брюки, ковбойка с закатанными рукавами, очень смуглая кожа, лицо  в морщинах
и седоватый  ежик на  голове -- то ли  ему  лет  сорок пять, но можно дать и
шестьдесят,  как Штирлицу, если посмотришь внимательно в усталые и печальные
глаза; то ли, наоборот, --  возраст уже пенсионный, а держится молодцом, как
настоящий   спортсмен   "доанаболической"   эпохи.   Улыбка   грустная,   но
обаятельная,  зубы белоснежные,  как у  американского  политика, и в длинных
пальцах  длинная  сигарета  "Мор".  Кто  он?  Ковбой? Разведчик?  Спортсмен?
Путешественник? О! Я понял, какое сравнение будет самым точным. Звездолетчик
дальних  рейсов,  прилетевший  в отпуск на Землю.  Этакий  Леонид  Андреевич
Горбовский, член Всемирного Совета. Полдень. Двадцать второй век...
   "Ну,  вот  ты и  допился,  приятель:  начали оживать потихонечку  герои
любимой книжки детства, которую ты  без  всякой  задней  мысли взял с собой.
Сначала  Майка,  теперь Горбовский... Кто следующий? Держись, старина! То-то
будет весело, когда из всех щелей твоего старого дома полезут негуманоиды".
   И только  одно я знал теперь наверняка:  они  не  бандиты. Еще тогда, в
дороге, я подумал, что Татьяна Лозова не может работать на бандитов. Детский
сад,  конечно,  наивное стремление выдать желаемое за действительное,  но  в
поисках  аргументов я отметил  слишком уж  странный  стиль работы  у  них  с
Тополем. Помилуйте, какая мафия станет вот так вести себя с попавшим к ней в
лапы придурком, каким  бы ценным заложником или носителем  информации  он ни
являлся!  И наконец  этот звездолетчик. Ну,  нет,  ребята, ну,  режьте меня,
мафиози такими не бывают!
   Я вышел из машины без оружия, протянул ему руку и представился:
   -- Михаил.
   -- Леонид, -- ответил он, вставая.
   -- А я-то думал поначалу, что вы бандиты.
   --  Мы сами так иногда думаем, -- улыбнулся Тополь, наклоняясь за своей
кожаной дорожной сумкой, огромной, такой же нескладной, как он сам, и словно
изжеванной бегемотом. -- Пошли в дом. Откроешь дверь, хозяин? А то деревня у
тебя больно шумная. Дюже много народу.
   -- да? --  удивился я. -- А  мне казалось, тут очень тихо. Я открыл ему
дверь, а  сам  вернулся к машине. Татьяна  стояла, прислонившись к капоту  в
трогательной растерянности, словно  решала, с кем ей теперь держаться рядом:
со мной или с Тополем.
   -- Леонид, -- спросил я, -- а оружие из машины забрать?
   -- У вас тут воры, что ли, кругом?
   -- Да нет, просто меня так учили: никогда не бросать оружие.
   -- Ишь ты! Ну  тогда бери.  В общем,  это  правильно. И, пригнувшись  в
дверях, он шагнул в полумрак сеней.
   В  доме  было прохладно:  все-таки август, а  не  топили уже  давно. Мы
прошли в комнату, сели  вокруг стола.  Молча  закурили. Татьяна  поежилась и
первая нарушила тишину:
   -- Печка работает?
   -- Две печки, -- поправил я, -- обе функционируют. Сейчас организуем.
   -- Погодите, ребята, -- вмешался Тополь, то бишь Леонид, -- с печками
вы  без меня разберетесь. Я,  конечно, вижу, что вы сейчас  гашеные, и  даже
догадываюсь, почему. Абсолютно не возражаю, если уже через пять минут вы оба
отправитесь  спать,  но  прежде --  ты  не  сердись, Верба,  --  я  все-таки
представлюсь нашему  новому  другу, а то  он,  боюсь, не  уснет без этого. И
давай договоримся: ты воздержишься от комментариев и сейчас, и потом, вплоть
до моего возвращения.
