ньшения их влияния во
всех сферах. И вдруг в конце декабря в Москве появляется Малин, как ни в чем
не бывало занимает свой кабинет на Лубянке...
   -- Двойник Малина, -- робко поправил представитель ФСБ, условное имя --
Резидент.
   -- А какая разница? Вы мне скажите, какая разница?!  -- кипел Ларионов.
-- Если он  за два дня накатал пять приказов и девять инструкций по Двадцать
первому главку, из которых половину я даже не смог получить в виде копий! Но
уже из  той информации, которой мы располагаем, вполне очевидно следует, что
наши планы  под угрозой.  А мы должны брать власть в ночь на первое  января,
иначе момент будет упущен.
   -- В семнадцатом году  это называлось "промедление в выступлении смерти
подобно",  -- проворчал  член  правительства (условное имя  --  Министр), не
слишком рассчитывая быть услышанным.
   А Маршал, на самом  деле  генерал Генштаба, шепнул Комиссару,  генералу
МВД:
   -- Тоже мне, Фидель Кастро нашелся!
   --  В  своей  любви  к  новогодним представлениям  Фидель не одинок, --
поддел  его милицейский начальник. -- Кажется, в вашем ведомстве тоже  любят
под бой курантов брать  мятежные  города силами  одного парашютно-десантного
батальона.
   -- Кто, черт возьми, мог сообщить Кузьмину  о  моем участии в заговоре?
-- продолжал бушевать Ларионов. -- Кроме агентов РИСКа -- некому.
   -- Альберт Михалыч, но я же  докладывал, -- обиженно напомнил Резидент,
-- в Двадцать первом главке ничего о вас не знают.
   -- А, бросьте! Я уже не верю в это.
   --  И  напрасно,  --  гнул   свое  Резидент.   --  Кузьмин  был   очень
информированным  человеком,  он  мог  и  сам  догадаться  о  вашем  участии,
элементарно вычислить его.
   -- Ладно, --  процедил Ларионов, -- за догадливость тоже расплачиваться
надо. А вот что  делает в фирме Кузьмина эта... "вдова" Разгонова? Она никак
не связана с риском?
   --   Исключено,   --   откликнулся  Инструктор,  представитель   службы
Коржакова.  --  Исключено  по  определению.  Но  мы на всякий случай  и  это
проверяли.
   -- Тогда, может, просто закрыть фирму Кузьмина,  если все равно ни одна
сволочь  не  может  понять,  как происходит утечка информации? Закрыть  -- и
точка.
   -- Господь  с  вами,  шеф! -- ужаснулся вор в законе по кличке Банкир и
действительно президент крупного банка. -- Это же основной канал поступления
финансов на  весь проект. Или вы уже придумали, как вернуть обратно в Москву
все чеченские деньги?
   Ларионову очень не нравилось, как они все разговаривают с ним. Пожалуй,
только Депутат,  бывший  председатель одного из думских комитетов, вел  себя
прилично:  сидел молчаливо,  почтительно и ждал указаний. Да еще верный  его
помощник Горец не вызывал сомнений. В отсутствие ребят из "девятки" на особо
секретных совещаниях именно ему доверял Высокий Шеф роль "прикрепленного".
   На  кого  опереться,   на   кого?  Умные  предают  продуманно,   дураки
подставляют по глупости. Проверку  временем не выдерживают ни те, ни другие.
А делиться  деньгами  и властью не хочет никто  и  никогда. Выход  один: все
делать быстро. Люди поддержат, люди устали ждать.
   Если правильно говорят, что  чем больше актер,  тем длиннее  пауза,  то
Альберт Ларионов был великим актером. После риторического вопроса Банкира он
молчал минут пять. И все молчали.
   -- Выход  один, -- сообщил  наконец Высокий  Шеф,  -- изменить дату  на
более раннюю. В ночь на тридцать первое все  должно  быть кончено. Вопрос ко
всем: как вы оцениваете нашу готовность? Говорят только те, кто считает, что
мы не готовы. И конкретно, по существу -- что необходимо сделать.
