сразу, потом говорил один Иолай, а Ифит-лучник только  головой  крутил  да
зажигал в глазах потаенные  искорки;  известковые  горные  массивы  Эвбеи,
густо поросшие  лесом,  словно  грудь  и  плечи  сидящего  гиганта,  круто
обрывались к морю - вон уже на скале хорошо видна  обнесенная  балюстрадой
терраса Эвритова дворца, совсем рядом, рукой подать, если иметь крылья,  а
так придется в обход по тропочке...
     - Вон отец стоит, - махнул рукой Ифит в сторону террасы.
     Иолай прищурился  и  не  сразу  разглядел  людей,  стоявших  у  перил
балюстрады. Один из них, самый высокий, с белоснежной копной сверкавших на
солнце волос, мог быть только Эвритом, басилеем Ойхаллии; узнать остальных
- если, конечно, они были знакомыми - не представлялось возможным.
     Для Иолая; но не для ойхаллийца.
     - Слева от отца - Гиппокоонт, спартанец, - начал перечислять Ифит,  -
с ним не то девять, не то десять сыновей приехало...
     - Слышал, но не видел, - кивнул Иолай, имея в виду то ли:  "Слышал  о
Гиппокоонте, но лично не встречался", то  ли  "Слышал  Ифитовы  слова,  но
отсюда все равно ничего не видно".
     - Еще левее - Нелей, ванакт Пилосский, приведший дюжину сыновей...
     - Лиса, - коротко бросил Иолай; подумал и добавил: - Старая лиса.
     - Справа - элидский басилей Авгий...
     Лицо Иолая отвердело, стало гораздо старше, жестче - и Ифит  поспешно
добавил:
     - Отец состязания за руку  Иолы  посвятил  Аполлону...  так  что  все
старые счеты - не здесь.
     Иолай не ответил.
     - Люди говорят, - осторожно сказал Ифит-лучник, -  что  когда  Геракл
Авгию конюшни чистил... ну, не сказал, что послан Эврисфеем - и потребовал
платы. Это правда?
     - Правда, - отрезал Иолай, катая желваки на скулах.
     - А когда обман всплыл - Авгий Геракла выгнал, а Эврисфей  деяние  не
засчитал.
     - И это - правда.
     - Так за что ж обижаться? Было ведь  сказано  -  подвиги  без  помощи
богов и без платы людей...
     - И впрямь, - буркнул Иолай, успокаиваясь.  -  Отхожие  места  Эллады
руками выгребать - без помощи  богов  и  без  платы  людей...  точно,  что
подвиги. Ладно, забыли. Счеты - потом. И не здесь. Ну, Ифит, давай  дальше
- кто там рядом с честным Авгием-элидянином?
     - Лаомедонт, правитель Трои...
     Ифит запнулся. Весь ахейский мир знал  о  том,  что  три-четыре  года
назад Геракл спас Лаомедонтову дочь Гесиону от морского чешуйчатого  гада,
а высокородный троянец - кстати, добровольно принесший свое дитя в  жертву
- заперся в стенах города и, подобно Авгию, изгнал благодетеля прочь.
     "Жизнь без помощи богов и платы людей, - подумал ойхаллиец. - Подвиг?
Или каторга?.."
     Задумавшись, Ифит пропустил момент, когда терраса опустела.
     - Куда это они? - пробормотал он, на миг забыв про собеседника. -  Да
еще так быстро...
     - Не знаю, - напомнил Иолай о себе. - Знаю только, что Алкид  в  свое
время пообещал мерзавцу Лаомедонту: "В следующий раз - убью". А он у  меня
- в смысле мой дядя Геракл - человек слова. Если обещал - выполнит.
     Не сговариваясь, оба мужчины переглянулись и пошли по тропе вверх.
     Быстро пошли.
     Почти побежали.
