая человека медленно, мы не  оказываем
ему любезность. Трудные решения она принимала без колебаний, беря на  себя
всю тяжесть последствий, если решение  оказывалось  ошибочным.  Она  могла
извиниться и перед ребенком,  и  перед  мулом.  Но  это  случалось  редко,
поскольку честность редко позволяла ей сделать ошибку.
     Оступаясь, она не занималась  самобичеванием,  а  исправляла  ошибки,
училась на них и особенно не сокрушалась по их поводу.
     Должно  быть,  эти  качества  были  врожденными:  что-то,   наверное,
добавила и  Элен  Мейбери,  которая  воспитывала  ее.  Элен  Мейбери  была
женщиной разумной  и  чувствительной.  Если  подумать,  оба  эти  свойства
подкрепляют друг друга. Личность чувствительная, но неразумная  вечно  все
перепутает,  у  нее  все  будет  не  так.  Персона  же  разумная,  но   не
чувствительная... Впрочем, таких я еще не встречал и не уверен  даже,  что
подобное существо способно существовать.
     Элен Мейбери родилась на Земле,  но,  перебравшись  на  новое  место,
сумела избавиться от скверного воспитания -  и  избавила  ребенка  Дору  и
Дору-девушку от вредных норм умирающего общества. Кое о чем мне рассказала
сама Элен, но больше я узнал от самой  Доры,  когда  она  стала  женщиной.
Знакомясь с той незнакомкой, на которой женился, - а семейные пары  всегда
начинают совместную жизнь, будучи в некотором смысле совсем не  знакомыми,
сколько бы они ни знали друг друга,  -  я  узнал,  что  Доре  известно  об
отношениях, некогда существовавших между  Элен  Мейбери  и  мною,  включая
экономическую, социальную и физическую стороны вопроса.
     Это не заставило Дору ревновать меня к тете Элен: для  Доры  ревность
была просто словом, говорившим ей не более  чем  слово  "закат"  земляному
червю. Способность ревновать так и не развилась  в  ней.  Отношения  между
Элен и мной она считала естественными, разумными и вполне пристойными.  По
сути дела, я был уверен,  что  пример  Элен  послужил  для  Доры  решающим
фактором, когда она выбрала меня  в  супруги,  ибо  о  моем  очаровании  и
красоте говорить не приходилось. Элен не учила Дору  считать  секс  чем-то
священным: на собственном примере она  показала  ей,  что  секс  -  просто
способ, позволяющий двоим людям быть счастливыми.
     Взять хотя бы тех трех  стервятников,  которых  мы  убили.  Будь  они
добрыми и порядочными - скажем, такими,  как  Айра  и  Галахад,  -  в  тех
обстоятельствах,  когда  на  четырех  мужчин  приходится  одна  женщина  и
соотношение не может измениться, полагаю, Дора вошла бы в их  положение  и
легко и естественно перешла бы к многомужеству, да еще сумела  бы  убедить
меня, что подобное решение является для всех наилучшим.
     Кроме того, дополнительные мужья не заставили бы ее нарушить брачного
обета: Дора не клялась мне в вечной верности; я не позволяю женщине давать
мне подобное обещание, ведь приходит  такой  день,  когда  его  приходится
нарушать.
     Так что Дора вполне смогла бы сделать счастливыми четверых порядочных
честных мужчин. У Доры не было  болезненных  привычек,  мешающих  человеку
любить все больше и больше, - Элен постаралась. Кстати, еще  греки  знали,
что одному мужчине не погасить огня в кратере Везувия.  Или