но. Правда. Как ты вышел на меня? Почему?
   --  Ну,  это  очень  просто. Я сейчас набираю людей преимущественно  из
бывших  профессиональных  спортсменов  --  такова специфика  работы. А среди
спортсменов  меня интересуют люди с высоким уровнем интеллекта, эрудиции или
с  какими-то  иными  выдающимися  способностями: уникальная  память,  редкая
профессия,  владение языками,  мастерство в одном из  видов искусства.  Сама
понимаешь, такое среди спортсменов, даже бывших, встречается не часто.
   -- Ну и что же, -- усмехнулась я, -- в ежегодном справочнике Всесоюзной
федерации фигурного катания  за  восемьдесят третий год была пометка  о моем
выдающемся интеллекте?
   --  Нет, --  ответил Малин серьезно, -- там-то  как  раз  была пометка:
"Дура". И подпись: "В.И.Крайнов".
   -- Правда?
   -- Не  знаю, правда ли,  но на словах он  мне так и сказал. Поведал про
все твои  успехи,  про все фокусы. И вообще, когда я объяснил, кого  ищу, он
сразу назвал мне двоих.
   -- Двоих? -- удивилась я.
   --  Да. Тебя  и  Чистякову. Чистякову  даже  в первую очередь.  Она бы,
сказал  Крайнев, вам  еще  лучше подошла, вот  была бестия талантливая,  все
могла, все  умела, а знала больше, чем академик. Да жаль, не уберегли девку!
Так примерно и сказал. И тогда я решил найти тебя. Вот и вся история.
   Теперь,  когда  полковник  Малин  произнес  такие  слова  о Машке,  мне
захотелось  расцеловать  его.  И  это была уже не  влюбленность  -- это была
эйфория и экзальтация, я смотрела  на него, как на любимого киноартиста, как
на сверхпопулярную рок-звезду... Нет, даже  не так. Я смотрела  на него, как
смотрит католический фанатик на Папу Римского.
   Теперь я знала, с чего начинать -- конечно, с Машки. Нет, я не доверила
ему  своей главной  тайны,  и  в  некоторых  местах моей  исповеди  пришлось
хитрить, но в остальном рассказ получился предельно откровенным.
   А  потом  наступила очередь  Сергея. Его  история еще больше напоминала
авантюрный  роман.  Но   я   поверила,  несмотря   на  весь  свой   скепсис,
озлобленность  и нелюбовь к  людям.  Ледяная  корка внутри  меня треснула  и
начала оттаивать. Медленно, очень медленно, но уже заметно. Я  почувствовала
приятную теплоту,  зародившуюся  где-то глубоко-глубоко, и  заплакала.  А он
утешал меня. Потом мы опять вспоминали Машку, и я снова плакала,  и он снова
утешал меня. Мы говорили, и  говорили, и говорили, и ничего нам было не надо
больше, и целовал  он меня в яоб, и в  щеки,  и в шею, но не так, как целуют
до, а  так,  как целуют после. Как целуют, утешая, давно знакомую женщину, с
которой прожито  много-много  дней  и ночей.  А я прижималась  к его  груди,
обнимала  его,  но  лишь  потому, что искала тепла, защиты, ласки. Может, мы
слишком много выпили,  может, уже наступило утро  и усталость брала свое,  а
может,  мы не были  в  тот  момент  мужчиной и  женщиной -- мы  были  просто
человеками, гражданами беленной, причастными  к ее  великим тайнам. Наверно,
тогда и придумалось это слово --приметные. Помню, как мы  стояли обнявшись в
темноте, и я спросила:
   -- Сергей,  и многих  ты успел найти  среди бывших спортсменов, готовых
пойти вместе с тобой?
   -- Пока только одного, -- ответил он задумчиво и печально.
   -- И кто же это? -- спросила я с любопытством.
   -- Это ты.
