й ученый
    Пральников, а Василий Кузьмин Лягин, умерший десять лет назад от пневмонии.

    Поверьте  мне,  что  предварительно мы самым тщательным образом взвесили
    все  последствия.  Нам  казалось,  что  невольный  обман  Нины Федоровны
    целиком   компенсировался   материнством,   о  котором  она  мечтала,  и
    возможностью  воспитывать  сына  в  таких  условиях,  которые  при  иных
    обстоятельствах были бы ей недоступны.

    Вы  можете  мне возразить, что обман остается обманом. Однако вспомните,
    сколько  есть  на  свете  приемных  детей,  не подозревающих, что они не
    родные.  Их  неведение  -  тоже  результат  обмана,  но  обмана морально
    оправданного.  Думаю,  что  с  учетом  всех этих обстоятельств наша вина
    перед Ниной Федоровной не так уж велика.

    С  другой  стороны, от проведенной замены эксперимент Смарыги не потерял
    огромного  научно-познавательного  значения,  каким, по моему мнению, он
    несомненно   обладает.   По   существу,   решалась  все  та  же  задача:
    наследственность  и среда, но в еще более строгих начальных условиях. Мы
    предоставили  ничем  не  примечательному  человеку  возможность проявить
    дарования, может быть, скрытые в каждом из нас.

    Поэтому   мы  решили  хранить  все  в  тайне  до  выяснения  результатов
    эксперимента.

    К  сожалению,  Никанор Павлович уже никогда не узнает, чем он окончился.
    Что же касается меня, то я вполне удовлетворен.

    Можете судить о моем поступке, как Вам угодно, но мне себя винить не в чем.
    Ваш покорный слуга В. Черемшинов".
    "Аврора", 1969, ‘ 6



Гомункулус





проснулся от звонка телефона. На светящемся циферблате будильника часовая
стрелка перешла за два часа. Не понимая, кто может звонить так поздно, я
снял трубку.
     - Наконец-то вы проснулись!- услышал я взволнованный голос Смирнова.-
Прошу вас немедленно ко мне приехать!
     - Что случилось?
     - Произошло несчастье. Сбежал Гомункулус. Он обуреваем жаждой
разрушения, и я боюсь даже подумать о том, что он способен натворить в
таком состоянии.
     - Ведь я вам говорил,- начал я, но в трубке послышались короткие
гудки.
Медлить было нельзя.
     Гомункулус! Я дал ему это имя, когда у Смирнова только зародилась идея
создания мыслящего автомата, обладающего свободой воли. Он собирался
применить изобретенные им пороговые молекулярные элементы для моделирования
человеческого мозга.
     Уже тогда бессмысленность этой затеи вызвала у меня резкий протест. Я
просто не понимал, зачем это нужно. Мне всегда казалось, что задачи
кибернетики должны ограничиваться синтезом автоматов, облегчающих
человеческий труд. Я не сомневался в  неограниченной возможности
моделирования живой природы, но попытки создания электронной модели
человека представлялись мне просто отвратительными. Откровенно говоря, меня
пугала неизбежность конфликта между человеком и созданным им механическим
подобием самого себя, подобием, лишенным каких бы то ни было человеческих
черт, со свободой воли, определяемой не чувствами, а абстрактными, сухими
законами математической логики. Я был уверен, что чем совершеннее будет
такой автомат, тем бесчеловечнее он поведет себя в выборе средств для
достижения поставленной им цели. Все это я откровенно высказал тогда
Смирнову.
     - Вы такой же ханжа, - ответил он, - как те, кто пытается объявить
выращивание человеческих зародышей в колбе противоречащим элементарным
нормам морали. Ученый не может позволить себе роскошь быть сентиментальным
в таких вопросах.
     - Когда выращивают человеческого эмбриона в колбе,- возразил я, - для
того, чтобы использовать его ткани при операциях, требующих пересадки, то
это делается в гуманных целях и морально оправдано. Но представьте себе,
что кому-нибудь пришло в голову из любопытства вырастить в колбе живого
человека. Такие попытки создания нового Гомункулуса, по-моему, столь же
омерзительны, как и мысль о выведении гибрида человека с обезьяной.
     - Гомункулус! - захохотал он. - Это то, что мне не хватало! Пожалуй, я
назову робота Гомункулусом.

