дня почувствовалось присутствие каменного монстра: старые одноэтажные домики сменились полинялыми, когда-то белыми коробками. Потом опять пошли коттеджи, теперь уже новенькие, богатые, зачастую недостроенные - все красный или белый кирпич и сверканье оцинкованного железа на крышах. Кирпичные заборы в человеческий рост заканчивались острыми пиками металлических решеток. И наконец, плотными рядами встали безликие бетонные многоэтажки. Они въезжали в район новостроек. Надя указывала дорогу, которая Роману напоминала хитроумный лабиринт. Правда, и Надя пару раз сбивалась с пути, пока наконец не отыскала среди схожих кварталов нужный ей лоскут. Машины оставили на стоянке возле железнодорожных путей, и через пустырь, заросший березняком, беглецы направились к стоящему несколько на отшибе панельному дому. Никто не спрашивал, откуда у Нади взялись ключи от двухкомнатной квартиры на первом этаже.
     С первого взгляда было видно, что в квартире давно никто не жил. Из мебели только несколько табуреток, стол да буфет сохранилась на кухне. В комнатах на полу валялись грязные засаленные матрасы. На окнах висели полуистлевшие занавески. Повсюду серым пухом кучерявилась пыль. Но все так устали, что тут же повалились на матрасы. И проспали без просыпа до утра.
     Утро же повергло их в недоумение и растерянность.
     - Я спрашиваю, каковы ваши планы, да и есть ли они вообще? - повторял Роман, расхаживая по крошечной кухоньке, с непривычки постоянно натыкаясь на стены. Давненько он не жил в таком ограниченном пространстве.
     Он вообще не любил каморок, низких потолков, коридорчиков, где нельзя развернуться, в этих закоулках он физически ощущал, как истаивает его сила.
     - У нас один план, - хмуро отвечал Стен, - они не должны попасть в Беловодье, а остальное меня мало волнует.
     - "Мало волнует", - передразнил его Роман. - Я понимаю, ты смелый человек, а я нет. И не желаю подыхать только потому, что кому-то хочется сорвать большой куш.
     - Мне тоже не хочется умирать, - признался Стен, - но что делать, если зацвел бамбук.
     - Зацвел бамбук? - переспросила Лена.
     - Ну да. А его семенами питаются крысы. Они плодятся и собираются в стада, и полчища крыс лезут и лезут, не обращая внимания на смерть дружков, и остановить их нашествие невозможно.
     - Пока они не потонут в озере, - напомнил Роман. - Значит, у нас один выход - заманить их в воду и утопить.
     - Беловодье для этой цели не подойдет, - заметил Алексей. - Они его просто-напросто сожрут.
     - Это смешно? - спросил Меснер и приготовился улыбнуться, ему показалось, что кто-то пошутил, только он не понял - кто.
     Все замолчали. Да, с крысами было как-то понятнее, чем с людьми. Крыс много, но их можно давить, в этом нет ничего аморального. Давить людей, как крыс, невозможно.
     - Мы имеем надежду на то, что никто не войдет в Беловодье без ожерелья. Люди, которые имеют водяную защиту, защищены, - напомнил Меснер.
     - Это ограда неуязвима, - поправил его Алексей. - А люди всегда слабы.
     - Ты бежал из Беловодья зря. Теперь у тебя нет защиты. Если бы ты остался с нами, все было бы о'кей. - Меснер не удержался, чтобы не попрекнуть отступника.
     - Чужие ошибки не стоит считать. Можно оказаться в накладе. - И, откинув голову назад, Стен смерил надменным взглядом Эда.
     Меснеру хотелось возразить. Но подходящих слов не находилось.
     - Скажите, господа, а чем так важно это Беловодье? - насмешливо спросил Роман. - Надыбали себе ценное местечко и никого к нему подпускаете. Ну как же - молочные реки, кисельные берега. К тому же в ближайшем будущем ожидается большое поступление киселя. Ни с кем вам, ребята, не хочется делиться, и антимонопольное законодательство вам не указ.
     - Беловодье важно не только для нас, но и для всей Земли, - неожиданно ответил Стеновский.
     - Ты же сам оттуда сбежал! - рассмеялся Роман.
     - Да. Но по другой причине.
     - И в чем же его ценность, объясни?