   В  ту же  секунду  теплота,  копившаяся  внутри  меня,  хлынула могучим
потоком,  размывая,  растапливая  напрочь  остатки  взломанного  льда.  И  я
задохнулась  от  жгучей  любви  и  страсти,  а еще  от  нестерпимого желания
поведать  ему  свою страшную тайну,  чтобы  больше  уже ничего  и никогда не
скрывать от этого человека.
   Конечно, я рассказала  бы ему все, но тут внезапно зазвонил  телефон. В
половине пятого утра. Вряд ли это был  закадычный приятель, решивший узнать,
как поживает старина Малин. Вряд ли.

   Глава четвертая

   Что же ты не звонишь, Малин? -- загремел в тишине голос Трегубова.
   --  Изволю почивать,  Иван Николаевич, -- соврал Сергей.  -- Что-нибудь
случилось?
   --  Да не  то чтобы случилось,  -- как-то странно замялся Трегубов.  --
Просто... Где сейчас эта Лозова, которую ты просил перевести?
   -- А почему вы спрашиваете? -- ревниво спросил Сергей.
   --А потому, друг мой, что люди, маячившие перед твоими окнами, знать не
знают, кто ты такой,  нужен ты им как прошлогодний снег. И вели они не тебя,
а Лозову.
   --  Вот как,  -- только  и  сказал Сергей,  потом, повернувшись ко мне,
сделал выразительное движение  головой, одновременно поднял брови и округлил
глаза, как бы говоря: "Вот видишь".
   --  Ты слушай  дальше, -- гремел Трегубов. -- Эти "кавказцы"  оказались
сотрудниками итальянской спецслужбы.  Но мы не сможем  долго задерживать их,
будет  международный скандал.  В  общем, мне  срочно  нужны  твои  каналы за
рубежом. Но это уже во-вторых, а во-первых, где все-таки Лозова?
   -- Лозова здесь, рядом со мной.
   -- Очень хорошо. Что она знает об этих итальянцах?
   -- Она  знает  только  об  одном. По имени Бернардо, а фамилия...  Иван
Николаевич, да она вам сама расскажет.
   -- Естественно. Только не по телефону, пусть сюда приедет.
   -- Вместе со мной, -- быстро сказал Малин.
   -- Натурально вместе с тобой. Я же сказал, что ты мне сейчас нужен.
   -- Вы на работе? -- спросил на всякий случай Сергей.
   -- Да, --  сказал  Трегубов  и  перед  тем,  как  повесить трубку,  еще
пробормотал: -- Нету среди них никакого Бернардо.
   Машину Сергей повел сам.  То ли не  болела уже  нога, то ли он  умел не
обращать  внимания  на  такие  мелочи.   До  Ясенева,  конечно,   расстояние
приличное,  но по ночному  городу правил мы  почти никаких не  соблюдали,  и
получилось  всей езды  не больше  получаса.  Но  езды  все-таки напряженной.
Поэтому обсудить успели только самое главное.
   -- Что они так переполошились, как ты думаешь?
   --  А  что  тут  думать?  -- сказал Сергей с  уверенностью  всезнающего
человека. -- Сейчас Одиннадцатый главк (по борьбе с терроризмом) совместно с
итальянцами начал работу над программой борьбы с мафией. Итальянским спе-Цам
мы  очень многим  обязаны.  А  программа жуть какая серьезная,  курирует  ее
фактически  лично  Генсек.  Так  что  на карту  поставлено  многое.  Кстати,
итальянские шпионы У нас  -- это вообще экзотика. А сегодня только конфликта
с Италией нам и не хватало.
   - Ну и что же, ты будешь звонить Дедушке, чтобы все уладить?
   -- Зачем  Дедушке? Зачем старика беспокоить из-за ерунды. Буду  звонить
шефу итальянского ИКСа. Этого вполне достаточно.