   -- Обналичить деньги, -- сказал Банкир.
   -- Это плановое мероприятие, -- кивнул Ларионов. -- Дальше.
   -- Уничтожить архивы, -- напомнил Комиссар.
   -- Успеваем. Еще?
   -- Организовать пресс-центр, -- сказал Депутат.
   -- Правильно. Еще!
   -- Арестовать охрану всего высшего  руководства службы РИСК,  -- поднял
голову Резидент.
   -- Вот! -- воскликнул  Ларионов. -- Я ждал этого предложения. Намекните
Григорьеву, что Горбовский собирается расформировать ФСБ.  Григорьев поверит
и пойдет наверх. Для ареста всей охраны будет достаточно санкции Барсукова и
визы Коржакова, а Александр Васильевич  после  летнего  разговора с Малиным,
уверяю вас, поставит ее.
   Инструктор согласно кивнул.
   -- Когда охрану снимут, -- продолжал Ларионов, -- мы пустим штурмовиков
Саркиева для физического  уничтожения этих злосчастных деревьев.  А отвечать
за все буду я и только я.
   "Говорит прямо как Гитлер",  - подумал  Банкир  и  удивился собственной
эрудиции.
   -- Нас здесь  с вами девять человек, -- заканчивал  Ларионов. -- Запись
не ведется, и прослушка не работает. Так что... при любом исходе дела терять
мне будет, сами понимаете, нечего.
   Этого он мог бы и  не  говорить. Люди, собравшиеся в ту  ночь на даче в
Успенском, были все очень опытные и очень понятливые.

   Глава двадцать шестая

   --  Ну, здравствуй, Игнат Андреевич, -- сказала Верба с  порога, потому
что дверь ей открыл сам Чуханов,
   -- Здравствуй, Рыжая, -- не растерялся отставной полковник. -- Проходи.
   Зато оказавшаяся тут же Марина Редькина растерялась так, что уронила на
пол тарелку,  которую  вытирала,  идя  с кухни  и  торопясь  на звонок. Жена
Тимофея  не  просто растерялась -- она испугалась до икоты, увидев  знакомое
лицо суровой гэбэшницы, испугалась так, что  даже не обратила внимания на ее
странное обращение к отчиму.
   -- Посуда бьется -- жди удачи,  -- прокомментировала Верба добродушно и
стала вежливо снимать сапоги -- все-таки не с обыском пришла.
   -- Вера, это  ко мне! --  крикнул Чуханов  в  глубину  квартиры.  -- Мы
посидим в маленькой  комнате?  --  Потом  обернулся к  дочке  и попросил: --
Сделай нам кофе, пожалуйста.
   Вот так. Внизу, в "Патроле", конечно, сидели Разгонов, Леша и Марат. На
лестничной площадке, у подъезда, под окнами и даже на крыше  дежурили ребята
из группы Меньшикова. Одно  нажатие на маленькую кнопочку -- сигнал тревоги,
--  и  меньше  чем через десять секунд  ее сотрудники были  бы уже  во  всех
комнатах. Но в квартиру для первого знакомства Верба все-таки пошла одна. Не
такой  это  был  для нее  разговор, чтобы сразу  у всех дверей  автоматчиков
ставить и заламывать  руки поверженному противнику. Да  и не верила она, что
матерый агент многих разведок будет устраивать пошлую стрельбу  или мордобой
в присутствии  жены, дочки, беременной  внучки с мужем  и двух пуделей. Даже
обыскивать  Никулина-Чуханова  не  захотелось.  Предстал  он  перед  ней   в
спортивном костюме без карманов, и было немыслимо предположить, что и в этой
домашней обстановке не расстается он с прикрепленным  где-нибудь под  мышкой
или под коленом пружинным ножом или стреляющей авторучкой "Стингер".
   Он был расслаблен и скорее опечален, чем встревожен.
