не будет. Прощай, Володя Сигалихин! Мы неплохо отдыхали вместе,
но это было давно...
   Высокий Шеф вдруг почувствовал, что  в горле у него пересохло, и  нажал
специальную клавишу, чтобы принесли чаю.

   Глава десятая

   Зарайский позвонил уже в сентябре.
   --  Слушай,  --  начал он с места  в карьер, -- что нового известно  об
убийстве Мишки? Я хочу заняться этим делом.
   Белку  аж в холодный пот бросило. В первую секунду хотелось  закричать:
"Дурак!  Нас  же  слушают!"  Потом  она  смекнула,   что  позвонил-то  Олег,
инициатива его -- да  ведь такой отвлекающий маневр нарочно не придумаешь! И
после паузы ответила нарочито печальным голосом:
   -- Не надо, Олежек. Это все бесполезно.
   -- Как это бесполезно? -- возмутился Олег. -- Я понимаю, Разгонов -- не
Листьев и даже не Холодов, но, извини, нас уже отстреливают средь бела  дня,
милиция разводит руками, а мы, по-твоему, должны молчать? Нет уж! Я-то знаю,
любую бодягу можно распутать, если вытащить кое-кого на свет Божий.
   -- Олежек, правда, не  надо. Я не хочу. Понимаешь, я не хочу, чтобы  ты
этим занимался. Мишки все равно уже нет.
   "Классный получился диалог!" --  подумала Белка.  Она представила  себе
молодых  офицеров  в наушниках, и ей  даже  захотелось  сесть рядом  с ними,
открутить назад пленку и еще раз послушать эту сценку из спектакля.
   Зарайский сразу тактично переключился на другую тему.
   -- В  субботу, -- поведал он, --  будет клуб. У Феди Лукошкина. Знаешь,
где его книжный магазин?
   -- Конечно, знаю.
   -- Ну вот, он теперь  решил возрождать былые традиции.  Будет уже пятое
заседание. Писатели, издатели, фэны, критики -- в общем, все, кто еще жив  и
не забьи, что такое фантастика.
   -- Ты сам-то там бывал? -- спросила Белка.
   -- Один раз. Но мне понравилось. Юность вспомнил. Так придешь? В  шесть
часов начало.
   -- Я постараюсь.
   Ситуация  складывалась идеально. Большая шумная компания, где все свои:
внедрить агента безумно сложно, я  незаметно передать информацию Зарайскому,
чтобы  никто  ничего  даже  не  запомнил,  --  пара пустяков.  Белка  хорошо
подготовилась  к  той  субботе,  десятого  сентября.  Изложила  подробнейшим
образом все,  что  знала,  и  на компьютере  получилось пятнадцать  килобайт
текста.  В  конце  приписала  инструкцию  для связи:  "Информацию  получил и
согласен работать -- извести звонком с предложением мне сотрудничать в вашей
газете. Вообще звони не часто, по  телефону  -- только треп, о  фантастике и
прочем.  Встречи назначай  на улице  в  людных  местах  и  в целом  имитируй
ухаживание".
   Действительно, уютно  было у Лукошкина. Белка давно сюда не заходила. А
Федя  сотворил  заведение  нового  типа:  магазин-кафе  --  и  книжки  можно
полистать,  и коньячку  попить.  Этакий  московский  Монмартр.  Приглашались
известные  в  своем  кругу  авторы. Фэны  и  братья-литераторы  задавали  им
вопросы,  авторы  радовались  вниманию  к своей  персоне  --  одним  словом,
разворачивалась игра под старорежимным названием "вечер-встреча". При старом
режиме  много  было известных  писателей. Теперь же  знаменитостями делались
только   политики   и   звезды    шоу-бизнеса.   Писатели   довольствовались
аплодисментами  на скромных  кулуарных  тусовках.  А Разгонов  и до этого не
ДОЖИЛ...
   "То  есть, тьфу,  о чем  это  я?" --  прервала  Белка поток собственных
мыслей и снова отыскала глазами Зарайского, стоявшего у стойки с чашкой кофе
в одной руке и крохотной рюмочкой в другой. При  встрече она лишь сказала му
"здрасте" и тут же принялась высматривать других знакомых, ведь много было и
новых для  нее лиц.  Все-таки  от последние пару  лет  они  с Мишкой  сильно
оторвались от общества. Выступал Владик Севостьянов. Парень хороший но писал
всегда  скверно,  Белка  его  не читала. Сейчас  Владик  лепил  со  страшной
скоростю космические боевики, и его активно печатали.
