к началу декабря подготовить все документы. И добавил:
   -- Правда,  очень желательно,  чтобы такая поездка принесла  пользу  не
только вам.
   Сергей опять  ничего не понял,  и  опять  майор Потапов  с пролетарской
прямотой разъяснил:
   -- Мы просим вас об услуге за услугу. Бах! Словно взрыв в мозгу. Его же
вербуют! И Сергей залепетал пересохшими враз губами:
   -- Какая услуга? Что я должен буду делать? Когда?
   -- Не торопитесь,  товарищ Малин,  вот вам  адрес, приходите  завтра  к
четырем. А товарищ  Кизилов, -- майор кивнул на партсекретаря, --  полностью
нас поддерживает и хочет вам помочь. Правда, товарищ Кизилов?
   Уже в дверях майор окликнул Малина. Непривычно, по имени-отчеству:
   -- Да, Сергей Николаевич,  а вы читали  такую книжку... Господи, всегда
забываю этого автора! Как же его...  А! Джордж Оруэлл "Восемьдесят четвертый
год".
   -- Нет, -- едва слышно выговорил Малин. -- Не читал.
   --А любопытная, между прочим, книжица... Ну ладно, идите.
   "Вот и все, -- думал Сергей, закуривая взятую у кого-то сигарету,  хотя
вообще-то не курил. -- Вот и все. Мечты сбываются, но совсем не так, как нам
хотелось бы. Совсем не  так.  О Боже, как противно, когда тебе  не оставляют
выбора! Либо ты для нас сделай работку,  либо мы тебя пустим в "разработку".
И как он это изящно про Оруэдла ввернул! Неужели  все знают? Или это обычный
блеф?  А  какая,  впрочем,  разница?  За  что  посадить  --  всегда  найдут.
Успокойся. Бегать от них  глупо, просто бессмысленно. Вперед, Малин, начинай
свою гэбэшную  карьеру! Ты же сам этого хотел. Майор тебе не понравился? Так
он  и не должен нравиться. Ты что, на нем  жениться  собрался?  Ты  идешь на
войну. Выше нос, Малин. Вперед: на Лубянку и дальше - в солнечную Италию!"
   Но  идти ему пришлось не на Лубянку. В тот  момент  он даже на адрес не
посмотрел, а это оказалась простая  артира на  Ордынке. Была ли это квартира
Потапова, и Зубарева, или просто конспиративная квартира, он так и не узнал,
но встретили они его снова вдвоем. И за чашкой чая очень спокойно объяснили,
что  пока его задача  будет  предельно скромной: запомнить телефон и адрес в
Неаполе,  встретиться  с  тамошним  агентом-итальянцем,  передать  маленький
пластиковый   контейнер  и   все.  Ну  а   попутно  позондировать  --  очень
осторожно!-- этого Джованни на предмет дальнейшего использования. По приезде
написать отчетец. Подробный.  Обо  всем.  И если Сергею в Италии понравится,
ему организуют следующую  поездку по линии  института  или  по  линии  Союза
писателей  --  неважно.  В  общем,  дальше ему  самому решать.  Остается  он
студентом  иняза,  никаких  погон ему  никто  пока  не  вешает.  Подписку  о
неразглашении государственной тайны  дать придется. А в остальном живи,  как
жил. Впрочем, если  все пройдет гладко, могут взять его в разведшколу. Языки
там  дают  получше,  чем  в  инязе,  а  переводами  литературными  он  может
продолжать  заниматься, даже  должен. Ведь  разведчик  -- это всегда  вторая
профессия.  Это, строго говоря, вообще  не  профессия --  это призвание, это
стиль жизни. Вот такой примерно шел разговор. Были, конечно, и вопросы.
   -- А Катю можно, взять с собой?
   -- Конечно, можно, даже нужно. У вас простой гостевой визит.
   -- А если обыск на границе?
