рядом со мной на песочке -- одна слева, другая справа.  Я
мысленно поглядел  на  себя со стороны:  ну прямо Влад Сташевский с  обложки
газеты "СПИД-инфо"!
   -- Ну что, девочки, здорово без купальников? Я уже  объяснил Белке, что
сексуальных маньяков на острове Марио нет...
   --  Как  это нет?  -- возмутился некто  явно  не  своим  злобно рычащим
голосом.
   Это подкрался к нам великий гуру свами Шакгивенанда. Шутка его пришлась
не очень кстати, и все промолчали.
   -- Тоже, что ли, искупаться? -- пробормотал гуру себе под нос.
   -- Точечку красную смоешь, -- глубокомысленно заметила Верба.
   -- Да и Брахма с ней!
   Похоже,  уже  никому  и ни о  чем  не  хотелось говорить.  Солнце  было
горячим, но удивительно ласковьм. Хорошо!
   Я закрыл глаза и почему-то подумал, что все сделали также.
   -- Ну и что  ты обо всем этом думаешь? Вопрос Вербы предназначался явно
не мне. И верно, ответил Нанда:
   -- Базотти был несчастным человеком.
   -- Базотти был сволочь.
   -- Одно другому не мешает, Рыжая.
   Нанда  говорил  по-русски,  и "рыжая"  звучало  намного  ласковее,  чем
английское "red" -- то ли о краснокожих речь, то ли о коммунистах.
   -- Ты мог себе представить, что Седой -- это он?
   --Нет.
   -- Почему?
   -- Потому что в нем уживались два человека, -- объяснил  Нанда. -- Прав
твой Никулин: действительно доктор Джекил и мистер Хайд. Мне  довелось знать
только Джекила.
   Они  замолчали,  и  я,   приподнявшись,  оглядел  всю   компанию.   Они
действительно лежали лицом вверх и загорали с прикрытыми веками.
   -- А что делал доктор Джекил, когда убивали Малина?
   -- Доктор Джекил предупреждал его.
   -- То есть? -- Верба буквально вскочила.
   --  Ну,  вообще-то  не  сохранилось  записей разговоров  Дедушки  ни  с
Осокорем, ни с Корягиным, ни  даже с Ясенем. Но  кое-что слышал Сиропулос от
Корнелио и  Лауры.  Когда  Базотти  спустил с цепи Григорьева, он заметался:
вывел  из-под  удара  тебя  (помнишь,  Рыжая,  свою срочную  командировку  в
Питер?), потом предупредил Осокоря, а когда Петю убили (вот этого Базотти не
ожидал!), накрутил Корягина, заметая  следы. Остается лишь гадать, сказал ли
Дедушка  Ясеню,  что до  места  встречи  тому уже не  доехать? Да и знал  ли
Базотги, где притаится наутро Золтан? Мне кажется теперь, что  и это большой
вопрос.  А  доподлинно  известно  лишь  то,  что  Дедушка признался Малину в
убийстве Чистяковых. По телефону. В тот  самый  вечер, за несколько часов до
роковой поездки на Рублевку. Да, ребята, Сиропулос слышал это своими ушами.
   -- И сейчас рассказал тебе там, возле вертолета? -- спросила Верба.
   --Ага, --  ответил Анжей. -- Так что ты  права была, Рыжая.  В каком-то
смысле это самоубийство.
   К этой информации комментарии,  как говорится, были  излишни. И мы  все
опять с минуту помолчали.
   -- Что же теперь? -- поинтересовалась Белка. Вопрос  был  резонный,  но
лично я мог дать на него очень приблизительный ответ.
   -- Завтра мы полетим в Неаполь. Оттуда гораздо ближе до  Ланей. Это под
Женевой, где сейчас твои родители. Очевидно, туда ты и поедешь. А дальше...
   -- А дальше, Ясень, еще никто не знает. Никто, -- сказал Кедр.
   Он подошел вместе с Пальмой и, посмотрев на Вербу с Белкой, добавил:
   -- Любаня,  раздевайся.  Сегодня, я так понял, в честь Нового года все
женщины на острове Марио ходят голыми.
   -- А мужчины?
   Это уже  спрашивал Тополь.  Он начал  стаскивать  свои любимые  кожаные
брюки и чуть не упал по ходу этого процесса.
   --  Давайте  устроим  большой  и   славный  группешник,   --  предложил
Горбовский, широко улыбаясь.
   Это была реплика из какой-то совсем другой пьесы. И я вдруг понял,  что
Леонид Андреевич Вайсберг  пьян. В такое  с трудом верилось.  На моей памяти
Тополь впервые утратил контроль над собой.  А судя по лицам остальных, это и
для них было в новинку.
   --   Господа-товарищи  Причастные!  К  торжественным  похоронам  Седого
Дедушки Фернандо Базотти будьте готовы! -- зычно провозгласил Тополь.
   И мы все с неожиданным единодушием дружно гаркнули:
   -- Всегда готовы!!!
