ткая отшлифовка
каждой  детали, ни  одного лишнего  слова, но  при этом  блеск  остроумия  и
наконец  потрясающее  взаимодополнение, вплоть до  того что  одну фразу  они
иногда выдавали без запинки, произнося  ее составные части по  очереди,  как
заученные стихи на школьном пионерском утреннике:
   -- Хуже всего у Разгонова... (Тополь)
   -- С буквой "с", но это... (Верба)
   -- Не самое страшное, потому что... (Кедр)
   -- По ВЧ свистящие так четко не различишь. Интонации... (Верба)
   -- Главное -- интонации и каких-нибудь... (Кедр)
   -- Два-три любимых словечка. А картинка будет отличная... (Тополь)
   Они  понимали  друг  друга, как  молочные близнецы,  нет  -- лучше, как
двойники. Это была фантастика.  А я еще, дурак, недоумевал, кто же среди них
главный. Номером вторым  после Ясеня, как я уже знал, была Верба. Старший по
званию и  должности  в официальной  структуре  -- Тополь.  Он же, как  самый
опытный в боях, явно  руководил первым  этапом операции. Но второй этап, вне
всяких сомнений, вел Кедр.  И я наконец  понял, что  у них действительно нет
начальников.  Кто-то  уже говорил мне об  этом, Татьяна или Горбовский -- не
помню, я  тогда  не поверил, однако  теперь  я видел своими глазами и слышал
своими  собственными ушами,  как,  каким  образом  это  возможно.  Они  были
действительно  совершенно  особенными  людьми, людьми  какой-то новой касты:
высшей  категории  причастности  --   так  они   это  называли.   Интересно,
причастности к чему? К страшной  тайне? К высшему знанию? К вечности? К иной
реальности? Стоп.  Это уже во мне проснулся писатель-фантаст. А  Тополь ведь
ясно сказал, что в службе ИКС обошлось без зеленых человечков. Не торопиться
с наивными  догадками.  Они же обещали  ничего не  скрывать от  меня. Просто
всему свое время. Свое время... Время.
   -- Прошло восемь  минут сорок  секунд, --  объявил Кедр. -- Неплохо. Но
надо еще быстрее.
   В последние две минуты я отвлекся, перестав успевать за ходом их мыслей
и  увязнув  в  плотности произносимого гекста.  Теперь  возникла пауза, и  я
понял, что обязан включиться. Кедр заговорил нарочито медленно:
   -- Еще десять  минут  на  обучение  новоявленного  Ясеня  десятку фраз,
которые  ему  надлежит произнести, а также инструктаж  по  поводу  вариантов
ответа. Если Разгонов  не справляется,  симулируем разрыв  связи. Возражений
нет? Приступаем.
   Я не  знаю, называется ли  это гипнозом, но после Кедра мне было  очень
легко повторять предложения с интонациями и фонетикой настоящего Ясеня. Ну а
на память я  пока еще  не жаловался, так что  мы действительно  были  готовы
через десять, ну, может, через пятнадцать минут.
   Шел  уже  первый  час ночи,  и  древовидные мои  боялись, что  господин
Григорьев,  зам.  директора Федеральной  службы безопасности России, вот-вот
отправится почивать.  В  наши  планы  не  входило  поднимать  этого  важного
чиновника с постели. Будучи злым спросонья,  он вряд  ли разобрался бы что к
чему, и неадекватность первой реакции осложнила бы нам анализ его  истинного
впечатления от увиденного и услышанного.
   В  последнем  пристанище Золтана  (во всяком случае, Гополь  считал его
последним), разумеется, обнаружилась  и  телефонная правительственная связь,
причем кто-то не поленился сделать отводку от главного завидовского кабинета
и протянуть  сюда именно АТС-1, то  есть установить на даче один из  элитных
четырехзначных номеров,  ранее принадлежавший кому-то из заведующих отделами
ЦК,  если  не члену Политбюро. Но мы все-таки предпочли  позвонить  генералу
Григорьеву по ВЧ.  Во всяком  случае, у Золтана  именно к ВЧ-аппарату была в
"автомате" подключена видеосвязь, и мы  надеялись, что у  Григорьева техника
рaботаeт по той же схеме. Тополь (единственный из  нас, кто был у Григорьева
дома),  припоминал,  что  телевизор  у  него стоит,  разумеется,  в спальне,
работает  в  слипинговом режиме и подключено к этому  ящику все, что  только
может  быть  подключено.  Мы  очень  надеялись  на  первый  внезапный эффект
картинки. Все-таки моя внешность была  главным козырем, а имитация голоса --
запасньм.
