от Роман ошибся - ожидал увидеть молодого бритоголового парня, а на кухню вошел человек лет сорока, может, даже и больше, но моложавый. Одет хорошо - костюм-тройка, галстук, все неброское, но видно, что не в Суетеловске куплено. Белизна сорочки безупречна. Запонки старинные, золотые. Волосы коротко остриженные, но гостю это шло. А бронзовый загар и полоска темных усов придавали жениху вид заправского щеголя. Ожидалось, раз он из новых русских, то начнет ботать по фене. Но ничего подобного не последовало.
     - Добрый вечер, Григорий Иванович. Добрый вечер Татьяна Васильевна. - Гость поставил на стол литровую бутылку водки. У хозяйки ручку поцеловал. - Я только что узнал обо всем. Потрясен. Как она?
     - Спит. Ничего вроде. Но не соображает, что и как. Ее какой-то дрянью пичкали. Ополоумела девка. Э-эх...
     - Могу на нее посмотреть?
     - В щелку только. А то побеспокоите. - Дядя Гриша уважительно обращался к жениху на "вы".
     - Одним глазком, - согласился Вадим Федорович. - Как только подумаю... - Он не договорил - стиснул зубы. - Она в своей комнате?
     - Ну конечно. Спит.
     Вадим Федорович вышел, Татьяна побежала за ним.
     - Серьезный мужик, - прокомментировал дядя Гриша. - Но хулиганистый - страсть. Не представляешь даже, что может учудить. Ночами на мотоцикле с шантрапой всякой гоняет. Затянется в кожу, на коня железного вскочит - и погнал. Он с Машенькой-то как познакомился? Подъехал, шлем не снял, предложил до дому довести. Она и уселась - я ж ее тоже часто на мотоцикле возил. Домчал, значит, снимает шлем, смеется. А она возьми его и поцелуй. Сам видел. У ворот и поцеловала. Ну и все. Завертело их обоих.
     Вадим Федорович вернулся. Лицо его было мрачно.
     - Едва узнал. - Он налил себе стакан до краев, выпил стоя.
     - Васька, мой крестник, советует ее в больницу положить. А вот он, колдун темногорский, - дядя Гриша кивнул на Романа, - предлагает память ей смыть, чтоб у нее про эти дни ничего в голове не осталось.
     Вадим Федорович внимательно посмотрел на господина Вернона. Роману стало не по себе от этого взгляда. И еще - он почувствовал вроде как вину перед гостем. За что - неведомо.
     - Что значит - смыть? - Вопрос задал, будто гарпун бросил.
     Роман с удивлением отметил, что не может ничего сказать в ответ. Ну, не может, и все. Вопрос вроде бы простой, но из головы все ответы как водой смыло. Вернее, самогоном. Никогда прежде с Романом подобного не бывало. Ну, спасибо, дядя Гриша, удружил. А перед этим надменным, уверенным в себе человеком почему-то особенно не хотелось выглядеть деревенским неотесанным увальнем, который двух слов связать не может.
     Роман выпрямился, откинулся на стуле и зачем-то растянул губы в дурацкой ухмылке:
     - Да так вот просто, память стереть, чтоб ничего не осталось...
     - Роман - большой хулиган. Это он Машеньку нашел, - пояснил дядя Гриша. - Ему от меня за то поклон до земли, на всю жизнь благодарность.
     - Лучше смыть, - решил за всех Вадим Федорович, садясь за стол. - О таком помнить никому не надо.
     Татьяна суетилась вокруг него, выставляя закуски. Дядя Гриша глянул на нее мрачно. Не нравилось ему, что жена, вольно или невольно, заискивает перед женихом - боится, что тот Машеньку теперь бросит. Сам дядя Гриша кланяться никому не желал, не имел такой привычки.
     Хозяин налил гостю полный стакан, себе тоже на-булькал. Роману больше не предлагал, наученный горьким опытом. Колдун тем временем пытался справиться с противной пустотой в мозгу. Э-эх, слова-словечки, и куда ж вы все подевались?
     - А вы чем занимаетесь? - спросил Роман, не придумав ничего лучшего. - Торговлей, верно? - Он не знал, почему спросил про торговлю. На торговца гость похож не был. Но дух богатства и власти ощущался.
     - У Вадима Федоровича магазины в Суетеловске. И в Питере магаз есть, - отвечал вместо жениха дядя Гриша.
     - А почему в Питере не живете?