   -- Досмотр? Это  смотря где. На нашей -- звоните нам. А на  итальянской
--  валяйте дурака: я не я, и  контейнер  не моя. Но досмотра не  будет.  Не
будет. Не накручивайте себя.
   -- А если срочная информация?
   -- Передавать  только через того же агента.  К  советскому посольству в
Риме  близко не подходить. Желательно вообще никаких  контактов с советскими
на территории Италии.
   В общем, Сергея увлекла эта игра. Вдруг показалось, что это  просто еще
одно  хобби,  которое  тоже можно будет бросить  в  любой момент. А  еще  он
вспомнил Свифта, и Лоуренса Аравийского, и Джона Ле Карре. Поэт-разведчик --
как это красиво! И только уже  на улице его вдруг словно обожгло: он подумал
о Пятом управлении КГБ и о спецпсихушках. В голове все смешалось.
   Он шел  сквозь  холодный  накрапывающий дождик,  сквозь  липкую  мутную
темноту  неосвещенного переулка и в пятый, в  пятнадцатый  раз тупо повторял
свое нелепое четверостишие:
   И  будут  ежики  скакать,  Поэты все  уйдут  в охранку,  Алмазы  станут
выпекать, А булки отдавать в огранку...
   Катюхе он  ничего  не сказал. Это было первое  испытание  на соблюдение
конспирации.  И пока  он  решил играть по  правилам.  Они оба успели собрать
характеристики,  получить рекомендации, пройти райком, оформить  паспорта  и
визы  --  успели  все до декабря. Совершенно не было ощущения, что им кто-то
помогает. Билеты заказали на двенадцатое число. А пятого Катя поскользнулась
и сломала ногу. Сергей, продолжая играть роль,  сказал, что, значит, он тоже
никуда не поедет. Катя плакала, но умоляла его ехать:
   --  Ты  что, дурак?! Ты полный  идиот! --  говорила она. -- Ведь такого
шанса больше никогда не представится.
   Она  и  не догадывалась  даже, насколько была права. Кто ж  мог  знать,
какой именно  шанс представлялся Сергею. Этого не  знал  даже майор Потапов.
Еще  никто, никто в целом свете не  знал, куда заведет Сергея Малина  Катина
сломанная нога.
   Шесть  лет спустя, когда они уже  вместе работали  в службе ИКС, Сергей
любил повторять:
   -- Какое счастье, что ты тогда сломала ногу!
   -- Дурак! -- неизменно отвечала Катюха. -- Тебе бы такое счастье.
   "Наверняка  она вспомнила  этот  шутливый  диалог  теперь,  в девяносто
пятом, когда  Верба или, может  быть,  Тополь  сообщили ей о  смерти  брата.
Наверняка", -- подумал я, отложив огромную папку малинского досье.
   Собственно, никакое это  было не  досье  -- скорее литературный  архив,
собрание разрозненных  мемуаров, написанных  самим  Ясенем, Катей,  Тополем,
Вербой, Кедром и  какими-то  пока неизвестными мне  Александром  Кургановым,
Алексеем Ивлевым, а также еще целой компанией древовидных личностей. Все эти
материалы с грифом "top secret"  предоставили мне в штаб-квартире Британской
службы внутренней  безопасности МИ-5, и я читал их, не вынося  из служебного
помещения,  каждый  день по нескольку часов, чтобы как можно лучше вжиться в
образ моего героя.
   А вот как заканчивался тот фрагмент биографии Малина:
   Пожить вместе  с больной Катей приехала  Лидия Михайловна -- жена  дяди
Семена.  У  них  не было своих  детей,  и тетя Лида любила Катюху как родную
дочку. А дядя Семен отвез Сергея в Шереметьево на своей машине.
