стницах, в этом светлом просторном кабинете!
   --  Пожалуйста,  ваш  шестизначный  номер,  --  пропела  очаровательная
девушка,  ну прямо Орнелла  Мути,  сидящая на  высоком  крутящемся стульчике
возле  некоего подобия  телевизора  или осциллографа на большой подставке  и
огромного  телефонного аппарата. Он еще  не знал тогда,  что это  называется
компьютер  и факс. Обстановка была  жутко непривычная, но  свой номер Сергей
вспомнил мгновенно --  собственно, он его никогда  и  не забывал. Проверка в
компьютере  заняла  какие-то  секунды, девушка  заулыбалась еще  лучезарнее.
Солидный,  убеленный сединами  господин, явно  старший  по  положению  среди
встречавших (как выяснилось потом, это  был  помощник посла  по национальной
безопасности), чуть не  встал по стойке "смирно", повернувшись  к  Сергею  и
буквально  вытянувшись  в  струнку. Раздался  сигнал зуммера. Девушка подала
трубку радиотелефона.
   -- How are you? -- по-дружески приветствовал его голос по ту сторону...
хотелось сказать, провода, но провода не было. Может, по ту сторону океана?
   --  Дедушка  обещал  помочь, --  проговорил  Сергей  вдруг  задрожавшим
голосом и почему-то по-итальянски, потом решил повторить по-английски, но от
полноты  чувств  неожиданно  для  самого себя перешел на  родной. Все вокруг
заулыбались по-доброму,  а  он  почувствовал,  что  слезы наворачиваются  на
глаза.  Совершенно  ни  к  месту  (или  к  месту?)  вспомнились  строчки  из
Маяковского: "Если бы выставить в музее плачущего большевика..." А потом все
поплыло  у  него перед глазами, ноги вмиг  ослабели,  и он  чуть не  потерял
сознание.
   Его отпаивали  бренди  с  лимоном, когда на  связь  вышел  Дедушка. При
разговоре с ним присутствовал только помощник посла.
   Дедушка   не  просто  вышел  на  связь,  но  даже  появился  на  экране
(телевизора или компьютера -- Малин тогда не понял) и ласково спросил:
   - Что случилось, сынок?
   -- Я удрал из  Анголы. Я дезертир,  военный преступ-чч к, мне, наверно,
грозит расстрел.
   --Это решаемая проблема, сынок. Ты хочешь стать невозвращенцем?
   - Да  вовсе  нет! Я  как раз хочу стать  возвращением, по-русски такого
слова не существует, оно звучит противоестественно, но я  хочу, страшно хочу
вернуться.
   -- И эта проблема в принципе решаемая, -- улыбнулся Душка.
   -- Но есть одна нерешаемая, -- грустно сказал Малин
   -- Это какая же? -- Базотти удивленно поднял брови
   -- Скорее всего теперь я буду вам не нужен.
   -- Почему? -- озадаченно спросил Дедушка.
   -- Потому что я больше не хочу убивать. Да и не смогу наверно.
   Фернандо Базотги  примерно  полминуты,  не  проронив  ни одного  слова,
изучал Малина внимательным  скорбным взглядом. Сергей только  теперь заметил
направленный на него глазок видеокамеры.
   -- Это как  раз  то, что нам нужно. Не убий -- наш  главный принцип. Мы
все не  хотим убивать. Большинство так же, как ты, потому что  больше уже не
могут, а некоторые просто потому, что с самого начала не хотели.
   -- И что же, вам удается никогда никого не убивать?
   --  Ну  нет,  конечно. Для  спецслужбы  это невозможно.  У  нас  бывают
убийства  в  бою и  при захватах, при  обороне  объектов  и  при самозащите,
иногда, в исключительных случаях (когда больше ничего нельзя сделать), у нас
бывают даже политические убийства слишком  хорошо охраняемых лиц, но  у  нас
никогда не  бывает казней, не бывает  устранения  нежелательных  свидетелей,
сведения счетов, терактов со случайными жертвами и убийств для устрашения.
   -- А что же вы делаете с врагами? -- не поверил Малин.
   -- У  нас  хорошие тюрьмы, сынок. Очень  хорошие.  Из них еще  никто не
убегал. Но об этом мы поговорим, когда  ты прилетишь сюда. Ладно?  До скорой
встречи во Флориде.
   Базотги кивнул, и экран погас.
   -- У вас до самолета еще четыре часа, мистер Малин, -- сообщил помощник
посла.  --  Вас  сейчас  отвезут  в  отель,  где  вы  сможете  принять  душ,
переодеться, пообедать и отдохнуть. О'кей?