   --  Слушаешь  меня, товарищ  генерал  Ясень?  --  громко  сказал Тополь
по-заученному, когда вошел  в дом, обращаясь сразу ко всем "жукам" в стенах,
дверных косяках,  мебельных гвоздиках и засохших гвоздиках в вазочке или где
еще  эта  гадость  была  напихана.  --  Ребята  мои  сегодня  собрали  новую
информацию, и,  представляешь, полностью подтверждается наше с тобой  первое
предположение.  Человек,  проходящий  в  операции   под  именем   Золтан   и
непосредственно   связанный  с  новой  тверской  группировкой,  оказался  на
контакте с ГБ. Думаю, надо  немедленно связаться с директором ФСБ или кем-то
из его замов. Разрешаешь выйти на связь?
   --  Да, мой генерал, --  ответил я- --  Похоже, что  это  уже серьезно.
Соедини-ка меня с Григорьевым. Поговорю с ним лично. Без ансамбля.
   --  Неужели  уйдет, сволочь?! -- выдала  Татьяна задуманную по сценарию
жутко эмоциональную реплику, причем еще и  оглушительно  свистящим  шепотом.
Она  мне объяснила потом, что  в усилителях прослушивающей  аппаратуры такой
"тембр"  голоса превращается  в  форменные радиопомехи. Реплика  относилась,
разумеется, к Золтану, но в первый момент прослушивающий мог  подумать,  что
речь идет о Григорьеве, и это было весело.
   Тополь  пощелкал клавишами на сложном  многоцелевом пульте,  передающая
камера  замигала красным глазком, и наконец раздались  длинные  гудки. Один,
два, три, четыре... Я приблизил лицо к объективу камеры.
   -- Говорите! --  распорядился  властный баритон.  Экран  монитора слабо
мерцал, что  означало,  как мне  потом  объяснили, одностороннюю видеосвязь:
очевидно, высокий  сановник  не  хотел показываться перед нами в пижаме,  но
меня видел. Видел!
   Тополь молча кивнул: дескать, это его голос, натуральный, и на какую-то
секунду мне  сделалось  страшно,  холод  пробежал по  рукам и  ногам:  Боже,
неужели я просто не смогу открыть рта? Ты должен, скотина, должен!
   Я нервно облизнул губы и выпалил со всей мыслимой небрежностью:
   -- Геннадий  Петрович? Приветик! Догадайтесь, откуда  я звоню.  Даю три
попытки.
   -- Малин?! -- выдохнул динамик на пульте, почти не скрывая удивления.
   -- Вы догадались, кто я. А я просил догадаться, откуда. Вторая попытка.
   -- Малин, прекратите паясничать. Взгляните на часы.
   --  На них-то я и смотрю.  Классные  такие  часики на пульте управления
вселенной. Ладно, не надо третьей попытки. Я звоню с того света. -- Я сделал
внушительную паузу. -- Почти.
   Григорьев мудро помолчал,  переваривая,  слышалось  только  его тяжелое
сопение.
   -- Малин, вы для чего мне звоните? Что-то случилось?
   --  Я  вам  звоню со  спецобъекта  Б-502/6. Снова  долгая пауза.  Потом
вопрос:
   -- И что?
   Тополь улыбается и показывает мне большой палец.  Я ничего не понимаю и
шпарю дальше по тексту:
   -- А то, что я спугнул отсюда Золтана. А вчера  его люди обстреляли мою
машину. На  кого  работает  Золтан,  Петрович?  Не  знаешь?!  -- Я  нарочито
перехожу на "ты", а он упорно молчит.
   -- Вы абсолютно уверены, Малин, что это были его люди?
   Тополь готов расхохотаться и показывает мне уже два больших пальца.  Он
находится вне поля зрения камеры.
   -- Да, --  торжественно завершаю я свою роль. -- Тут от меня неподалеку
стоит  Горбовский, он у нас специально занимался этим вопросом, так что, как
говорится, передаю ему трубочку. Доброй ночи вам, Геннадий Петрович.
   Я  делаю два шага --  назад и  влево  --  и достаю  сигаретy совершенно
мокрый. Я шарю по  карманам, но  нигде  нет ни зажигалки,  ни  спичек. Верба
подносит мне огонек. Я жадно затягиваюсь.
   -- Здравия желаю, товарищ генерал-полковник,- начинает свои  объяснения
Тополь. -- Позвольте мне..
   И тут начинается стрельба. Близкая, оглушительная страшная.
   -- Ложись!!! -- кричит Тополь хриплым  голосом  комбата  "афганца",  но
господин-товарищ  генерал  Григорьев  этого уже не слышит, потому что  Кедр,
обладающий  боксерской  реакцией,  разрывает  связь одновременно  со  звуком
первого выстрела.