     Далеко под ними, прячась от соленых  ветров  за  громадой  скалистого
утеса, пенные языки моря жадно вылизывали мерцающую полосу песка и гальки;
косые лучи солнца вспарывали сине-зеленую плоть, кипящую  бурунами  вокруг
выставленных кое-где каменных боков,  мокрых  и  глянцево-блестящих  -  но
людям, двум крохотным фигуркам на тропе, было не до взаимоотношений  моря,
солнца и земли.
     Люди спешили к людям.



                                    5

     - ...А ты почему бездельничаешь? Живо марш вещи таскать!
     Лихас поскреб в затылке, неторопливо обернулся и  смерил  взглядом  -
снизу вверх - дюжего верзилу в сползшей на самые чресла кожаной юбке.
     Голый  живот  крикуна  туго  охватывал   наборной   пояс   илионского
десятника.
     - Ты илионец или троянец? [В  честь  Ила  (отца  нынешнего  правителя
Лаомедонта) город звали Илионом; в честь Троя (отца Ила и деда Лаомедонта)
- Троей] - задумчиво поинтересовался Лихас.
     Сплюснутая физиономия десятника  расплылась  в  довольной  гримасе  -
видимо, он усмотрел в вопросе Лихаса что-то лестное для себя.
     - Послал же Зевс болвана...
     - Нет, ну все-таки: троянец или илионец?
     - Ну конечно же, и тот и другой сразу!
     - Тогда иди и таскай вещи за двоих, - подытожил Лихас и отвернулся.
     - Что? Как ты смеешь, щенок, раб?! -  благоухающее  чесноком  горячее
дыхание обожгло затылок.
     - Во-первых, я не раб, а свободный человек, - на всякий случай  Лихас
сделал пару шагов в сторону. - А во-вторых  (если  ты  умеешь  считать  до
двух), я не щенок, потому что ты - не мой папа. Так что - извини.
     Все мысли десятника ясно отразились на  его  багровеющем  лице  -  не
столько   по   причине   выразительности   этого   лица,   сколько   из-за
малочисленности  мыслей.  Видно  было,   что   суть   сказанного   Лихасом
открывалась верзиле долго и мучительно, пока не открылась  во  всей  своей
неприглядности - и, нечленораздельно зарычав, десятник шагнул вперед, дабы
отвесить мальчишке-словоблуду хорошую оплеуху.
     И отвесил.
     Только не Лихасу, а плохо  оструганному  столбу  навеса,  к  которому
Лихас прислонялся, потому как мальчишке попал камешек в сандалию, и  Лихас
нагнулся его вытащить.
     Отбивший и занозивший ладонь десятник в сердцах пнул юнца - но тот за
миг до того, потеряв равновесие, запрыгал на одной ноге, и пинок десятника
опять пришелся по злосчастному столбу. А потом Лихас упал. Совсем рядом  с
кучей конского навоза. И десятник упал. Совсем рядом с Лихасом.
     И всем сразу стало ясно, что навоз этот - совершенно свежий.
     - Что  ж  ты,  поганец,  над  господином  десятником  измываешься?  -
риторически вопросил худощавый пожилой бородач, подымая Лихаса за шиворот.
     - Я? - неподдельно изумился Лихас.
     - Ну не я же?! Кто ему ногу-то подставил?
     - Вот эту? - Лихас поднял босую ногу (сандалия с камешком осталась  у
столба) и по чистой случайности угодил глазастому доброхоту коленом в пах.
     Тот с нутряным уханьем согнулся и  был  почти  сразу  сбит  на  землю
поднимающимся десятником.
     - Ну, все... - хором выдохнули оба мужчины, и Лихас понял,  что  пора
прибегнуть к крайнему средству.
     - Алки-и-ид! - пронзительно заверещал он на весь двор. - Ифи-и-икл!
     И добавил главное:
     - Маленьких обижают!
     - Обижают, - дружно подтвердили пострадавшие, надвигаясь на Лихаса  с
двух сторон.
     Лихас зажмурился и очень пожалел себя.
     Потом открыл глаза и очень пожалел  своих  обидчиков,  а  также  кучу
навоза, которую вернувшиеся в нее троянец с бородачом совершенно размазали
по земле.