   Должно быть, только  в  этот момент Сергей наконец понял,  что  у  него
начинается еще  одна  новая жизнь. Третья, пятая, восьмая?  Он уже сбился со
счета. И все-таки настолько новая, пожалуй, впервые.
   Потом  была  Флорида, и школа  в Лэнгли,  и  стажировка  в  Лондоне,  и
командировка  в  Сальвадор  с  обкаткой  полученных   навыков  в   условиях,
приближенных  к боевым, на столько приближенных,  что  Сергею чуть не снесли
голову мачете, и на память о той истории остался у него большой грубый рубец
на шее.  Было  знакомство с лучшими библиотеками, архивами и музеями мира  и
присутствие на сверхсекретном совместном совещании руководства  ЦРУ и якудзы
-- японской мафии или спецслужбы  (кто бы еще  знал, как правильнее называть
-- нет у нее прямых аналогов ни в Америке, ни в Европе). Были высшие элитные
курсы спецподготовки в Моссаде. И наконец несколько недель на пляжах Сицилии
и на Гавайях, когда можно было спокойно подумать о многом, взвесить все "за"
и "против", спланировать дальнейшую учебу и работу, поговорить с Дедушкой по
телефону и лично с его лучшими сотрудниками и друзьями, отдыхавшими вместе с
Мали-ным.
   Подходил к концу тысяча девятьсот восемьдесят шестой.
   Уже  второй год на родине Сергея Генсек  Горбачев  размахивал  со  всех
трибун так называемыми перестроечными лозунгами, и, конечно. Малин следил за
событиями в Союзе, но борьба с алкоголизмом методом вырубания виноградников,
приведшая  только  к появлению  "петли  Горбачева",  традиционные  партийные
чистки и  отмывание мафиозных  денег по первой модели хозрасчета  не слишком
вдохновляли  его.  Империя  зла оставалась империей зла. И, вспомнив однажды
придуманное сравнение, Сергей  сформулировал для себя:  в том же сортире еще
раз заменили лампочку -- теперь  она была яркая, отлично сделанная,  похоже,
импортная, и  вроде бы вполне безопасная. Дальних целей Горбачева Сергей  не
разглядел,  как  и  большинство людей на  планете,  а  Дедушка, очевидно,  с
умыслом  не допускал Малина  к  той секретной информации, которая  могла  бы
пролить свет на стратегические планы нового советского лидера. Дедушка ждал,
когда Сергей догадается сам.
   И Сергей догадался.
   Он читал какой-то доклад Горбачева, по-видимому,  к очередной годовщине
Октябрьской революции -- он  не эапомнил  точно, ведь в самом докладе ничего
особенного не  было, но  удивительным образом между строк Малин  вычитал там
смертный приговор коммунизму. И,  мгновенно  пробежав по логической цепочке,
он  самым  естественным  образом уперся в потрясающую  мысль. Сидел тогда  в
лаборатории  научного  центра  Фонда  Би-Би-Эс  Колорадо,  Дедушка  как  раз
находился тут же, и  Малин ворвался в  кабинет  Спрингера  как ошпаренный  с
газетой "Правда" в руках.
   --Я понял! -- проговорил он, от полноты чувств перейдя на заговорщицкий
шепот.  --  Мы  должны делать  ставку  персонально  на Горбачева. Именно  он
поможет нам создать филиал службы ИКС в Москве!
   Дедушка   улыбнулся  своей  знаменитой   загадочной   улыбкой.  Он  уже
больше-года думал об этом.
   В феврале восемьдесят седьмого года  Малин был  назначен  руководителем
советского филиала службы  ИКС и вернулся в  Москву. По личному распоряжению
Генсека он получил  звание полковника КГБ,  солидную должность и  кабинет на
Лубянке  с  полагающимися  по  рангу  аппаратами спецсвязи.  Соответствующий
приказ за  подписью Чебрикова в архивах  хранился. Но  все это  была мишура,
ширма,  отмазка.  Не  существовало  ровным  счетом  никаких   документальных
подтверждений   создания  советского  подразделения   Международной   службы
контроля. И тем более ни  одна  живая душа не смогла бы  ответить на вопрос,
как  удалось  уговорить  самолюбивого и самоуверенного  Горбачева поделиться
неведомо с кем таким огромным куском собственной власти.

   Глава тринадцатая
   ПОРА ТОПОЛИНОГО ПУХА

   Тополь  ввалился ко мне в  кабинет  ранним сентябрьским  утром.  Вместо
девушки, приносящей кофе. И поздоровавшись, сообщил:
   -- Я приехал.