     - Когда-нибудь поймешь, а объяснить тут ничего нельзя. - От Романа не укрылось, что, говоря о Беловодье, Стеновский испытывал странное волнение. Или даже боль? Причем боль почти физическую.
     Впрочем, все они не были искренними до конца. И Роман это понимал. Присутствие Лены позволяло ему ненароком касаться рук своих новых друзей (он все же осмеливался называть их друзьями) и подслушивать их планы.
     Юл его опять удивил. Роман полагал, что мальчишка думает только о мести и в мыслях у него лишь "убийца, убийство, смерть". Но в душе Юла мертвой водой разлилась пустота. Ему хотелось посадить в Беловодье голубые розы. Почему-то они должны были цвести посреди зимы. Их нераскрывшиеся бутоны в мечтах Юла торчали прямо из снега. Это было его Беловодье. Но вряд ли в таком городе мечты кому-нибудь еще захотелось жить. В своем одиночестве он готов был всей душой прилепиться к любому. Если бы мальчишка понимал хоть слово из того, что говорил Стен! Чувство отчуждения Юл принимал за ненависть.
     Лену волновали личные проблемы: ей хотелось быть подле Стена, но при этом ее продолжало тянуть к Роману. Но это была не любовь, а что-то другое. Но вот что?..
     Эд не имел никаких планов, кроме одного: в Беловодье он не пропустит ни одной живой души. Стену, Наде или Роману туда путь заказан, пока псы гонятся по их следу. Свое дело он всегда делал профессионально.
     У Алексея был план спасения, но настолько смутный, что понять его было невозможно.
     Что же касается Нади...
     Кстати, а где же Надя?
     - Где Надя? - спросил Роман. Все переглянулись.
     - Она сказала, что выйдет чего-нибудь купить, - не очень уверенно сказала Лена.
     Однако Надя вовсе не собиралась отправляться в магазин. В эту минуту, пока ее друзья, старые и новые, спорили о будущем на крошечной кухоньке, попивая пустой чай без сахара и закусывая сухарями, она проехала по кольцевой линии метро до нужной станции, поднялась наверх и направилась к солидному дому, что скалой высился над остальными. Суета, яркие вывески, дорогие иномарки, ресторан "Макдоналдс" и прочие перемены, захлестнувшие столицу, - все это было пеной, что кружилась вокруг и о дом-скалу разбивалась.
     Надя поймала такси, протянула шоферу купюру и велела ждать. Вскоре из подъезда вышел невысокий начинающий полнеть господин в добротном драповом пальто, сел в служебную машину и покатил. Надя велела ехать следом. Вскоре господин вышел из служебной машины, купил в киоске букет цветов и неспешно двинулся по улице, радостно мурлыкая что-то себе под нос. Утро было прекрасное, солнечное и сухое, остатки желтой листвы, чудом уцелевшие на ветвях, светились неподдельным золотом. Исхлестанный многодневным дождем асфальт медленно подсыхал. Было неправдоподобно тепло, и успевшие обрядиться в норковые шубки красавицы распахивали полы дорогих зимних одежек, выставляя на обозрение прохожих не менее дорогие платья и костюмы. Каждую из таких обольстяшек солидный господин непременно провожал взглядом.
     Снег, выпавший в Пустосвятове, Москву облетел стороной.
     Высокая стройная девица в черном пальто почти до полу уже издалека помахала господину ладошкой, обтянутой тончайшей кожаной перчаткой. Повстречавшись, пожилой господин и молодая дама поцеловались и завернули в ближайшее только что открывшееся кафе. Надя ждала, делая вид, что старательно изучает выставленные на продажу цветы. В ее расчеты не входило, чтобы длинноногая телка ее увидела. Парочка завтракала не торопясь. Лишь через полчаса они вновь появились на пороге кафе. Дама чмокнула своего господина в щечку и засеменила куда-то по своим делам, а он остановился, достал сигареты и уже собирался закурить, как Надя подскочила сзади и ухватила его за локоть.
     - А меня ты не хочешь пригласить на завтрак? Пожилой господин обернулся и, увидев ее, тихонько ахнул:
     - Надюха...
     - Только не говори, что ты молился за упокой моей души, - сказала она, строго нахмурив брови. - Я прислала тебе письмо.
     - Да, да, конечно, - спешно согласился тот, - Ты бы знала, как мама плакала над ним!
