2

     Горит город.
     Горит богатый Иолк, никогда доселе не впускавший врага в стены свои.
     Бежит по горящему Иолку возничий Геракла  Иолай;  бежит  по  горящему
Иолку Амфитрион-лавагет, восставший из мертвых.
     Один человек бежит; сам себе дед и внук.
     Тугие змеи дыма ползут по улицам, словно не решаясь вольно взвиться к
небу, языки огня жадно облизывают добычу, умирают на порогах  своих  домов
храбрые и гордые, прячутся  в  тайных  погребах  боязливые;  простоволосые
женщины рвутся из цепких рук  захватчиков,  лишь  распаляя  сопротивлением
хохочущих  победителей;  грохочут  подошвы  сандалий,  обшитых  бронзовыми
бляшками, по доскам  пристани,  откуда  давным-давно  отплывал  в  Колхиду
двадцатипятивесельный "Арго" - вот оно, Золотое Руно, рядом, рукой подать,
грабь не хочу, и никуда плыть не надо!..
     Горит город.
     Бежит по улицам человек, и самые горячие головы  опасаются  заступить
ему дорогу, едва взглянув в бешеные глаза Иолая - лучше  уж  пусть  голова
горячая поостынет, чем потом целиком остывать-то!
     Ложатся под  ноги  ступеньки  басилейского  дворца,  галереи  первого
этажа, огражденные перилами террасы...
     Женский визг.
     Иолай замирает, как вкопанный.
     Этот визг он уже когда-то слышал.
     Трое солдат оттаскивают голосящую женщину от скорчившегося трупа.
     Все трое - в глухих, закрывающих лица шлемах.
     Лишь взгляды горят из прорезей похотью и жадностью.
     Визжит женщина, бьется в мертвой хватке солдата,  накинувшего  поверх
доспеха пятнистую леопардовую шкуру...


     ...раненый зверь взревел, приседая на задние лапы, времени на  второй
замах не оставалось, и Иолай швырнул  секиру  в  оскаленную  морду  самки,
хватая проклятую кошку за загривок - и через себя, словно  соперника-борца
в палестре, послал прочь, подальше  от  не  шелохнувшейся  Иолы-невесты  и
пронзительно визжавшей Лаодамии, с ногами забравшейся на  носилки,  словно
это должно было ее спасти...


