жа.

                                Старики

   Семако сложил бумаги в папку.
   - Все? - спросил Голиков.
   - Еще один вопрос, Николай Петрович. Задание Комитета по астронавтике
в этом месяце мы не вытянем.
   - Почему?
   - Не успеем.
   - Нужно успеть. План должен быть выполнен любой ценой. В крайнем слу-
чае я вам подкину одного программиста.
   - Дело не в программисте. Я давно просил вас дать еще одну машину.
   - А я давно вас просил выбросить "Смерч". Ведь эта рухлядь числится у
нас на балансе. Поймите, что там мало разбираются в тонкостях. Есть  ма-
шина - и ладно. Мне уже второй раз срезают заявки. "Смерч"! Тоже  назва-
ние придумали!
   - Вы забываете, что...
   - Ничего я не забываю, - перебил Голиков. - Все эти дурацкие  попытки
моделизировать мозг в счетных машинах давно кончились провалом. У нас  -
Вычислительный центр, а не музей. Приезжают комиссии, иностранные  деле-
гации. Просто совестно водить их в вашу лабораторию. Никак не  могу  по-
нять, что вы нашли в этом "Смерче"?!
   Семако замялся:
   - Видите ли, Николай Петрович, я работаю  на  "Смерче"  уже  тридцать
лет. Когда-то это была самая совершенная из наших машин. Может быть, это
сентиментально, глупо, но у меня просто не поднимается рука...
   - Чепуха! Все имеет конец. Нас с вами, уважаемый Юрий  Александрович,
тоже когда-нибудь отправят на свалку. Ничего не поделаешь, такова жизнь!
   - Ну, вам-то еще об этом рано...
   - Да нет, - смутился Голиков. - Вы меня неправильно поняли. Дело ведь
не в возрасте. На пятнадцать лет раньше или позже - разница  не  велика.
Все равно конец один. Но ведь мы с вами - люди, так сказать, хомо  сапи-
енс, а этот, извините за выражение, драндулет просто  неудачная  попытка
моделирования.
   - И все же...
   - И все же выбросьте ее к чертям, и в следующем квартале я вам обещаю
машину самой последней модели. Подумайте над этим.
   - Хорошо, подумаю.
   - А план нужно выполнить во что бы то ни стало.
   - Постараюсь.

                                 * * *

   В окружении низких, изящных, как пантеры, машин с молекулярными  эле-
ментами этот огромный громыхающий шкаф казался доисторическим чудовищем.
   - Чем ты занят? - спросил Семако.
   Автомат прервал ход расчета.
   - Да вот, проверяю решение задачи, которую решала  эта...  молекуляр-
ная. За ними нужен глаз да глаз. Бездумно ведь считают. Хоть быстро,  да
бездумно.
   Семако откинул щиток и взглянул на входные данные. Задача номер двад-
цать четыре. Чтобы повторить все расчеты, "Смерчу" понадобится не  менее
трех недель. И чего это ему вздумалось?
   - Не стоит, - сказал он, закрывая крышку. - Задача продублирована  во
второй машине, сходимость вполне удовлетворительная.
   - Да я быстро. - Стук машины перешел в оглушительный скрежет. Лампоч-