   Над всем  югом  Италии  висели  жуткие  свинцовые тучи. А  в  небе  над
Неаполем  бушевала  настоящая  гроза. Аэропорт  не  принимал  самолетов,  но
Сиропулос  приказал  садиться, и пилот,  как  человек военный, ослушаться не
смог. Каким-то чудом все обошлось.
   Даже  самые старые  неаполитанцы  не  помнили такого,  чтобы  лило  без
перерыва три дня, а в  низких и почти черных облаках прятались верхние этажи
домов и шпили церквей.
   Базотти отпевали в  главном костеле города. Народу собралось не меньше,
чем  в семьдесят восьмом в Риме  на похоронах Альдо Моро. (И  откуда у  меня
вылезло такое  сравнение? Сам не пойму. Не был я в семьдесят восьмом в Риме.
Честное слово, не был.) Толпа стояла не только внутри, но и на улице.
   Говорились какие-то речи,  орган  играл очень красиво--в общем, все как
положено.
   А потом наступили минуты прощания.
   Каким бы ты ни был,  Фернандо Базотти, ты  сыграл  не последнюю роль  в
истории нашей планеты и ты достоин того, чтобы к тебе сегодня пришли все эти
люди. Кого еще провожали вот так в последний путь? Ленина? Сталина? Мао? Ну,
это  уж ты махнул, Разгонов, на  тех похоронах масштабы были  другие. Однако
ассоциации забавные. Характерные, я бы сказал.
   Причастные  шли один  за другим,  долгой чередой, Причастные всех рас и
национальностей, всех культур и вероисповеданий -- высшая категория, мировая
элита,  сливки человечества.  Подумалось  вдруг: а кого  больше  под сводами
величественных нефов  --  истинных  соратников Дедушки  или  их персональных
охранников? Ведь  у  каждого из пришедших минимум  два телохранителя  --  по
рангу полагается. Вон наши стоят -- Леха,  Кирилл, Марат.  Достаточно  будет
одного глупого выстрела в воздух,  чтобы все сейчас  разом залегли и  костел
превратился в поле боя. Сколько еще похорон придется устраивать после этого?
   Боже! О чем я думал в те торжественные и траурные минуты?
   Кто-то целовал в лоб Фернандо Базотти, кто-то  прикасался к нему рукой,
кто-то просто проходил мимо, прощаясь одними глазами. И я подошел. Посмотрел
на  старика.  Лежал  он  как  живой.  И  выглядел  молодо. Кто  бы  дал  ему
восемьдесят семь!
   Я и видел-то Дедушку всего  дважды:  в Майами и в Зеленой Гуре.  Кто он
мне, в конце концов? Но для Ясеня... черт!  Представь себя Ясенем. Сейчас ты
должен это сделать.
   И я представил. Я осознал.  Я  был одним из  самых-самых.  Вот они все,
здесь, со мною рядом: Кумахира, Сиропулос, Спрингер,  Максудов, Плисковский,
Жуков, Гуревич, Шактивенанда, Горбовский, Лозова...
   Боже, что она делает?!
   Бывают такие моменты в жизни, когда время замедляет свой бег.  Раньше я
только читал об этом -- теперь увидел своими глазами.
   Это было замедленное кино. Это был эпизод, который мой разум запечатлел
рапидом.
   Татьяна  Лозова сделала три решительных  широких шага к гробу, на  ходу
вынимая  из  сумочки сверкающий  как  елочная  игрушка,  "таурус-44 магнум",
заряженный шестью серебряными пулями. Грамотно стиснув оружие  двумя руками,
она выпустила все содержимое барабана в голову покойника. В упор.
   И у Фернандо Базотти не стало головы.
   -- Причастных убивают дважды, -- сказала Верба громко, на весь костел и
бросила револьвер на пол.
   Я  ошибался,  полагая,  будто хватит  малейшей  искры,  чтобы  в  храме
началась  перестрелка. Здесь собрались действительно особенные  люди.  Никто
даже не шелохнулся.  Словно эти шесть  выстрелов  были частью  обязательного
ритуала. А  потом  Никое  Сиропулос подошел  к  Татьяне  и  молча  надел  на
безымянный палец ее левой руки серебряный перстень с лунным камнем.
   -- А вот здесь, -- проговорил он, -- тайное знание. И вручил ей... нет,
не замшелый конверт с громадными восковыми печатями, а  простую трехдюймовую
дискету фирмы "Макселл".
   Кто из нас  ждал этого? Да, наверно, никто. Верба обернулась растерянно
и, попав глазами в Тополя, обратилась к нему:
   -- Ну и что мне теперь делать?
   Тополь  потупил  взор,  пожал  плечами,  переступил  с  ноги  на  ногу,
поеживаясь от неловкости, и наконец сказал:
   -- Спроси у Ясеня.
   И тогда Верба посмотрела на меня.
   Москва, ноябрь 1994 г. --март 1996г.