   Дальше, приписанные рукой Вербы (под небрежными синими строчками стояла
ее полная подпись -- очевидно, так  у них было принято), следовали две не до
конца понятные мне фразы:
   Они ехали по Ленинградке, а где-то совсем рядом, может быть, за ними, а
может быть, впереди мчалась навстречу смерти  в такой же, как у дяди Семена,
"пятерке"  Машка Чистякова. Я никогда не могла понять, что  это  должно было
значить,  но по  времени  два  события совпадали  с  потрясающей  и  роковой
точностью.

   Глава одиннадцатая
   БОЛЕЗНЬ ОКАЗАЛАСЬ ЗАРАЗНОЙ

   Кофе  я  попросил принести в кабинет, потому  что ровно  в  десять ждал
звонка из Москвы (ночью в отель пришел факс, предупредивший меня об этом). Я
знал,  что  звонить  будет  Верба, и  ощущал  теперь  крайнее  возбуждение и
нетерпение. Сколько  я  ее  не видел? Сутки с небольшим и тринадцать лет  до
того. Сколько  мы  были знакомы? Целую  вечность. Мне было  плохо  без  нее,
плохо! Никогда и ни о ком я не тосковал так сильно. Боже! А я ведь любил  ее
в  юности. Ну ладно,  любил, не любил --  чувство было  сильное и совершенно
особенное. Чистякова и Лозова -- как две половинки одного целого. Но Машу-то
я  любил всерьез, более чем, а вот  Татьяну... В Татьяне я  тоже любил Машу.
Да, именно так -- роль дублера. Конечно, уже тогда я не мог не чувствовать в
ней личности, не  замечать ее  собственного, удивительного,  не  похожего на
Машино обаяния. Теперь  она  полюбила  меня.  И тоже как дублера. Теперь она
любила во мне Сергея Малина. Но! Она же знала меня еще при  жизни Ясеня. Они
же все  наверняка вели  за мной  наблюдение. Она  знала меня, она читала мой
роман. Я  тоже  для нее  личность  (личность!) --  не  просто двойник... Вот
сумасшедший  дом-то!  Вот  где Фрейд  пополам с  Кафкой  и Борхесом.  Жуткий
психологический сюр с мистикой и убийствами. Страшно? Еще как! Но сильнее --
сладкая  тоска, томительная радость  ожидания. Верба,  Танюшка,  когда  же я
услышу твой голос?!
   В  дверь  постучали, и симпатичная  девица  внесла мой  кофе.  Здесь, в
штаб-квартире МИ-5, где мне выделили кабинет для работы, все сотрудницы были
удивительно молодые и симпатичные (или мне так  казалось под настроение?). Я
молча кивнул  --  не  было  желания  напрягаться  для  возможного  разговора
по-английски.
   Накануне  я почти весь день просидел  над малинским  "досье".  А  кроме
этого,  была  коротенькая  прогулка  по набережной Темзы  на восходе солнца,
завтрак,  ленч, обед, чай перед сном, небольшая тренировка, правильнее  даже
сказать разминка в спортивном зале вечером и полтора  часа занятий языком, в
ходе которых я лишь  с грустью Убедился, что перезабыл даже  то, что знал, и
общаться  с  людьми  пока  не  способен.  В общем,  голова  гудела от  новых
впечатлений,  а  сердце  ньио от давно  позабытого чувства  почти пушкинской
светлой грусти.
   Ровно  в десять по  Гринвичу ожил  факс на моем столе. В  нелепом своем
нетерпении  я  даже нажал кнопку "старт", забыв, что аппарат с ночи стоит  в
автоматическом Режиме. Он недовольно  пискнул, но потом мирно зажужжал, и из
щели медленными  толчками полезла полоска тонкой бумаги.  Я не  мог ждать, я
начал читать  сразу. Вместо обычной шапки с номером отправителя шла строчка:
"Обратный адрес по каналам связи не передается".  Ниже без всякого обращения
шел собственно текст:
   "Я не смогу позвонить тебе в десять  -- неоткуда будет. Поэтому сейчас,
рано утром, пишу это письмо  прямо в компьютер, чтобы  он потом отправил его
тебе в условленное время. Учи язык.  Больше по-русски не получишь от меня ни
слова.  Не  увлекайся   джином  "Бифитер",  виски  "Чивас  Ригал"  и  водкой
"Тэнкирэй". Кофе тоже не увлекайся.  Лучше -- чай. Осваивай карате. Приедешь
-- займемся спаррингом. Скучаю без тебя. Целую в носик. (Или куда ты хочешь,
чтобы я тебя целовала?)"