ки на панели замигали с бешеной скоростью. - Я ведь ух как быстро умею!
   "Крак!" - сработало реле тепловой защиты. Табулятор сбросил все цифры
со счетчика.
   Автомат сконфуженно молчал.
   - Не нужно, - сказал Семако, - отдыхай пока. Завтра  я  тебе  подберу
задачку.
   - Да... вот видишь, схема не того... а то бы я...
   - Ничего, старик. Все будет в порядке. Ты остынь получше.
   - Был у шефа? - спросил "Смерч".
   - Был.
   - Обо мне он не говорил?
   - Почему ты спрашиваешь?
   - На днях он сюда приходил с начальником  АХО.  Дал  указание.  Этого
монстра, говорит, на свалку, за ненадобностью. Это он про меня.
   - Глупости! Никто тебя на свалку не отправит.
   - Мне бы схемку подремонтировать, лампы сменить, я  бы  тогда  знаешь
как?..
   - Ладно, что-нибудь придумаем.
   - Лампы бы сменить, да где их нынче достанешь? Ведь,  поди,  уже  лет
двадцать, как сняли с производства?
   - Ничего. Вот разделаемся с планом, соберу тебе новую схему на полуп-
роводниках. Я уже кое-что прикинул.
   - Правда?
   - Подремонтируем и будем на тебе студентов учить. Ведь  ты  работаешь
совсем по другому принципу, чем эти, нынешние.
   - Конечно! А помнишь, какие задачи мы  решали,  когда  готовили  твой
первый доклад на международном конгрессе?
   - Еще бы не помнить!
   - А когда ты поссорился с Людой, я тебе давал оптимальную тактику по-
ведения. Помнишь? Это было в тысяча девятьсот... каком году?
   - В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом. Мы только что поженились.
   - Скажи... тебе ее сейчас очень не хватает?
   - Очень.
   - Ох, как я завидую!
   - Чему ты завидуешь?
   - Видишь ли... - Автомат замолк.
   - Ну, говори.
   - Не знаю, как то лучше объяснить... Я ведь совсем не  боюсь...  этог
о... конца. Только хочется, чтобы комуто меня не хватало, а не так прос-
то... на свалку за ненадобностью. Ты меня понимаешь?
   - Конечно, понимаю. Мне очень тебя будет не хватать.
   - Правда?!
   - Честное слово.
   - Дай я тебе что-нибудь посчитаю.
   - Завтра утром! Ты пока отдыхай.
   - Ну, пожалуйста!
   Семако вздохнул:
   - Я ведь тебе дал вчера задачу.
   - Я... я ее плохо помню. Что-то с линией задержки памяти. У тебя это-
го не бывает?
   - Чего?
   - Когда хочешь что-то вспомнить и не можешь.
   - Бывает иногда.
   - А у меня теперь часто.
   - Ничего, скоро мы тебя подремонтируем.
   - Спасибо! Так повтори задачу.
   - Уже поздно, ты сегодня все равно ничего не успею.
   - А ты меня не выключай на ночь. Утром придешь, а задачка уже решена.
   - Нельзя, - сказал Семако, - пожарная охрана не  разрешает  оставлять
машины под напряжением.
   "Смерч" хмыкнул.
   - Мы с тобой в молодости и не такие штуки  выкидывали.  Помнишь,  как
писали диссертацию? Пять суток без перерыва.
   - Тогда было другое время. Ну отдыхай, я выключаю ток.
   - Ладно, до утра!