   Когда официальная часть закончилась и  публика  разбилась  на  группки,
Белка как бы  невзначай с бокалом шампанского в  руке подошла к  Зарайскому,
стоявшему  в компании  трех известных ей по прежним временам и потому вполне
надежных людей,  и  некоторое время слушала  их  разговор.  Об  издательской
политике,  об  оформлении  обложек,  о книжном рынке. В  момент  наибольшего
увлечения спором она шепнула Олегу:
   -- Я ухожу. Павлик передаст тебе книгу. Это очень важно. Пока.
   И затем,  когда  Зарайский скрылся во  внутренних помещениях  магазина,
отловила  Павлика  Дугина,  фэна,  которого знала вся  Москва, и всучила ему
толстый том Булычева.
   -- Просили Зарайскому отдать, а мне уже некогда. Не забудешь?
   -- Хорошо, -- сказал Павлик-- Кто просил?
   -- Неважно. Олег знает.
   Все. Кажется, операция прошла чисто. Дискету-пятидюймовку она вложила в
книгу и конвертик аккуратно подклеила у корешка, чтобы случайно не выскочил.
Кто и что мог видеть?
   Домой поехала на такси, потому что в городском  транспорте  чувствовала
себя теперь очень неуютно. Все стоящие и сидящие напротив казались филерами.
Однако  выявить настоящий  "хвост"  Белке  не удалось.  "Жигуленок"  с битым
подфарником,  так  напугавший  Майкла, остался  единственным за  все эти дни
признаком слежки.
   Олег  позвонил  в  понедельник   из   редакции.   И  предложил  работу.
Вспомнил-де,  что  Белка  когда-то редактором подрабатывала.  Белка  вежливо
отказалась:
   -- Спасибо, Олежек. У меня с деньгами пока нормально. Со временем хуже.
Спасибо.
   А сердце  прыгало  у нее  в груди  как  мячик. Вот если бы  КГБ  мог по
телефону пульс замерять -- тогда все, считай, попалась!
   После этого  Зарайский исчез надолго. Белка уже беспокоиться начала. Но
звонить  нельзя.  Нельзя, черт возьми! Даже через общих знакомых выяснять не
стоило. "Старуха, наберись терпения", -- говорила себе Белка.
   Уже удалось  выгодно, за  триста пятьдесят баксов, сдать  однокомнатную
квартиру  Мишкиной  матери  на  Преображенке  и  начать  долгое   оформление
документов на  право наследования.  Уже вернулась из  ремонта разбитая Михой
"шестерка". Уже миновал тот  день,  когда она все-таки решилась  остаться  у
Геннадия...
   Плохо без мужика? Ну конечно, плохо.  Только еще сильнее  было  желание
поквитаться.  Миха-то ее  бросил, и  сейчас --  она просто уверена  была  --
сейчас он с кем-то. Может, и вспоминает ее, но  он не один. Что она, Миху не
знает!  Ох, какая тоска навалилась в тот вечер!  А  Геннадий... Геннадий был
давно готов. Он к Белке клеился еще  в девяностом, когда у нее с  Разгоновым
случился  неожиданный нормальский  всплеск  романтической  страсти. И  тогда
Геннадий был  ей смешон. Однако среди  всех  общих знакомых именно он всегда
казался самым сексапильным. На ком же еще могла теперь Белка остановить свой
выбор?
   Получилось все  вроде нормально: выпили, поговорили,  музыку послушали.
Геннадий,  в  прошлом  издатель (кто  у  нас  только  не издатель?),  теперь
торговал  фармацевтикой с гораздо  большим успехом.  Подарил Белке  новейшие
противозачаточные таблетки  и  упаковку  ее любимого  спедифена  от головной
боли.  Очень трогательно.  А вот наутро стало грустно-грустно.  И зачем  это
все?  Какой-то  вдовий секс. Для настроения?  Настроение не улучшилось.  Для
здоровья? Ну разве что для здоровья...
   Странно, но они встречались еще два раза. Потом перестали. Уже  неделя,
как не звонили  друг другу. Уже неделя. И десять дней, как приехали родители
с Андрюшкой.
   Конечно, с  сыном веселее  стало: с ним не соскучишься и вообще хороший
он у нее. На Миху похож.
   В первый же день она сказала Андрюшке:
   -- Папа в командировке.
   -- А когда приедет?
   -- Через год.
   -- Через год? -- Мальчик попытался представить себе этот огромный срок.
-- Так долго... А письмо нам напишет?
   -- Обязательно, -- сказала Белка.
   -- Он, наверно, в Африку уехал, -- предположил сынишка.