   -- Вас понял, Тополь. Прием, -- дурашливо  козырнула моя славная  рыжая
Верба.
   Тополь церемонно поднялся, изобразил легкий поклон,  чуть ли не щелкнув
каблуками, извлек из кармана брюк красную блестящую ксиву и протянул мне.
   - Взгляните, сэр.
   И я взглянул.  Тополь еще что-то такое  говорил,  объясял,  что возьмет
нашу машину,  сгоняет  на  ней  куда-то  и к  вечеру  обязательно  вернется,
обмолвился о каком-то Кедре  и  о возможных радиовызовах, что-то персонально
выговаривал  Татьяне,  но я это все  слышал  вполуха, как если бы  голос его
звучал  за стеклянной стенкой, а по  эту  сторонy  невидимой  преграды  было
только  одно --  красная  книжечка в  блестящем  полиэтилене.  Удостоверение
генерала  майора  ФСБ на имя Горбовского Леонида Андреевича. Наконец ко  мне
вернулся дар речи, и я спросил:
   -- Выпить можно?
   -- Можно, -- сказал Тополь-Горбовский, -- сейчас! даже нужно. А вообще,
приятель, придется с этим завязывать и как можно скорее.
   Он достал  плоскую фляжку, снял  с моей полочки три маленьких  граненых
стакашки и расплескал по ним буроватый напиток.
   -- Не бойся,  не самогон, -- зачем-то пояснила Татьяна, хотя меня в тот
момент устроил  бы  даже денатурат, --  по-моему,  Тополь, кроме  "Мартеля",
ничего с собой не возит.
   -- Он, родимый, и есть, -- подтвердил Тополь. -- За знакомство.
   Мы выпили. Вместо закуски я сказал:
   -- Значит, меня вербуют.
   --  Не совсем  так,  Ясень,  просто сейчас нет  времени рассказывать, а
чтобы тебе стало хоть чуточку понятнее...
   Он  замялся, поглядел на Татьяну, и теперь уже она сунула руку в задний
кармашек джинсов, доставая оттуда вторую красную книжечку...
   Вот тут,  ребята, я  и  понял, что пора просыпаться. Ведь документик-то
был не на  имя Лозовой Татьяны Вячеславовны, зам.  директора ЦРУ или  Сикрет
Интеллидженс Сервис (это  бы  я еще  как-нибудь пережил),  --документик  был
(да-да, вы почти правильно догадались!) на имя генерал-лейтенанта ФСБ Малина
Сергея Николаевича, а  фотография  в нем была моя.  Вот вам истинный  крест,
ребята!

   Глава четвертая
   РАЗГОВОР ПРИ СВЕЧАХ

   И снова я  проснулся от жажды.  Глаза,  постепенно привыкая  к темноте,
различили вверху  кривые  неструганые  жерди кровли, темное окошко, заросшее
паутиной, наконец, нависавшие со  всех  сторон клочья сена. В  дальнем  углу
сеновала шуршали  мыши, внизу деловито протопотал прикормленный ежик, сквозь
неплотную дверь  из сеней пробивался свет. Все было очень знакомо. Все. Даже
головная  боль. До  боли  знакомая головная боль --  во  какой  оригинальный
литературный штамп!
   Для начала я решил  вспомнить, какой сегодня  день, а не справившись  с
этой проблемой, задался  вопросами посложнее: когда мы приехали в Уши, зачем
и в  каком составе по какому поводу я надрался, что именно пил и почему лежу
здесь совсем один. Оказалось, что не помню я ровным счетом ничего.
   Не то чтобы  я  сильно  испугался, но сразу  вскочил,  пытаясь сбросить
остатки сна.  Сделалось  как-то неуютно --  уж слишком  глубокая амнезия.  И
хохмы ради я задал себе мысленно вопрос: "Ну а как зовут тебя, помнишь?"