   А уже перед самыми дверьми Сергей вдруг остановился и сказал:
   -- Татьяна, извини ради Бога, но я должен  тебя  спросить.  Ты уверена,
что рассказала  мне  все об этом итальянце  и вообще обо всех  итальянцах, с
которыми когда-либо виделась?
   -- Уверена, Сергей. И не бойся, я не обижаюсь. Я  уже достаточно в этом
дерьме покрутилась, чтобы ни на что не обижаться. Никаких итальянцев у  меня
раньше не было. Будем говорить: явных итальянцев.  Но ведь все мои контакты,
без  исключения  все, подшиты  в  восьмом  отделе  у  Куницина,  и  Трегубов
наверняка уже их проверил.
   -- Да, ты права, -- сказал Малин, и мы пошли.
   -- Иди первой, -- предложил он, -- тебе будет приятнее.
   Я не сразу поняла, но мне действительно было приятно, когда дежурные на
всех дверях,  на всех этажах, прочитав в пропуске мою фамилию, козыряли и не
задавали  больше никаких  вопросов. Малину такое удовольствие, очевидно, уже
приелось. А я вот,  между прочим, до сих пор  балдею от этой "зеленой улицы"
для красной книжечки.
   Выяснилось все довольно быстро. Трегубов сразу сменил гнев на милость и
откровенно заигрывал  со мной, шутил, что,  если  б  мы встретились  раньше,
никогда бы  он меня  не  отпустил  из  ПГУ,  потому  что  такие  миниатюрные
красавицы  с языками  да  еще с  карате  позарез  нужны  ему для работы  "на
холоде". Малин непрерывно звонил по телефону. Долго говорил  по-итальянски с
Римом.  Большинство присутствующих, разумеется, ни  черта не понимали. Потом
был  разговор  с  Неаполем почему-то  по-французски.  Тут  уже  у  Трегубова
появилось осмысленное выражение на лице, но я-то  все равно сидела как дура.
Потом парой слов Сергей перемолвился с кем-то по-английски:
   -- Привет, старик, где бы мне сейчас найти Пьетро? Или Роберто.
   А  потом  снова Неаполь, и  Сергей уже  не  говорил,  а  ругался самыми
черными итальянскими словами,  и  это можно было  понять  без всякого знания
языка. Запомнилось часто повторяемое "соно фотгуто!" --  с такой интонацией;
ну  прямо как наше "твою мать!". Я не ошиблась: по смыслу это было почти  то
же самое.
   В  огромный  кабинет Трегубова то и дело заходили  разной  комплекции и
разной  степени   интеллигентности  майоры  и  полковники,  сообщали  свежую
информацию. Пять телефонов на столе и один на маленьком столике трещали друг
за другом почти не  переставая, адъютантик-старлей  только и успевал  трубки
сдергивать.  В  общем,  было  такое  ощущение, что пять утра -- самый разгар
рабочего дня у разведчиков.
   В результате всей этой чехарды выяснилось следующее.
   Глубоко  законспирированная команда итальянских  "чекистов"  прибыла  в
Советский Союз, абсолютно не имея намерения как-то  ущемить интересы великой
страны  и вообще вмешиваться во внутренние  дела  СССР. Цель их приезда была
одна: захват скрывающегося здесь под именем Бернардо Фелоцци неаполитанского
мафиози по кличке Джинго. В "Интуристе" Джинго почувствовал за  собой слежку
и собирался,  очевидно, прикрываться мною, выбирая момент для отрыва. Скорее
всего он догадался, кто я, и специально, причем очень изящно, заманивал меня
в  свои  сети,  так  заманивал,  чтобы  мне казалось,  будто  все  наоборот.
Очевидно, он рассчитывал на поддержку КГБ в ответственный и опасный для него
момент.  Когда же, вопреки всем  расчетам,  появился Малин  и  увел девушку,
Джинго   мигом  сообразил,  что  линять   надо  немедленно.  Думаю,  мы  еще
разговаривали  с Сергеем в фойе, а мафиози уже не было в  зале. Следившие за
Джинго  никак не  ожидали такого поворота  событий и упустили парня. Поэтому
единственной зацепкой для них осталась я. Вот, собственно, и все.