   Глава восьмая
   БЕЗНАДЕЖНО БОЛЬНЫЕ ЛЮДИ

   Менты  свалились  на  нас внезапно. Не люблю этого слова,  но  там были
именно  менты.  Начальник  отряда  вообще  не хотел думать (может, и не умел
этого  в  принципе),  он   хотел  только  стрелять  --  первым,  сразу,  без
предупреждения  и,  наверно,  мечтал   стать  героем,   не  исключено,  даже
прославиться.
   В общем дача стояла на охране в милиции. Замечательный  штрих ко всему,
что  мы уже знали об этой  даче.  Вот  уж отмазка так отмазка! Прикрытие  по
первому  разряду.  Эмвэдэшники   охраняют  дачу,  где  скрестились  интересы
нескольких самых могущественных организаций мира,  охраняют, разумеется,  не
подозревая об этом совершенно.  Придумано красиво,  только ментов  жалко. Со
службой ИКС им сильно повезло. Окажись на этом месте, допустим, наши коллеги
из Моссада, перебили бы к черту всех до единого --  просто на всякий случай.
А Вася Долькин только орал до хрипоты:
   -- Госбезопасность! Не стрелять!! Госбезопасность!!!
   А потом поднял руку и пальнул в небо красной сигнальной ракетой. Тут-то
ему и сделали дырку в предплечье.
   Ошалевшие  омоновцы ничего  не  слышали,  они сами орали:  "Сдавайтесь,
бандиты, вы окружены!" --  или что-то вроде этого. И непрерывно стреляли, не
жалея боезапаса.
   Точку в этой истории  поставил Кедр,  связавшийся  по  рации  Москву  с
региональным  управлением  по  борьбе  организованной  преступностью, а  уже
оттуда ментам по рации дали отбой.  Однако один из них, самый горячий, успел
рвануться на штурм дома, не дождавшись приказа о  братании с  предполагаемым
противником. Встретил  этого штурмовика наш Виталий и в темноте был  немного
неосторожен.  Омоновец  напоролся  на собственный штык-нож. Виталию  сделали
устное взыскание. Наказывать всерьез было не за что.  Бывает такое и у самых
опытных специалистов. Ну а врач в нашей команде, конечно, был.
   Проводили  милицию без  почестей, но сдержанно:  не  до них  было.  При
других обстоятельствах  могли бы и  оплеух  навешать, чтобы помнили  барскую
руку.  В  прежние  времена  милиционеры  при  слове  "госбезопасность" сразу
навытяжку становились, а нынешние разболтались, собаки. Но, честное слово, в
тот момент не до них было.
   Григорьев  позвонил сам. Невзирая на ночное время. И долго разговаривал
с  Горбовским  о  давешнем нападении на  малинский,  то  бишь  мой "Ниссан".
Выяснились забавные для  меня подробности.  Оказывается, задержанные службой
ИКС  четверо  бандитов признались в  нападении  на машину по  заданию лидера
тверской группировки Шайтана. Сами  боевики, конечно, и знать не  знали, кто
свдит внутри  "Ниссана",  им таких  вещей по определению  знать не  надо,  а
Шайтан,  очевидно, что-то  знал,  потому что  боевики  были  предупреждены о
бронестеклах и оружие взяли соответствующее.  (Могли  ли они знать, бедняги,
какие  именно  бронестекла  им  попадутся?) Связь  Шайтана с  Золтаном  была
отслежена  и  доказана давно,  и  сведения  об этом еще  неделю  назад  были
переданы  руководству Б по спецканалам.  Горбовский с  Григорьевым  обсудили
достоверность этой информации, и последний вынужден был признать, что Шайтан
действовал по наводке Золтана. Юмор ситуации заключался в том, что оба знали
наверняка:  это  совсем  не  так. Горбовский еще накануне обьяснил  мне, что
Шайтан пытался убрать нас, считая сотруниками спецотдела  ФСБ, направленными
в область для борьбы с его командой. И Золтан тут был совершенно не при чем.
Григорьев  тем более был уверен, что Золтан натравливал тверскую группировку
на ИКС, по той  простой причине, что профессиональный  киллер Мясорубов один
раз уже  убивал  хозяина этой машины --  этого "Ниссана" с  желтым  номером.