   Сообщил  по-английски.  Мне  это  сильно  не  понравилось,  и   так  же
по-английски, очень по-английски я спросил:
   __ Плохие новости?
   __ Весьма -- ответил Тополь. -- Может быть, ты нальешь мне кофе?
   -- Кофе еще не принесли.  Есть виски. "Чивас Ригал". Наш диалог стал
напоминать бездарный текст  из какого-нибудь американского боевика, и Тополь
решил разрушить его нестандартной фразой:
   -- А боржоми у тебя есть?
   -- Ты чо? С дуба рухнул? Откуда  в Лондоне боржоми -- выдал я еще более
нестандартную фразу на чистом русском.
   -- Жаль. Виски я люблю пить с боржоми. А так -- лучше коньяку.
   Он достал свою  традиционную фляжку, и я почувствовал, что  дело совсем
хреново.  Тополь  категорически  осуждал тех,  кто  пьет по утрам в  рабочее
время,  -- для этого,  читал он,  требовались исключительные причины. И было
ясно,  что  уже второй раз за очень короткое время нашего  знакомства  такие
причины у Лени Горбовского возникали.
   -- Что случилось?
   Он  не ответил. Плюхнулся  в кресло, задрав чуть ли не выше головы свои
острые коленки кузнечика, хлебнул из горлышка, жестом попросил у меня стакан
и наконец глубокомысленно произнес:
   -- Пора тополиного пуха.
   Я вспомнил, что в Москве пора тополиного  пуха наступает где-то в июне,
и спросил:
   - В Лондоне?
   -- При чем здесь Лондон? -- раздраженно сказал Тополь. -- Во всем мире.
Я просто имею в виду, что скоро от нас останется только пух. Да перья.
   -И  от  Вербы? -- поинтересовался я, демонстративно  не  приняв  сугубо
шуточный разговор.
   -И от Вербы тоже. Разве она не пушистая?
   --д.'--  Согласился  я, -- верба -- это  такие маленькие белые комочки,
очень трогательные,  а  листья ее еще  больше  похожи на  перья, чем  листья
тополя... Тополь, о чем мы говорим?
   -- Мы говорим о том, что наступает полный абзац на тонких ножках. Убили
Дуба.
   -- Какого  Дуба? --  Я чуть было  не спросил, не подпоручик  ли это  из
"Похождений бравого солдата Швейка но вовремя сдержал себя: шутки кончились.
   --Дуб-дубок, самый  удивительный  парень  в  нащей команде, --  говорил
Тополь.  -- Никто не хотел брать такую кличку, а он  сразу  предложил ее для
себя. Отличное мощное, красивое дерево. Какой дурак придумал, что это символ
тупости?  Все деревья  прекрасны, но  дуб  --  это еще и символ  долголетия,
надежности,  символ власти, своего рода царь деревьев. Дуб, Валерка Гладков,
дважды  завоевывал чемпионский титул по вольной борьбе, потом закончил юрфак
МГУ,  работал  адвокатом,  потом  его ГРУ  завербовало,  воевал  в  Египте и
Эфиопии,  сотрудничал с Моссадом, иврит, арабский и амхарский -- свободно, в
нашей службе -- с девяносто первого года. А  в девяносто втором в Судане его
чуть не укокошили. Чудом спасся.  И пустил тогда крылатую фразу: "Причастных
убивают дважды". Мол,  мы особенный  народ,  уникально живучий. Глызин любил
эти слова повторять. Осокорь. Тоже  однажды выползал из клинической... И вот
теперь убили, сволочи, Валерку, в секторе Газа убили...
   -- Кто? Кто убил?!
   --  Не  знаю.  В том-то  и дело. Знал  бы -- давно уже  сели бы за стол
переговоров.  Но с кем?  Дедушка  -- и  тот не  понимает. Старик,  по-моему,
просто  в  панике,  а вдобавок  еще и в  маразме.  Объявляет  общий  сбор по
сверхсекретному  каналу  в  то  время,  когда  наши  самые  тайные  операции
становятся достоянием гласности. Пора уже не прятаться по углам,  а занимать
круговую оборону. Пора уяснить, кто против нас играет...