   "Разумеется, -- лихо начал я  и запнулся, потому что имя-то я вспомнил,
но оно мне не понравилось, не мое это было имя, но помнил я именно его... --
Сергей Малин.  Малин  Сергей  Николаевич.  Малин..."  -- повторял я словно в
бреду и, кажется, уже вслух, когда в сенях звякнули ведра и раздался громкий
голос Белки (то есть. Господи, какой Белки -- Татьяны, конечно!):
   -- Сережа, вставай, пожалуйста, Леонид приехал.
   И тогда словно кто-то дернул за веревочку, белая простыня амнезии упала
быстрыми складками  вниз, а перед взором моей памяти предстал величественный
монумент  всех событий,  происшедших со  мной за  последние дни -- от смерти
матери  до знакомства  с Горбовским. Монумент оказался тяжеловат, голова моя
закружилась, и я рухнул навзничь обратно в сено.
   Что же случилось после знакомства с Горбовским? Здесь не было провала в
памяти,  но  был  какой-то   туман,  неясность  какая-то,  неуверенность   в
реальности  происходившего. Наверняка  я мог  сказать лишь одно: увидев свое
лицо  на  гэбэшной  ксиве, я, разумеется, выпил еще  стаканчик "Мартеля",  а
может, и два.  А потом... Кажется, Горбовский  потом уехал, но мы еще успели
вынуть  из  "Ниссана"  еду  и  даже что-то  убирали в  холодильник, кажется,
Татьяна   сделала   замечательную  яичницу  с  ветчиной,  зеленым  луком   и
помидорами,  нет, с баклажанами, точно --с баклажанами, было очень вкусно, и
мы  снова выпили  за мои генеральские  погоны,  только теперь  уже  какое-то
красное вино (откуда взялось красное вино?), а потом
   пили кофе, должно быть, опять с коньяком, и страшно хотелось спать, и мы пошли
на сеновал, но спать, конечно  не стали,  потому что с этой рыжей бестией да
еще на дурманяще-ароматном сеновале спать совершенно  невозможно, и было нам
опять очень хорошо, и  мы окончательно разгулялись и пошли купаться на пруд,
и  по  дороге  я  показывал  Татьяне  все  местные  достопримечательности  и
предлагал пойти  "за грибами",  но, кажется, в  лес  мы так  и не  пошли,  а
вернулись домой на сеновал с известной целью, а потом с наслаждением хлебали
ледяную окрошку из холодильника, потому что день  был жаркий и больше ничего
не  хотелось. Интересно, когда  и из чего  мы сделали окрошку,  главное, где
квасу взяли,  разве  что  вместо него  использовали пиво  "Туборг"?  Кстати,
похоже,  что  именно  так и было,  потому  что  как  раз после окрошки  я  и
вырубился насовсем...
   А теперь была ночь. И была Татьяна. И был Тополь. И меня звали Сергеем.
Я должен был привыкнуть отзываться на это имя.
   И очень, очень болела голова.
   Слева  от  меня  валялась открытая  баночка пива,  и,  к  счастью,  она
оказалась не пустой. Мне стало чуточку легче, я спустился по шаткой лестнице
и вышел в сени.
   Татьяна  наливала воду в самовар, а Тополь только  вошел, поднырнув под
притолоку, он даже еще не успел разогнуться и сумку свою чудовищную держал в
руке.  Тополь смотрел  на льющуюся из ковшика  в Таниной руке  воду с  таким
пристальным вниманием, словно от этого процесса зависела вся наша дальнейшая
судьба. Торжественность момента  нарушил соседский кот, неожиданно свесивший
с чердака свою большую черную морду и сказавший:
   -- Мр-р-р...
   -- Ух ты, лапочка, -- отозвался Тополь, -- пойдем я тебе рыбы дам.
   Он распахнул  дверь, и кот, свалившись с чердака тяжелым черным комком,
охотно ринулся в комнату.