                                 * * *

   Утром, придя в лабораторию, Семако увидел трех дюжих парней, вытаски-
вавших "Смерч".
   - Куда?! - рявкнул он. - Кто разрешил?!
   - Николай Петрович велели, - осклабился начальник  АХО,  руководивший
операцией, - в утиль за ненадобностью.
   - Подождите! Я сейчас позвоню...
   Панель "Смерча" зацепилась за наличник двери, и на пол  хлынул  дождь
стеклянных осколков.
   - Эх вы! - Семако сел за стол и закрыл глаза руками.
   Машину выволокли в коридор.
   - Зина!
   - Слушаю, Юрий Александрович!
   - Вызовите уборщицу. Пусть подметет. Если меня будут спрашивать, ска-
жите, что я уехал домой.
   Лаборантка испуганно взглянула на него.
   - Что с вами, Юрий Александрович?! На вас лица нет. Сейчас я  позвоню
в здравпункт.
   - Не нужно. - Семако с трудом поднялся со стула. - Просто  я  сегодня
потерял лучшего друга... Тридцать лет... Ведь я с ним... даже... мыслен-
но разговаривал иногда... Знаете, такая глупая стариковская привычка.




                            Илья ВАРШАВСКИЙ
                           СЮЖЕТ ДЛЯ РОМАНА

                               В атолле

   - Мы теперь можем сколько угодно играть в робинзонов, - сказал  папа,
- у нас есть настоящий необитаемый остров, хижина и даже Пятница.
   Это было очень здорово придумано - назвать толстого,  неповоротливого
робота Пятницей. Он был совсем новый, и из каждой щели у него проступали
под лучами солнца капельки масла.
   - Смотри, он потеет, - сказал я.
   Мы все стояли на берегу и смотрели на удаляющегося  "Альбатроса".  Он
был уже так далеко от нас, что я не мог рассмотреть, есть ли  на  палубе
люди. Потом из трубы появилось белое облачко пара,  а  спустя  несколько
секунд мы услышали протяжный вой.
   - Все, - сказал папа, - пойдем в дом.
   - А ну, кто быстрее?! - крикнула мама, и мы помчались наперегонки.  У
самого финиша я споткнулся о корень и шлепнулся на землю, и папа сказал,
что это несчастный случай и бег нужно повторить, а мама спросила, больно
ли я ушибся. Я ответил, что все это ерунда и что вполне могу  опять  бе-
жать к берегу, но в это время раздался звонок, и папа сказал,  что  это,
вероятно, вызов с "Альбатроса" и состязание придется отложить.
   Звонок все трещал и трещал, пока папа не включил видеофон. На  экране
появился капитан "Альбатроса". Он по-прежнему был в скафандре и шлеме.
   - Мы уходим, - сказал он, - потому что...
   - Я понимаю, - перебил его папа.
   - Если вам что-нибудь понадобится...
   - Да, я знаю. Счастливого плавания.
   - Спасибо! Счастливо оставаться.
   Папа щелкнул выключателем, и экран погас.
   - Пап, - спросил я, - они навсегда ушли?
   - Они вернутся за нами, - ответил он.
   - Когда?
   - Месяца через три.
   - Так долго?
   - А разве ты не рад, что мы наконец сможем побыть одни и никто нам не
будет мешать?
   - Конечно, рад, - сказал я, и это было чистейшей правдой.
   Ведь за всю свою жизнь я видел папу всего три раза и не больше чем по
месяцу. Когда он прилетал, к нам всегда приходила куча народу, и мы  ни-
куда не могли выйти без того, чтобы не собралась толпа, и папа  раздавал
автографы и отвечал на массу вопросов, и никогда нам  не  давали  побыть
вместе по-настоящему.
   - Ну, давайте осматривать свои владения, - предложил папа.
   Наша хижина состояла из четырех комнат: спальни, столовой, моей  ком-
наты и папиного кабинета. Кроме того, там была кухня и холодильная каме-
ра. У папы в кабинете было очень много  всякой  аппаратуры  и  настоящая
электронно-счетная машина, и папа сказал, что научит меня  на  ней  счи-
тать, чтобы я мог помогать ему составлять отчет.
   В моей комнате стояли кровать, стол и большущий книжный шкаф, набитый
книгами до самого верха, Я хотел их посмотреть, но папа сказал, что луч-
ше это сделать потом, когда мы полностью осмотрим остров.
   Во дворе была маленькая электростанция, и мы с папой попробовали  за-
пустить движок, а мама стояла рядом и все время говорила, что такие  ме-
ханики, как мы, обязательно что-нибудь сожгут, но мы ничего не сожгли, а
только проверили зарядный ток в аккумуляторах.
   Потом мы пошли посмотреть антенну, и папе не понравилось, как она по-
вернута, и он велел Пятнице влезть наверх и развернуть диполь  точно  на
север, но столб был металлический, и робот скользил по нему и  никак  не
мог подняться. Тогда мы с папой нашли на электростанции канифоль и посы-
пали ею ладони и колени Пятницы, и он очень  ловко  взобрался  наверх  и
сделал все, что нужно, а мы все стояли внизу и аплодировали.
   - Пап, - спросил я, - можно, я выкупаюсь в океане?
   - Нельзя, - ответил он.
   - Почему?
   - Это опасно.
   - Для кого опасно?
   - Для тебя.
   - А для тебя?
   - Тоже опасно.
   - А если у самого берега?
   - В океане купаться нельзя, - сказал он, и я подумал, что,  наверное,