*   *   *
     Смирнов ожидал меня на лестнице.
     - Полюбуйтесь! - сказал он, открывая дверь в квартиру.
     То, что я увидел, прежде всего поразило меня своей бессмысленностью.
Прямо у входа на полу лежали изуродованные останки телевизора. Было похоже
на то, что кто-то с извращенным сладострастием рвал его на куски.
     Я почувствовал специфический запах газа и прошел в ванную. Газовой
колонки попросту не существовало. Искореженные куски арматуры валялись в
коридоре.
     Закрыв краны, я направился в кабинет Смирнова. Здесь меньше
чувствовалось проявление инстинкта разрушения, но книги и бумаги валялись
на полу в хаотическом беспорядке.
     - Скажите, как это произошло? - спросил я, усаживаясь на диван.
     - Я почти ничего не могу объяснить вам, - сказал он, пытаясь привести
в порядок бумаги. - Вы знаете, что год тому назад я взял Гомункулуса из
лаборатории к себе домой, чтобы иметь возможность уделять ему больше
внимания. Недели две тому назад он захандрил. Его вдруг начало интересовать
все, что связано со смертью. Он часто расспрашивал меня, от каких причин
она наступает. Дня три тому назад он попросил меня рассказать подробно, чем
он отличается от человека. Потом он спросил, не придет ли мне когда-нибудь
в голову умертвить его. И вот тут я допустил ошибку. Мне так надоела его
хандра, что я пригрозил ему демонтажем, если он не изменит своего поведения
и не станет более тщательно готовить заданные ему уроки.
     "И тогда я перестану существовать и от меня ничего не останется, кроме
кучи мертвых деталей?" - спросил он, пристально глядя мне в глаза.
     Я ответил утвердительно.
     После этого разговора он замолчал. Целые дни он напряженно о чем-то
думал. И вот сегодня вечером я, придя домой, увидел, что входная дверь
открыта, а квартира приведена в такое состояние, будто в ней хозяйничало
стадо диких слонов. Самого же Гомункулуса и след простыл.
     - Куда же он мог отправиться?
     - Право, не знаю. Он всего один раз был на улице, когда я вез его из
лаборатории домой. Может быть, он запомнил дорогу и пошел туда. Просто так,
без всякого плана, искать его в городе невозможно. Мне кажется, что лучше
всего сначала посмотреть, нет ли его в лаборатории.
Мы снова вышли на лестницу. Я обратил внимание на то, что несколько
стальных стоек, поддерживавших перила, вырваны. Одной из них на лестнице не
было. Мне стало не по себе. Легко предположить, на что способен разъяренный
робот, спасающийся от демонтажа и вооруженный вдобавок ко всему стальной
дубинкой.
     Выйдя из дома на улицу, мы свернули за угол. У большого универсального
магазина стояла милицейская машина. Несмотря" на поздний час, десятка дна
прохожих толпились около разбитой витрины.
     Достаточно было беглого взгляда на хаос, царящий внутри магазина,
чтобы понять, что там произошло. Это были следы той же бессмысленной
ярости, той же слепой жажды разрушения, поразивших меня при осмотре
квартиры Смирнова. Даже на улице валялись искореженные магнитофоны и
радиоприемники.
     Смирнов молча показал мне на большую куклу с оторванной головой,
брошенную среди обломков, и я понял, какая страшная участь ожидает всякого,
кто этой ночью попадется на пути Гомункулуса.
     Два милиционера с собакой вышли из магазина. Собака беспомощно
толклась на тротуаре.
     - Не берет след, - сказал один из милиционеров.
     Смирнов остановил проезжавшее мимо такси и назвал адрес лаборатории.
     К нашему удивлению, вахтер, дежуривший с вечер", мирно попивал чаем и
ни о каких роботах не слыхал. Мы осмотрели все помещения, но ничего
подозрительного не обнаружили.
     След Гомункулуса потерялся.
     Смирнов устало опустился на стул.
     - Заряда аккумуляторов хватит на два дня, - сказал он, вытирая влажный
лоб. - Трудно представить себе, что он может натворить за это время! К
несчастью, он настолько хитер, что найдет способ подзарядить аккумуляторы,
когда они разрядятся.
     Необходимо было срочно принимать решительные меры.
     Мы вызвали такси и отправились в милицию.
     Дежурный лейтенант вначале скептически отнесся к нашему рассказу, но
вскоре перспектива преследования стального чудовища, одержимого манией
мести человечеству, вызвала в нем чисто профессиональный интерес. Он быстро
связался по телефону со всеми отделениями милиции. Теперь нам оставалось
только ждать.
     Скоро начали поступать сообщения. Однако все это были обыденные ночные
происшествия большого города. Даже в совершенных преступлениях не
чувствовалось того, что следователи называют "почерком преступника", уже
хорошо мне знакомого.
     Было ясно, что робот где-то притаился и выжидает, пока бдительность
преследующих его людей ослабнет.
    На рассвете, усталые и еще более обеспокоенные, мы распростились с
лейтенантом и поехали домой к Смирнову, чтобы за чашкой кофе обсудить
дальнейший план действий.
    К сожалению, нашим мечтам о кофе не суждено было сбыться.
    Поднявшись по лестнице, мы увидели, что входная дверь квартиры разбита
в щепки и во всех комнатах горит свет.
    Я посмотрел на Смирнова и поразился странной бледности его лица.
    - Гомункулус пришел свести со мною счеты, - пробормотал он, прислонясь
к стене. - Скорее звоните лейтенанту, иначе мы оба пропали!
    Через несколько минут к дому подъехал автомобиль с тремя милиционерами.
    - Преступник в этой квартире? - спросил бравый старшина, расстегивая
кобуру пистолета. - Кому известно расположение комнат?
    - Пистолетом вы ничего не сделаете, - обратился к нему Смирнов. -
Корпус робота изготовлен из хромовомолибденовой стали. Подождите, я спущусь
вниз и постараюсь достать брезент от автомашины. Единственный способ
обезвредить Гомункулуса - это поймать его в сеть.
    Вскоре он вновь появился на лестнице в сопровождении дюжего дворника,
тащившего большой кусок брезента.
    Теперь нас было шестеро. Шесть мужчин, полных решимости обезвредить это
электронное исчадие ада. И все же каждый из нас испытывал смутную тревогу.
    - Он, кажется, в кабинете, - прошептал Смирнов, заглядывая в дверь, -
идите за мной. Может быть, мне удастся на мгновение его отвлечь, а вы
набрасывайте на него брезент. Не мешкайте, потому что он вооружен стальной
дубинкой.
    Сохраняя полную тишину, затаив дыхание, мы медленно продвигались по
коридору. Смирнов вошел первым, и сразу же послышались хрипы человека,
которого стальной рукой схватили за горло.
    Мы постарались поскорее проскочить с развернутым брезентом в дверь. То,
что мы увидели в кабинете, заставило нас застыть на месте.
    Припав головой к стене, Смирнов хохотал захлебывающимся истеричным
смехом.
    На полу, сидя среди разбросанных радиодеталей и всевозможного
металлического лома, перед разложенными рукописями своего хозяина, мурлыкая
тихую песенку, Гомункулус мастерил маленького робота. Когда мы вошли, он
прилаживал к нему голову куклы, добытую в разграбленном им магазине.



