рают разучившиеся выбирать.
     ...через пахнущий плесенью туман.
     ...и встал на том краю.


     - Жизнь начинается заново? - спросил Алкид, тяжело дыша. - Скажите  -
да; и я вам не поверю.
     - Нет, - ответил Амфитрион,  снизу  вверх  глядя  на  сына.  -  Жизнь
продолжается, и не всегда это подарок. Я это знаю лучше других.
     - Мы вернемся в Фивы? - спросил Алкид, сдвигая брови. - Скажите - да;
и я с вами не поеду.
     - Нет, - ответил Ификл, обнимая брата за плечи. - Мы едем в Микены, к
Эврисфею Сфенелиду, нашему двоюродному дяде  и  ровеснику.  А  потом  -  в
Тиринф, где и  будем  ждать  приказаний.  Зевс  назначил  нам  десять  лет
очищения на службе у этого недоношенного владыки всех Персеидов -  ну  что
ж, это немного... Десять лет за пятерых детей - по два года за  каждого!..
извини, брат, я в последнее время  разучился  шутить.  Это  бывает,  когда
вокруг слишком много героев, как на "Арго"!
     - Да, Ификл. Десять лет  -  очень  малый  срок.  Ничтожно  малый  для
очищения - очищения Эллады от скверны  человеческих  жертвоприношений!  Но
я... но мы постараемся. Мы очень постараемся. Правда?
     - Правда, Алкид. Мы очень постараемся.  Ведь  нам  будет  легче,  чем
другим героям - герой должен быть один, а нас  все-таки  трое...  если  не
считать Пустышки.
     - И Хирона.
     - И Хирона. Пошли отсюда, Алкид! Тут есть обходная  тропа,  а  Гермий
обещал ждать нас снаружи.
     - Пошли. Только... как же клятва, данная мною под Орхоменом?
     - Я освобождаю тебя от нее, - чуть заметно  усмехнулся  Амфитрион.  -
Ведь ты клялся отцом? Я рад, Алкид, что к  тебе  вернулась  память,  но  в
дальнейшем воздержись от клятв, хорошо? Или клянись так,  как  это  делает
Автолик - заранее зная  безопасный  способ  нарушить  клятву!  Неужели  ты
научился у Автолика лишь ломать чужие шеи?
     - Нет, отец. Я еще научился у него не ломать свою. Проверим?
     - Проверим. Вот немного подрасту, сынок, и проверим.
     - И не один раз, - оглядываясь на дымящуюся расщелину, добавил Ификл.
     Похоже, плавая с аргонавтами, он действительно разучился шутить.



                                    12

     На рассвете Геракл отправился в Микены.