   Заканчивалось послание словами:  "Спустись  на первый этаж, там в пятом
кабинете тебя ждет письмо. Чао".
   В общем, Татьянин  факс сам  по себе информации не содержал практически
никакой, но она точно почувствовала: именно такой легкий треп ни о чем и был
необходим мне в тот момент. От  информации и  так уже голова пухла. Впрочем,
позднее  я  понял:  просто  Верба  отправила  факс  по  открытому  каналу  и
элементарно боялась перехвата. Отсутствие конкретных имен, названий и фактов
было  не  стремлением   пожалеть  меня,   а  естественной   профессиональной
осторожностью.  Но я все  равно не обиделся:  сквозь дурашливые  строчки  на
свернувшемся в  рулончик  листке просвечивала искренняя  Танюшкина нежность.
Это было на  уровне ощущения, а не логики или знаний,  и тут я  ошибиться не
мог.
   В  пятом  кабинете  (а  это  оказалась  экспедиция)  мне  действительно
передали письмо, доставленное спецпочтой. Там  были  всевозможные инструкции
для меня  (на  русском языке), программа  моей  учебы и работы на  ближайшую
неделю,  подписанная  Тополем  (тоже  на русском),  два  загадочных листочка
арабской вязи с приколотой к ним  просьбой передать господину Сидни Чемберу,
моему  лондонскому  куратору,  и   целая  папка  документов  на  английском,
предваряемых ядовитой запиской Кедра:
   "Дорогой  друг мой  Ясень, все эти  доклады, справки и  протоколы будут
крайне интересны для тебя. Более того, ознакомиться с ними в срочном порядке
просто  необходимо, но, веришь ли, какая-то скотина уволокла у меня подшивку
с  русскоязычными  оригиналами  документов. Как только  найду  --  вышлю.  С
коммунистическим  приветом  отправитель  сего  -- Ванька (то  есть  тьфу  --
Женька!) Жуков. Адрес отправителя -- на деревню дедушке".
   Инструкции я быстро пробежал глазами, уточнил по программе Горбовского,
что  в  первой  половине  дня  у меня график достаточно вольный,  "кедровые"
документы,  не  читая,  зашвырнул  в ящик стола  и, предупредив по  телефону
Чембера,  решил  пойти  прогуляться.  Я   вдруг  почувствовал  необходимость
развеяться перед  новым и, очевидно, напряженным этапом обучения. Чембер дал
добро до тринадцати ноль-ноль.
   Я  шел  по Лондону  и  думал: "Господи, почему я не оказался  здесь лет
пятнадцать-двадцать назад? Вот был бы  восторг! Настоящий Биг Бен, настоящее
Вестминстерское аббатство, Трафальгарская площадь, колонна Нельсона -- не на
картинке, не в кино! Да у меня тогда  от суздальских храмов дух захватывало,
любил я в юности путешествия, архитектуру, экскурсии, музеи, все новое любил
страшно... А  теперь? Ну  Лондон. Ну не  последнее  по  значимости место  на
планете Земля. Ну многие здесь  учились. Теперь вот я  учусь. Или не  просто
учусь? Может  быть, это  город перелома в моей судьбе? Город,  где  я  стану
другим? Или я стал другим раньше?.."