   Дальнейшие поиски Джинго ни меня,  ни  Сергея уже не интересовали, хотя
комитет активно  включился в  эту РУ. Что ж,  сами  помешали, сами  теперь и
поможем пой-ть вашего бандита. Трегубов даже пожурил  итальянцев  за то, что
они не обратились за помощью сразу. И пра-льно,  между прочим, пожурил. Если
бы не совместный Проект по борьбе  с мафией, сидеть бы этим "карбонариям"  в
простой советской тюрьме на общих основаниях.
   Ведь по нашим  законам они  обыкновенными преступниками  получались. Но
где  ж  им,  итальянцам,  понять наши  порядки. А  может быть, наоборот, они
слишком  хорошо знали ситуацию, вот и обнаглели. Но это опять же было совсем
не наше дело.
   Уезжали  мы на рассвете. Первые пешеходы, первые  машины,  милиционеры,
дворники...   Город  просыпался  к   новому  рабочему   дню.  А  мы,  словно
какой-нибудь загулявший Евгений Онегин, ехали домой спать.
   -- А куда мы, собственно, едем? -- спросил вдруг Сергей.

   -- Не знаю. Ты же едешь. Домой, наверное.
   -- Домой-то домой, -- не возражал Сергей, -- спать хочется ужасно. Но к
кому домой? К тебе или ко мне?
   -- Ко мне, разумеется, ближе, -- рассудила я, --  но, с другой стороны,
нелогично.  Ты  что, меня  оставить  там  хочешь? Мне будет грустно.  А тебе
наверняка надо быть у телефона.
   -- Ну уж нет, -- злорадно сказал Сергей, -- никаких телефонов. Хватит с
меня на сегодня. И на вчера хватит,  и на завтра, -- добавил он. -- Поставлю
на автоответчик, пошли все в баню. Горячий душ и в постель! Разве что выпить
еще по рюмке.
   --  Согласна, -- сказала я, -- только, Сереж, давай сейчас без  всякого
секса. --  Ты  меня сильно  переоцениваешь,  девочка.  После  этой ночки  не
очень-то  и   захочется.   А  коньяк  в   таких  случаях  действует  не  как
возбуждающее, а как снотворное.
   Я  потом  вспоминала  и  думала,  какой удивительный  получился  у  нас
разговор.  Словно мы давно уже  муж  и  жена.  И нет у нас  никаких  проблем
интимных или бытовых  -- только по работе, и от работы мы ужасно устали, как
всегда, и едем  в свое  привычное  уютное  гнездышко -- спать, просто спать,
мирно обнявшись под одеялом.
   Мы  действительно так все и сделали: разделись,  помылись,  махнули  по
рюмке "Хэннеси" и провалились в сон. Ночной рубашки у меня с собой, конечно,
не  было, поэтому  я спала нагишом,  но и  это  не помешало. Мы уснули,  как
сурки. Правда, ненадолго.
   Часа через четыре, наверно,  при ярком  свете солнца мы вернулись в мир
уже разнополыми  существами.  Первым  проснулся он, а точнее, поначалу  лишь
одна, но очень  существенная часть его, и эта часть толкнула меня в бок. Тут
же  по  всему  моему  телу  разлилось  мягкое   ласковое   тепло,  словно  я
растворялась  в потоках полуденного  солнца. И  не надо  было никаких  слов,
ничего  уже  было не надо,  кроме любимого,  родного, прекрасного,  горячего
тела, обнимающего, притягивающего, входящего в меня...