     - Лаодамия! Дочь басилея Акаста!
     Один из насильников оборачивается и неторопливо идет к Иолаю, даже не
обнажив меча.  Приблизившись,  он  делает  короткое,  неуловимое  движение
плечом - и мир взрывается в голове Иолая.
     Он лежит на полу, а кулачный боец молча стоит над ним,  ожидая,  пока
Иолай поднимется.
     Но Иолай не поднимается.
     Правая нога его цепляет щиколотку кулачного бойца,  а  подошва  левой
резко  бьет  в  колено  сбоку  и  чуть  наискосок.  Слышен  хруст,  солдат
вскрикивает и падает - Иолай помогает  ему  упасть  поближе,  привстает  и
спиной рушится на кулачного бойца, вольно раскинув руки.
     Локти тяжело гремят по доспеху, солдат вскрикивает и стонет,  но  это
уже неважно, потому что Иолай стоит с чужим мечом в руке  и  ждет  второго
нападающего.
     Почему тот медлит?!
     Задумчиво поигрывает клинком, потом сует его в ножны и снимает шлем.
     Перед Иолаем - Кастор Диоскур.
     Седой мужчина шестидесяти лет.
     - Только покойный Автолик, сын Гермеса, или Амфитрион-лавагет из  Фив
могли  проделать  такое  с  моим   братом   Полидевком,   пусть   даже   и
состарившимся! - искренне смеется лаконец. - У  кого  из  них  ты  учился,
герой? - хотя, судя по возрасту, у Амфитриона ты учиться вообще не  мог...
Значит, Автолик?
     - Радуйся, Кастор! - Иолай бросает меч севшему Полидевку; меч  падает
рядом, звеня. - Я - Иолай, внук Амфитриона, возничий Геракла!
     "А что я еще могу сказать тебе, старый друг?"  -  мысленно  добавляет
он.
     - Наслышан, - только и отвечает Кастор.
     Одно слово; дорогое, железное слово.
     Третий солдат отпускает замолчавшую девушку - Лаодамия почему-то и не
думает убегать - и тоже снимает шлем.
     - Извини, Иолай,  не  узнал  в  горячке,  -  виновато  бубнит  Пелей,
русоволосый стройный северянин, совсем не похожий  на  здоровяка-Теламона,
своего родного брата. - Бери что хочешь из добычи,  только  не  сердись...
Договорились?
     Лаодамия тихо плачет над телом отца.
     То, что это убитый Акаст, ясно без слов.
     - За что вы его? - спрашивает Иолай, понимая, что опоздал.
     - За дело, - твердо отвечает Пелей, и видно, что он еле сдерживается,
чтобы не пнуть труп. - Подставил меня, сволочь! Я же жил у него, у Акаста,
а его жена сперва в постель ко мне лезла,  потом,  как  я  погнал  стерву,
оклеветала меня перед мужем! Ну Акаст и разгневался... напоил  меня,  гад,
бросил безоружного на Пелионе, еще и кентавров натравил... Спасибо дедушке
[дочь кентавра Хирона, Эндеида, была матерью Пелея и  Теламона]  Хирону  -
помог отбиться!
     - Ты уверен?
     - В чем?
     - Что Акаст поверил жене, что именно он  напоил  тебя,  что  натравил
кентавров?! Может, ты сам напился, заснул - а тут случайно кентавры?!
     - Да ну тебя, Иолай! - неуверенно улыбается Пелей.  -  Ты  прямо  как
скажешь... Я богов спрашивал, и все оракулы в один голос - Акаст  виноват!
А Диоскуры вызвались мне помочь...
     Иолай молчит.
     - Эх вы... аргонавты! - наконец бросает он, глядя на Диоскуров, и  те
затихают под его взглядом; потом берет за руку плачущую Лаодамию и уходит.
     Никто не пытается его остановить.