   Плавное течение  этих грустных мыслей было внезапно нарушено появлением
двух человек  в такой непосредственной близости от меня, что  их трудно было
принять  за  случайных прохожих.  Тем более  что  один  сказал  по-английски
"извините" и даже протянул в мою сторону руку, как бы пытаясь схватить  меня
за рукав. Все  это  я увидел боковым зрением.  Уже наученный кое-чему, я, не
оглядываясь,  спокойно отметил, что правый чуть ближе ко мне,  чем левый,  и
это  лишний раз  свидетельствовало  о  встрече  с профессионалами.  Переулок
оказался  на  удивление  пустынный:  впереди  -- никого и  сбоку, во  всяком
случае, в радиусе метров пяти -- тоже. Решение созрело быстро.
   Я не раз поражался после, как это я, не прошедший никаких  спецназов  и
войн,  а  только  школу  спортивного самбо да  еще покушение на степуринской
дороге и операцию "Золтан", как это я дошел до такого?  В  первую очередь  я
сделал  резкий  скачок  вправо,  чтобы уйти  от вытянутой  руки  нападавшего
(может, он и  не был нападавшим, но я должен был считать его таковым), потом
с  разворота,  не примериваясь,  почти вслепую, ударил  его носком ботинка в
колено  (причем  удачно!) и  наконец, уже  от  души размахнувшись, опрокинул
простым боксерским апперко-том в челюсть. Все, да не все сделал я правильно.
Второго я упустил  из  вида. На какую-то секунду. Парировав его первый удар,
от следующего я успел лишь слегка увернуться. В общем, шею он мне не сломал,
но  тяжелый  кулак  основательно  зацепил  мою голову и  лишил  меня  четкой
ориентации в пространстве, даже  желтоватый  туман  поплыл перед  глазами. В
таких случаях рекомендуют поглубже  вздохнуть  и быстро  найти  опору, лучше
всего стенку. Таковая оказалась  рядом, но я бы все равно  не успел к ней до
следующего  удара громилы,  если не внезапно подоспевшее подкрепление. Возле
нас затормозил черный вэн, то бишь  микроавтобус  по-нашему,  боковая дверца
отъехала  в сторону  со  скоростью шторки  фотоаппарата,  кто-то, налетевший
сзади,  толкнул  моего  обидчика   внутрь  машины,  и   дверца   с   той  же
фантастической скоростью закрылась. Как в кино: был человек -- нет человека.
В следующую секунду  я  уже  поймал спиной спасительную стенку  дома  и тупо
наблюдал  сквозь редеющий желтый  туман, как  двое,  теперь уже не торопясь,
подняли поверженного мною  противника, распахнули на этот раз задние двери и
загрузили неподвижное тело в чрево страшного глотающего людей вэна с темными
стеклами. Потом двое пошли ко мне. С чего я, собственно, решил, что это  мои
спасители? Охота продолжалась. Я принял боевую стойку
   и прохрипел, не слишком уверенный в уместности употребляемых слов:
   -- Fellows! Don't come to me! Don't touch me!( Эй, парни! Не подходите,
не трогайте  меня! (Англ.)) Они остановились. Один попытался что-то  сказать
по-русски,  чем,  признаться,  еще  больше напугал  меня,  и  тогда  другой,
крикнув:  "Catch!" (я понял: "лови!"),  с расстояния  метров двух бросил мне
свое удостоверение. Я поймал и, опасливо поглядывая то в корочку, то на них,
прочел наконец,  что  это ребята  из МИ-5, а значит,  свои, и  позволил себе
расслабиться.
   -- Боб, -- представился один. -- Нас послал Чембер.
   -- Джон, -- назвался другой. -- Пойдемте в машину.
   -- В эту? -- с тревогой поинтересовался я.
   -- Нет, в другую, в этой уже места нет.
   -- Вот так, голубчик, -- задумчиво проговорил мой лондонский куратор от
службы ИКС. -- А вы говорите, съездить в Сохо...
   Он барабанил по столу  пальцами  правой  руки, а  в левой  вертел яркую
упаковку с ампулами, вдоль и поперек исписанную по-арабски.