     - Я здесь отшельничествую. - Вадим Федорович улыбнулся. Властительно. Так простые люди не улыбаются. Только повелители, если подданные их от тяжких дум отвлекут и развеселят. Если Вадим Федорович вот так при первой встрече с Машей улыбнулся, сидя на своем "харлей-дэвидсоне", то в один миг девчонку свел с ума.
     Властитель? Да... Он будто стенкой от всех отгорожен.
     - Мне Маша помогает. Мы с нею оба отшельники. Я - добровольно, она - из любви ко мне. Можете меня Отшельником называть, это близко к истине.
     Властитель и отшельник - это одно и то же на самом деле. Только прячутся они от мира в разных местах.
     - Вадик... - услышали все тонкий голосок и оборотились.
     Машенька стояла на пороге в одной ночной рубашке. Волосы распущенные, в глазах - ужас, губы прыгают.
     - Вадик! - выкрикнула она громче и вдруг заколотила кулачком по дверному косяку и стала оседать на пол. Тело ее свела судорога, спина выгнулась, голова запрокинулась...
     Танюша ахнула и бросилась к дочери.
     Роман вскочил. Глянул на стоящее подле ведро. Воды в нем было до половины. Схватил, поднял, плеснул. Машенька в материнских руках обмякла.
     У Романа было такое чувство, что он в тот момент не колдовал, а хулиганил.
     Последнее, что он услышал в своем сне наяву, это голос Вадима Федоровича.
     - Спасибо, - выдохнул тот.
     И благодарил он искренне, от души.
     Видение кончилось. Но хотелось немедленно продолжить. Начав вспоминать, Роман уже не мог остановиться. Видеть все заново, пережить... Жизнь без жизни. Он пил, не утоляя жажды, ел, не насыщаясь.
     Пребывал в прошлом, не в силах ощутить себя в настоящем.
     Колдун вышел в ванную, ополоснул лицо под краном.
     Нить ожерелья начала тревожно пульсировать. Сколько может это все длиться? Он еще не добрался до Беловодья. Да и был ли он там вообще? Что-то подсказывало - был. А если был, то... Нет, не смей, никаких догадок. Вспоминай - и только! - одернул сам себя.
     Роман вернулся в спальню, упал на кровать, раскинул руки, вдохнул и медленно выдохнул, нить на шее успокоилась. Колдун смочил веки водой из бутылки. Лишние капли медленно стекли с век, будто слезы. Но Роман не плакал. Слезы колдуну не приносят облегчения.
     ВИДЕНИЯ
     начались сразу.
     Просыпаться в волшебном сне было тошнехонько. В прямом смысле этого слова - из желудка противной волной накатывало. Роман немного полежал с закрытыми глазами, борясь с тошнотой и нащупывая внутри себя прежнюю лихую, просящуюся наружу силу. Сила была, но она как будто исказилась.
     Дом казался таким хорошим, дружелюбным. И нате - магическое искажение. После колдовского сеанса такое бывает - неизрасходованная сила изменяет астральное поле. Только Роман ведь вчера в доме несильно колдовал, баловался.
     Сейчас было позднее утро. Занавески отдернуты, и солнце заливало спальню. Колдун лежал в неудобной позе, ноги затекли. Во рту пересохло, на зубах - мерзкий металлический вкус. Ожерелье пульсировало. В ушах звенело, а всю кожу жгло, будто Романа опалили на огне. Опалили, но несильно. Ох, да что ж такое? Колдун посмотрел на кольцо с зеленым камнем. Оно было по-прежнему на мизинце. Неужели все из-за того, что накануне водный колдун так неосторожно глотнул самогону? Вот же угораздило... Столько лет ни капли в рот не брал, а тут сподобился...
     Роман разглядел, что лежит на диване в небольшой комнате. Вставать не хотелось, все тело пропитывала дремотная усталость. Однако пересилил себя и встал. Он был в одной футболке и трусах. Ощупал постель - белье истончившееся, много раз стиранное, но чистое.
     Босиком дошел до двери и распахнул. Танюша хлопотала на кухне.
     - Одиннадцать уже. Ваши собираются. Вы как после вчерашнего? Выпили много?
     - Да, выпил...
     Что ж это он тут дрыхнет? Надю нужно везти. Скорее!
     - Вам аспирину надо, - сообщила Танюша. - Вадим Федорович всегда аспирин принимает, если сильно с дядей Гришей выпьет. Я сейчас вам дам. Или, может, рассольчику?