     - Что здесь происходит? Из-за чего драка?! - юноша в узорчатом хитоне
и дорогом плаще из крашеной шерсти подступил к Лихасу и брезгливо наморщил
нос, словно от парнишки воняло.
     Впрочем, вопрос предназначался скорее  Алкиду  с  Ификлом  -  братья,
успев сгрузить свою поклажу в дальнем конце внешнего двора, вернулись  как
раз вовремя (с точки зрения Лихаса), или  как  нельзя  некстати  (с  точки
зрения десятника и его собрата по обижанию Лихаса).
     - Из-за чего драка, я спрашиваю?! - властно повторил  юноша,  сдвинув
густые  черные  брови  и  презрительно  оглядывая  близнецов   -   потных,
запыленных, в рваных набедренных повязках.
     "Басилейский отпрыск", - мигом определил Лихас.
     Близнецы переглянулись - ответа на вопрос юноши они явно не знали.
     - Из-за меня, - гордо ответил Лихас и получил от юноши в ухо.
     - И так будет с каждым, кто тронет моих... - юноша не договорил.
     Пожав плечами, Ификл взял гордого  обладателя  прекрасного  плаща  за
руку и ногу ("Правую руку и левую ногу", - для  чего-то  отметил  дотошный
Лихас) и отнес туда, откуда юноша пришел.
     Где и положил.
     После чего неторопливо вернулся к брату - и оба стали ждать.
     Двор закипел. Уже никто не носил вещи, не наливал воду  в  котлы,  не
щипал за ляжки босоногих рабынь, не сплетничал - все  срочно  делились  на
зрителей и участников, и зрители галдели наперебой,  а  участники  галдели
еще громче, выясняя, где оружие - ах,  в  кладовке?..  согласно  обычаю?..
жаль, жаль... и даже заперто?! - и, подбирая  по  дороге  палки  и  камни,
волна  желающих  подраться  во  главе  с  троицей   невинно   пострадавших
покатилась на братьев.
     Как Посейдонов вал на береговые утесы.
     С той лишь разницей, что утесы не  хватают  руками  то,  что  на  них
накатывается, и не расшвыривают в разные стороны.
     - Не увлекайся,  Алкид,  -  предостерегающе  бросил  Ификл  во  время
недолгой передышки. - Это тебе не Гидра... оторвешь  голову  -  заново  не
вырастет.
     - Да я... - начал Алкид, но глянул брату за  спину,  и  угасший  было
нездоровый блеск в его глазах вспыхнул снова.
     Со стороны дворцовых ступеней к  месту  свалки  приближалась  немалая
процессия - и Алкид сразу узнал шествовавших посредине басилея Элиды Авгия
и царя Трои Лаомедонта; оба некогда с позором  изгнали  Геракла  из  своих
владений.
     - Попались! - счастливо возвестил Алкид, и, забыв обо всем,  двинулся
к недругам.
     Похожий на скопца Лаомедонт что-то  коротко  скомандовал  -  и  сразу
выяснилось, что оружие сдали  отнюдь  не  все:  челядь  и  солдаты  охраны
сомкнулись  вокруг  него  и  побледневшего  коротышки  Авгия   в   кольцо,
ощетинившись жалами легких копий и мечей.
     И Лихас понял, что сейчас случится беда.
     Большая беда.
     Веселой потасовки братьев с безобидными грубиянами больше не было. На
охрану  Лаомедонта  надвигался  Геракл,  вспомнивший  былую  обиду;  копья
опытных  солдат  недвусмысленно  говорили  об  их  намерениях,   илионский
десятник - первый камешек лавины - с увесистым поленом в руках  уже  бежал
за угол двора  к  оружейной  кладовке,  надеясь  сбить  замок...  и  Лихас
стремглав кинулся к поклаже братьев.