когда папа таким тоном говорит "нельзя" там, на далеких планетах, то  ни
один из членов экипажа не смеет с ним спорить. - Мы можем  выкупаться  в
лагуне.
   Право, это было ничуть не хуже, чем если бы мы купались  в  настоящем
океане, потому что эта лагуна оказалась большим озером в середине остро-
ва и вода в ней была теплая-теплая и совершенно прозрачная.
   Мы все трое плавали наперегонки, а потом мы с папой ныряли  на  спор,
кто больше соберет ракушек со дна, и я собрал больше,  потому  что  папа
собирал одной рукой, а я двумя.
   Когда нам надоело собирать ракушки, мы сделали для мамы корону из ве-
точек коралла и морских водорослей, а папа украсил ее морской звездой.
   Мама была похожа в ней на настоящую королеву, и мы стали перед ней на
одно колено, и она посвятила нас в рыцари.
   Потом я предложил Пятнице поплавать со мной. Было очень забавно смот-
реть, как он подходил к воде, щелкал решающим устройством и отступал на-
зад. А потом он вдруг отвинтил на руке палец и бросил его в воду, и ког-
да палец утонул. Пятница важно сказал, что роботы плавать не  могут.  Мы
просто покатывались от хохота, такой у него был при  этом  самодовольный
вид. Тогда я спросил у него, могут ли роботы носить на руках  мальчиков,
и он ответил, что могут. Я стал ему на ладони, и он поднял  меня  высоко
над головой, к самой верхушке пальмы, и я срывал с нее кокосовые орехи и
кидал вниз, а папа ловил.
   Когда солнце спустилось совсем низко, мама предложила пойти к  океану
смотреть закат.
   Солнце стало красным-красным и сплющивалось у самой воды, и от него к
берегу потянулась красная светящаяся полоса. Я зажмурил глаза и предста-
вил себе, что мчусь по этой полосе прямо на Солнце.
   - Пап, - спросил я, - а тебе приходилось лететь прямо на Солнце?
   - Приходилось, - ответил он.
   - А там от него тоже тянется такая полоса?
   - Нет.
   - А небо там какого цвета?
   - Черное, - сказал папа. - Там все другое... незнакомое и... враждеб-
ное.
   - Почему? - спросил я.
   - Я когда-нибудь расскажу тебе подробно, сынок, - сказал он, - а сей-
час идемте ужинать.
   Дома мы затеяли очень интересную игру. Мама стояла у холодильника,  а
мы угадывали, что у нее в руках. Конечно, каждый из нас называл свои лю-
бимые вещи; а каким-то чудом оказывалось, что мы каждый  раз  угадывали.
Поэтому ужин у нас получился на славу.
   Папа откупорил бутылку вина и сказал, что мужчинам после купания сов-
сем не вредно пропустить по рюмочке. Он налил мне и себе по полной  рюм-
ке, а маме - немножко. "Только чтобы чокнуться", - сказала она.
   После ужина мы смотрели по телевизору концерт, и диктор перед началом
сказал, что этот концерт посвящается нам. Мама даже покраснела  от  удо-
вольствия, потому что она очень гордится тем, что у нас такой знаменитый
папа.
   Они передавали самые лучшие песни, а одна певица даже пропела мою лю-
бимую песенку о белочке, собирающей орешки. Просто удивительно, как  они
об этом узнали.
   Когда кончился концерт, папа сказал, что ему  нужно  садиться  писать
отчет, а я отправился спать.
   Я уже лежал в постели, когда мама пришла пожелать мне спокойной ночи.
   - Мама, посиди со мной, - попросил я.
   - С удовольствием, милый, - сказала она и села на кровать.
   В открытое окно светила луна, и было светло, совсем как днем. Я смот-
рел на мамино лицо и думал, какая она красивая и молодая. Я поцеловал ее
руку, пахнущую чемто очень приятным и грустным.
   - Мама, - спросил я, - почему это запахи бывают грустные и веселые?
   - Не знаю, милый, - ответила она, - мне  никогда  не  приходилось  об
этом думать. Может быть, просто каждый запах  вызывает  у  нас  какие-то
воспоминания, грустные или веселые.
   - Может быть, - сказал я.
   Мне было очень хорошо. Я вспомнил проведенный день, самый лучший день
в моей жизни, и думал, что впереди еще восемьдесят девять таких дней.
   - Ох, мама, - сказал я, - какая замечательная штука жизнь  и  как  не
хочется умирать!
   - Что ты, чижик? - сказала она. - Тебе ли говорить о смерти?  У  тебя
впереди такая огромная жизнь.
   Мне было ее очень жалко: еще на "Альбатросе" ночью я слышал, как  они
с папой говорили об этой ужасной болезни, которой папа заразился в  кос-
мосе, и о том, что всем нам осталось жить не больше трех  месяцев,  если
за это время не найдут способа ее лечить. Ведь поэтому экипаж "Альбатро-
са" был одет в скафандры, а мы никуда не выходили из каюты, и в  океане,
вероятно, нам нельзя купаться, раз эта болезнь заразная.
   И все же я подумал, что когда люди так любят друг друга, нужно всегда
говорить только правду.
   - Не надо, мамочка, дорогая, - сказал я. - Ведь даже если  не  найдут
способа лечить эту болезнь...
   - Найдут, - тихо сказала мама, - обязательно найдут.  Можешь  быть  в
этом совершенно уверен.