Поединок
 конце последнего марша лестницы он перепрыгнул через перила и,
дожевывая на ходу пирожок, помчался по вестибюлю.
    Времени оставалось совсем немного, ровно столько, чтобы занять исходную
позицию в начале аллеи, небрежно развалиться на скамейке и, дождавшись
выхода второго курса, пригласить ее на футбол. Затем они поужинают в
студенческом кафе, после чего... Впрочем, что будет потом, он еще не знал.
В таких делах он всегда полагался на интуицию.
    Он был уже всеми помыслами в парке, когда из репродуктора раздался
голос:
    - Студента первого курса Мухаринского, индекс фенотипа тысяча триста
восемьдесят шесть дробь шестнадцать эм бе, срочно вызывает декан
радиотехнического факультета.
Решение нужно было принимать немедленно. До спасительной двери оставалось
всего несколько шагов. Вытянув губы в трубку, оттопырив руками уши,
прищурив левый глаз   и припадая на правую ногу, он попытался прошмыгнуть
мимо анализатора фенотипа.
    - Перестаньте паясничать, Мухаринский!
    Это уже был голос самого декана.
    "Опоздал!"
    В течение ничтожных долей секунды аналитическое устройство по заданному
индексу отобрало его из десяти тысяч студентов, и сейчас изображение
кривляющейся рожи красовалось на телеэкране в кабинете декана.
    Мухаринский придал губам нормальное положение, отпустил уши, и со все
еще прищуренным глазом стал растирать колено правой ноги. Эта манипуляция,
по его замыслу, должна была создать у декана впечатление внезапно
начавшегося приступа ревматизма.
    Глубоко вздохнув и все еще прихрамывая, он направился во второй этаж...
Несколько минут декан с интересом разглядывал его физиономию. Лицо
Мухаринского приняло приличествующее случаю выражение грустной
сосредоточенности. Он прикидывал в уме, сколько времени ему понадобится,
чтобы догнать эту второкурсницу, если декан...
    - Скажите, Мухаринский, вас в жизни вообще что-нибудь интересует?
    По мнению Мухаринского, это был праздный вопрос. Его  интересовало
многое. Во-первых, кого он больше любит: Наташу или Мусю; во-вторых,
возможное положение "Спартака" в турнирной таблице; в-третьих, эта
второкурсница; в-четвертых... словом, круг его интересов был достаточно
обширен, но вряд ли стоило во все это посвящать декана.
    - Меня интересует профессия инженера-радиотехника, - скромно ответил
он.
    Это было почти правдой. Все его жизненные устремления так или иначе
тесно связаны с пребыванием в городе студентов, куда, как известно,
приезжают, чтобы... и     так далее.
    - Тогда, может быть, вы мне объясните, почему к концу второго семестра
у вас не сдан ни один зачет?
    "Ой как плохо, - подумал он, - исключат, как пить дать, исключат".
    - Может быть, специфика машинного обучения... - неуверенно начал
Мухаринский.
    - Вот именно, специфика, - перебил его декан, - уже три обучающих
автомата отказались с вами заниматься. На что вы рассчитываете?
    Тактически правильнее всего было считать этот вопрос риторическим и не
давать на него прямого ответа.
    Декан задумчиво барабанил пальцами по столу. Мухаринский глядел в окно.
Рыжекудрая второкурсница шла по аллее. Шагавший рядом верзила в голубой
майке нес весла. Кажется, все ясно. Второй билет на футбол придется
кому-нибудь отдать, там всегда бывает много хорошеньких медичек.
    - Мне не хотелось бы вас исключать, не убедившись в полной
безнадежности попытки дать вам инженерное образование.
    Охотнее всего Мухаринский сделал бы сейчас кульбит, но это было
рискованно.
    - Я очень рад, - сказал он, потупившись, - что вы еще верите в
возможность для меня...
    - Если бы речь шла о ваших возможностях, то вы бы уже давно не
числились в списках студентов. Я имею в виду возможности обучающих
автоматов, а в них-то я верю, можете не сомневаться. Вы слышали
когда-нибудь об УПСОСе?
    - Конечно... это...
    Пауза становилась томительной.
    - Конечно слышали, - усмехнулся декан, - вы ведь, наверное, читаете все
работы кафедры обучающих автоматов. УПСОС - это универсальный преподаватель
с обратной связью. Надеюсь, вы знаете, что такое обратная связь?
    - Ну, в общих чертах, - осторожно сказал Мухаринский.
    - Я буду демонстрировать УПСОС на Международном конгрессе в Вене.
Сейчас, для определения его функциональных возможностей, он обучает
контрольную группу студентов. Мне не очень хочется заведомо снижать средний
балл его учеников, но элементарная честность ученого требует, чтобы я его
попробовал на такой... гм... таком... э-э-э... ну, словом, на вас. Короче
говоря, я вас включаю в состав контрольной группы.
    - Спасибо.
    - Надеюсь, что он в вас вдолбит хотя бы минимальный объем знаний, его
схема...
Схемы любых автоматов мало интересовали Мухаринского. Сохраняя на лице
выражение напряженного внимания, он думал о том, что первый тайм уже,
вероятно, идет к концу, и что на худой конец Наташа...
    - ...Таким образом, во время обучения ваш мозг составляет единое целое
с аналитическим устройством автомата, которое непрерывно меняет тактику
обучения в зависимости от хода усвоения материала студентом. Понятно?
    - Понятно.
    - Слава богу! Можете идти.