                                  ЭКСОД

     "...еще до того, как Амфитрион прибыл в Фивы, Зевс, приняв его облик,
пришел ночью (превратив одну ночь в три) к Алкмене и разделил с нею  ложе.
Амфитрион же, прибыв к жене, заметил, что жена не проявляет к нему  пылкой
любви и спросил ее о причине этого. Та ответила, что он уже разделял с ней
ложе, и Амфитрион, обратившись к прорицателю  Тиресию,  узнал  о  близости
Зевса с Алкменой.
     Алкмена же родила двух сыновей (согласно IX Пифийской оде  Пиндара  -
близнецов): Зевсу она родила Геракла, который был  старше  на  одну  ночь,
Амфитриону же Ификла. Когда маленькому Гераклу было восемь  месяцев,  Гера
подослала двух огромных змей к его ложу, желая погубить дитя.  Но  Геракл,
поднявшись с ложа, задушил змей обеими руками. Ферекид  же  сообщает,  что
сам Амфитрион, желая узнать, который  из  мальчиков  является  его  сыном,
впустил в их постель этих змей; когда Ификл убежал,  а  Геракл  вступил  в
борьбу с ними, Амфитрион таким образом узнал, что Ификл - его сын.
     Геракл учился управлять колесницей у Амфитриона, борьбе - у Автолика,
стрельбе из лука - у Эврита, сражаться в полном вооружении  -  у  Кастора,
пению и игре на кифаре - у Лина, брата Орфея. Лин погиб от удара,  который
нанес ему Геракл, разгневавшись за то, что  Лин  побил  его.  На  суде  по
обвинению в убийстве Геракл прочел закон Радаманта,  гласивший,  что,  кто
ответит ударом на несправедливый удар, не подлежит наказанию; и был  таким
образом освобожден от ответственности.
     Амфитрион же из боязни повторения чего-либо подобного сослал  его  на
Киферон к пастухам, где он и рос. С первого взгляда можно было  сказать  о
нем, что он сын Зевса. Восемнадцати лет, все еще оставаясь среди пастухов,
он убил Киферонского льва, который  пожирал  коров  Амфитриона  и  Теспия.
Перед охотой на льва Теспий радушно принимал  Геракла  в  своем  городе  и
каждую ночь подсылал к нему на ложе одну из своих дочерей (а всего их было
у Теспия пятьдесят), которых родила Теспию Мегамеда,  дочь  Арнея.  Геракл
же, полагая, что с ним каждую ночь  спит  одна  и  та  же,  сошелся  таким
образом со всеми. Убив  льва,  он  надел  на  себя  его  шкуру,  а  пастью
пользовался, как шлемом.
     Когда он шел обратно, закончив  охоту,  ему  повстречались  посланные
Эргином глашатаи, которые должны были получить  с  фиванцев  дань.  Геракл
жестоко с ними расправился: отрубил носы, уши и руки, повесил все  это  им
на шеи и приказал отнести Эргину, как дань.
     Разгневанный Эргин двинулся походом на Фивы. Геракл, встав  во  главе
войска, убил Эргина и заставил минийцев платить дань  в  двойном  размере.
Случилось так, что в этой войне погиб Амфитрион, отважно сражавшийся рядом
с Гераклом. Геракл же получил от царя Фив Креонта в  награду  за  доблесть
его дочь Мегару, которая родила герою троих сыновей. Младшую  дочь  Креонт
отдал за Ификла, у которого уже в то время был сын  Иолай  от  Автомедузы,
дочери Алкатоя.
     После сражения с минийцами случилось так,  что  Геракл  был  ввергнут
ревнивой Герой в безумие и кинул в огонь собственных детей, которых родила
ему Мегара, вместе с  двумя  сыновьями  Ификла.  Осудив  себя  за  это  на
изгнание, он был очищен от скверны Теспием. После этого он прибыл в Дельфы
и стал спрашивать у бога, где ему поселиться. Пифия тогда впервые  назвала
Геракла его именем (раньше он назывался Алкидом) велев  ему  поселиться  в
Тиринфе и служить в течении десяти лет [Эврисфей не засчитал  Гераклу  два
подвига - Лернейскую Гидру и Авгиевы конюшни - поскольку  Геракл  совершил
их не в одиночку, а за конюшни  еще  и  потребовал  плату;  таким  образом
десять подвигов превратились в двенадцать, и на выполнение их понадобилось
двенадцать лет] микенскому царю Эврисфею, совершив десять подвигов,  после
которых он станет бессмертным.
     Но говорят также, что  покинув  Фивы  после  сожжения  детей,  Геракл
отправился в поход с аргонавтами и был оставлен ими в  Мизии,  потому  что
должен был великий сын Зевса вернуться в Тиринф и  совершить  предписанные
ему подвиги; морской же бог Главк сообщил аргонавтам  об  этом,  а  Гермес
сопровождал Геракла на службу к Эврисфею..."


     Вот что осталось от двадцати трех  лет  жизни  Геракла  спустя  всего
тысячу лет; а то, что останется через три с половиной  тысячелетия,  будет
достойно лишь служить погремушкой в руках великовозрастных детей!
     О мудрые рапсоды!
     Ничтоже сумняшеся, они будут повторять друг  за  другом,  как  Геракл
загнал неуязвимого Немейского льва в пещеру  с  двумя  выходами,  один  из
которых завалил камнями, после чего вошел во второй и удушил чудовище -  и
никто не задумается, почему лев не покинул логово  через  запасной  выход,
пока герой таскал камни к первому?!
     Тряся седыми бородами, они расскажут, как герой бил в медные тимпаны,
пугая медноклювых и стрелоперых птиц из  Стимфала,  расстреливая  стаю  из
лука - и  почему-то  никого  не  озаботит,  можно  ли  стрелять  из  лука,
одновременно стуча в тимпаны?!
     Сверкая лысинами, они сообщат про участие Иолая Ификлида  в  убийстве
Лернейской Гидры - забывая упомянуть, что Иолаю тогда  не  было  и  десяти
лет, и не удивляясь, как Ификл  Амфитриад  отпустил  малолетнего  сына  на
смертельно опасное дело вместе с припадочным дядюшкой, да еще после  того,
что Алкид натворил в Фивах!
     Сказка - ложь?..
     И даже мудрейший из рапсодов, великий слепец Гомер от  имени  Одиссея
скажет про темное царство мертвых:

          - Видел я там, наконец, и Гераклову силу, один лишь
          Призрак воздушный; а сам он с богами на светлом Олимпе
          Сладость блаженства вкушал близ супруги Гебеи цветущей,
          Дочери Зевса от златообутой владычицы Геры...