   Тополь помолчал и сообщил после паузы:
   -- Лично  я -- прирожденный  исполнитель,  может, и  очень  хороший, но
исполнитель.  А  они  меня  сделали генерал-майором, теперь вообще  прочат в
главнокомандую щие всей службой РИСК. Выбрали. При общем молчаливом согласии
на  основании  возраста и опыта.  А  при че здесь  возраст? И  какой я им, к
черту,  генерал?!  Какои  я командующий? Я же  ни хрена  понять не  могу без
Ясеня. И когда у нас возникали сложные проблемы  или кто-нибудь,  умничая, а
то и  от отчаяния задавал вопрос "что делать?", "с чего начать?"  или "в чем
смысл жизни" ему говорили: "Спроси у Ясеня". Это уже поговорка такая была. А
теперь они взяли моду говорить: "Спроси у Тополя". Но Ясень-то действительно
отвечал, как  Лев Толстой в Ясной Поляне, а я  что? Я только могу "забросать
осеннею листвой",  как поется  в  песне. Я же  элементарных вещей понять  не
способен. Эх, Михаил, Михаил!.. Кажется, я так и не объяснил тебе, что у нас
вообще происходит.
   -- -Скажу больше,  -- скромно заметил  я, --  ты даже  не успел  толком
объяснить мне, кто вы такие и чем занимаетесь.
   -- Правда?  --  удивился Тополь.  И добавил невпопад: -- В  октябре.  В
октябре намечен общий сбор. Дата будет уточняться.
   -- Очень хорошо. Я должен там присутствовать?
   -- Разумеется.
   -- Очень хорошо.  Я там буду. Но чем же вы  все-таки занимались все это
время? С момента  создания  вашей  доблестной  службы  ИКС или  РИСК. В чем,
кстати, разница?
   -- ИКС -- это международная  служба Базотти,  а  РИСК -- наш российский
филиал.  Ясень  название  придумал.   Ему  нравилось,  что   одновременно  и
российское, и интернациональное. И аббревиатура красивая.
   -- Понятно. Ты не уходи от главного вопроса.
   -- Чем мы  занимались?  -- переспросил  Тополь.  -- Мы делали  историю,
парень. Понимаешь? Мы делали историю.
   - Правда? Тогда, извини, скажу откровенно:  хуеватую историю сделали. Я
был категоричен.
   --Ох,  ни  черта ты  не  понимаешь,  парень!  Да  если б  не   мы все
абсолютно  все было бы по-другому. Я  понимаю, что никакие доказательства не
убедительны, но мы действительно влияли на дела последних лет, и, если бы не
служба ИКС, не было бы ни Горбачева в восемьдесят  пятом, ни Елыш  девяносто
первом...
   -- А может, было бы лучше? -- ядовито предположил я.
   -- Ах, ты  не только фантаст, ты  еще и философ! --  заметил Тополь. --
Представление о  том,  что хуже  а  что лучше, у всех,  конечно, разное. Но,
думаю,  многие согласятся,  что  лучше  --  это  когда меньше убивают.  А на
площадях убивают меньше, чем в тюрьмах, и в локальных войнах убивают меньше,
чем в мировых. Ты придерживаешься другого мнения?
   -- Не кипятись, Тополь. Я пошутил.
   --Ах, пошутил!..
   Он замолчал, похоже, надолго.  И тогда я спросил резко, неожиданно, без
подготовки:
   -- За что убили Ясеня?
   -- А за что убили Кеннеди? -- вскинулся Тополь.
   -- Кеннеди  убили по ошибке. Стреляли  в  губернатору штата  Техас Дона
Коннели. А бедняга Ли Харви Освальд пропал ни за грош.
   -- Ба! Да ты знаком с секретным докладом Моссада!
   -- Тополь, ты плохо следишь за прессой. Эта информация уже давно попала
в открытую печать. Так за что же убили Ясеня? Не темни, Тополь.
   -- А  чего уж тут темнить? Я ведь не случайно Кеннеди вспомнил. У людей
масштаба Ясеня  достаточно много врагов и  соответственно еще больше  причин
для убийства.
   -- Почему  же тогда так слабо была организована его охрана? -- удивился
я.
   -- Ну, во-первых, не так уж слабо, а  во-вторых, Ясень. как  и мы  все,
никогда не был публичным политиком. Tут его главное отличие от Кеннеди. Ведь
это Политбюро  и прочую  знаменитую  рухлядь охраняло целое Девятое глав ное
управление, а у  самого начальника "девятки" охрана состояла всегда  из двух
человек  --  кому он,  прости  меня  нужен?  Зачем  его  убивать?  В  кресло
начальника  садится бывший зам, и  вся контора продолжает исправно работать,
не заметив потери бойца, как поется в песне.
   Тополь  выпил  уже  вторую  порцию,  быть  может,   потому  непрестанно
цитировал песни.