   Потом раздался длинный сигнал, Чембер посмотрел на пульт и сообщил мне:
   -- Москва на проводе. Очевидно, вас.
   --  Ясень, никуда  не выходи! -- заорал  в  трубку  Тополь  без всякого
"здрасте". -- Ты меня понял?
   -- Я тебя понял, Тополь. А что все-таки случилось?
   -- Приеду -- расскажу.
   -- Сюда приедешь? -- удивился я.
   -- Да,  скорее  всего  завтра.  Собственно, главное я  тебе  сказал. Не
выходи никуда. У  тебя хватит  работы внутри. Сегодня тебе  просто  сказочно
повезло. Обрати внимание: уже  в третий раз за  каких-нибудь пять дней.  Это
слишком много, Ясень. Нельзя так испытывать судьбу. Ты понял меня?
   -- Я же сказал, что понял. Зачем второй раз спрашивать?
   Мне вдруг стало обидно, что он срывает на мне свое раздражение. Случай,
конечно, серьезный, но разве я в чем-то виноват?
   -- Конец связи. Тополь? -- спросил я, пародируя радиопереговоры.
   -- Пока, -- буркнул он. -- До завтра.
   -- Вот так, -- повторил  Чембер. --  А вы говорите  -- Сохо!  съездить!
Как-нибудь в другой раз погуляем.  Впрочем,  если хотите, можно  девочек  из
любого заведения ей да вызвать.
   --  Не  хочу. Я же мечтал посмотреть на  знаменитое шоу, а  потрахаться
могу и с местными секретаршами.
   -- Вы так полагаете? -- улыбнулся Чембер. -- Без санкции их руководства
вряд ли это получится.
   -- Да ну?! -- не поверил я, ощущая чисто спортивный прилив сексуального
задора.
   Потом вспомнил  Вербу, и мне сделалось  стыдно. Стоп! Кого  я вспомнил?
Вербу? Да нет же, Белку! Точнее, Вербу в роли Белки. Или Белку в роли Вербы?
Чума. Полная чума.
   --  Господин  Малин, -- вернул  меня к реальности голос Чембера, -- вам
интересно, кто на вас напал сегодня?
   -- Да-да, разумеется, -- рассеянно отозвался я.
   -- Палестинская разведка "Фарах".
   -- Ни хрена себе! -- вырвалось у меня по-русски.
   -- Убивать не хотели,  --  пояснил Чембер. -- Задан было  похитить вас,
вколоть вот эту дрянь и доставить пр светлые очи.
   -- К Арафату, что ли?
   --  Да, -- сказал Чембер  таким небрежным  тоном,  что  понял: для него
общение с палестинским лидером является чем-то совершенно обычным.
   Но мне-то  абсолютно не хотелось влезать еще и  в  эти  ближневосточные
разборки.  Или теперь уже мой  ранг настолько  высок,  что  я  просто обязан
влезать  во все на  свете? Похоже,  что так.  И  привыкнуть к  этому  ох как
нелегко!
   -- Не хочу к Арафату, -- сказал я  Чемберу. -- Лучше буду действительно
сидеть здесь у вас взаперти.
   -- Кстати, необходимость в этом отпадет дня через три, когда Горбовский
привезет  свои рекомендации,  а  мы  подготовим охрану и  вместе  отработаем
маршруты. А пока продолжайте обучение, господин Малин.
   Конечно, он знал, что  никакой я  не  Малин. Для человека,  так  хорошо
знавшего Сергея, как Чембер, решительно не годилась одна из распространяемых
нами  легенд,  согласно  которой  после  неудавшегося  покушения  у  Малина,
получившего  серьезную  травму, стало не все в порядке  с головой: частичная
амнезия, ложная память и тому  подобное. Чемберу на первое время подготовили
другую легенду  -- просто не  сказали,  что Се