ебе мы  тоже
должны верить на слово.
   Тополь. Нет, отчего же -- вот они, эти снимки;
   Пауза.
   Тополь.  Я  показал  молодежи свое удостоверение, но оно не слишком  их
впечатлило.  Ну конечно,  что  этим  ребятам  ФСБ,  может,  у  него  папа  в
администрации  президента,  а  у  нее  --  и  того  выше,  какой-нибудь  зам
Коржакова. Но потом я показал им сто долларов, и  это  они поняли --  видно,
насмотрелись  американских детективов. Правда,  попросили по  сто за  каждый
снимок. Чуть поломавшись,  чтобы они  совсем не  обнаглели, я согласился.  И
тогда еще за полтинник они рассказали мне, куда отправился вышедший из "БМВ"
милиционер, за воротами какой именно дачи скрылся.
   Кедр. Ну и чья же эта дача?
   Тополь. А  вот этого я предпочел бы  пока не говорить.  Слишком высокий
человек, и  он  не имеет никакого отношения  к убийству Ясеня. К Золтану он,
разумеется, имеет некоторое отношение, но это нам пригодится позже.
   Кедр. Тополь, я не узнаю тебя сегодня. Ты полностью доверяешь Осокорю в
безумно запутанной  ситуации,  ты считаешь  непререкаемой  истиной все,  что
говорит  Дедушка --  самый хитрый человек на земле,  ты, наконец, покрываешь
какого-то высокого российского чиновника. Что с тобой, Тополь?
   Т о п о л ь. А ты себя узнаешь сегодня? Вербу узнаешь?
   Кедр. Вербу -- узнаю.
   Верба. Ну, тогда давай я и скажу, тем более что дальнейшее я знаю лучше
Тополя. Он позвонил мне еще из машины. А я была на Варшавке, прямо с вокзала
поехала да на прием срочной информации из Арабского  региона. Кстати, прошло
два сообщения, по которым я наложила запрет на передачу даже по спецканалам.
Дедушка  уже в курсе, а вам еще предстоит оценить  их  значение для России и
сделать  какой-то вывод. Но, черт возьми, сейчас  совсем не до  этого. Когда
Тополь сказал мне... .что Ясеня больше нет... я не упала, даже не заплакала.
Я просто умерла. А  потом встала, нашла в сумке  фляжку и выпила. Все. Долго
ты ждал, пока я снова заговорю...
   То п о л  ь. Но я не орал в трубку  и  не  давил ни  на какие  кнопки.Я
понял.
   В е р б а. За это я и люблю тебя, Тополь.  И все-таки ты понял не  все.
Думал, я захочу мстить. А я, не дожидаясь твоего  вопроса, сказала: "Вариант
"Лайза",  Тополь". Потому что не хочу  никаких смертей сегодня. Хватит. Дя я
буду  мстить,  но  не  сейчас  и  не  этому ублюдку  Золтану он и  смерти-то
недостоин,  его надо просто  спрятать в  самую  гнусную тюрьму.  Пожизненно.
Пусть этим займется  Дедушка. А убивать никого не  надо. Чем  больше убьешь,
тем  труднее  потом  разобраться. Так  что  никого,  ни-ни,  ни Золтана,  ни
стрелявших в "БМВ", ни  того, кто звонил, ни  того, кто подкупал милицию, ни
того, чья дача, ни самого Григорьева...
   Т о п о л ь. А при чем здесь Григорьев?
   Верба.  Григорьев?  Я  могу  продолжить  список:  ни  Жириновского,  ни
Якубовского, ни Барсукова, ни Коржакова, ни Ельцина, ни Клинтона...
   Тополь.  Понятно.  Папу Римского тоже оставим  в покое.  Хватит  с него
андроповского покушения пятнадцать лет назад.
   Платан. Ребята, не пора ли перейти к делу?
   То п о л ь. К какому делу? Мы, кажется, только о делах и говорим.