     Только не станет объяснять Гомер, с чего бы это Гераклу  одновременно
присутствовать среди теней в Аиде и среди богов на Олимпе; и с чего бы это
так расщедрилась злокозненная Гера, что любимую  дочь  отдала  тому,  кого
преследовала всю его жизнь?!
     Впрочем, тень Геракла ответит гостю  по  имени  Одиссей,  что  значит
"Тот, кто злит богов":

          - О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный,
          Иль и тобой, злополучный, судьба непреклонно играет
          Так же, как мной под лучами всезрящего солнца играла?

     Слеп был Гомер; дважды слепцами будут преемники Гомера.
     Ну что ж, кого боги хотят  покарать...  а  пока  что  Геракл  едет  в
Микены.
     Ификл Амфитриад,  Алкид,  последний  сын  Зевса  и  малолетний  Иолай
Ификлид едут в Микены.
     Дадим им спокойно доехать.
     Ведь впереди у Геракла двенадцать лет подвигов, хотя сам он полагает,
что только десять.
     И еще примерно столько же лет земной жизни после подвигов, о чем тоже
не любят подробно вспоминать мудрые рапсоды всех времен.
     Но... не будем бежать впереди колесницы.
     Иначе  нам  придется  задуматься  и  о  том,  что   еще   при   жизни
братьев-Амфитриадов некий избранный народ из Палестины (где  вот  уже  сто
лет существуют ахейские колонии) окончательно уверует в Единого, не  зная,
что ровно шесть веков прошло после низвержения Павших на Гею-Землю; спустя
еще шесть столетий родится царевич Сиддхартха  Гаутама,  которого  позднее
назовут Буддой; через шесть сотен лет  после  рождения  Будды  распнут  на
кресте Иисуса из Назарета - и снова  минет  шесть  веков,  пока  неистовый
Магомет не возгласит: "Нет Бога, кроме Аллаха!.."
     Нет.
     Не будем бежать впереди колесницы.
     Всему свое время.
     Пусть Геракл доберется до Микен.
     Пусть.




                               КОММЕНТАРИИ

     Антистрофа - часть стасима.
     Парод - вступительная песня хора в античной трагедии.
     Стасим  -  песня,  исполняемая  хором  между  эписодиями  в  античной
трагедии; дословно "стоячая песнь".
     Строфа - часть стасима.
     Эксод - заключительная песня при удалении хора со сцены.
     Эпод - заключительная часть стасима.



   Генри Лайон ОЛДИ
   ЖРЕЦЫ



                            ...Но как объяснить кровавость, жестокость  и
                       трагизм мифов у такого жизнерадостного народа,  как
                       древние эллины? Как ни переделывались позднее  мифы
                       поклонниками Олимпийского пантеона - кровавые ужасы
                       их сюжета были уже канонизированы.
                                                              Я.Голосовкер



                                  ПАРОД

     Раскаленный добела Гелиос медленно  полз  по  блеклому  небосводу  на
запад.
     - Совсем сдурел старик, - высокий статный воин покосился на солнце  и
принялся нехотя стаскивать с головы глухой шлем с пышным султаном и узкими
прорезями для глаз.
     Потом воин отбросил со лба седую прядь - единственную в  черной,  как
смоль,  шевелюре  -  и  уселся  на  порог  полуразвалившейся  хибары  близ
северо-восточной окраины семивратных Фив.
     Пристроив шлем рядом, он огладил султан рукой, словно это было  живое
существо, и вновь глянул вверх.
     Слепящий бич наискось хлестнул его по лицу, заставив зажмуриться.
     - Вот я тебя! - воин погрозил солнцу кулаком.
     Как ни странно, угроза возымела действие.  Вокруг  дряхлого  строения
стало ощутимо прохладнее.
     - Так-то лучше, - с удовлетворением буркнул воин, даже  не  соизволив
удивиться столь странному капризу погоды - кстати, никак не  отразившемуся
на близлежащих Фивах.
     В следующее мгновение  воздух  в  пяти  шагах  от  дома  затуманился,
сплетая  в  дрожащее  марево   стеклянистые   нити-паутинки;   и   усталый
осунувшийся юноша выступил из проема открывшегося Дромоса.
     - Радуйся, Гермий, - ясно и чисто прозвучал голос воина.
     Юноша вздрогнул и с нескрываемым изумлением уставился на говорившего.
     - Ну... радуйся, Арей, - наконец выдавил Гермий.
     Арей резко встал и подошел к Лукавому. Дромос еще не  захлопнулся,  и
бог  войны  плечом  раздвинул  вязкие  волокна,  вглядываясь  в   картину,
открывавшуюся на другом конце.