   -- Так что для большинства людей, он  был простым начальником гэбэшного
кабинета простой сменной деталью государственного аппарата поэтому круг лиц,
заинтересованных конкретно в его убийстве вообще предельно  узок. Настоящего
убийцу, заказчика придется искать  среди... ну, может быть,  десятка человек
то есть тех, кто полностью понимал роль Ясеня  в политике. Чувствуешь, почти
классический английский  детектив?  Агата Кристи. Вот только выбрать из этой
десятки  будет еще посложнее, чем в романах Кристи, потому что все  они, эти
десять... нет, наверно, их все-таки побольше - человек двадцать, -- так вот,
все они страсть  какие  ушлые,  будут  плести  интриги, запутывать следствие
подставлять друг друга. Сам понимаешь, речь не идет об официальном следствии
-- только сугубо негласное раследование собственными силами при поддержке не
посвященной в дело внутренней и международной агентуры.
   -- Видишь ли, Тополь,  --  сказал я, -- забавная штука:  чем  больше  я
узнаю  нового о ваших делах,  тем  менее понятным становится то, что  я  уже
понял раньше. Если Ясеня  знал такой ограниченный круг людей,  какого  черта
создавать ему двойника? Ближних  ведь  все равно не  обманешь, а дальним,  я
полагаю, до фонаря, Ясень это или вообще какой-нибудь Баобаб.
   -- Логично. Но, помимо ближних и  дальних, есть еще средние. Вот  им-то
мы и крутим яйца  все эти дни,  крутим,  кстати,  весьма  успешно. Следствие
заметно продвинулось, только они, гады, идут по пятам, не просто идут -- еще
стреляют в спину. И все-таки, думаю, мы их схватим скоро.
   - А Дедушка? -- спросил я.
   -  Дедушка? -- Тополь замолчал, печально  глядя  на стакан. -- Он ведет
свое параллельное  расследование. Но я же  говорю:  он в  маразме.  Фернандо
Базотти дей-тельно стал каким-то другим, я иногда просто  не понимаю его. Ну
вот посуди сам. Мне  кажется, ты должен это знать из присланных документов и
архива  Ясеня.  Безопасность  Сергея  Малина  все  эти  годы  обеспечивалась
всеобщим  страхом  перед  Дедушкой. Он еще тогда,  в восемьдесятом  поклялся
вывести под корень любую организацию. Да будь то мафия или спецслужба, любую
организацию, которая, по его агентурным данным, окажется замазана в убийстве
или хотя бы в покушении на Ясеня. Инструкция была  доведена до сведения всех
руководителей по  спецканалам и, разумеется, неофициально,  но подействовала
сильнее, чем растиражированная телевидением какой-нибудь сверхдержавы. Все в
мире знали, с кем имеют  дело. Но мир с тех  пор изменился, непредсказуемо и
очень быстро. Дедушка не учел специфику нашей замечательной страны -- страны
беспредела. Здесь теперь уже никто и никого не боится.
   Высшую партийную  номенклатуру  сменили  воры  в  законе,  безграмотные
мальчики,  национал-экстремисты  и низшая  партийная номенклатура, тщательно
скрывающая свое происхождение -- где как. Воров в законе сменили "апельсины"
из "новых  русских",  "не  имеющие  понятий"  то есть не признающие  никаких
законов, даже воровских. Наконец, опытных сотрудников  КГБ и МВД сменили  на
уровне генералитета вчерашние майоры из Афгана, а на более низких уровнях --
вообще  всякая  шелупонь  полууголовного  толка.  Беспредел, Миша, полнейший
беспредел. И это уже не киношный эффектный образ -- это жизнь. В общем, мы с
Дедушкой  элементарно  прохлопали  всю эту  криминализацию советской власти.
Он--в  силу незнания нашей истории, мы -- в силу слишком большого уважения к
авторитету  Базотги  и  присущего всем  россиянам  романтического оптимизма.
Теперь, когда нас окружили и начали добивать, мы по-интеллигентски не желаем
мстить, не приемлем принципа "око за око" и панически боимся невинных жертв,
отчего невинных жертв становится только больше.
   -- Тополь,  -- прервал я его, -- ты  раскис  и  отвлекся Что ты мне тут
политзанятие устроил? Я это все могу в газетах прочесть. Давай по существу.
   -- Нет,  Миша,  --  грустно  возразил он.  --  Ты  меня не  внимательно
слушаешь. В газетах такого  не пишут. А по существу...  Видишь  ли,  Дедушка
слишком легко и  сразу согласился на вариант с  двойником. А ведь Ясень  был
для  него  как сын  родной.  Убийцу своего  настоящего сына он подвесил вниз
головой.  Тогда,  в  пятьдесят  седьмом. И  сразу после  этого  провозгласил
принцип "не убий". Убивать  и  в самом деле перестал. И  другим не велел. Но
прод