   Платан. Я имею в виду план действий на завтра. По варианту "Лайза".
   Верба. Можно я выпью?
   Кедр. Кого ты спрашиваешь?
   Верба. Всех.
   Кед р. Я отвечаю за всех. Пей.
   Телефонный звонок.
   Пальма.Да.
   Пауза.
   Екатеринбург  на  проводе.  Да-да,  слушаю.  Двадцать  два  тринадцать.
Говорит Пятый. Что?!
   Пауза.
   Осокоря убили. Местные авторитеты. На зоне. Заточкой.
   Пауза.
   Тополь. Звонить Дедушке?
   К  ед  Р. К черту  Дедушку! Давайте сами сначала разберемся. Пальма, ты
прямо сейчас берешь пятерых ребят из  охраны. Лешка -- за старшего, и летишь
в Свердловск. Спецрейсом. После доложим Дедушке. Может, это вообще вранье.
   Верба. Правильно. Дедушка утомил меня еще вчера.
   По-моему, он  просто  в маразме. Он  не  должен был так  реагировать на
смерть Ясеня.
   Кедр.Как?
   Верба. Сидел и плакал. Не когда узнал, а когда нас с Тополем увидел.
   Кед р. Не вижу ничего странного. Ты сейчас чего плачешь?
   Верба. Я  чего  плачу?! Да я  же  знаю наверняка,  что никакое  это  не
вранье! Убили Осокоря! И убил опять Седой.
   Тополь.  Да, ребята, это  действительно Седой, только не такой  уж он и
седой. Похоже, просто один из нас, ну, может, не из нас пятерых,  но один из
Причастных.
   Верба. Тополь, ты бредишь!
   Кедр. Действительно, доверял, доверял всем и вдруг -- бац!
   Тополь.  Да  никому  я не  доверял,  ядрит  вашу  мать!!! (Возможно,  в
оригинале было другое  слово.  --  Прим. пер.) Кончились  те  времена, когда
можно  было  доверять. Похоже, нам  всем теперь хана. Давайте заканчивать, я
тоже выпью..
   Платан. Тополь, пошел ты  на хрен!  (Или другое слово. -- Прим. пер.) Я
же так и не понял,  какие планы  на завтра.  Или ты сейчас же рассказываешь,
или я улетаю в Крым в море купаться.
   Пальма. Ребята, да это же дурдом на выезде!
   Тополь.  Вот именно. Я безумно устал  говорить сегодня. Поэтому давайте
предельно  коротко. Первое:  если  Лайза,  что  очень мало  вероятно  в  его
ситуации, не поедет завгра в деревню, мы должны спровоцировать эту поездку.
   Рое: Лайза пропадает без вести, труп Малина уничтожен.
   Платан.  Стоп!  Это  самый простой, но не лучший  вариант. Знаешь,  кто
будет искать Разгонова?
   Тополь. Милиция. Его жена. Может, кто-то из друзей.
   Платан. А может быть, кто-то из его врагов. Или кто-то,  кому он деньги
должен. Тебе это надо?
   Т о п о л ь. Да нет у него врагов.
   Платан. А давай сделаем так, чтобы его никто не искал.
   Пальма. Правильно. Труп Ясеня подбрасываем и выдаем  за труп Разгонова.
Двое суток  для наших  методов консервации -- это, считай, ничего: будет как
новенький.
   Верба. Меня вместе с ним законсервируйте.
   Кедр. Извини, Танька, давай я тебе еще налью.
   Платан. И что особенно важно, заметь.
   Тополь: мы заодно подставляем  тверских  бандитов. Пусть милиция копает
под Шайтана. Ясень, между прочим, придавал его группировке большое значение.
Вот и узнаем теперь, кто на эту подставу попадется.
   Тополь. Принято.

   На этом заканчивался или прерывался протокол исторического совещания.