   --  Устал как  собака,  --  вздохнул Тополь.  --  Танюш,  сделай  чайку
поскорее. Настало время поговорить. Серьезно поговорить. Слышишь, Ясень?
   -- Слышу. Только башка тяжелая.
   -- Выпей таблетку.
   -- Таблетки на меня не действуют.
   Это была правда.  Чего  я  только не  перепробовал  в  свое  время,  но
действенными оставались для меня лишь два средства: хороший коньяк или сон в
зависимости от ситуации.  В  остальных случаях мою головную боль  излечивало
время.
   Тополь достал ярко-синюю блестящую облатку и протянул мне.
   --  Эти  помогают всем. Возьми. Запивать только  водой. Таблетка и сама
оказалась ярко-синей,  а название я, разумеется, не запомнил. Зато эффект от
таблетки  запомнил навсегда. Не прошло  и минуты, как  невидимая нежная рука
стерла  в  моей  голове  даже  воспоминание  о боли -- так  влажной  тряпкой
протирают  пыльный  плафон, и свет вспыхивает  ярче.  Мне показалось, что  в
комнате  и  впрямь  стало  светлее. Нет,  мне не показалось.  Я  поглядел на
лампочку под потолком и понял, что горит она ярче обычного.
   -- Знакомая история, -- сказал я. -- Сейчас свет погаснет.
   И свет погас. Естественно, во всем доме, точнее, во всей деревне..
   --- Это надолго? -- спросил Тополь.
   -- Возможно, на всю ночь, а то и на сутки. Но могут и сразу починить.
   -- Вот и попили чаю из самовара, -- грустно констатировал Тополь.
   --- Ерунда, -- возразила Татьяна, -- я сейчас на газ чайник поставлю, а
потом, если хотите, перелью в самовар.  у тебя свечи есть, Сергей, или будем
лучиной пользоваться?
   -- Ну, до  лучины  мы  еще не скоро  дойдем,  потому что есть росиновая
лампа. Но и свечи тоже есть.
   _ Давай свечи, -- распорядилась Татьяна.
   Вода  на плите  закипела  быстро.  И Тополь принялся  лдовать  над моим
захрюканным треснутым  кофейником (заварочный чайник куда-то запропастился),
подсыпая в него из нескольких коробочек любовно отмеряемь дозы разных сортов
чая.
   Пять свечей --  Татьяна зачем-то зажгла их все -- гс ли на столе тихо и
торжественно, создавая в комнате атмocферу таинственного заговора.
   -- Слушай, Тополь, а таблетка -- это надолго?
   -- У  всех  по-разному.  Но на пару часов точно  хватит.  Вообще смотря
какая боль. Такая,  как у  тебя, скорее  всего  уже  и не  вернется. А  если
вернется, так  можно  и повторить.  Только больше двух таблеток в  сутки  не
рекомендуется.
   -- А я как-то четыре слопала, -- поведала Татьяна.
   -- Ну и  чего  хорошего? --  отозвался  Тополь. -- Ты у нас и  без того
девушка не фригидная.
   -- А что, -- удивился я, -- влияет на это дело?
   -- Еще как! От передозировки люди становятся сексуально агрессивными, я
бы сказал, сексуально неуемными.
   -- Иди ты! -- сказал я и  посмотрел на Татьяну. Она игриво показала мне
кончик языка и хитро улыбнулась.
   -- Слушайте,  -- не выдержал я,  -- у  вас вообще  секретная служба или
бордель?
   -- А вот об этом мы сейчас  и  поговорим. Тополь разлил по чашкам  свой
изысканный  ароматный  напиток и сел к  столу.  Потрескивали  свечи. Дрожали
язычки   пламени.  Колыхались  тени  на  бревенчатых  стенах.  Пахло  дымом,
плавленым воском,  жасмином, смородиновым листом и еще маракужей, что ли, --
в  общем, чем-то  экзотическим.  Я сделал глоток и почувствовал, что  сейчас
начну медитировать.
   -- Видишь ли, Разгонов, -- проговорил Тополь, закуривая и глядя в стол,
-- я знаю, что ты не любишь ГБ.