   -- Нет,  Рюшик,  в  Америку, --  зачем-то  придумала  Белка. Вот бы они
удивились, если  б  узнали,  что  оба  правы. Родители не одобряли Белкиного
вранья. Особенно отец возмущался:
   -- Парень совсем  большой. Он же  догадается скоро. Или  кто-нибудь  из
знакомых скажет. Ты соображаешь, что делаешь?
   -- Наплевать,  -- говорила  Белка. -- Я так хочу.  А  Зарайский  все не
звонил.
   Объявился  он в начале октября. Белка отвела Рюшика в сад  и скучала на
работе.
   --  Ну  вот  что,  --  сказал  Олег, едва  поздоровавшись.  --  Ты  там
работаешь, что ли? Только не лги  мне,  что у  тебя  масса  неотложных дел и
строжайший режим на проходной. Я тут неподалеку оказался. Погода отличная --
айда гулять в Измайлово!
   У  проходной стоял  Олегов  старый  мятый  "Москвич",  и  до  парка они
доехали,  хотя  пешком было  минут пятнадцать. Рассказывать  он начал  еще в
машине:
   --  В  общем, так, Софья Андревна,  очень может быть,  что твой Левушка
Толстой  действительно жив. История  раскручивается необычайно интересная. И
для прессы, и для тебя.
   Петровка  по делу  Разгонова  получала  инструкции от  Лубянки.  Это  я
выяснил  точно.  То  есть  следствие  ведет  госбезопасность,  а  милиция  и
прокуратура просто делают вид, что работают, -- схема стандартная,  потому и
разгадывается легко.
   Слушай дальше. Труп в больницу МПС привезли через час после обнаружения
в  Старице,  если  верить милицейскому  протоколу. Верить  ему,  разумеется,
нельзя. Не сходятся концы с концами. Время доставки в морг я узнал случайно,
но абсолютно точно. Так что здесь  уже чистой  воды головотяпство милиции  и
ФСБ. Присутствие ФСБ  в больнице тоже ощущается, хотя доказать это наверняка
не удалось.
   Съездил  я и  в Старицу. Это  самое интересное. Весь  наряд милиции  --
обрати внимание, весь!---  выезжавший в день убийства на место преступления,
меньше чем через неделю был отправлен в Чечню. Отправлен вроде бы в плановом
порядке, по документам никаких нарушений, но я  пообщался с семьями двоих из
той семерки, -- для людей это  полнейшая неожиданность и, конечно, беда. Уже
тема для газеты. Но слушай дальше.
   Тракториста, обнаружившего труп, застать не удалось. Уехал к матери под
Питер, будет  на днях.  Беседовал с его женой. Говорит, затаскали беднягу по
кабинетам: то в  милицию, то в прокуратуру, то еще куда-то. А один раз к ним
человек приходил, расспрашивал.  Книжечку  показал,  а  что там написано  --
разве разглядишь сразу-то. Но и это еще не все.
   Местные жители говорят в один голос, что Шайтан со своей  бандой крутит
в области и администрацией, и органами правопорядка. РУОПом  он пока еще  не
крутит,  но  и не  боится его. Боится Шайтан  только ФСБ, особенно какого-то
нового  спецподразделения,   как  я   понял,  созданного   в  помощь  МВД  и
наводнившего своими  агентами весь  Тверской регион. Последнее рассказал мне
уже сам Шайтан. Я легко его нашел, и на контакт он пошел легко.
   А вот Центр общественных  связей ФСБ на контакт идет с  трудом.  Я и не
совался туда, есть у нас для этого люди посолиднее.  И солидным людям вполне
официально  заявили,  что никаких  мероприятий  ФСБ  в  Тверской  области не
проводит и не планирует.
   Теперь  о  твоем "самом  страшном человеке".  Вот уж где  действительно
заговор молчания. Все, что удалось узнать  от московских авторитетов: Золтан
сидит по делу, косвенно связанному с тверяками, да так сидит, что проникнуть
к нему абсолютно невозможно.  Вообще же специализируется он на  политических
убийствах, и Шайтан. Делает вид, что Золтана никогда не знал.
   Кажется,  все.  Ну  и  последнее.  Пару  дней  назад  позвонил аноним и
пригрозил: "Не занимайся старицким  делом, Зарайский. Не занимайся".  Угроза
не конкретная, и  я на нее плюнул. Нам к  подобным штучкам не привыкать. °от
пока все. Извини, что пропал надолго. Хотелось побольше фактов нарыть.