   --  Что ты хочешь  знать  в первую очередь? -- спросил Игнат  Андреевич
несколько странно, будто продолжал уже однажды начатый разговор.
   --  Расскажи  мне  все.  От начала  и  по  порядку.  Это ничего,  что я
обращаюсь на "ты"? Никулин улыбнулся.
   -- Ты  мне напомнила одного турка  в Анкаре. Представь:  жутко грязная,
вонючая тюрьма. Я сижу перед ним на допросе в каком-то рванье, весь избитый,
а он вдруг спрашивает на хорошем итальянском языке: "Вы не будете возражать,
господин Джаннини, если я закурю?"
   --  Кстати, -- теперь улыбнулась  Верба,  -- где тут  у вас пепельница,
господин Джаннини?
   Никулин встал, поплотнее прикрыл дверь в прихожую, и они закурили.
   "Беседа  прошла  в  теплой,  дружественной  обстановке", --  подумалось
Татьяне.
   --  Прежде  всего, Игнат, объясни, почему  ты  намерен отвечать  на мои
вопросы?
   --  Это очень просто.  Если  бы  меня сейчас вызвали на Лубянку или  на
Ходынку,  да  хоть  в Лэнгли,  я  бы, конечно,  молчал. Кстати, одна из моих
кличек  -- Грейв, человек-могила. Не действуют на меня никакие  психотропные
препараты.  Так что я  бы действительно молчал. Но ты пришла ко  мне сама. И
неважно, кто там ждет у подъезда, только их там и что вы собираетесь со мной
делать. Важно  другое: ".Если Рыжая  найдет тебя сама, ты ей все расскажи>>-
Так сказал Седой. А как он сказал, так и будет.
   Для  любого нормального контрразведчика  это  был полный бред.  Тополь,
например, застрелился бы,  но  не поверил  такому объяснению. Да  и Ясень  с
трудом воспринимал такие мистические навороты. А Верба только кивнула молчав
затянулась поглубже и, выдохнув дым, начала допрос:
   -- Девять лет назад в Домжуре ты был по заданию Седого?
   --Да.
   -- Какое было задание?
   -- Совершенно ненормальное. Как и все задания, касавшиеся тебя. Перейти
от  наблюдения к попытке  контакта. Обратить на себя внимание. Но ни в  коем
случае  не  перебегать дорогу  другим мужчинам. Я  еще,  помнится,  уточнил:
"Иностранцам?" Ну, то  есть мужчинам, которых ты клеила  по работе. "Нет, --
сказал Седой, -- любым мужчинам". Появился Хвастовский, и  я вновь перешел к
простому наблюдению.
   -- А если бы контакт состоялся?
   -- Мы бы предложили тебе другую работу.
   -- В КГБ?
   На том  этапе --  да. В Управлении  контрразведки. А  потом Седой хотел
тащить тебя выше.
   -- Чтобы в итоге убить? -- быстро спросила Верба.
   -- Никогда. Никогда он не хотел  тебя убивать. Седой  мечтает приручить
тебя.  Это его главная цель. Он любит тебя и хотел бы  всегда видеть рядом с
собой. Сколько глупостей он натворил ради этого!
   -- Глупостей?! --  воскликнула  Верба. -- Ради  этого?!  Ни хрена  себе
глупости! Ради того, чтобы быть со мной, убить мою лучшую подругу,  мою дочь
и моего  мужа?! Он что,  Шекспира перечитал, в смысле, перекушал?  Вообразил
себя Ричардом Третьим?
   -- Не  все  так просто. Рыжая,  -- сказал Никулин. --  Он действительно
убил Машу  Чистякову  и  ее  родителей. Но  послушай, как  все  было дальше.