                            Любовь и время

   Если вам 26 лет и ваша личная жизнь определенно не  удалась,  если  у
вас робкий характер, невыразительная внешность и прозаическая  профессия
экономиста-плановика, если вы обладатель смешной фамилии Кларнет,  веду-
щей начало от какого-нибудь заезжего музыкантанеудачника, неведомо когда
и как осевшего на Руси, если вы не настолько бережливы, чтобы мечтать об
однокомнатной кооперативной квартире, но вместе с тем достаточно  трезво
смотрите на вещи, чтобы понимать, что ваше пребывание в коммунальном му-
равейнике - состояние далеко не кратковременное,  если  волшебное  слово
"любовь" вызывает у вас надежду, а не воспоминания  -  словом,  если  вы
тот, кого я намерен сделать своим героем, то вам обязательно нужно иметь
хобби.
   Хобби - это подачка, которую бросает равнодушная Судьба своим  пасын-
кам, чтобы они не вздумали искушать ее терпение.
   Не имеет существенного значения, какое именно хобби вы изберете.  Это
зависит от ваших способностей, средств и темперамента. Ведь если  разоб-
раться, то настойчивые и бесплодные попытки наладить прием дальних теле-
передач ничуть не хуже коллекционирования пивных кружек или  выращивания
цитрусовых на подоконнике. Важно одно: как-нибудь  в  обеденный  перерыв
небрежно сказать сослуживцам, что  вчера  Париж  передавал  великолепный
фильм с участием Софи Лорен, либо, священнодействуя с непроницаемым  ли-
цом, нарезать в стаканы с чаем таких же  бедолаг,  как  вы,  по  ломтику
сморщенного зеленого лимончика. ("Знаете ли, это  далеко  не  лучший  из
тех, что у меня в этом году, но все остальные пришлось раздарить".)
   Итак, Юрий Кларнет посвящал свой досуг поискам в эфире сигналов чуже-
земных стран. Для этой цели за 8 рублей в комиссионном магазине был куп-
лен старенький КВН с экраном чуть больше почтового конверта. Выбор теле-
визора  был  продиктован  не  скаредностью  или  недостатком   оборотных
средств. Просто каждому, кто знаком с техникой дальнего телеприема,  из-
вестно, что лучшего изображения, чем на КВН, не получишь нигде.
   После того как попытка установить на крыше в качестве отражателя  ан-
тенны оцинкованное корыто была со всей решительностью пресечена управхо-
зом, Кларнету пришлось плюнуть на советы, даваемые  в  журналах,  и  за-
няться изобретательством.
   Тот вечер, с которого, собственно, и начинается мой рассказ, был  за-
вершающим этапом долгих поисков, раздумий и неудач. Зажав между коленями
сложное ажурное сооружение из проволоки, напоминающее  антенну  радиоте-
лескопа, Кларнет припаивал вывод для штекера. Он торопился, надеясь  еще
сегодня провести несколько задуманных заранее экспериментов. Как  всегда
в таких случаях, неожиданно перестал греться паяльник.  Кларнет  чертых-
нулся, положил на пол свое творение и подошел к  штепсельной  розетке  с
паяльником в руке.
   В этот момент что-то треснуло, и в комнате погас свет.
   Кларнет выдернул вилку из розетки и направился к  столу,  где  должны
были лежать спички. По дороге он запутался в ковровой дорожке,  лежавшей
у кровати, и с размаху шлепнулся на тот  самый  проволочный  параболоид,
который с неистовством дилетанта мастерил более двух недель.
   Кларнет выругался еще раз, нащупал в темноте спички и вышел  в  кори-
дор.
   Там тоже было темно.
   - Опять пережгли свет, гражданин хороший?
   Хороший гражданин невольно выронил зажженную спичку. Голос  принадле-
жал майору в отставке Будилову, зануде, человеконенавистнику и  любителю
строгого порядка. Майор жил одиноко и скучно. Первые десять  дней  после
получения пенсии он находился в постоянно подогреваемом состоянии  злоб-
ного возбуждения, остальные же двадцать пребывал в  глубокой  депрессии.
Питался он неизвестно где и, хотя имел на кухне персональный столик, хо-
зяйства никакого не вел. Раз в месяц  приезжала  его  дочь,  жившая  от-
дельно, привозила выстиранное белье и забирала очередную порцию  грязно-
го. О себе Будилов рассказывать не любил. Было  лишь  известно,  что  он
жертва каких-то обстоятельств и, если бы не эти обстоятельства, его  ма-
йорская звезда давно уже превратилась бы в созвездие полковника. В какой
именно части небосвода должно было сиять это созвездие, оставалось невы-
ясненным, так как, судя по всему, в боевых действиях  майор  никогда  не
участвовал.
   - Опять, говорю, свет пережгли?
   Кларнет зажег новую спичку.
   - Сейчас посмотрю пробки.
   Между тем начали открываться многочисленные двери, выходящие в  общий
коридор. По стенам забегали уродливые тени в призрачном свете  лампадок,
фонариков и свечных огарков. Аварии осветитель