   Дождь  разошелся  не  на  шутку.  Я  снова подошел  к  окну.  Мне вдруг
сделалось жутковато. Как-то по-новому жутковато. Я вспомнил  слова Татьяны о
том, что все  они безнадежно  больные люди. Пару дней назад это казалось  не
более  чем  эффектной  фразой.  Протокол  заставил  меня  пересмотреть  свое
отношение.  Я  мучительно старался выделить  главное  и  наконец  понял, что
ужаснуло меня больше всего. Уж слишком  легко... нет, не легко -- слишком уж
странно  переживали  эти  люди  смерть  своих самых  близких  друзей и  даже
родственников:  порыдают неслышно, проглотят невидимые миру слезы -- и снова
за работу! Хлопнут  стакан коньяку -- и опять за дела, тут же за дела. После
слез пополам с  коньяком, после  коньяка  пополам с кровью. А после крови --
опять пот, и пыль, и  дым пороховой, и слезы, и свинец, и коньяк с кровью. И
сотовые телефоны, и  лимузины, и  самолеты военные  для спецрейсов,  и пачки
долларов, и яхты, и аппараты правительственной связи, и компьютеры-фигутеры,
факсы-шмаксы, пилюли дьявольские,  и  все в кровище, а вроде это и не  кровь
уже, а просто солнце восходит, алое солнце...
   Вот тогда я и  понял окончательно, что болезнь-то оказалась заразной. Я
теперь тоже был один из них -- безнадежно больной человек. Я очень легко, то
есть не легко, конечно, а очень странно пережил свою собственную смерть.
   Я  отошел от  окна,  налил до краев стаканчик "Чивас  Ригал" и  хлопнул
по-нашему,  не разбавляя никакой содовой, за свое  здоровье, то есть за свою
болезнь, и поклялся, что это первая и последняя доза на сегодня.

   Глава двенадцатая
   ВОЗВРАЩЕНЕЦ

   В распоряжении  Сергея Малина была только одна неделя. И  за эту неделю
Джованни хотел показать  ему всю страну.  Остановились  на  том, что,  кроме
Неаполя, посмотрят Венецию, ну и, конечно, вечный город  Рим, а  в остальное
время  попытаются расширить  не  столько  культурно-географические,  сколько
социально-политические рамки  познаний  советского  человека.  Сергей вообще
мечтал пообщаться с людьми. Как можно больше как можно более разных людей --
вот основное,  что  он хотел увидеть в Италии.  Поэтому  он не  всегда ходил
вместе с Джованни, избавив приятеля от необходимости постоянно опекать себя.
С языком у  него  еще  в  Москве  было  все в порядке, а здесь день  ото дня
становилось все лучше  и лучше. Встреча с агентом прошла незаметно и гладко,
и ничего в ней не было особо интересного. Зато общение с другими итальянцами
казалось  безумно  интересным.   Да  и  Джованни  Сергея  радовал:  он  явно
симпатизировал коммунистам, РУгал правительство, любил стоять в оппозиции ко
всему и имел отчетливую  склонность к авантюрам.  Словом, наполовину готовый
агент Москвы. Но все-таки главной для Сергея была не его работа на разведку,
главным было желание  как  можно больше узнать нового. И  финальным аккордом
этого социологического  исследования  в предпоследний  день стало  посещение
известного неаполитанского борделя.
   --  Ты не  боишься,  что за  тобой  следит КГБ?  -- простодушно спросил
Джованни.
   -- Вряд ли, -- сказал Сергей. -- Да и не  боюсь я никого. Ну их  всех к
черту! Могу я хоть раз в жизни отдохнуть так, как мне хочется?
   -- Молодец! -- поддержал Джованни. -- Вот это по-нашему!