Сердечный приступ майору Вербилову организовывал лично я. Гусева в Занзибаре
убрал Четриоло по заданию Джинго.  Петя Чуханов, он  же  Пьетро Мантелли  из
"Красных бригад",  убил в бразильской  тюрьме Диаса, а Педро  был  еще нужен
Седому, его оставили жить. Через три года мексиканец попробовал сыграть свою
игру, и Седой, теперь уже руками Джинго, на  глазах у Педро повесил всю  его
семью. Вот когда у Педро помутился рассудок.
   В восемьдесят седьмом Джинго приехал  в Москву с точно  таким же, как у
меня,  заданием  --  осторожная  вербовка  Лозовой,   только  теперь  уже  в
зарубежную разведку. Бедняга Джинго ничего не знал о Малине. Сергей был  для
него  в тот день  как гром  среди  ясного неба,  а  ночью,  разговаривая  от
Трегубова,  Малин  поднял  на уши  всю  Италию.  Джинго  оказался  полностью
засвечен.  Ударился в  бега. Седой очень ценил этого сотрудника  и  не сразу
решился  на  его  ликвидацию.  Но  к  началу ноября  уже  ничего  больше  не
оставалось. Старину  Джинго  убрал тоже Чуханов.  И соответственно  подписал
себе  смертный  приговор.  Его очередь  настала  в  девяностом,  когда  была
закончена  моя  подготовка  в  качестве  двойника  Чуханова,  и  Седой  сдал
Петюню-Пьетро  родному  разведуправлению  на  Ходынке.  Так  оборвалась  эта
цепочка смертей, если,  конечно, не  считать,  что  следующий  в  ней --  я.
Четриоло  знал меньше других, потому и прожил дольше. Собственно, если б  не
ты, жить  бы  ему до  сих пор.  А вот  Роберто  Пьяцци знал  очень  много  и
отправился сразу следом  за Малиным.  Немногим  меньше было  известно  Джефу
Кауэну...
   --  Стоп, стоп,  стоп,  -- перебила Верба.  --  Так не  годится. Что ты
скачешь  галопом по европам и не сообщаешь мне почти ничего нового? Все-таки
лучше по-другому: вопрос -- ответ.
   -- Пожалуйста, -- согласился он равнодушно.
   И  Верба вдруг поняла:  человек, сидящий перед ней, зачитывает  ей свой
собственный  смертный приговор.  Вердикт уже вынесен, апелляции  невозможны.
Открытым  остается лишь вопрос о сроке  исполнения, но это совсем не зависит
от  того,  в  какой  форме  излагать  суть:  объявить  ли  приговор  в  виде
катехизиса, признаться ли подробно  во всех грехах или просто рубануть одной
лаконичной строкой -- осужденному уже все равно.
   "Господи!  -- подумала Верба. -- Да ведь это же  я, я -- его  палач.  Я
пришла, чтобы убить этого человека.  Вот почему он так разговорился. Он знал
об этом, он ждал смерти и сейчас не бежит, потому что бежать некуда".
   "Если Рыжая найдет тебя сама, ты ей все расскажешь, Так сказал Седой. А
как сказал Седой, так и будет.
   Ничего нельзя изменить- Ничего. Сейчас она убьет его  -- задушит голыми
руками,  он еще крепкий  мужичок, но ничего, она сможет, она должна. А потом
Седой  убьет  ее. Да Вот  после  этого настанет  очередь Вербы. И спрятаться
будет негде.  Ну, например,  она выходит из  квартиры, а  ее расстреливают в
упор свои же ребята. Так и будет, так и будет, она уже видела  Лешку Ивлева,
который лупит  в нее из  автомата, и  пули проходят навылет, в квартиру, и в
этой  квартире умирают  все,  даже беременный Верунчик и  два  ни в  чем  не
повинных лохматых пуделя... Бред!
   Дверь внезапно открылась. Это Марина принесла им кофе.
   Верба раздавила в пепельнице уже второй окурок  и  зажмурилась, отгоняя
наваждение.
   -- Значит, у Седого  мощнейшая агентурная сеть  не только в  России и в
Италии, но практически по всему миру, -- с неопределенной интонацией сказала
она.