                                    3

     Сухая,  мертвая  плоть  леса,  одного  из  немногих  лесов  равнинной
Фессалии, покорно трещала, сгорая в костре,  оставляя  после  себя  пепел,
сизый дым и тепло покоя.
     "Оставляем ли мы после себя что-то большее?" - думал  Иолай,  обнимая
притихшую девушку.
     Лаодамия уже не плакала, глядя на костер - он напоминал  ей  пожарище
родного города, - покрасневшие, широко распахнутые глаза девушки доверчиво
смотрели в лицо спасителю, явившемуся вовремя, подобно...
     Подобно богу - но эта мысль почему-то не казалась удачной.
     - Куда тебя отвезти, маленькая?
     - Я хочу быть с тобой.
     Слова рождались легко и просто, как  огнистые  капли  летнего  дождя,
пляшущего по лужам в лучах ошеломленного Гелиоса.
     - Со мной - потом.
     - Я хочу - сейчас. И всегда.
     - Сейчас. И всегда. А между ними лежит - потом.
     - Так не бывает.
     - Бывает. Просто надо прожить  от  "сейчас"  до  "всегда".  И  суметь
оглянуться.
     - Тогда отвези меня в Филаку. Это  недалеко.  Там  правит  мой  дядя,
тезка отца - он тоже Акаст... Я буду ждать тебя. Даже если ты не вернешься
- я все равно буду ждать.
     - Я отвезу тебя в Филаку, маленькая. Жди меня. Даже если я не вернусь
- я вернусь.
     Слова... слова... дождь играет с ожившими листьями, и  слезы  счастья
солоны так же, как и слезы печали...
     - Я дома, в Иолке, часто вспоминала тебя. Таким,  каким  ты  стоял  у
ванной напротив Эврита - обнаженный, весь  в  шрамах,  думающий  о  чем-то
своем; и таким, каким ты был  на  охоте,  когда  проклятая  тварь  страшно
обняла тебя, а ты не отшатнулся от зверя, и  твое  объятие  было  страшней
звериного...
     - Это были два разных человека.
     - Нет. У них было одно и то же лицо. Мне снилось это лицо.
     Слова... пальцы, руки, губы... дождь притих и  задумчиво  бродит  меж
стволов...
     - Ты напоминаешь мне... одну женщину. Впрочем, неважно.
     - Важно. У тебя было много женщин?
     - Много. Много - и одна.
     - Так не бывает.
     - Бывает.
     - Она красивая?
     - Была.
     - А сейчас?
     - Сейчас она состарилась, засыпает при разговоре и скоро умрет.
     - Так не бывает.
     - Бывает. Давай не будем о ней. Даже если когда-нибудь я сам  попрошу
тебя - не говори о ней. Никогда.
     - Хорошо. Я ведь даже не знаю ее имени. А ты не боишься?
     - Чего?
     - Меня. Вот сейчас ты целуешь меня...
     - Я никогда не боялся целоваться.
     - Я не  об  этом.  Просто...  может  быть,  ты  не  знаешь  -  оракул
предсказал отцу при моем рождении, что  мой  будущий  муж  умрет  молодым.
Поэтому ко мне ни один из героев не сватался. К Иоле вон сколько  -  а  ко
мне ни один.
     - Они дураки.
     - Кто?
     - Герои. Они боятся свататься  и  не  боятся  умирать  под  обломками
кораблей, падать со скалы в море и резать друг друга. А боги  смеются.  Не
спорь, маленькая, я лучше знаю героев.
     - А ты?
     - Я не из героев. Другая порода, понимаешь?  И  я  не  боюсь  никаких
оракулов. Я их просто не слушаю.
     - А как же - умереть молодым?
     - Мне это не грозит.
     - Почему?
     - Потому что я уже однажды умер. Старым. Я так хорошо умер тогда, что
теперь мне уже ничего не страшно.
     - Ты странный. Странный и... надежный. Мне с  тобой  спокойно.  Почти
как с отцом, но все-таки по-другому. А ты старше меня всего на  год...  на
два? На пять, не больше...
     - Не больше. Я старше тебя на целую жизнь, а это гораздо меньше,  чем
пять лет.
     - Так не бывает.
     - Только так и бывает. Спи.
     - Я уже сплю. Ты знаешь, раньше я  хотела  родить  ребенка  от  бога.
Лучше - от Зевса. Как Семела - Диониса или Алкмена - Геракла. А теперь  не
хочу. Теперь я хочу родить ребенка от тебя...
     - Правильно, девочка, - шепчет Иолай, накрывая свернувшуюся калачиком
Лаодамию плащом. - Если  как  Алкмена  -  Геракла,  то  мы  уж  как-нибудь
обойдемся без Зевса. В первый раз, что ли? Спи...


     Дождавшись, пока дыхание девушки станет ровным и тихим, он  поднимает
голову, смотрит в просвет между ветками на умытое небо  и  видит  то,  что
ожидал увидеть.
     Мертвый палец насмешливо указывает на юго-запад.
     На Элиду, владения Авгия - куда только что вторгся Геракл.