Допустим, он знать  не знал  кто  такой Малин (очевидно, так и  было), но он
прекрасно  помнил  его  машину  и   не  мог  отдать  приказ  Шайтану  мочить
наследников,  друзей или  хотя  бы просто сотрудников убитого. Такой  приказ
означал  бы явную  подставку. Григорьев понимал  это. А  об убийстве  Малина
руками Золтана он знал. Точно -- знал. Это уже было на уровне чутья. Тут и у
Тополя,  и  у меня ощущение было одно  и  то  же.  Даже психолог  Кедр, даже
эмоционально чуткая Верба не сказали бы наверняка, отдавал ли  сам Григорьев
приказ о  физическом  уничтожении Ясеня или  ему просто  вовремя сообщили  о
свершившейся  акции, но в  одном сомнений не  было ни  у кого: он  знал, что
Ясеня убили (точнее, должны были убить, а потом доложили об исполнении).
   Теперь,  когда   всем  и  все  стало  ясно,  дальнейший  разговор  двух
генералов,  обладавших  непредставимой  для  нормального  человека  властью,
походил уже просто на изящную шахматную партию, на этакий обмен любезностями
между  двумя уставшими от борьбы гроссмейстерами.  Они  говорили как бы ни о
чем, и  Григорьев  словно бы  совершенно  между  прочим поинтересовался, что
такое случилось на объекте в тот момент, когда прервалась связь.
   -- Какие-то левые мужики понаехали, пытались захватить объект, -- в тон
ему небрежно сообщил Тополь.
   -- Кто именно? -- уже более заинтересованно спросил Григорьев.
   -- А мы не успели  разобраться, --  очень  серьезно  и  грустно ответил
Тополь.  --  Они  все  были в штатском  и без  документов.  Может быть,  это
чекисты, может, ГРУ, а может, и "Черный сентябрь".  Мы  их всех уже перебили
для спокойствия, а тела сбросили в Дойбицу. Это такая речка. Впадает в Шошу.
А Шоша впадает  в Волгу. А  Волга впадает в Каспийское море. С нашей стороны
потерь нет.
   -- Что ты несешь, Горбовский?! -- словно встряхнулся вдруг Григорьев.
   --  Шучу,  --  сказал Тополь  невозмутимо. -- Это был  ОМОН. Областной.
Накладочка вышла.  Жертв нет.  Двое  раненых.  Но мы уже  все вопросы сняли.
Осталось вам рaзузнать какого черта спецобъекг ГБ охраняет областная ОМОН.
   Григорьев замолчал надолго. Он даже на шутку не обиделся.
   И  вот  тогда я  окончательно понял, осознал, как  говорится  кто такой
Тополь. Он мог себе позволить вот так шутить с самим Григорьевым и, наверно,
с руководителем Администрации президента  -- тоже, быть  может,  и  с  самим
президентом. Это было всерьез. Это было на самом деле.
   --Мы  разберемся,  Горбовский,  --  проговорил  наконец  Григорьев.  --
Позовите Малина.
   -- Малин занят, -- сказал Тополь жестко.
   -- Ну, пусть тогда он позвонит мне завтра  утром, -- бросил  Григорьев,
явно собираясь повесить трубку, ни с кем не попрощавшись.
   И,  прежде   чем  связь  прервалась.  Тополь  успел  ответить,  оставив
последнее слово за собой:
   -- Если сможет.
   А  Кедр добавил  уже  под гудки отбоя, впрочем, давая себе отчет в том,
что слова его будут услышаны в соответствующих инстанциях:
   -- И если будет кому звонить.
   Потом мы  улыбнулись  друг другу и вышли на  улицу, чтобы расслабиться.
Закурили все, даже Кедр, который вообще-то не курил в тот период.
   -- Думаешь, его уберут? -- спросила Татьяна.
   -- Кого, Золтана? -- переспросил Кедр.
   -- Да нет, Григорьева.
   -- Могут. Но скорее всего не сегодня.
   Григорьев, конечно  же, играет против нас, но существуют три  варианта.
Первый:  против нас работает ФСБ. Это  тривиально, потому  что очевидно.  Мы
сами работаем против ФСБ, а  их контора просто защищается. Григорьев -- один
из  них. второй вариант:  Григорьев ведет  свою  игру,  создавая внутри  ФСБ
мощную  оппозицию службе ИКС. И, наконец, последнее:  Григорьев  работает на
некую третью организацию, возможно, даже не подозревая об этом.
   - Я склоняюсь к последнему варианту, -- выбрал Тополь-- хотя он и самый
скверный для нас.
   -- Да,  -- согласилась  Татьяна  и добавила,  как  бы уже  ни к кому не
обращаясь: -- Григорьев работает на Седого. Это же ясно как Божий день.
   Тополь даже не стал комментировать, эту реплику, а Кедр произнес тихо:
   -- Это не конструктивная гипотеза, Танюшка. Все равно речь идет о некой
третьей организации, назовем  мы ее службой Игрек, бандой Седого или слугами
дьявола.