   -- Разумеется. У него самая мощная агентурная сеть на планете.
   --  Мощнее,  чем у бывшего СССР? Мощнее, чем у службы ИКС?  Он  что же,
начинал раньше?
   -- Раньше кого? -- не понял Никулин. Но Верба  уже разговаривала сама с
собой:
   -- Как  это может быть? Чтобы иметь еще одну такую же мощную сеть, надо
же быть вторым Базотти. Может,  Седой -- это один из братьев Базотти? Может,
братьев-то было пятеро? Троих Фернандо  убил, а о четвертом  -- близнеце  --
просто не знал? "Железная маска-2". Я правильно догадалась?
   -- Потрясающе! -- выдохнул Игнат Андреевич. -- Теперь я понимаю, за что
Малин  так любил Оруэлла. Старик Джордж  открыл  и  описал  великую  вещь --
двоемыслие. Ну не совмещаются в наших идиотских головах какие-то вещи. Ну не
совмещаются --  и  все тут! Какая, к черту,  "Железная маска"? Это же совсем
другое литературное произведение -- доктор Джекил и мистер Хайд!..
   Вся  ненависть,   копившаяся  в  ней   тринадцать  лет,   была   теперь
сконцентрирована  в  одну   точку   --  точку,   которую  она  очень  хорошо
представляла себе географически. Ей казалось, что силой  своей ненависти она
пронзает  земную толщу от  Москвы до  Майами-Бич. Весь заряд не растраченной
еще  злобы был  направлен  теперь на одного-единственного человека, которого
она представила  себе так ясно, будто сидел сейчас перед  ней  не суперагент
Грейв, а сам Фернандо Базотти, Дедушка, Седой -- собственной персоной...
   На полу в большой темной луже  лежали почему-то осколки обеих чашек,  а
первое, что спросила Верба, когда смогла говорить, было:
   -- У тебя выпить есть что-нибудь?
   Не дождавшись ответа, задала новый вопрос:
   -- Позвонить... откуда? Я телефон с собой не взяла.
   -- Из кухни, -- сказал Никулин.
   Вера Афанасьевна жарила котлеты. Марина мыла посуду. Верунчик сидела за
столом  и  уплетала йогурт  из  круглой  баночки. Зять  Никита посреди кухни
упражнялся с огромной гирей на радость молодой жене.
   Ни у  кого  не спросив разрешения  и  даже не  сказав "здрасте",  Верба
сдернула  трубку  со  старенького  треснутого телефона  и  стала лихорадочно
крутить диск, поминутно сбиваясь  и нервно промахиваясь  мимо дырочек. Когда
она в последний раз пользовалась таким древнегреческим аппаратом? Наконец ей
удалось  набрать весь этот  безумный сноп из двух десятков цифр, и  абонент,
разумеется, оказался занят.
   К Татьяне, не переставая поедать  йогурт,  тихо подошел  Верунчик  (да,
именно  подошел  --  мелкий  такой любопытный  зверек)  и  долго  следил  за
движением пальцев при повторном наборе. И опять было занято.
   -- Простите,  --  негромко  сказала  Верунчик, --  это вы по  межгороду
звоните?
   -- Да-да, -- рассеянно ответила Верба, -- в Америку.
   --  А  кто оплачивать будет?  --  поинтересовался Верунчик вкрадчиво  и
обиженно надул губки.
   В кухне сделалось ненормально тихо. Было  такое впечатление, будто даже
котлеты  перестали  шкворчать. И тут  хе раздался  грохот:  Верунчикова мама
уронила в мойку тажелую салатницу.
   Верба вздрогнула и быстро проговорила:
   --- Конечно,  конечно, ради Бога, я вам  оставлю деньги... И, продолжая
правой рукой  накручивать диск, левой полезла  в карман джинсов. Выложила на
стол купюру не глядя и, кажется, наконец дозвонилась. А Верунчик изменился в
лице от вида этой купюры: большой,  желто-оранжевой, яркой и с легкомысленно
скачущим кенгуру.