   Я  закрыла  глаза,  и  мир закачался, опрокидываясь, и мы были  уже  не
здесь, мы летели по  воздуху, и  перед нами распахивались двери в незнакомые
роскошные залы, протянувшиеся немыслимой  анфиладой в бесконечность, и вдруг
последняя  дверь  открылась  в  южную  ночь,  утопающую  в  сладком  дурмане
весеннего цветения, потом накатил густой  запах июльских луговых трав,  а за
ним терпкий, горьковатый аромат прелой  листвы  и  мокрых  осенних деревьев,
потом  пахнуло пронзительной  свежестью студеного моря  и сосен,  и  ледяные
волны накатывали  на  берег,  поднимались в неистовом,  каждый раз последнем
порыве  и падали, разбиваясь о камни на  мириады  сверкающих звезд, а звезды
гасли  и загорались  вновь,  галактики закручивались в спирали, рождались  и
гибли целые миры,  Вселенная  вспухала  и вновь  ужималась  в  точку, и  это
длилось,  длилось,  длилось, и было  так невыносимо прекрасно, так немыслимо
жарко  среди  льда и  звезд,  что  мне захотелось  кричать,  чтобы  все, все
слышали,  как мне хорошо, и я закричала,  но не услышала собственного крика,
ничего не услышала, просто вдруг  откуда-то сверху упала огромная темнота  и
тишина...
   Сергей сидел рядом, курил и блаженно улыбался.
   -- Что со мной было? -- спросила я испуганно. -- Я потеряла сознание?
   -- Да, -- сказал он. -- Ненадолго. А ты всегда так кричишь?
   -Как?
   -- Очень громко.
   - Не знаю, я не слышала.
   - Понятно,  что не слышала, -- сказал Сергей. --  А я  даже  испугался,
пытался закрыть тебе рот поцелуем.
   -- Слушай, но это вообще... --  Я тяжело  дышала,  как  после  хорошего
бега. -- У меня так еще ни разу не было. Правда.
   -- У меня тоже. Просто мы нашли друг друга. Вот и все.
   --  Значит,  ты первый у  меня настоящий, -- сказала я шепотом, а потом
еще тише, но старательно, четко, как фразу из букваря: -- Я тебя люблю.
   -- Татьяна, -- он тоже перешел на шепот, -- ты знаешь... мне кажется...
Я чувствую, правда. Ты не поверишь, но это... это больше, чем любовь.
   -- Что ты хочешь сказать?
   --  Не знаю, я только чувствую  пока.  Сказать трудно. Понимаешь, вот я
сливаюсь с тобой, и мне кажется, я сливаюсь со всей Вселенной. Бред, я знаю,
что бред, но  так я чувствую:  дыхание природы, океан, звезды, галактики,  я
улетаю с тобой в вечность...
   Я ошарашенно молчала. Чудо  свершилось.  Мы видели одни и те же образы.
Мы читали мысли друг друга.
   -- Нет, -- проговорила я, -- это как раз и есть любовь. Я тоже  все это
сейчас видела:  море, звезды, Вселенную.  Это  любовь,  Сережа.  Нету ничего
больше и выше любви. Нету.
   -- Есть, -- сказал он упрямо. -- И я докажу тебе. Только не сейчас.
   -- Хорошо, -- улыбнулась  я. -- Дай мне зажигалку. Знаешь, что отвечает
французская женщина на вопрос  о трех самых приятных  вещах на свете? Коньяк
-- до, сигарета -- после. Ну, так ты дашь мне наконец зажигалку?
   Весь тот день мы провели в полной прострации,  фланируя из душа в койку
и обратно.  Два  раза завтракали (может быть,  один из них  был обедом), два
раза включали телевизор ("А вдруг мы сидим здесь уже много дней? Ты ощущаешь
время?" -- "Нет. Я даже готова поверить, что прошло уже много лет..."), один
раз  включали видюшник  (какую-то  эротику  смотрели),  много раз включали и
выключали музыку. И ни разу не  включали телефон.  До  семи вечера примерно.