   -- Но  ты чувствуешь здесь  присутствие третьей силы психологический ты
наш? -- спросила Татьяна.
   -- Да, мне это тоже кажется наиболее вероятным.
   -- Тогда давайте  принимать решение, --  резюмировал  Тополь.  --  Наше
редкое единогласие позволит сделать это быстро.
   -- Решение предельно простое, -- поведал Кедр,  -- уматывать отсюда как
можно скорее. Мы приехали сюда первыми, Золтан -- вторым, менты -- третьими.
Но, уверяю вас, не последними. Скоро здесь будут ребята из  ФСБ, ГРУ, ЦРУ и,
честное  слово,  если мы тут засидимся, то  дождемся  палестинской  разведки
"Фарах" или  дудаевской службы безопасности. Надо  уматывать. Второе.  Ясень
отлично  прошел  первый этап  испытаний. Я бы сказал: удивительно  гладко. Я
считаю,  что  в связи с  этим его  надо как можно скорее  убирать от дел. На
месяц. А может быть, месяца на  два. От  греха. Легенду подготовим. И  пусть
учится. Пусть бумаги изучает.  В  языках натаскивается. А  на оперативку  не
надо  больше.  Ну  не  искушайте судьбу, мужики  и  дамы! Ну не надо! Кто-то
против?
   Я еще не очень понимал, о чем речь, но я не был против. Потому что я не
хотел на оперативку. Я просто элементарно хотел жить.  И мечтал отдохнуть. Я
еще в той прежней жизни отдохнуть собирался  -- и вот, пожалуйста, отдохнул.
Конечно, задуманный роман писать теперь было поздно. За каких-нибудь два дня
картина существующего вокруг  мира преобразилась  сильнее,  чем за  минувшие
десять лет. Но я уже был готов писать новый роман, абсолютно новый и страшно
интересный для всех трудящихся и прочих граждан моей безумной страны. Только
я боялся, что у меня теперь совсем не будет времени на  литературную работу.
А жаль.
   Я  вдруг  вспомнил об  одном  своем  приятеле  --  бывшем  чтеоаторе  и
журналисте.  Он тоже, как и  я,  участвовал во всесоюзном  (слово-то какое!)
семинаре молодых писатели работающих в жанре фантастики и приключений, имени
И.А.Ефремова  (буквально так это все  и  называлось) а ныне стал едва ли  не
вторым  по  значимости человеком в одной зарубежной стране, название которой
-- Окраина. Должность его я, честно вам скажу, подзабыл, да и хрен бы с ней,
с этой должностью, тем более что называется она  как-то  по-хохляцки, а я на
этом языке, кроме пыва, ничего не знаю. Дело не в должности, дело в том, что
человек занялся большой политикой, и нет теперь такого писателя -- ... Черт,
хотел  фамилию  назвать,  а  ее-то как  раз называть  и  не  стоит,  слишком
известная она теперь, и вовсе не в литературных кругах.
   Вот так же грустно подумал я и о себе. Литература кончилась -- началась
политика. А другие  в этот момент  (или чуть позже)  подумали  обо  мне  еще
грустнее.  Для них  я  умер. Михаил Разгонов умер. Перестал  существовать de
jure  и  даже de facto -- для  всех, кто был не  в  курсе. Остался  на свете
какой-то Джеймс  Бонд No 007, какой-то  Штирлиц из НКГБ, какой-то "кацин" из
службы "Шабака",  прости Господи...  И  на  хрена  мне, как говорится, такая
жизнь?..
   -- Золтана  взяли,  -- вдруг четко произнес Тополь. Я словно проснулся.
Задумавшись, я перестал слушать разговор.
   -- Только что принял сообщение Клена из Москвы.
   -- Что, везут его в белокаменную? -- поинтересовался я.
   -- Да нет, зачем же? Он теперь в Твери  посидит, -- улыбался Тополь. --
Нечего ему в Москве делать.
   _- Ну вот и славненько, -- сказала Татьяна. -- Поехали. Поздно уже.
   Мы поехали, отдав  приказ младшему  персоналу и завалившись вчетвером в
малинский "Ниссан". За руль  посадили меня. Наверно, как  самого младшего по
степени причастности.  Два джипа сопровождения с охраной двигались впереди и
позади нас. Мы ехали в Москву, но, не доезжая до Солнечногорска остановились
по просьбе Татьяны.
   -- Что случилось, девочка? -- спросил Тополь.
   --  А  что-то должно  было случиться?  Или  мы  куда-то  торопи