     То было наглое вранье - супруге он полученное письмо не показал, но Надя не умела читать чужих мыслей.
     - А ты?
     - Я тоже... да, я тоже плакал. Думал, что умру от горя. И ты давно... меня ждешь? - Он беспокойно оглянулся.
     - Изрядно.
     - Надеюсь, ты не видела... - Он скорчил таинственную гримасу.
     Разумеется, речь шла об удалившейся с букетом цветов красавице.
     - Я ничего не видела, - сказала Надя. - Зайдем в кафе. Безумно хочется есть.
     Он взял для нее кофе и кусок торта - Надя всегда была сладкоежкой. Девушка за стойкой с любопытством посмотрела на них. Весьма странное свидание: сначала господин завтракает с одной девицей, затем тут же возвращается с другой. Надя демонстративно чмокнула Анатолия Михайловича в щеку, ей хотелось, чтобы отчим почувствовал себя не в своей тарелке, занервничал. Она очень надеялась на его помощь в сложившейся ситуации.
     - Ты по-прежнему в администрации у Паукова? - спросила Надя, желая убедиться в его неослабном могуществе.
     - Паукова давно схарчили. Ноне другой. Но я по-прежнему в первых замах. Верно, фортуна так меня назначила - в первые замы. Но людей у меня прибавилось.
     - И деньжат, - в тон ему добавила Надя, и ее светло-карие глаза насмешливо блеснули. - Воруешь, небось?
     - Девочка моя, на зарплату, как прежде, так и нынче, не живут. Чай, взрослая уже, должна понимать - честным трудом в России денег не заработаешь, палаты каменные не построишь. Вопрос не в том - воровать или не воровать, а в том, чтобы воровать умно.
     - А ты палаты построил?
     - Не без этого. Но все на твою мать записано, не подкопаешься.
     - Не стыдно? - незлобиво, как бы в шутку, спросила Надя.
     - "Срам не дым, глаз не выест", - любила говаривать моя бабушка. Ну а ты-то как живешь? Что с тобой, где ты? - Он выпалил эти вопросы без паузы. - Почему не пишешь, наконец?
     - Кто-нибудь интересовался мной? - спросила она вместо ответа.
     Он нахмурился и хлебнул из своей чашечки кофе.
     - Так как же, дядя Толя? - Надя всегда именовала его именно так, и никогда папой.
     Анатолий Михайлович скривился, со стороны можно было подумать, что ему не понравился кофе.
     - В начале сентября был странный звонок. Мужской голос попросил тебя к телефону. Хорошо, что подошел я, а не мама. Сказал, что ты умерла несколько лет назад, спросил, кто говорит, и трубку тут же повесили.
     - А дальше?
     Анатолий Михайлович отрицательно покачал головой.
     Надя понимающе кивнула:
     - Они выслеживают нас, как зверей. Дядя Толя, ты должен помочь!
     - Да я с удовольствием, - сказал он и настороженно огляделся. - А в чем, собственно, дело?
     - Можешь устроить мне выступление на телевидении? Мне и моим друзьям?
     - Зачем? - Хотя Анатолий Михайлович задал этот вопрос, сама просьба его, казалось, не удивила.
     - Мы должны рассказать о проекте Сазонова, о Беловодье, обо всем. Иначе нам конец, и всему, что мы сделали и делаем, - тоже.
     - А это так важно - то, что вы сделали? - неожиданно резко и пренебрежительно спросил он. - Нынче таких спасителей отечества на каждом углу пруд пруди, и каждый клянчит денег и, выклянчив, спешно прячет добычу в банке где-нибудь на Каймановых островах. Дерьмократы чертовы.
     - Ты сам был демократом, - напомнила Надя. - То есть сначала был секретарем парткома, а потом, как митинги начались, сразу записался в демократы. И это ты направил меня к Гамаюнову. Я была тогда сопливой девчонкой, которая писала в школе сочинения на тему "Партия - ум, честь и совесть...". А училка на уроке вдалбливала нам, что необходимо беречь народное добро. Какой-нибудь старый тракторишко ценнее жизни молодого парня, и комсомолец должен сгореть живьем, а трактор спасти. И почти все верили, что именно так и надо. Я, правда, сомневалась. В том, что все в это верят. Особенно в том, что корреспондент, состряпавший статейку о тракторе, который ценнее человеческой жизни, в это верил.