     ...Сожженные  дотла  Флегрейские  [Флегрейские  поля  -  досл.  греч.
"Пожарища"; локализовались на западе Халкидики, на Паллене] поля,  ровная,
как стол, аспидно-угольная равнина; да это и был  уголь,  местами  тлеющий
или дымящийся, над которым собиралось в складки низко  нависшее  покрывало
ночного неба с редкими, болезненно покрасневшими глазами звездных титанов.
     Темные колонны на  горизонте  шевельнулись,  заставив  незрячие  язвы
звезд сочиться грязной сукровицей, и двинулись, вздымая прах  пожарища  на
теле Матери-Геи...


     Гермий резко свистнул, хлопая в ладоши, и Дромос закрылся.
     - Вообще-то говорят, что незваный гость хуже гиксоса, -  Лукавый  еле
удержался, чтоб не наподдать ногой Ареев шлем,  забытый  на  пороге.  Даже
крылышки на задниках сандалий Гермия агрессивно встопорщили перья.
     - Кто говорит? - медовым тоном осведомился Арей,  как  ни  в  чем  не
бывало усаживаясь на прежнее место. - Если гиксосы, тогда не  верь.  Врут,
подлецы...
     Гермию и в страшном сне не снилось, что прямодушный Эниалий  способен
разговаривать подобным образом.
     - Ладно, - обреченно махнул рукой юноша. - С чем пожаловал, братец?
     - Проведать,  -  усмехнулся  Арей.  -  Справиться,  благополучен  ли.
Давненько в гости не заглядывал.
     - Ты ко мне?
     - Я к тебе.
     - Издеваешься, Эниалий? Ты вообще никогда не бывал у меня, -  Лукавый
машинально отметил, что чуть  ли  не  дословно  повторяет  фразу  кентавра
Хирона тридцатилетней давности.
     - Лучше поздно, чем никогда. Про Совет Семьи слыхал?
     - А что, он уже начался? Мать-Гея...
     - Он уже кончился. Опоздал ты, Килленец - видать, есть для тебя  дела
поважней Семейных Советов!
     - Может быть. И все-таки: зачем пожаловал?
     - За помощью, - просто ответил бог  войны,  тыльной  стороной  ладони
вытирая мокрый лоб.
     И Лукавый на мгновенье растерялся.
     Тихий он сегодня был, Арей-Неистовый.
     Замученный.
     - Совет начался призывом к войне с Гигантами, - продолжил Арей,  -  а
закончился скандалом.
     - Из-за Гигантов?
     - Из-за Геракла. Спроси лучше, кому из Семьи  этот  Мусорщик-Одиночка
не успел насолить?! Отец им: берем Геракла и идем на Флегры бить Гигантов,
а они отцу: неизвестно, мол,  кого  твой  любимец  раньше  бить  станет  -
Гигантов или нас! Отец им: герой, дескать, подвиг на  подвиге,  двенадцать
лет беспорочной службы; а они отцу:  это  уж  точно!  И  давай  вспоминать
наперебой:  дедушку  Океана  веслом  огрел,  Танату-Убийце  оба  крыла  из
суставов вывернул, Нерею-Морскому так поясницу измял, что тот до  сих  пор
боком плавает, Гелиоса пристрелить грозился...
     - А надо было пристрелить! - вставил Гермий, с  ненавистью  глядя  на
белый диск светила.
     - ...Посейдон детей хоронить не успевает - на сегодняшний день  шести
сыновей и двух внуков лишился! Кто убил? Геракл! Короче, в поддержку  отца
выступили только мы с Аполлоном. Трудяга-Гефест воздержался.
     - Вы с Аполлоном?! - Гермий не верил своим ушам, разом забыв про жару
и усталость.
     - А что прикажешь делать? Даже Артемида  носом  крутит  -  облавы  на
Керинейскую лань простить не может. Опять же после их встречи  с  Гераклом
вся Семья Артемидиной девственностью интересуется...
     Арей не договорил.
     Зло сплюнул, смахнул солнечный блик с  полированного  металла  своего
шлема и встал.
     Глянул поверх Гермия туда, где недавно колыхалась паутина Дромоса - и
застыл, не моргая, словно видел что-то.


     ...ровная, как стол, аспидно-угольная равнина; ослепшие,  разодранные
глазницы звезд над Флеграми - и медленно движущиеся колонны, живые горы на
горизонте...