                                    4

     Иолай спешил.
     Он должен был успеть.
     Позади осталось прощание с Лаодамией в  пыльной  Филаке  -  прощались
прямо на улице, у дома ее дяди, в дырявой тени  чахлых  олив,  не  обращая
внимания  на  ехидные  или  удивленные  взгляды,  не  в  силах  разомкнуть
объятья...
     Но Иолай спешил.
     Филака  осталась  за  спиной,  колеса  грохотали  по  горным  дорогам
каменистой Фокиды  -  к  Истмийскому  перешейку,  связывавшему  материк  с
Пелопоннесом. Где-то по правую руку, должно быть, мелькнули  невидимые  за
горами священные  Дельфы,  и  тут  Иолаю  неожиданно  повезло:  он  почуял
присутствие Дромоса. Не задумываясь,  он  направил  безумно  ржущих  коней
прямо в возникшее перед ним переплетение призрачных нитей, как  тогда,  на
Косе, - и вломился  в  Дромос,  даже  не  успев  сообразить  этого.  Через
мгновение Иолай был уже на той  стороне,  почти  сразу  узнав  дорогу,  на
которую выплюнул его возмущенный такой бесцеремонностью Дромос.
     Чуть дальше, за поворотом, должны были находиться Мегары, и сразу  за
ними - Истм.
     Он должен был успеть!
     Но, не желая насмерть  загнать  храпящих  коней,  Иолай  заночевал  в
Мегарах, въехав на знакомый по прошлым приездам постоялый  двор  и  бросив
поводья выбежавшему навстречу слуге.


     ...В таверне  было  шумно,  пахло  дешевым  вином,  мужским  потом  и
подгорелым мясом. Иолай спросил себе малый кувшин белого, ячменную лепешку
и баранью ногу, поинтересовался свободной комнатой, невежливо отказался от
предлагаемой впридачу девочки - и уселся в углу.
     То, что его интересовало, он  узнал  быстро:  слухами  полнилась  вся
Эллада, а завсегдатаи таверны были не из молчунов.
     Войско Геракла успешно, хотя и неторопливо,  продвигалось  по  Элиде.
Отряды Авгия двинулись навстречу захватчикам - и тут, как  выяснилось,  на
помощь элидскому басилею выступили Нелей Пилосский и спартанец  Гиппокоонт
со своими людьми. В таверне немедленно разгорелся спор о том,  правда  это
или нет, но Иолай знал -  правда.  Салмонеевы  братья  спешили  поддержать
Авгия, не сомневаясь, что следом за Элидой придет и их черед.
     Впрочем,  новость  эта  не  слишком  взволновала  Иолая.   Амфитриады
отправились в поход с целой армией опытных солдат, ядро которой составляли
воинственные аркадяне под  предводительством  бывшего  аргонавта  Кефея  с
сыновьями. А по дороге к ним примыкали безработные наемники,  мечтающая  о
подвигах молодежь и просто искатели счастья всех мастей. Опять же, впереди
войска летела слава любимца богов непобедимого  Геракла,  сына  Зевса,  за
плечами которого всегда плещут крылья Тюхэ-Удачи.
     И только проклятый палец в небе, насмешливо грозящий палец  не  давал
покоя.
     "Перст Судьбы", - нелепо мелькнуло в голове у Иолая.