   И  они пощли. Получилось все,  в общем, по программе: выпили, послушали
музыку, выбрали девочек по вкусу, поднялись  с ними в номера, развлеклись по
высшему разряду.  Сергей  и удовольствие  получил, и массу  нового для  себя
узнал, и сам до того понравился молоденькой проститутке по имени Франка, что
она у него адрес московский взяла и обещала приехать. Сергей представил себе
реакцию  сестры  на  такой визит  и расхохотался вслух.  Пришлось  объяснять
Франке,  что   же  здесь,  собственно,  смешного,  и  в  итоге  она  обещала
подружиться с Катериной. А вот дальше все пошло не по программе.
   Джованни не было  в зале, когда Сергей спустился с  Франкой в  ресторан
выпить  еще немного  шампанского.  И тут  какой-то  верзила, очевидно, сразу
признав в Сергее иностранца,  отпустил  ужасно оскорбительную реплику  в его
адрес.  Фраза  прозвучала  на  неаполитанском  жаргоне с явным  расчетом  на
непонимание, но Сергей понял: так уж  вышло, что  неаполитанский жаргон  был
его курсовой работой, а слова, произнесенные местным здоровяком, задевали не
столько  его, сколько  девушку. Этого Сергей стерпеть не мог (хотя девушка и
была  обыкновенной проституткой) --  он вспомнил все,  чему учил  сенсей,  и
итальянский  амбал, никак не  ожидавший серьезного  отпора от человека столь
малой массы, просто рухнул на пол.
   В тот же миг из-за столика рядом резко поднялся старик с густо-черными,
словно  крашеными,  волосами  и удивительным ярко-голубым блеском в  глазах.
Лучше  всего Сергей запомнил именно эту  небесную голубизну.  Честно говоря,
больше  он  вообще  ничего  не  запомнил,  потому  что  в бордель  ворвались
карабинеры с криком: "Всем бросить оружие и лечь на пол!", после чего на пол
никто не лег, зато в ресторане напрочь  погас свет и началась стрельба. Или,
наоборот, началась  стрельба и погас весь  свет, может, оттого  и погас, что
первый  выстрел  сделали  в люстру  либо в  распределительный  щиток. Сергей
собирался лечь на пол,  но его опередили,  не в том смысле, что заняли место
на полу, а в том  смысле, что кто-то  ударил  его тяжелым тупым предметом по
голове, и Сергей лег без всякого приказа.
   Очнулся  Малин в незнакомом помещении, слишком просторном  и  роскошном
даже по неаполитанским понятиям. Он утопал в глубоком мягком кресле. Рядом в
камине тихо потрескивали дрова, на которых плясали маленькие язычки пламени,
а напротив сидел тот самый голубоглазый старик  из  ресторана. Больше никого
не было видно.  Впрочем, углы огромной  залы терялись в темноте, и Сергей не
поручился бы,  что теперь за  ним  не следят.  На изящном журнальном столике
горели  свечи и  тускло поблескивали  два  высоких  бокала.  Старик взглядом
предложил Малину  выпить. Сергей ощутил вдруг страшную  сухость  во рту и  с
наслаждением сделал большой глоток вина.
   --  Фернандо  Базотги,  --  представился  старик.  Сергей  хотел   было
представиться в ответ, но что-то остановило его.
   -- Правильно, -- сказал Базотги. -- Нет смысла  представляться. Я знаю,
как тебя зовут, сынок. Больше того, я знаю, кто ты, где родился, учился, кем
работал,  как приехал сюда и зачем. Ты  уж извини, практически  все  русские
работают на  КГБ, и как только мы узнали, что ты из Со-кяа, просто вынуждены
были проверить тебя по всей форме --  то есть вколоть психотропный препарат.
Да, мы знаем,  что это запрещено всевозможными международными конвенциями, а
также  конституциями разных стран и, вообще-то говоря, Господом Богом  тоже,
но я тебе  сейчас Расскажу кое-что, чего ты никогда еще не слышал и слы-"ить
"не мог. И тогда, сынок, ты, быть может,  поймешь, почему мы позволяем  себе
так поступать. Поймешь и простишь нас.