     Уцепившись за более тонкий конец Алкидовой дубины - Лихас до сих  пор
с трудом мог оторвать ее от земли - он  волоком  потащил  ее,  всхлипывая,
спотыкаясь, хрипло крича:
     - Геракл! Я здесь!.. здесь я... Геракл, оружие!..
     "Совсем ошалел малый,  -  пробормотала  старая  повариха,  равнодушно
наблюдавшая за происходящим. - Ох, надорвется... к Гераклу взывает, а  где
он,  этот  Геракл?.."  Она  нагнулась   и   отцепила   котомку,   веревкой
захлестнувшую один из сучков дубины и волочившуюся следом -  но  Лихас  не
заметил этого и слов поварихи не услышал;  он  плакал  и  тащил,  тащил  и
плакал,  пока  дубина  вдруг  не  взлетела  в   воздух,   а   Лихас   стал
сильным-сильным, а  потом  -  слабым-слабым,  потому  что  дубина  обожгла
ладони, вырвавшись из рук и улетев в небо...
     - Спасибо, малыш! - выдохнул  Ификл  -  или  это  только  послышалось
съежившемуся  Лихасу?  -  и  с  ревом  кинулся  на  помощь  брату,   топча
разбросанные тела; но тут, перекрывая шум, царивший  во  дворе,  от  ворот
коротко и страшно прозвенело:
     - Стоять! Всем стоять!
     И медным гулом, словно Сторукие разом ударили в стены Тартара:
     - Я кому сказал?!
     На миг все замерло; раскрытые в беззвучном вопле  рты,  взметнувшиеся
вверх палки, выставленные перед собой мечи и копья, занесенная над головой
дубина...
     И в наступившей тишине, вжимая вихрастый затылок в тощие плечи, Лихас
обернулся.
     У ворот, рядом с долговязым,  нарядно  вырядившимся  ойхаллийцем  лет
сорока пяти - рядом с этим ничуть  не  заинтересовавшим  Лихаса  человеком
стоял Иолай. По сравнению с ойхаллийцем Иолай выглядел  нелепо  молодым  и
низкорослым, но Лихас ни на мгновение не усомнился, кто остановил побоище.
     - Из-за чего шум?  -  уже  спокойнее  проговорил  Иолай,  вразвалочку
выходя на середину двора; но в горле его еще клокотали  отзвуки  недавнего
крика.
     Так вибрирует стрела, вонзившаяся в цель.
     Тишина.
     Не та, лесная, безмятежная - другая.
     - Из-за меня, - виновато сообщил Лихас во второй раз, бочком  подходя
к Иолаю и ожидая неминуемой затрещины.
     "Этот не промахнется", - мелькнуло в голове.
     Иолай посмотрел на понурившегося мальчишку,  на  приходящего  в  себя
Алкида, на Ификла с дубиной на  плече,  на  кольцо  солдат,  топорщившееся
бронзовыми шипами...
     - Ладно, - буркнул он. - Размялись - и будет. Где поклажа?
     - Там, - руки братьев и Лихаса дружно  вытянулись  по  направлению  к
дальнему концу двора.
     - Берите и тащите за мной, - Иолай с хрустом  потянулся  всем  телом,
словно после долгой и утомительной  работы.  -  Сейчас  нам  покажут  наши
покои. А дубину... ее, пожалуй, сдайте в  оружейную.  Вот  Лихас  пусть  и
отнесет. Ну что, двинулись?


     Уже у дверей выделенных им покоев - самых дальних в  восточном  крыле
первого  этажа,  куда   вела   галерея   -   Иолая   догнал   запыхавшийся
Ифит-ойхаллиец.
     - Все в порядке, -  ответил  он  на  невысказанный  вопрос.  -  Когда
узнали, с кем дрались и живы остались - распухли  от  гордости,  как  жабы
перед дождем. Теперь квакают. Твои отец с дядей - они как, пьют много?
     - А что? - не понял Иолай.
     - Ничего. Каждый с Гераклом выпить хочет. Чтобы было о  чем  детям  в
старости рассказывать. А тебя басилей Эврит просит ближе к вечеру зайти  в
мегарон. Хорошо?