     - Рассольчику. - Роман не узнал собственного голоса - звук был низкий, хриплый.
     На лечение рассолом колдун не надеялся. Скорее всего, он что-то напортачил с колдовской силой. Перерасходовал, вот отдача и пошла. Да и то - день вчера был такой...
     - Машенька спит, - сообщила Татьяна. - И хорошо вроде ей. Улыбается все время. Просыпалась утром, я ее молоком напоила. Она говорит: "Мама, я устала очень..." - и опять спать.
     Татьяна принесла стакан рассолу. Колдун выпил. Стало легче.
     "Сейчас бы домой, Тина бы ванну с травами сделала" , - подумал колдун.
     И его вдруг потянуло невыносимо домой, к Тине, чтоб лежала она рядом, пока он дремлет, и приговаривала: "Бедный мой, бедный..."
     Почему она все время называла его бедным?
     Дядя Гриша обливался колодезной водой во дворе. Увидел Романа, поставил полное ведро на деревянную скамейку подле колодца.
     - Ну, проснулся? Все уже позавтракали давно. Роман скинул одежду и вылил ведро воды себе на голову. Звон в ушах немного утих, и противное жжение унялось. Он повторил процедуру. Стало почти легко.
     - Роман, что ты как неживой!
     Колдун оглянулся. Алексей стоял на крыльце.
     - Тебя будили, а ты как пьяный бормотал что-то. Собирайся. Мы уезжаем.
     - Погоди! - Роман вновь стал опускать ведро в колодец.
     - Э, так не пойдет, нашему хулигану перекусить сначала надо. Драники небось не все съели? А то, я посмотрю, ребята, вы хулиганы, как все нынешние крутые. Как работать, так, пожалуйста, паши, а как кормить работягу - так фиг. А Ромка у вас работяга, вроде меня. Родной человек. Я его голодным из дома не выпущу. У меня такое хулиганство не пройдет.
     Они вошли в дом, дядя Гриша снял с вешалки свою новую кожаную куртку и накинул Роману на плечи. По росту куртка была как раз, а вот по объему... Двоих таких, как господин Вернон, можно было в нее запихать, и еще бы место осталось.
     - Дядь Гриша, ему три свитера придется пододевать, - заметил Баз, укладывая в дорожную, сумку припасы.
     - Ничего, наденет. Зато куртка теплая. А он весь дрожит. Ты что, не видишь?
     Роман только сейчас заметил, что его после обливания бьет крупная дрожь. Почему - он и сам не знал. Колотит - и все. Никогда с ним прежде такого не бывало. Не должно было быть.
     - Ладно, Роман, десять минут на перекус, и поехали. И так сильно задержались. Стен уже за рулем ждет. - Баз потащил тяжеленную сумку из дома.
     "Так ведь по твоей просьбе задержались!" - хотел крикнуть колдун. Но промолчал, чтобы дядю Гришу не обидеть.
     Кончились сны...
     Колдун вновь очнулся. Что же случилось той ночью в доме дяди Гриши? После того, как колдун Машеньке память стер? Роман не помнил даже, как ушел в спаленку и заснул. Или, может, не сразу ушел, может, еще долго говорил с Вадимом Федоровичем и дядей Гришей? Неведомо. То, что утеряно, не восстановить. Итак, он завалился спать, и тогда... случилось что-то подлое - недаром кожу колдуна жгло огнем. А что именно случилось - Роман не знал в то утро. И теперь не вспомнил. Не ясно другое: понял он тогда поутру, что беда дом черной ладонью накрыла, или только отметил смещение колдовской силы и свалил все на самогон? И отмахнулся от подозрений, потому что больше не было сил ни с чем разбираться?
     Роман заложил руки за голову. За окном светало. На кухне - доносилось снизу - Тина готовила завтрак.
     Колдуну беспамятство - подлинное несчастье. Потому что беспамятство обессиливает колдовство. Год, другой, и распадутся наложенные чары без следа. А больше всего ценит колдовская братия долготу и нерушимость сотворенного. Кратковременный колдун - и не колдун вовсе. Так, фокусник, обманщик. Потому и борется колдун с ложной памятью, поверяет воспоминания стихией, как сложный прибор по эталону.