   -- Что это?
   Верба глянула косо и проворчала:
   --Доллары австралийские. Ну нет у  меня  рублей... Sorry!  Five, seven,
nine, two... Shit! Would you listen to me?' -- говорила она уже в трубку.
   Подскочил Никита.
   -- Бери, дуреха, это СКВ. Сдадим на Арбате. А рыжая чекистка кричала на
всю кухню на  незнакомом для присутствующих языке. Ругалась на кого-то, а за
что? Только отставной полковник за стеной понимал все.
   -- Как это вы  его не позовете?! Как это вы  не можете?!  Я вам простым
итальянским языком  объясняю: Лозова, Татьяна Лозова,  Рыжая  требует  этого
гада  Базотти к  телефону, и  мне плевать на  его  состояние  здоровья,  про
здоровье он  может теперь забыть, потому что рядом со  мной  сидит Джаннини,
Игнат Никулин, так и передайте ему:
   Рыжая  сама нашла Игната Никулина, и он ей все рассказал. Как не можете
передать?! Никос,  вы с  ума сошли!  Что?!! Когда? Только что?..  Москва уже
знает? Я первая? Да, Никос, да, прямо сейчас...
   Ее  поймал  Никита. И  очень вовремя. Верба  падала  навзничь, даже  не
пытаясь подставить руки, затылком на край стиральной машины.
   У  Петра  Васильевича  все-таки нашлось  что  выпить. Бутылка отличного
ямайского  рома. Татьяна быстро пришла в чувство.  Собственно, она же  не  в
обморок упала. Просто опять накатило. Все-таки  два таких известия подряд --
немудрено  потерять  ориентацию в  пространстве.  Но,  даже  падая, она  еще
цеплялась  каким-то уголком сознания за  ускользающую реальность.  И там,  в
другом мире, наводя тяжелый, натирающий  плечо гранатомет на ревущую громаду
танка, --  здесь, в комнате простой московской квартиры. Верба четко  решила
не звать на помощь охрану: ведь ей ничего не угрожает.
   После трех глотков  рома  Татьяна  снова  рванулась  звонить.  Нанду из
Бхактапура было  слышно,  как  из  соседней квартиры,  и дозвонилась  она  с
первого раза.
   -- Анжей, ты не поверишь! Умер Седой. Его имя Фернандо Базотти.
   Ковальский долго бормотал что-то на санскрите, потом наконец сказал:
   -- Держись.  Я приеду в Майами.  Увидимся там.  Тополю пришлось
дать сообщение на пейджер, но он перезвонил через пятнадцать секунд.
   -- Леня, Дедушка умер. -
   -- Ужас! Но сейчас не до этого.
   -- Леня, ты не понял: Дедушка умер.
   -- Я все понял: старик Базотти откинул копыта.  Давно  пора. Но  сейчас
действительно  не  до  этого. Верба, ты  слышишь? Будьте с  Ясенем  на  этом
номере. Договорились?
   "Вот уж  действительно, -- подумала Верба, --  "листья тополя падают  с
ясеня"...". И, тупо глядя в окно, пошарила рукой по столу. Но рюмка осталась
в комнате. Татьяна оглянулась.
   -- Никита,  принесите,  пожалуйста, еще рому. Рому принес не  Никита, а
сам Игнат Андреевич.
   -- Слушай, -- спросила она, -- можно я позову сюда Ясеня?
   -- Можно. Только без  глупостей.  Учти, я уже при  оружии.  Верба  лишь
теперь заметила,  что  Никулин успел  переодеться в неброский  и,  очевидно,
богато оснащенный костюм.
   -- Господи! -- вздохнула она. -- Ну почему же все мужчины такие идиоты?
   Потом  приоткрыла дверь  на  лестничную клетку и крикнула в темноту  на
клацанье затвора:
   -- Леха! Позови Ясеня. Пусть подн