     - Эх, что бы ты знала о жизни, девочка! Мораль надо тоже менять с умом. Смешно, в конце концов, держаться за устаревшие истины. - Он тяжело вздохнул. - Лучше расскажи, что это за Беловодье такое, о котором ты бормочешь.
     - Гамаюнов тебе объяснял когда-то, что он задумал. Разве ты не помнишь?
     - Не помню, - совершенно искренне признался Анатолий Михайлович.
     Она вытащила из кармана блокнот, написала две фразы, вырвала листок и показала отчиму. Тот прочел, потер пальцем переносицу.
     - Это же сказка какая-то.
     - Так поможешь?
     - Сегодня уже ничего не удастся сделать. - Он принялся вертеть в руках чайную ложечку - первый симптом, что он сильно нервничает. - Вот разве что завтра или послезавтра.
     - Завтра, - прервала его Надя. - И еще я напишу заметку для газеты. Она тоже должна выйти на следующий день после передачи. Надеюсь, у тебя есть свои люди в каком-нибудь приличном, не слишком желтом издании?
     - Теперь свобода печати, можно пойти в редакцию, и если материал заинтересует...
     - Нужно, чтобы материал был в приличной газете на первой полосе.
     - А в чем дело? Почему такая спешка? - Анатолий Михайлович вновь обернулся.
     - Нас хотят уничтожить.
     - Деньги? - спросил он шепотом.
     - Не думаю, что они главная причина. Анатолий Михайлович нахмурился.
     - Надя, а ты не можешь из всего этого как-нибудь выйти?
     - Могу. В "деревянном костюме".
     Он посмотрел на нее с упреком - будто девочка неприлично пошутила.
     - Хорошо, встретимся вечером у ночного клуба "Нерон", - предложил Анатолий Михайлович. - Там всегда много народу.
     - Договорились. Я выйду первая, а ты - минут через пять. До вечера. И постарайся меня не обмануть.
     - Разве я когда-нибудь обманывал тебя, детка?
     - Ты обманываешь маму.
     - Это шантаж?
     - Ну что ты! - воскликнула она невинным тоном и поцеловала его в лоб. - До встречи, дядя Толя.
     Она вышла, а он еще долго сидел за столиком и ничего не заказывал. Официантка убрала грязные чашки и тарелки. Протерла столики. А он по-прежнему не двигался, глядя в одну точку. Он не размышлял, потому что мыслей у него никаких не было. Да и какие могут быть мысли в таком случае? Тупик!
     Надя появилась в квартире-убежище уже после полудня с двумя пакетами снеди в руках и самодовольной улыбкой на губах. Она была уверена, что все сделала правильно. Едва она вошла, Эд Меснер тут же на нее напустился:
     - Где ты была? Почему ушла? Почему не сказала мне ничего? Что делала?
     - Спасала ваши задницы, - огрызнулась Надя, выкладывая еду на старые дешевые тарелки. - Поставили бы лучше чайку.
     - Как же ты нас спасала? - Меснер попытался изобразить издевку, но это у него не получилось.
     - Завтра мы выступим по ящику и расскажем обо всем - о Гамаюне, о Колодине, о гибели Сазонова. Обо всем.
     - И о Беловодье? - спросил Стен.
     - И о Беловодье.
     - Профессор запретил нам делать это, - напомнил Меснер. - У нас пока слишком мало сил.
     - У нас все время мало сил, - огрызнулась Надя. - Надо рассказать о Беловодье, наконец. Мне, если честно, надоело прятаться.
     - Это смешно? - спросил Меснер и сам себе ответил: - Не смешно.
     - А ты что думаешь? - повернулась она к Стеновскому. - Разве ты не говорил когда-то, что это единственный путь?
     - Пожалуй, да... - согласился Стен. - В принципе то, о чем мы расскажем, Колодин и так давно знает. Единственное, что его интересует, - это где конкретно находится Беловодье. Надеюсь, ты не собираешься сообщать координаты. Остальное давно не тайна. Я почти уверен, что, окружая Беловодье завесой молчания, мы сами для себя многое не можем уяснить до конца. Только я опасаюсь таких, как Ник Веселков. Стоит нам выступить с заявлением, и таких Ников окажется целая свора.
     - Пусть приходят! - презрительно бросила Надя.
     - По закону, чтобы принять решение, у нас должно быть шесть голосов плюс один голос, - напомнил Меснер.