     Колдованы на пустыре говорили про Медоноса. Возможно, Медонос стер господину Вернону память. Но что-то подсказывало: нет, не он. Но с Медоносом еще придется помериться силой - это Роман знал точ-но. Ему вновь хотелось кинуться в воспоминания и понять, что же там такое скрыто. Но нет, надо сделать перерыв, поесть хотя бы, отдохнуть. Сил всегда не хватает. Потому как у колдуна силы только человеческие.
     Роман спустился вниз. Тина орудовала на кухне. Пахло приятно. Кажется, на завтрак сырники. Они у Тины всегда удавались. Он обнял ее, поцеловал в щеку, она обернулась, сама потянулась губами, но, видя, что Роман уже отстранился, сникла и повернулась к плите.
     - Когда Синклит в этом году? - спросил Роман. - Приглашения уже рассылали?
     - На следующей неделе, в четверг, - отвечала Тина, делая вид, что ее интересует только скворчащая сковородка с сырниками. - Приглашения доставили позавчера. Твое в кабинете, в верхнем ящике стола лежит. И меня тоже зовут, - с гордостью объявила Тина. - Говорят, на Синклит Трищак приедет.
     - Трищак? Он же Синклиты игнорирует... - начал было Роман и вдруг замолчал.
     Неужели тоже предвидит? Нет, невозможно. А зачем тогда приезжает? Вот именно, зачем? Выходит, что не один Стен предвидит смерть Чудодея. Стало противно до тошноты. Что же это они - как вороны на мертвечину! Неужели Трищак надеется возглавить Синклит? Да в этом случае колдуны друг друга передушат за неделю. А может, и быстрее. Но кто другой способен встать во главе Синклита? Кто, кроме Чудодея?
     Было неловко при жизни Чудака думать о наследнике. Но если Трищак в самом деле приедет... Да, если Трищак приедет, то первым делом он схлестнется с Гавриилом Черным. Не тайна, что они друг друга терпеть не могут. К тому же Трищак сумел подгадить почти всем из колдовской братии. Трищак полагал, что колдуны должны послать к чертям собачьим все четыре стихии и заниматься только одним - смертью. Главным и самым важным заданием жизни Трищак полагал воскрешение таких личностей, как Пушкин и Шолохов. Но пока что его усилия не увенчались успехом. Правда, Трищак всегда носил с собой в коробочке клочок черных волос, очень похожих на собачью шерсть, и доказывал, что это бакенбарды Александра Сергеевича, созданные, его, Трищака, волшебством. Далее в планах Трищака было воссозданного Пушкина забросить в город Симбирск, в одна тысяча восемьсот шестьдесят девятый год, и там неотразимый наш поэт должен был стать любовником небезызвестной госпожи Ульяновой и отцом ее будущего сына. К удивлению окружающих, маленький Володя в этом случае появится на свет абсолютно черным, курчавым и толстогубым. Зато новорожденный гений еще в колыбели начнет сочинять стихи и от революционных идей, внушаемых матерью, не откажется, только помчится в Соединенные Штаты бороться за свободу черного меньшинства. Америка в этом случае так и останется окраинной страной, ну а Россия превратится в сверхдержаву и будет всех учить уму-разуму. Трищак даже сочинил для будущего потомка Александра Сергеевича стихи, тем самым облегчая ему задачу воплощения.
     Единственное, что омрачало Трищаку жизнь, это слава Гавриила Черного. Как ни пыжился Трищак, как ни старался, но Гавриила всегда ставили на первое место, а Трищака почему-то на второе. Чтобы усилить свои позиции, Трищак прибегал к неординарным средствам - использовал в магии плесень и блевотину, собачий кал и свиные кишки, а вместо оберега на шее носил засушенный кошачий фаллос. Спору нет, о нем теперь чаще говорили, чем о Гаврииле Черном, и клиентура у Трищака была шире, но все равно в колдовских кругах Гавриила ценили выше.
     Но при этой своей нудной завистливости Трищак был человек с юмором. Обожал он гостям дурманить разум и заставлял их выбегать на площадь перед домом - а жил Трищак в центре Москвы - нагишом и крыть ментов матом. Причем подобные гадости он проделывал не только с простыми смертными, но и с колдунами средней руки, чья сила была каплей против его дара. Не гнушался и над женским полом так посмеяться. "Главное в жизни, - утверждал Трищак, - в каждое дело положить кусок говнеца.
     У многих на это смелости не хватает. Мелкие людишки, духом слабы. А я - пожалуйста, куда угодно могу насрать. Это и есть высшее колдовство". Многие в Темногорске считали, что верховенство Трищака будет забавным. А колдовская братия обожает забавы. Чуть, может быть, меньше, чем деньги. Ради забавы они кого угодно могут во главе Синклита поставить. И объяснят свои безумства тем, что колдовство без забавы - это не колдовство.