   -- Откуда? -- поинтересовался я, ожидая ответа типа: "А  я все про тебя
знаю".
   Но Тополь ответил по-другому:
   -- Из твоего романа.
   --Да  у  вас  там  что,  мой  роман  входит  в  программу  обязательной
подготовки сотрудников?
   -- Где -- у нас? -- спросил он.
   -- На Лубянке, естественно.
   -- А мы не с Лубянки, Разгонов.
   -- Вот как, -- не очень-то я ему верил. -- Откуда же?
   -- Мы  из Двадцать  первого главка ФСБ.  _ Что-то  не слыхал про такой.
Тополь пристально и с интересом посмотрел на меня, но от вопроса удержался.
   -- А про него  никто  и не должен слышать. Это новое и  очень секретное
подразделение. Специальная  служба по контролю за специальными службами.  Мы
поставлены над ними над всеми, и в штате у нас только старшие офицеры.
   --  Ну  и что?  --  сказал  я.  -- В  некоторых  главках  бывшего  КГБ,
Пятнадцатом, например, тоже служили одни лишь старшие офицеры.
   Тополь вскинул на меня глаза теперь уже с явным удивлением.
   -- Откуда ты знаешь про Пятнадцатый главк?
   -- Из своего романа, -- буркнул я.
   -- В романе этого нет, -- не приняв шутки, возразил Тополь.
   -- Ну  нет.  А  что  это  за  вопрос? Я  не понял. Ты  предлагаешь  мне
расколоться? Заложить хорошего знакомого?
   -- Не обязательно.
   --  "Не   обязательно"!  --   передразнил   я.   --   В  вашей  славной
госбезопасности сотни тысяч сотрудников. И  уж  как минимум десять тысяч  из
них треплются не по делу с друзьями за рюмкой чая. Какая разница, кто из них
что сказал? Платить надо  больше, как  на Западе, тогда все будут молчать. А
еще можно на кол сажать,  как при Иване Грозном, -- тоже  метод. Или как при
отце народов: сказал лишнее -- к стенке! Или куда там? Живьем в печку?
   -- С чего ты завелся? -- не понял  Тополь. -- Упреки не по адресу. Я же
тебе еще раз объясняю: ты будешь работать не на ГБ и не на военную разведку.
   -- А я этого  пока не понял. Весь букет  новых спецcлужб в нашей стране
--  это  либо  бывшая ГБ,  либо  ГРУ, как  бы они  там ни  разваливались  от
переизбытка демократии и разубедить меня в этом будет очень непросто.
   -- Я постараюсь, -- скромно сказал Тополь.
   А Татьяна подтвердила решительно:
   -- Он постарается.
   --  Ну,  валяйте,  -- согласился я.  -- Буду задавать вопросы.  Хорошо?
Допустим, вы -- Двадцать первый главк. Директору ФСБ вы подчиняетесь?
   -- Да нет же! Двадцать первый  главк  ФСБ -- это условное название. Ну,
вроде  как восьмое  чудо света или  там Четвертый Интернационал.  Нет такого
главка в  структуре сегодняшней  ФСБ. Мы пользуемся удостоверениями и вообще
всеми  правами сотрудников службы безопасности просто  для удобства работы в
этой стране. В других странах мы пользуемся другими удостоверениями.
   -- Ага. Значит, вы международная организация. Понятно. Но кому-то же вы
подчиняетесь?   Совету  Объединенной   Европы,   Интерполу,   Международному
валютному фонду, Совету Безопасности  ООН, ну, я не знаю, лично генеральному
секретарю, в конце концов!
   --  Эх,  Разгонов!  Боясь  показаться законченным  параноиком с  манией
величия, не стану говорить, что мы над всем  этим, скажу мягче: мы в стороне
от  всех  этих  организаций, мы -- отдельно. Двадцать  первый  главк  -- это
российское подразделение  Международной службы контроля  (МСК),  или  службы
ИКС, как еще  мы  ее  называем по первым буквам  английского наименования --
International Control Service. Служба возникла...