*    *    *
    ...Тысяча триста сорок второй логический поиск, шестнадцатый вариант
доказательства теоремы, и снова блокирующее устройство дает сигнал:
"Материал не усвоен. Перемена тактики". Снова логический поиск.
"Доказательство теоремы требует элементарных знаний в объеме средней
школы". Команда: "Приступить к обучению началам алгебры", сигнал: "Материал
усвоен посредственно", переключение на доказательство теоремы, к концу
доказательства - сигнал: "Базовые знания утеряны", вновь команда на
переключение, снова логический поиск... Вспыхивает красный сигнал на
панели: "Перегрев", из силового трансформатора валит дым. Автомат
отключается.
    Мухаринский снимает с головы диполь и вытирает пот. Такого еще не было!
Сейчас он даже чувствует симпатию к старенькому электронному
лектору-экзаменатору. С ним - несравненно легче: можно проспать всю лекцию,
а потом просто не ответить на вопросы. С УПСОСом не уснешь! Хорошо, что
автоматическая защита время от времени его отключает.
    Размышления Мухаринского прерывает звонок видеофона. На экране декан.
    - Почему вы бездельничаете?
    - Автомат охлаждается.
    К несчастью, на панели загорается зеленая лампочка. Мухаринский
вздыхает и укрепляет на голове диполь.
    Снова логический поиск, и в мозгу Мухаринского вспыхивают ненавистные
ему уравнения. Он пытается бороться с автоматом, думает о том, что бы было,
если бы Дементьев не промазал по воротам в конце второго тайма, пробует
представить себе второкурсницу в самых соблазнительных ситуациях, но все
тщетно.
    ...Логический поиск, сигнал, команда, переключение, изменение тактики,
сигнал, логический поиск...