   Теперь о планах.  В Чечню и Питер решил пока не ездить, а вот в Старицу
еще разок мотануть надо обязательно. Жаль, "москвичонок" мой совсем сдох. По
городу езжу, а дальше пятидесяти километров не рискну. Братья-журналисты все
жмоты,  машину  не  дадут. Может,  ты мне  доверенность на  свою  "шестерку"
оформишь?
   -- Не надо никакой доверенности, --  сказала Белка. -- Я с тобой поеду.
-- Потом спохватилась: -- Ой! Мне же нельзя. "Хвост" за собой потащим.
   -- Не глупи, -- возразил Олег. -- Неужели ты думаешь, что я  до сих пор
не засветился? И пойми, если нас задержат, это будет лучше всего. Прекрасный
финальный  аккорд для  большого материала в  газету. Представляешь,  законов
никаких  не  нарушаем, а нас  задерживает ФСБ  -- красота! В демократической
стране накануне выборов.
   -- А если нас убьют? -- спросила вдруг Белка.
   -- Кому  мы  нужны? А  впрочем...  Если  боишься, я же  говорю,  напиши
доверенность.
   -- Никого я не боюсь, -- обозлилась Белка. -- Когда поедем?

   Глава одиннадцатая

   Довольно  скоро  выяснилось,  что охрана объекта ноль-ноль-два  --  это
явная перестраховка. Образ жизни  и  круг связей  Разгоновой  Ольги Марковны
существенно  не  изменился.  В  отчетах  отмечались  особо Михаил Вербицкий,
имевший знакомых в  криминальной  среде,  Константин  Полозов,  занимавшийся
достаточно серьезным  бизнесом, и Олег Зарайский, известный своими газетными
статьями  на тему организованной преступности. Но все трое прямого отношения
к делу не  имели. Нападений на  Ольгу и угроз по телефону отмечено не  было.
Никто,  кроме  РИСКа,  за  ней  не следил.  Петровка  согласно  легенде вела
расследование вяло, жену убитого ни  в чем не подозревала, а потому интереса
к  ней   не  выказывала.  А  "криминальные  спецслужбы",  если  использовать
терминологию, введенную Осокорем, около Разгоновой и близко не появлялись.
   Одним словом, уже после  двадцатого сентября "наружка"  по распоряжению
Тополя  была снята,  Ольга  перестала  именоваться  объектом  ноль-ноль-два,
превратилась просто в Белку, а Еремееву вменялось теперь в обязанность  лишь
раз в неделю информировать руководство о роде ее занятий и местонахождении.
   Золтан отказался подписывать протокол своих признаний в бессознательном
состоянии. Зато  неожиданно решил поведать о работе на КГБ еще при советской
власти под  кличками  Петер и Буйный.  Однако в  баранниковском МБ отношения
Буйного с руководством несколько напряглись, а степашинская ФСК и вовсе  его
забыла.  Скорее  всего,  разговорившись,  Золтан  надеялся  потопить  одних,
угодить другим  и  призвать  последних на помощь. Но  попытка  была наивная.
Тополь в прошлых его делах не обнаружил связи с днем сегодняшним, уж  скорее
они  представляли  интерес для  исторических  исследований  Вербы  в поисках
Седого.
   Завидовскую дачу со всеми ее  "скороходами"  и правительственной связью
Золтан просто  купил за деньги, а с людьми из Кремля  и правительства просто
дружил, потому что в последние годы сделался человеком светским.  Во все это
трудно было  бы поверить, если б Тополь не знал еще доброго десятка подобных
же персоналий.
   Теперь,  когда Золтан оказался так крупно замазан,  все  бывшие  друзья
отвернулись  от него  навсегда.  И  что  удивительно,  что возможно только в
России,  эти  высокопоставленные  чиновники  не  отрицали  бы  знакомства  с
киллером в интервью какому-нибудь бойкому журналисту,  но помогать попавшему
в тюрьму -- это фи, это табу. Золтан стал фигурой, вышедшей из игры, и с ним
теперь  разрешалось  делать  все,  что  угодно.  Впрочем,  Тополь   большого
разнообразия вариантов не видел.
   Так  что  посидел Золтан в  Твери еще  месячишко,  никто на  него не
клюнул, да  и отправили одного  из лучших в мире киллеров в одну из лучших в
мире  тюрем  --  досиживать  остаток  жизни на Южных  Сандвичевых  островах.
Сандвичи там подавали не часто, ничем южным в нашем понимании даже не пахло,
зато до Антарктиды недалеко.  Но и к пингвинам в гости  господину Сигалихину
путь был заказан. Погуляет во  дворике, подышит морозным воздухом, найдет на
небе  Южный  Крест,  про который  только  из книжек,  прочитанных в детстве,
помнил, и обратно в камеру.