   Малин  слушал и лихорадочно  прикидывал:  верить или не верить? Куда он
попал, в конце концов? Итальянская! разведка? ЦРУ? Мафия? Как реагировать?

   А  всезнающий Фернандо Базотти  меж тем рассказал о Малине такие  вещи,
что стало  ясно:  его  заявление --  не  блеф. Только  сам Малин, лично, под
действием  укола  мог  рассказать и  про  вербовку  в  КГБ,  и  про желтуху,
подхваченную в Пяндже, и  про  подругу  Риту, и про увлечение Стругацкими, и
даже  про раздавленного мышонка. Ничего  этого  ни в  одном досье (во всяком
случае,  в  таком объеме)  быть не  могло.  Значит, таиться  поздно,  глупо,
бессмысленно, значит, следует и дальше,  теперь уже сознательно, выкладывать
все  начистоту   и...  очевидно,  просита  политического  убежища.  Забавный
поворот. Но только все- таки очень хочется знать, кто же теперь вербует его?
Коммунистическая  идеология  -- это плохо, отвратительно,  но Сергей  не так
прост, он знает, что возможны вещи и похуже... В политике вообще очень легко
поменять шило на мыло.
   -- Кто вы? -- произнес Сергей свои первые слова.
   -- Грамотный вопрос,  -- оценил Базотти. И коротко рассказал о  фонде и
службе ИКС.
   --  Этой информацией,  -- пояснил он,  --  помимо  сотрудников  службы,
владеют  только руководители разведок,  высшие должностные  лица большинства
суверенных  государств,  ну  и  еще  определенный  круг  людей,   специально
посвященных по моей инициативе. Ты теперь один из них.
   --  Почему?  --  ошарашенно  спросил  Малин,  уже  предвидя  ответ.  Он
вспомнил,  как в  разговоре  с дядей  Семеном придумал  суперспецслужбу  для
контроля над всем миром! Значит, и об этом он успел рассказать под действием
дьявольских буржуйских химикатов?
   Ответ Базотти оказался другим.
   -- Ты мне напомнил моего сына, --  как-то по-театральному,  подчеркнуто
печально  проговорил  старик,  опустив  глаза.  --  Не знаю,  чем.  Глазами,
голосом,  манерами...  Чисто  внешне-то  вы   не  похожи,   но  я   чувствую
удивительное внутреннее сходство.  Словно его душа переселилась  в тебя. Его
убили двадцать пять  лет назад. А ты родился тогда. Точно  в тот день, когда
его убили. В котором часу ты появился на свет?
   -- Не знаю, но кажется, утром.
   -- Правильно. Его убили на  рассвете. Старик помолчал. Малин совершенно
не представлял, что можно сказать в такой ситуации. Наконец придумал:
   -- А можно посмотреть на его фотографию?
   -- Взгляни.
   Старый  Фернандо  вынул  цветную  фотокарточку   сына,  закатанную  под
пластик, как  документ,  из  внутреннего кармана  пиджака  --  то ли заранее
приготовил к разговору, то ли всегда носил с собой.
   Марио Базотти  на снимке  пятьдесят пятого  года  был  само  обаяние  и
молодость: белозубая добрая улыбка  на смуглом лице,  черные  кудри,  черные
глаза,  греческий  нос...  На Малина не похож,  но что-то неуловимое, тонкое
действительно  роднило двух  молодых  людей -- Сергея  и  этого итальянского
паренька из  далекого,  по понятиям  Сергея, прошлого.  А может быть, просто
подействовали слова, сказанные загадочным стариком.
   --.Выверите в переселение душ? .
   -- Возможно, -- тихо отозвался старик, и снова они оба долго молчали.
   -- Кем  он был? -- поинтересовался Сергей, когда гнетущая пауза слишком
уж затянулась.
   -- Да так же, как и я, бандитом. Малин вздрогнул.