*    *    *
    Проходит семь дней, и о, чудо! Обучение уже не кажется Мухаринскому
таким мучительным. Автомат тоже, видимо, к нему приспособился. Все реже
вспыхивают сигналы перегрева.
    Проходит еще неделя, и снова громкоговорители разносят по зданию
института:
    - Студента первого курса Мухаринского, индекс фенотипа тысяча триста
восемьдесят шесть дробь шестнадцать эм бе, вызывает декан радиотехнического
факультета.
    На этот раз он не прячется от всевидящих глаз фенологического
анализатора.
    - Поздравляю вас, Мухаринский, - говорит декан, - вы проявили
незаурядные способности.
    Впервые в жизни Мухаринский краснеет.
    - Я полагаю, - скромно отвечает он, - что правильнее было бы говорить
об удивительных способностях УПСОСа, это действительно замечательное
изобретение.
    - Когда я говорю о ваших способностях, то имею в виду именно вас, что
же касается УПСОСа, то двухнедельное общение с вами не осталось для него
бесследным. Теперь это не обычный автомат, а какой то Дон Жуан, Казанова,
или, чтобы вам было понятнее, попросту бабник, он ставит высшие оценки
только смазливым студенткам. Кроме того, он стал заядлым футбольным
болельщиком и вовлек в это дело всю контрольную группу студентов. Обленился
он до предела. Завтра мы его демонтируем, ну а вас, вы сами понимаете...
    - Понимаю. Желаю вам дальнейших успехов в обучении этих... гм... ну,
словом, студентов.
    Отвесив низкий поклон, Мухаринский пошел к двери.
    - Куда?
    - Как куда? Покупать билет, чтобы ехать домой. Ведь вы меня исключили.
    - Мы действительно вас исключили из списка студентов и назначили
старшим лаборантом кафедры обучающих автоматов. Отныне ни одна машина с
обратной связью не выйдет из стен лаборатории, не выдержав поединка с вами.
Вы для нас сущая находка! Ну обещайте, что вы нас не бросите, Мухаринский!






Пришельцы




адень Мишкину панамку, - сказала жена, - не опаздывай к обеду и,
пожалуйста, будь осторожен на шоссе.
    Заверив ее, что все будет в порядке, я улучил момент, когда она вышла
на кухню, и ули