Потом Сергей прослушал десяток записей на  автоответчике, выбрал из них две,
которые требовали отзвониться срочно, но не успел набрать номер, как телефон
зазвонил сам. Праздник кончился, начались будни.
   Мне тоже надо было позвонить, пока лишь одному человеку --  Юре. Сам-то
Хвастовский  был  теперь решительно  не  нужен, но встреча  с  мэтром...  не
хотелось совсем  забывать о ней. И в то  же время  трудно  было  представить
себе, как я снова появлюсь в  полиграфе,  на  лекциях  и семинарах, ведь это
какая-то  совсем  другая жизнь. А та жизнь, из которой возник Сергей, теперь
бесповоротно кончилась.
   Неужели  мне  больше  не  нужно   будет  спать  с  потными  похотливыми
толстяками  из  Кувейта  и  Ирака,  с  хамами-европейцами,  считающими  меня
человеком  второго  сорта,  с  туповатыми  офицерами  всех  дружественных  и
недружественных  армий? Неужели  не  надо будет  строчить  доносов  гнусному
бледному  Куницину  и  мечтать  о  новых  звездочках на  погонах  для  более
свободного  доступа  к  заветной  информации?  Неужели  это  ушло  навсегда?
Свыкнуться с  такой мыслью  было непросто. А про новую свою  жизнь, какую-то
уже  совсем  третью, я  пока  могла  только  догадываться. Сергей  не  успел
рассказать ничего, и теперь, когда уже через час он должен был встретиться с
кем-то  на   Октябрьской,  затевать  разговор  на  серьезную  тему  казалось
неуместно. Он просто попросил:
   -- Посиди дома.
   И уехал. А  я  просто  легла  спать,  потому  что опять ощутила  жуткую
усталость и страшное нежелание что-либо делать и о чем бы то ни было думать.
   На следующий день я перевезла к нему с "Академической" на "семерке" все
самые необходимые свои вещи. Через неделю на "Ниссане" мы вывезли остальное,
и я вернула хозяевам  ключи, рассчитавшись с  ними по  конец  месяца.  А еще
через неделю мы с Сережей отправились в загс. Свадьбу закатили в "Праге". Но
народу  было  немного.  С  моей  стороны   вообще  всех  гостей  удалось  бы
пересчитать по  пальцам: подруга Лизка -- свидетельница, Машкин  брат Стас с
девушкой Аней, Юра Хвастовский с женой, из  бывшей сборной -- Ленка Метелица
да  последний мой партнер  Славик Грачев, конечно,  великий  Крайнов и чудом
оказавшаяся в Москве Эмма Борисовна. Сергей позвал человек  двадцать, причем
восемь из  них  были иностранцами: три американца, два  итальянца, француз с
женой и один  португалец  --  доктор  Гомеш  -- из Анголы.  С родней  у него
ситуация  была  чуточку  получше,  чем  у  меня:   присутствовали  сестра  с
приятелем,  два дяди и две тети. А свидетелем был Сашка  Курганов  -- боевой
друг по Африке. Вот такая получилась  свадьба. Странная, но веселая. Мы были
счастливы  тогда.  Безумно  счастливы.  Двое  моральных  уродов,  переживших
лишения,  кровь  и   ужас,   двое  причастных,  нашедших  друг   друга,  как
платоновские половинки. Мы были безумно счастливы тогда.
   В первые месяцы моя  работа в службе ИКС была никакой  -- как бы просто
вторая учеба.  Ознакомившись с историей  создания, современной  структурой и
основными   задачами  организации,  я  принялась  за  планомерное   освоение
теоретических  основ  диверсионно-разведывательной службы  с  индивидуальным
преподавателем.   Одновременно  с  этим  я  изучала  языки  --  французский,
итальянский  и арабский,  а  также  не  меньше  часа  в  день  обязана  была
знакомиться   с  оперативной  информацией,   как  правило,  на   английском,
поступавшей  от самых разных спецслужб мира на цент