   Увязать  убийство  Дуба  с  московскими  и свердловскими  событиями  не
удалось.    Кедр    буквально    по   полочкам    разложил    все    моменты
палестино-израильского  конфликта,  в который так основательно влез Валерка.
Зря он,  получается,  старался. Все  равно через  месяц убили Рабина,  а еще
через четыре началась кровавая вакханалия терактов.
   А  вот  нападение  на  Разгонова  в  Лондоне  стало  прямым  следствием
разработок   Дуба.   Дотошные  арабы  установили  причастность   московского
резидента  Гладкова  к  ИКСу  и,  не размениваясь  на  мелочи,  решили сразу
похитить шефа российского филиала международной службы.
   Полковник милиции Корягин пытался бежать на торговом судне, следовавшем
в Саппоро, и был убит японскими пограничниками. Глупость несусветная. Пальма
приехала с  Дальнего Востока в  глубоком шоке.  Оказывается,  за три часа до
смерти Игорь сам позвонил ей в гостиницу в Находке  и сказал всего несколько
фраз, не слушая ответов:
   -- Люба,  не ищи  меня. Это бесполезно.  Чайки летают над морем и машут
крыльями. Для меня все кончено. Уезжаю навсегда.
   Он произвел  впечатление  человека, насмерть  запуганного,  загнанного,
окончательно  сломленного.  Особенно гнетущее ощущение  осталось у Пальмы от
этих "чаек над морем".
   Игорь уехал навсегда. Туда, откуда не возвращаются.
   Вскрытие показало, что организм Корягина сильно отравлен наркотиками. В
течение минимум двух последних недель он кололся героином. На этом фоне даже
не  сразу  удалось  разглядеть  следы  совсем недавно  введенного  новейшего
препарата, подавляющего волю.
   После этого случая, встретившись в Москве вшестером, без уполномоченных
по регионам, они  отказались  от идеи  общего  сбора  РИСКа, предполагавшего
участие   сотрудников  первой  и   Второй   категорий   причастности.  Таких
насчитывалось  более  сотни,  и теперь  представлялось  слишком опасным дать
врагу шанс уничтожить их всех одним ударом.
   Григорьева на пенсию не отправили.  Прислушались  к мнению службы РИСК.
Он  по-прежнему сидел  в  своем  неприступном для многих  кабинете. И Верба,
вдруг вполне освоившаяся в коридорах Лубянки и даже полюбившая  их "странною
любовью",  в   чем  призналась  Тополю,   однажды  ввалилась  к  Григорьеву,
пренебрегая робкими  вскриками секретарей и  референтов,  и попросила  всех,
кроме самого, удалиться. Старый  генерал,  в душе которого чудом сохранились
жалкие  остатки  офицерской  чести  и  мужского  достоинства,  продублировал
просьбу Лозовой, но от первых же ее слов чуть не залез под стол со страху.
   --  Не  удивлюсь,  -- рассказывала  потом Татьяна,  -- что после нашего
разговора ему пришлось менять штаны.
   Да, на Лубянке  знали,  что Причастные не  убивают, но  после  случая с
Курдюмовым  --  а  Григорьев  был  в  курсе  той  истории,  --  формулировка
неписаного закона  звучала несколько  иначе: "Причастные,  как  правило,  не
убивают".  Замечательное   русское  выражение  --  "как  правило".  Кажется,
Горбачев очень любил его. А Верба так и сказала:
   -- Ты знаешь, паскуда, мы, как правило, никого не Убиваем.
   После этой фразы она сделала внушительную паузу, которой вполне хватило
бы на удовлетворение основных естественных потребностей, а потом продолжила:
   --  Твоя  поганая  жизнь мне не нужна. Шайтан раскололся, и мы все  про
тебя знаем. Но мне нужен не ты, а Седой.
   -- Кто? -- хрипло спросил Григорьев.
   - Не прикидывайся идиотом, генерал. И передай  Седому,  что я все равно
до него доберусь. Лучше бы ты помог мне в этом. Если же я найду Седого сама,
а ты будешь  еще  жив, я  тебя подвешу  за яйца вот на  этой площади, вместо
бывшего  памятника Железному Феликсу.  Понял,  Ублюдок? Бывай здоров!  И  не
забудь позвонить Седому.
   Блеф был слишком грубым, особенно про Шайтана.
   Шайтан не мог расколоться: он ничего о Григорьеве не знал. Ничего.
   Старый контрразведчик  гордился  такой тонко  выстроенной  комбинацией.
Подробную инстр