     Роман направился в кабинет. Дверь отворил беззвучно, но Стен тут же проснулся. А может быть, он и не спал всю ночь, просто лежал с закрытыми глазами.
     - Вспомнил? - спросил.
     Роман отрицательно покачал головой, сел за стол, выдвинул верхний ящик. На дне лежал серебряный кружок. "РОМАН ВЕРНОН, водный колдун", сплетались выгравированные буквы в занятный узор. Приглашение на Синклит. В принципе, колдун может жить, не входя в Синклит. Колдун может жить как угодно и где угодно, - колдует он всегда в одиночестве. Колдует, да... но стремится в Синклит.
     Роман повертел в пальцах серебряный кружок, потом бросил в тарелку с пустосвятовской водой, но ни одна гравированная буковка его имени не расплылась, ни один завиток виньетки не растаял. Только на мгновение черная жирная двойка возникла на серебряном кружке и пропала. Что она означала? Его очередность? Второе место в списке? Или оценку его способностей, данную экспертом по колдовской силе Гавриилом Черным? Почему-то ему казалось, что последнее. Неужто только двойка? В школе в свое время Роман Воробьев нахватал их предостаточно, но, возмужав, решил, что выбрал лимит "неудов" до конца жизни и в будущем эти поганые черные лебеди с изогнутыми шеями никогда не появятся в его реке. Вышло, что ошибся.
     Роман поморщился. Вся эта свара, это соперничество, почти детское, полное недомолвок, тасование билетов, как карт, и тайные пожатия рук его до невозможности раздражали. Но не явиться на Синклит не мог. От того, кто будет во главе, зависит судьба колдовской братии в Темногорске. А что, если Стен ошибся? Ничего с Чудаком не станется и... Нет, не надо себя обманывать. Просто так Трищак на Синклит не поедет. Ни с того ни с сего обручи колдунам на головы ладить не будут. Знают колдуны, почти все уже знают о предстоящем уходе Чудодея. А если не знают, то предчувствуют. Тошно им, страшно. Час пришел...
     Ладно, к черту все эти колдовские дрязги. Лешку надо спасти. Это главное. А Чудодей? Разве судьба Чудодея - не главное? Ведь Чудака тоже надо спасать от злобных сил. Так кого прежде? А тут еще это беспамятство...
     И что-то мерзкое готовится. Никогда не бывало прежде в Темногорске, чтобы один колдун другого пленить пытался.
     В дверь постучали. Снаружи. Хотя на воротах висела записка, что приема нет, да и ворота были замкнуты, правда, простеньким заклятием, без сложных магических ухищрений.
     "Чудак пришел, - догадался Роман. - За собакой". Отворил дверь. Так и есть. Чудодей стоял на пороге.
     В плаще, в паричке, в руках широкополая шляпа, с полей на пол текло.
     - Матюшу верните, - сказал Чудак и стряхнул воду с шляпы. - Глупая шутка, Роман Васильевич, смею вам заметить.
     - Это не шутка. - Господин Вернон особо выделил голосом "не". - Мой ассистент прозревает будущее. Не всегда умеет толковать, но в видениях не ошибается. Он вам сказал: нельзя гулять с собакой.
     - Если он не ошибается, то что можно изменить? - Чудак поправил очки. - В конце концов, это бесчеловечно - разлучать меня с Матюшей.
     - Хорошо, сейчас приведу вашего кусачего.
     Едва Роман отворил дверь кладовки и снял заклинание, как французский бульдог, рассерженно фырча, кинулся через коридор и кабинет, метнулся к хозяину и прыгнул на грудь. Чудак едва не опрокинулся на спину.
     - Роман Васильевич, у вас коньяка нет? - спросил он, позволяя Матюше лизать себя в губы.
     - Я сейчас наколдую...
     - Нет, не колдовской коньяк, настоящий.
     - Тина! - Роман отворил дверь из кабинета в коридор и крикнул в сторону кухни: - У нас коньяк настоящий есть?
     - Есть! - отозвалась она. - В гостиной, в баре. Сейчас принесу.
     Вскоре примчалась - в одной руке фужеры, в другой - бутылка "Наполеона".
     - Отчего только два? - удивился Михаил Евгеньевич. -