   -- Стоп, стоп,  стоп, --  прервал я его.  -- В  общем,  масонская ложа,
иезуитский орден, Союз Девяти и так далее. Все понятно. Наверно, не обошлось
и без зеленых человечков.
   -- Обошлось, -- спокойно возразил Тополь.
   --  Слава Богу! Но  я  не  поэтому тебя  прервал.  У меня  вопрос,  так
сказать, о порядке ведения. Если ты рассказываешь мне  сказки, то, по-моему,
момент не очень подходящий, да к тому же по части сказок я сам специалист. А
если все  это правда, то, извини, почему я должен  ее знать? Меня что, убьют
через полчаса, потому что роль свою я уже для вас выполнил? Или мне все-таки
предстоит поработать, но никто не спросит, хочу ли я этого?
   Тополь надолго замолчал.
   --  Слушай, Верба,  -- произнес он наконец, -- а  какой дотошный парень
попался!
   --- Писатель, -- вздохнула Татьяна.
   -- Ну  и что --  писатель? Кто у нас  не писатель? И он опять  замолчал
надолго.  Я  успел выкурить целую сигарету,  прежде  чем он разродился новой
фразой:
   -- Ну так  вот,  дорогой мой Ясень. Сергей  Николаевич Малин -- это  не
твой  кагэбэшный  псевдоним, как ты изволил давеча  выразиться. (И  когда  я
успел  так  выразиться?)  Это на самом деле  был  такой  человек.  Утром  ты
оказался  невнимателен и, я бы  даже  сказал, недогадлив,  чем,  признаться,
удивил меня. Там же не твоя фотография, Разгонов.
   Вот это да!  Вот это  промах!  Действительно,  люди от  любви  глупеют.
Правда, я поглупел не только от любви. Было от чего и совсем задвинуться.
   Я  достал  свою красную книжицу и еще раз поглядел  на фото. Да нет же,
лицо мое, ну ей-Богу!  А вот пиджак,  галстук... Господи, как же я сразу  не
заметил! Из-за этого  досадного промаха до меня даже не сразу дошло главное,
что сказал Тополь, а он между тем продолжил:
   -- Так вот. Сергея  убили.  Три дня назад. Но мы  хотим, чтобы  об этом
никто не узнал.
   Теперь уже я замолчал надолго, переваривая услышанное.
   -- На, выпей, -- предложил Тополь, плеснув в стакан коньяка.
   -- Ты же сказал завязывать.
   --  Правильно.  Но  это алкоголикам следует резко выходить  из запоя. А
обычным пьяницам из состояния похмелья рекомендуется выползать очень плавно,
потихонечку.
   Я  выпил  и  произнес.  Тихо  так  произнес,  ни  к кому  конкретно  не
обращаясь:
   -- Стало быть, тень воина.
   Собственно, это были мысли вслух. Вольная ассоциация. Но Тополь понял.
   ----  Ты  имеешь в  виду фильм  Куросавы? Да,  что-то  вроде  этого. Ты
абсолютный  его  двойник.  Даже  наш  антрополог  подчеркнул,  что  подобные
совпадения встречаются очень редко.
   -  Прелестно,   --   сказал  я.   --   Редчайший  экземпляр  yникальный
биологический вид -- двойникус натуралюс.
   И кем  же мне суждено  теперь  быть? Кем  был ваш  Сергей?  Императором
Японии? Прокуратором  Иудеи? Президентом Тасеевской партизанской республики?
Или надо брать выше?
   -- Бери выше, Разгонов.
   -- А что это за Тасеевская республика? -- поинтересовалась Татьяна.
   -- Была такая в Красноярском крае в  девятнадцатом  году. А когда я там
лес валил шестьдесят лет  спустя, как раз  ее юбилей отмечали. И на какой-то
пьянке меня избрали почетным президентом.
   -- Ты еще