                                    5

     Проснулся он с рассветом, наскоро перекусил - и когда  нежно-розовый,
не  вполне  проснувшийся  диск  Гелиоса  выкарабкался  из-за  гор,  копыта
Иолаевых коней уже дробно  стучали  по  Истмийскому  перешейку,  с  каждой
оргией приближая бывшего лавагета к Пелопоннесу.
     Неподалеку от Коринфа Иолай снова направил упряжку в жерло очередного
попутного Дромоса - и, вылетел на новую  дорогу,  словно  демон  Тараксипп
[Тараксипп - букв. "пугающий лошадей"; демон из  подданных  Аида],  подняв
облака пыли и едва не врезавшись в семейство хилых акаций.
     Скоро открылся мощеный булыжником въезд в белостенный Аргос, и  Иолай
шагом пустил коней к ближайшим воротам, надеясь  узнать  в  городе  свежие
новости.
     Но аргосцам было наплевать и на  Геракла,  и  на  Элиду  -  они  сами
собирались в поход на семивратные Фивы. Почему именно на Фивы, чем они так
досадили  или,  наоборот,  приглянулись  аргосцам,  осталось   для   Иолая
загадкой.
     К басилею  города  Амфиараю-Вещему  -  бывшему  аргонавту  и  бывшему
союзнику Геракла - Иолай не пошел. Не хотел быть в чужом  пиру  похмельем.
Тем более, что Вещий Амфиарай наотрез отказывался  идти  на  Фивы,  а  его
двоюродный братец Адраст вкупе с целой компанией ахейских  буянов  усердно
толкал аргосского басилея в спину.
     - Прорицатель! - шептались на улицах.  -  Небось,  чует,  что  пахнет
жареным!..
     Как всегда, дело не обошлось без  женщины  -  Эрифила,  жена  басилея
(сводная сестра воинственного Адраста, которую Амфиарай когда-то  поклялся
слушаться   во   всем)   благословила   мужа   на    войну,    и    теперь
басилей-прорицатель, не в силах нарушить клятву, заперся во дворце  и  пил
мертвую, проклиная жену, себя, Адраста, Фивы и вообще все на свете.
     - Подкупили дуру-бабу! - шептались на улицах.  -  Ожерельем  Гармонии
[Гармония - жена основателя Фив  Кадма;  ее  свадебное  ожерелье  (подарок
Афродиты) являлось источником бед для владельца] подкупили!..
     - Адраст посулил его Эрифиле, чтобы та уговорила мужа идти в поход!
     - Сам ты Адраст... просто у кого что на роду написано...
     - Проклятое ожерелье... проклятый поход, - бормотали  старухи,  делая
охранные жесты.
     "Кажется, еще одна скамья на "Арго" скоро опустеет", - подумал Иолай,
покидая Аргос.
     Уже у самого выезда из города до него донесся обрывок спора:
     - ...из всех смертных!
     - Врешь! Все знают, что сильнейший из смертных - великий Геракл,  мой
дальний родственник!
     - Ха! Мой козел тебе родственник, и не  дальний,  а  близкий!  Говорю
тебе - Молиониды теперь самые сильные! Потому  как  СРОСШИЕСЯ!  Понял?!  И
двое их, и не разлучить их никак...
     - Сам ты козел сросшийся! Тоже мне - Молиониды!.. Которых к  тому  же
не по отцу, а по матери назвали!
     - Сам ты по матери...
     Конца разговора Иолай не расслышал - он спешил дальше.
     Но в голове занозой засело странное  прозвище:  "Молиониды".  Он  уже
слышал  его  раньше  -  и  знал,  о  ком  речь.  Первые   выродки   Флегр,
братья-Молиониды,  сросшиеся  воедино  близнецы-идиоты,  сыновья  Молионы,
сестры Авгия, и Трехтелого Гериона. Понятно, почему их прозвали по  матери
- Авгий  в  жизни  не  признается,  кто  на  самом  деле  их  отец.  А  на
повредившуюся рассудком Молиону и вовсе никто не обратит внимания.  Вот  и
строят люди догадки, примеряя в отцы Посейдона, Гелиоса,  Авгиевого  брата
Актора, самого Авгия...
     Всяко люди говорят. Только правду мало кто знает. А кто знает  -  тот
молчит больше.
     Братья-Молиониды. Союзники Авгия. Ктеат и... Эврит.
     Совпадение?
     В конце концов, имя "Эврит" встречается не так уж редко.
     Палец в небе раскачивался, издеваясь.
     Иолай убивал коней, мчась на запад.
     Он должен был успеть.