     - Семья, - словно ругательство  пробормотал  Арей,  отворачиваясь.  -
Родичи! Ну, не люблю я отца  -  так  я  хоть  понимаю,  что  никто,  кроме
Зевса-самодура, не способен взять нас за шиворот и повести в бой! А эти...
знали бы они то, что мы с тобой,  Лукавый,  знаем  -  живьем  бы  Гераклов
слопали. Обоих.
     - Что?! - чуть не подскочил Лукавый. - Что ты сказал?!
     - Что слышал! Я это еще семнадцать лет назад понял. Под Орхоменом.
     - И ты молчал? Все это время - молчал?!
     - Молчал. И буду молчать - по крайней мере, до истребления  Гигантов.
Отец вон, почитай, треть века помалкивает! И правильно делает. Проговорись
Зевс, кто тут чей сын - так Семья не с Гигантов или с Геракла,  а  с  него
самого войну начнет. Был бык, стал вол, а туда же  -  на  престол!  Скопец
богов и людей...
     Повисла такая долгая пауза, что даже Гелиос в небе, казалось,  осадил
коней и прислушался.
     - Знаешь, Арей, - Гермий заговорил первым, осторожно подбирая  слова,
- по-моему, я это... насчет тебя... в некотором роде...
     - Сильно заблуждался, - с горькой улыбкой закончил  Арей.  -  Ничего,
Лукавый, теперь мы квиты! Я-то всегда полагал, что не знаю  страха  иначе,
как Фобоса, своего сына... но ты пошел на Флегры в  разведку,  а  вот  мне
духу не хватило. Так что, думаю, Гермий-Простак  и  Арей-Боязливый  сумеют
договориться! Хотя бы на время.
     - А оно у нас есть, это время? Что скажешь, Арей?
     - Не знаю, - серьезно ответил бог войны. - Знаю только, что Совет  не
завершился дракой  лишь  благодаря  Аполлону,  который  взялся  в  течение
полугода тайно присматривать за Гераклом. Срок службы  у  Эврисфея  истек,
герой свободен - вот  Аполлон  и  понаблюдает,  на  что  он  свою  свободу
употребит! Предложение  Стрелка  так  поразило  Семью  (сам  понимаешь,  с
Аполлоновой гордыней и вспыльчивостью идти в тайные соглядатаи!), что  все
единодушно решили отложить окончательный вердикт. И поклялись Стиксом, что
за эти полгода - никакого личного вмешательства.
     Седая прядь волос снова упала на лоб Эниалию, но на этот  раз  он  не
стал ее отбрасывать.
     - Передай им... - Арей замялся.
     Гермий ни на минуту не усомнился, кого имеет в виду Арей; только  сам
Лукавый вкладывал в это "им" несколько больший смысл, чем его собеседник.
     - Передай им, чтоб не высовывались. Чтоб тише воды и  ниже  травы!  И
никаких этих... подвигов. Если еще и Аполлон...
     Арей надел шлем и шагнул вперед.
     Воздух вокруг него задрожал, словно бог колебался:  открывать  Дромос
или нет?
     - Скажи, брат, - донеслось из-за забрала, и два темных огня  зажглись
в прорезях шлема, - скажи мне... Гиганты - кто они?


     ...Флегры, Пожарища, обугленная плоть Геи-Земли, разодранные глазницы
неба - и Сила, смертная Сила, пришедшая убивать навсегда... герои Тартара.


     - Обреченные убийцы, - нужные слова пришли сразу.
     -  А  что  они,  -  голос  Арея,  прежде  глубокий  и  звонкий,   дал
предательскую трещину, - что они делают с такими, как мы? Уничтожают?
     - Приносят в жертву.
     - Кому?
     - Себе.




                             ЭПИСОДИЙ ПЕРВЫЙ


                                    1

     Это случилось за два часа до рассвета, в то  проклятое  время,  когда
безраздельно властвует легкокрылый Сон-Гипнос, родной брат Таната-Убийцы и
Мома-Насмешника; когда лживые видения смешиваются с пророческими и вольной
толпой носятся над землей, заставляя прорицателей беспокойно ворочаться на
смятом ложе.
     Это случилось за два часа до рассвета.
     И  Гипнос  недовольно  поморщился,  пролив  маковый   настой,   когда
громоподобный хохот трех луженых глоток сотряс южные ворота Фив и разбудил
по меньшей мере половину Беотии.
     - Охо-хо-хо! Уха-ха-ха! Гы-гы-ик! Когда  они  ходили  с  Гераклом  на
амазонок! Го-го-го!..
     Громче всех веселился Телем-Никакой,  потомственный  караульщик.  Его
дед, покойный Телем Гундосый, полжизни просиде