   -- Да-да, сынок, -- подтвердил Базотти.
   Он  упорно  продолжал  обращаться  к Сергею  именно  так,  то  ли желая
подчеркнуть свое по-родственному  теплое отношение к нему, то ли -- возникла
у Малина  и такая мысль -- старик  уже немножечко  спятил  и вообразил,  что
сидит перед ним действительно Марио.
   -- Пойми, сынок, я ничего не  собираюсь от тебя  скрыть,  я,  наоборот,
хочу,  чтобы  ты все понял и стал нашим, потому  что  мне нравятся отчаянные
парни,  которые, не  раздумывая,  встают  на защиту девчонки,  даже если она
обыкновенная шлюшка.  А еще мне  понравилась  твоя биография. Поэтому теперь
послушай мою и приготовься не задавать вопросов. Договорились?
   --Договорились.
   И Фернандо Базотти теперь уже подробно рассказал Малину все, что считал
нужным.  О  себе,  о своих  взглядах  и замыслах.  Он  говорил  неторопливо,
спокойно  и, как сказал  бы школьный  учитель, с выражением, он  говорил как
член  тайного общества, зачитывающий  торжественную  клятву,  или как актер,
декламирующий  выученный текст, -- речь лилась  плавно, красиво, без  единой
ошибки,  и, пока  Сергей слушал, у него не раз и не  два возникало ощущение,
что  старик просто  излагает  зачем-то краткое  содержание  приключенческого
романа с элементами фантастики. Но уж очень созвучна была идея  этого романа
с его собственными мыслями. А под конец -- это было как озарение -- он вдруг
понял:  все  правда, чистейшая  правда.  Как  озарение...  Да,  это  был  не
логический  вывод,  но и не  слепая вера  фанатика, и даже не  эмоциональный
резонанс  с  другим  человеком,  какой  бывает  между влюбленными  или очень
старыми   друзьями,  --  это   было  прикосновение   к   высшему  знанию  на
сверхчувственном уровне.
   Формулировку Сергей  придумал позже,  а тогда он просто впал в странное
эйфорическое  состояние.  Ну, например, как  человек,  проживший полжизни  в
черно-белом мире и вдруг впервые увидевший все цвета радуги.
   Собственно,  это чувство впервые посетило его, когда  он несколько дней
назад вышел из самолета в  Риме, прошел по телескопическому трапу  в  здание
международного аэропорта  Фьюмичино и  вздрогнул, зажмурился,  задохнулся от
невозможно  ярких  красок, неожиданно  свежего воздуха и  приятных  запахов,
невероятной точности всех линий и удивительного мягкого света, от немыслимой
чистоты, красоты, гармонии.
   И  вот теперь был снова  такой же  шок.  Потому  что фантастический мир
Фонда Базотти и службы ИКС шагнул настолько же далеко вперед от  современной
западной   цивилизации,   насколько   Запад   опередил    унылую   советскую
действительность начала восьмидесятых. Это было невероятно, но это было так.
В это приходилось верить.
   -- Разумеется,  --  поведал старик Базотти  в заключение, -- я  мог  бы
оставить  тебя  здесь, но  я  хочу,  чтобы ты  работал  на нас  в  России. К
сожалению, в  СССР пока нет подразделения службы  ИКС, однако оно там будет,
обязательно  будет, и  уже  очень  скоро.  Возможно, ты  его  и  возглавишь.
Возможно, кто-то другой, но работать с тобой мы готовы в любом случае, если,
конечно,  ты сам не откажешься. Но я уже вижу, что  не  откажешься. Настанет
время и мы  тебя призовем,  а пока, ради Бога, не считай себя агентом службы
ИКС,  для  наших  целей  в  России сегодня вполне  хватает  агентуры  ЦРУ  и
европейских разведок. Считай себя просто посвященным и думай,  чем ты можешь
помочь нашему об