     - Ты всегда живешь по закону? - передернула плечами Надя.
     - Да. Иначе зачем законы?
     - Нас трое, - сказала Надя, - я, Стен и ты.
     - Слишком мало.
     - Ты знаешь, что мы не можем связаться с Беловодьем, - огрызнулась Надя.
     - Баз не в Беловодье, - напомнил Меснер.
     - Все равно. Позвонить ему - значит, навести погоню на его след.
     - Есть еще Остряков, - напомнил Стен. - И когда мы выступим в печати, погоня кинется по всем следам, которые только существуют. И я не уверен, что Баз не окажется под ударом.
     - Так ты против? - Надя взглянула на него почти с ненавистью. - В общем так, я принимаю единоличное решение. А вы можете соглашаться или не соглашаться со мной. - И она с вызовом посмотрела на всех. "Хороша, чертовка, - подумал Роман. - Хотя бы ради нее я готов отправиться в заповедное Беловодье, чтобы потягаться силами с господином Гамаюновым". И он ободряюще улыбнулся Наде и сказал:
     - Я - за.
     - Разве вы имеете голос? - удивился Меснер.
     - Разумеется. Разве ты его не слышишь?
     То, что Надя хотела поведать миру следующим вечером, было написано на трех листках белой бумаги. Роман первый получил их для прочтения. Повертел в руках, приложил к щеке и тут же уловил некую примесь фальши, как неприятный запашок, исходящий от плохо отмытого тела. Грязь всегда одинаково пахнет во всех ипостасях и смывается лишь прозрачной водой. Колдун достал пластиковую бутылку с пустосвятовской водой, которой запасся перед дальней дорогой, налил ее в миску и бросил туда листки.
     - Что ты наделал! - ахнула Надя. - Это моя статья для газеты.
     - Проверяю достоверность информации, - отозвался Роман. - Я всегда так поступаю с газетами, если хочу почитать таковые. Порой всю заметку смывает без следа.
     Она хотела выхватить листы из миски, но колдун перехватил ее руку.
     - А вот этого как раз делать не надо, - предупредил он. - Иначе вся твоя статья превратится в кашу, которую, увы, нельзя будет скушать. Воды могу касаться только я.
     Тем временем вода в миске стала мутнеть, некоторые строки остались нетронутыми, зато другие постепенно размывались и исчезали. Наконец Роман вынул листки, стряхнул их и разложил перед собой на столе. Исчезло больше половины текста: значительный кусок в начале, два абзаца в середине и один в конце. Ну и отдельные слова и фразы - там и здесь.
     - Ну что ж, неплохо. Для газетной статьи - даже очень. Ну а теперь можно и почитать.
     - Что ж, мне теперь переписывать все заново? - Надя попыталась изобразить гнев, но против воли улыбнулась,
     - Если хочешь, после прочтения могу восстановить прежний текст. А могу и так оставить. По желанию. - Роман улыбнулся Наде очаровательной волчьей улыбочкой и углубился в чтение.
     Статья его разочаровала.
     Весь рассказ сводился к тому, как несколько вундеркиндов решили обустроить Россию. Не так, как учила сначала коммунистическая партия и дедушка Ленин, и не так, как направлял господин Солженицын издалека. И уж, конечно, не так, как преобразили ее господа в черных кожаных куртках с бритыми затылками, которых почему-то все приняли за демократов, хотя о демократии они ровно столько же знали, как и все остальные братья-россияне. Чтобы на каждую тарелку по курице, каждой семье по коттеджу, а каждому коттеджу - по машине. Или что-то вроде того. Корзинки для перерабатываемого мусора, мешки для собачьего кала в скверах, медицина дорогая и эффективная, армия профессиональная и боеспособная, полиция честная и уважаемая, чиновники малочисленные и невороватые, а начальство в большинстве своем умное. Страна, где должна исполниться давняя мечта братьев Стругацких: чтобы человек пылал любовью к своей работе, а не плевал на нее и не искал лазейки, как увильнуть. Все было замечательно, кроме одного: вместо огромной стройки среди лесов явился кисельный город вокруг молочного озера, стоит, неведомый, создает легкое колебание эфира и ментальной среды. Город не падет, если в нем есть праведник, мир не падет, если существует Беловодье. А если падет, то поднимется. Если