                                    6

     ...Этого прихрамывающего человека в  изрубленном  кожаном  панцире  с
редкими  бляшками,  опирающегося  при   ходьбе   на   копье   с   погнутым
наконечником, Иолай увидел, подъезжая к знакомой  излучине  Алфея;  где-то
ниже по течению должны  были  сохраниться  остатки  той  запруды,  которую
соорудили близнецы лет четырнадцать тому  назад  [чтобы  очистить  Авгиевы
конюшни, Геракл запрудил реки Алфей и Пеней, и поток воды смыл весь  навоз
(по слухам, вместе с конюшнями)].
     Солдат понуро брел, не глядя по сторонам, и бывший лавагет, терзаемый
нехорошими предчувствиями, поспешил остановить колесницу.
     - Откуда путь держишь, герой? - с  напускной  ленцой  поинтересовался
Иолай, с трудом сдерживая волнение.
     Солдат остановился, некоторое время тупо смотрел на Иолая; потом суть
вопроса наконец дошла до него, и солдат разлепил потрескавшиеся губы.
     - Из-под Пис.
     - Ты случаем не из войска  великого  Геракла?  -  Иолай  выбрался  из
колесницы и протянул солдату бурдюк с сильно разбавленным вином.
     Солдат долго и жадно пил,  потом  вернул  Иолаю  изрядно  полегчавший
бурдюк и, утирая рот тыльной стороной ладони, хмуро ответил:
     - Случаем.
     - Неужто славный Геракл потерпел  поражение,  и  его  люди  спасаются
бегством? - наивно поднял брови Иолай.
     Солдат неопределенно хмыкнул, присаживаясь у обочины.
     Иолай поспешил сесть рядом.
     - Мы с Гераклом так  не  договаривались!  -  после  долгого  молчания
буркнул солдат и покосился на бурдюк, который Иолай ему немедленно вручил.
     Солдат сделал еще несколько богатырских глотков - и тут  его  наконец
прорвало.
     -  Не  договаривались!  -  заорал  солдат,  брызжа   слюной.   -   Не
договаривались! Это не война, а божье  проклятье!  Сперва  Молиониды  эти,
Авгиевы родственнички, Эреб их забери! Дерутся  как  демоны,  не  поймешь,
двое их или двести... народу накрошили - ужас!  Бронза  не  берет!  Стрелы
ломаются, копья отскакивают, мечи тупятся... не договаривались мы так!
     - Сам видел, или как? - вкрадчиво поинтересовался Иолай.
     - Видел. Издали... потому и жив остался!
     - Ну и что - впрямь они сросшиеся, или врут люди?
     - Врут, - отрезал солдат. - Поотдельности они, но...
     Он задумался, подбирая слова.
     - ...но дерутся, как один! Спиной они друг дружку чуют, что  ли?!  На
вид вроде люди как люди, здоровенные, правда - а все-таки не люди  они!  И
двигаются по-другому, и морды страшные, и не поймешь - то  ли  доспехи  на
них, то ли чешуя рыбья... сам видел. Издали. А те, кто близко был, те  уже
ничего рассказать не могут!
     Солдат дернулся, заозирался по сторонам.
     -  Не  договаривались,  -  хрипел  он  себе  под  нос,  -   нет,   не
договаривались... ни про уродов этих, ни про богов... кто ж знал, что сами
Олимпийцы  за  Нелея  да  Авгия  против  Геракла   встанут?!..   Нет,   не
договаривались...
     - Быть не может! - Иолай хлопнул себя по  ляжкам,  изображая  крайнюю
степень удивления. - Боги?!
     А все внутри него кричало: "Может!"
     Именно этого Иолай ждал в глубине  души,  ждал  и  опасался  -  боясь
признаться в этом даже самому себе.
     Боги на стороне Салмонеевых братьев.
     Против Геракла.
     Семья и раскаявшиеся Одержимые - против Мусорщика, видевшего их общий
позор!
     - Не может? Не может?! А я говорю - боги!  Сам  не  видел,  врать  не
стану ("Солдат попался на удивление честный", - мимоходом отметил  Иолай),
- только их многие видели. И Арея-Эниалия, и Геру,  и  даже  самого  Аида!
Понял?!
     "А вот это - врут. Не верю. Не вытащит Семья Владыку из его Эреба  со
смертными воевать..."
     Никаких теплых чувств  к  Аиду  Иолай  не  испытывал,  но  и  не  мог
представить себе Старшего, сам