     - Хорошо, - несколько недоумевая, ответил Иолай.
     А скоро настал и вечер.



                                    6

     Пятеро немолодых людей сидели перед Иолаем, на миг  задержавшимся  на
пороге прямоугольного, слегка вытянутого  мегарона,  в  открытую  прихожую
которого вела колоннада из дворцового двора.
     Пятеро владык.
     Старый знакомец Эврит-стрелок, басилей Ойхаллии  и  негласный  хозяин
всей Эвбеи; схваченные на лбу ремешком белоснежные волосы  обильно  падают
на плечи, дубленая кожа лица собрана в многочисленные  складки,  костистые
руки тяжко легли на подлокотники кресла, и скамеечка для ног отброшена  за
ненадобностью - даже сидя, Эврит Ойхаллийский кажется выше всех,  так  что
острые колени басилея торчат неприлично высоко, словно взрослый человек по
ошибке уселся в детское креслице.
     Это было бы смешно, если бы касалось кого-нибудь другого.
     Еще один знакомец, но уже не столь давнего времени - скупердяй Авгий,
зажавший в цепком кулачке плодородную Элиду; рыхлый, приземистый  плешивец
с нездоровым цветом лица, чья душа вряд ли чище его знаменитых конюшен. Не
раз элидский басилей пытался доказать свое происхождение то от Гелиоса, то
от Посейдона - но весь Пелопоннес слишком хорошо помнил разбойные  выходки
подлинного отца Авгия, беспутного  Форбанта-лапифа,  который  со  товарищи
обирал паломников на дорогах Фокиды  и  однажды  даже  поджег  Дельфийский
храм, за что был ранен стрелой Аполлона.
     А проще сказать - тяжело заболел, но почему-то выжил.
     Рядом со  скособоченным  Авгием  сидел  спартанец  Гиппокоонт,  силой
отобравший власть у родных братьев Икария и Тиндарея, изгнав последних  из
Спарты. Иолай видел Гиппокоонта впервые,  но  надменно-окаменевшая  фигура
басилея, сухой, мускулистый торс,  обжигающий  лед  взгляда  -  все  сразу
выдавало в нем уроженца Лаконии, которого легче убить, чем убедить.
     Да и убить, в общем-то, тоже непросто.
     Лаомедонт-троянец  стоял  у  очага  и  бездумно  щурился,   глядя   в
сердцевину огненного цветка. Багровые сполохи зыбко бродили по его белому,
холеному лицу (борода у Лаомедонта росла плохо; верней, не росла вовсе), и
Иолай вдруг остро вспомнил ту багровую мглу, которую живым вспоминать не с
руки - мрак Аида, зарницы Острова Блаженства... Вот  троянец  потер  руки,
повернулся, приветливо кивнув Иолаю - нет, не так он смотрел в свое время,
когда гнал спасителя своей дочери прочь от Трои, понадеявшись на  крепость
стен и на то, что  Геракл  спешит  вернуться  в  Микены  после  похода  на
амазонок.
     "Не здесь", - напомнил себе Иолай.
     И совсем с краю, на низеньком табурете, полускрытый спинкой  Эвритова
кресла и одной из четырех колонн, окружавших  очаг  мегарона,  примостился
Нелей, ванакт торгового Пилоса.
     Серое на сером.
     Тень, не человек.
     Взглянешь - не заметишь.
     Эврит, не вставая, подхватил со столика - гнутые ножки в виде львиных
лап неприятно напомнили Иолаю о былом - два  чеканно-мерцающих  кратера  с
вином и воздел руки вверх, недвусмысленно предназначая одну из чаш гостю.
     - Войди, о достойнейший  Иолай,  и  присоединись  к  нам  с  открытым
сердцем, совершив  возлияние  в  честь  богоравного  Геракла,  Истребителя
Чудовищ!  -  звучным  не  по-стариковски  голосом   провозгласил   басилей
Ойхаллии.
     "Умно, -  оценил  Иолай,  приближаясь  к  столу  и  с  поклоном  беря
предложенный кратер. - Собравшихся не представил: и им польстил  -  кто  ж
вас, владыки, не знает?.. и мне - входи запросто, как равный к  равным;  и
Гераклу  -  вот  мол,  несмотря  на  досадное   недоразумение,   совершаем
возлияние, хвалу возносим... что же ты не Алкида позвал-то, а меня?!"
     Вино пряным потоком обожгло горло, чаша опустела - и  Иолай  поставил
ее обратно на столик.
     Незаметно огляделся.
     -  Хорош  ли  был  путь  сюда  из  Тиринфа?  -  даже  радушные  слова
Авгий-элидянин умудрялся произносить так, что они казались жирными.  -  Да
ты садись, садись, Иолай, вон и кресло свободное...
     - Хорош, - коротко ответил Иолай, садясь. - Хвала богам.
     Владыки переглянулись.
     - И героям, - тихо добавил Эврит, и пальцы его, сухо хрустнув,  цепко
охватили подлокотники.
     - Вот уж кому  низкий  поклон  за  дороги  наши,  -  Авгий  пригладил
ладошкой вспотевшую  плешь,  -  так  это  героям.  И  в  первую  голову  -
богоравному Гераклу,  лучшему  из  людей.  Чудищ-то  под  корень  повыбил,
разбойничков приструнил, кентавров да лапифов -  к  ногтю...  те,  которые
остались - пакость мелкая, все между собой грызутся, им не до нас!  Торгуй
не хочу! Добрые соседи, я тебе, ты мне, они нам...
     - И все - Микенам, - неожиданно отрубил прямолинейный Гиппокоонт, для
убедительности припечатав колено огрубелой ладонью.
     Шевельнулась на табурете  тень  Нелея  Пилосского  -  сказать  что-то
хотел? Нет, промолчал - а багровые  блики  на  лице  троянца  сложились  в
улыбку.
     Дескать, не все - Микенам.
     Так и имейте в виду, досточтимые.
     - Здесь все свои, -  Эврит  резко  наклонился  вперед  и  просто-таки
вцепился взглядом в лицо Иолая. - И говорим, как свои, без обиняков.
     "Ну-ну, смотри, лучник, - усмехнулся про себя Иолай (на всякий случай
расплываясь  в  тщеславной  гримасе  -  как  же,  большие  люди  к   своим
причислили!). - Много ты высмотришь, чего я не захочу... И все-таки, что ж
вам нужно от меня, правители? Здравицу Гераклу подпеть?.. Шестым голосом?"
     Видимо, басилей Ойхаллии удовлетворился осмотром - потому  что  вновь
откинулся на спинку кресла и поиграл в воздухе длинными сухими пальцами.
     Словно птенца ловил.
     - Почему твой дядя Геракл по окончании службы не сел вместо  Эврисфея
на микенский трон? - мягко, почти ласково спросил Эврит-лучник.  -  Каждый
от Эвбеи до Пилоса ждал этого... дождемся ли?
     И снова улыбнулся Лаомедонт.
     От Эвбеи до Пилоса - а мы, троянцы, много восточнее...
     "Кто я для них? - Иолай потянулся к кратеру, будто  забыв,  что  чаша
пуста. - Нечто вроде Лихаса?.. Ума  мало,  шрамов  много,  гордыня  не  по
годам; на право наследования  купить  хотите,  владыки?  Сказать  бы  вам,
каково оно, мое право - небось, вино бы поперек глотки встало!"
     - Вряд ли, - он взял  крутобокий  кувшин,  расписанный  изображениями
стилизованных осьминогов,  накренил  его,  и  багровая  струя  полилась  в
кратер. - Вы вот Геракла больше по басням слепых рапсодов знаете,  а  я  с
пеленок за ним... Герой? Да, герой. Великий? Да,  великий.  Ве-ли-чай-ший!
Но в первую очеред